Текст книги "Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж"

XII. Открытие, плавно переходящее в бар и бред

Прочь интеллектуальные эксперименты, прочь нытье и копание в душах! Они серьезные ребята, не уважающие дилетантизм. Они пришли с кованым железом в руках, черными поясами, университетскими дипломами и уверенностью в том, что прекрасно знают историю. Хорошим тоном считается с презрением относиться к собственной продукции и посмеиваться над массовым читателем.

Новые времена – новые игры.

Из статьи в «Литературном клозете», № 6, стр. 12

У дверей конференц-зала меня поджидал Петров, грандиозней Колизея и душевней утопления комдива Чапаева. Екнуло сердце: похоже, будь его воля и найдись в пансионате карцер…

– Ты чего творишь, пернатый? Охренел?!

– А чего я творю?

– Горбатого лепишь?! Ладно, пошли в зал. После открытия забиваем стрелку здесь, у входа. И не вздумай слинять! Понял?!

Вот это «понял» меня достало.

– Слушай, у тебя бодун, да?! Злой как собака, на людей бросаешься…

– Добро б на людей. А то на всяких страусов…

Последняя реплика прозвучала чуть более миролюбиво. Ничего, пока открытие, туда-сюда – перебесится.

Начало традиционно затягивалось. По рядам гуляли бутылки пива и фляги с коньяком; стайка «молодых писателей», сверкая лысинами, лениво бродила по залу; время от времени недорезанным поросенком визжал микрофон, сопротивляясь насилию звукооператора. Наконец на сцене объявился оргкомитет во главе с Робертом Саркисовым: все в костюмах, при галстуках, один лишь Робби – в цветастой гавайке навыпуск и джинсах. Молодцом! Прямо сердце радуется.

– Мы приветствуем собравшихся на нашем конвенте… – завел он нудятину, глядя в мятую бумажку, – …рады, что… надеемся на… задать всем присутствующим один вопрос…

Роберт оторвал взгляд от бумажки, обозрел зал от партера до галерки, дождался гробовой тишины и раздельно поинтересовался:

– За каким чертом вы сюда приехали? Водку пьянствовать? Безобразия хулиганить?

– И сексом трахаться! – орут с балкона.

– Правильным путем идете, товарищи! – резюмирует Саркисов, исполнясь величия. – Все это, а также семинары, доклады, диспуты, премии и презентации новых изданий будет иметь место на нашем конвенте!

Зал взрывается овациями.

Нет, честное слово, хорошо! А то задолбал вечный официоз.

Потом «люди в черном» долго озвучивали призыв «Возьмемся за руки, друзья!»; зал вяло соглашался, меньше всего собираясь пропадать по одиночке. Помянули благодетелей-спонсоров, назойливо вымогая мзду аплодисментов после каждой фамилии. Воздали честь старикам. Зачитали приветствия. Под занавес, «не отходя от кассы», вручили парочку премий: «Василию Кепскому, автору сериала „Кладбище домашних мертвецов“, за создание светлого образа сил Зла в современной литературе» и… Шекель-Рубелю! «За многолетнюю и последовательную борьбу с начинающими литераторами».

На этой мажорной ноте открытие иссякло.

Петров уже маячил у выхода, поджидая меня. Словно боялся, что подамся в бега, устрашенный его пузом. Рядом с майором обнаружились Березка и Неклюев. Оп-па! Все мэтры в гости будут к нам. Только Эльфа не хватает, для комплекта.

– Летим на юг! – с угрозой буркает Петров, устремляясь к бару.

По дороге, не в силах удержаться, кошусь на сосредоточенную Березку. Нет, во сне она смотрелась куда симпатичнее! Лидка перехватывает мой взгляд, двусмысленно усмехается, но не произносит ни слова.

– Разговор будет серьезный. – Оккупировав угловой столик, Петров с грацией бегемота пододвигает даме стул. – Значит, по пятьдесят коньяка и кофе. Тебе, Лидочка, мартини. Сухой. Я помню.

Березка благодарно кивает. Она, между прочим, постарше меня будет. Года на три-четыре. А на вид никогда не скажешь. Форму держит прекрасно. И все ее вслух называют Лидочкой. Знакомые, разумеется. Для остальных она – Лидия Михайловна, звезда первой величины, автор бестселлеров с запредельными тиражами, кумир молодежи… Или кумирица? Ох, некому Березку заломати…

«Кумирица» строго смотрит на меня. Будто училка на провинившегося школьника. Сейчас в угол поставит. Спиной к классу. И велит чуть-чуть наклониться, для лучшего осознания.

– Как прикажешь тебя понимать, Влад? – Голос у Лидки проникновенный, вкрадчивый. Ей бы тоже в органы. На пару с Петровым. Послать их, что ли, в эти самые органы да пойти к ребятам?..

– Что – «понимать»?

– Арнольд с тобой бумаги подписал?

– Какой Арнольд?!

– Не прикидывайся идиотом! – встревает Петров. Злой следователь на контрасте с добрым, старая фишка. Щеки майора трясутся, общая лопоухость резко возрастает, делая его похожим на французского бульдога. – Гобой тебе что, за красивые глаза машину подогнал?!

– Антип Венецианович?

– Ну! Вообще-то он Арнольд. Арнольд Вилфинэтович. Болгарин по отцу, наверное… Но это неважно. Контракт подмахнули?!

– Петров, иди к арапу. Ты же знаешь, я на незаконченные вещи не подписываю.

Дьявол! Я что, оправдываюсь?!

– Владимир, лапочка, ты не в курсе? – интересуется Неклюев, обаятельный и томный. Прикуривает вкусную сигару неизвестной породы, пускает олимпийские кольца дыма. – Или темнишь? Так здесь все свои, рыцари Ордена. Можешь говорить смело.

– Это я темню?! Ну, братцы-сестрицы… В конце концов, это мое дело: хочу – подписываю, не хочу…

Петров залпом опрокидывает в пасть коньяк. Жарко выдыхает:

– Ошибаешься, глупый пингвин! Это теперь не твое дело. Это наше общее дело. Раз в тираж вышел, значит, общее. Понял? У него, едрена вошь, третий круг в разгаре, а он Гоголя из Снегиря корчит!

Третий круг чего? Алкоголизма? На себя бы посмотрел!

Вместе с любимым соавтором.

– Слушай, Влад, ты что, правда не в курсе? Тебе Гобой о процессе ничего не говорил? О критической массе тиража? О вторичных эффектах?

Помню, в одной книге про психушку врачи «процессом» именовали шизофрению. Вялотекущую. Очень точно, судя по нашему разговору. Процесс пошел…

– Нет, ничего. Пульс щупал, в глаз заглянул. В левый. Отдохнуть советовал, текилы попить… А что?

Троица «звезд» озадаченно переглядывается.

– Та-а-ак…

– Куда ваш спецотдел смотрит?!

Это Неклюев.

– Ну, от Арнольда я такой подлянки не ожидала!..

– Проморгали! Прошляпили! Я еще в прошлом году криком кричал в «Акселе»: интут в порядке, а расчетчика пора гнать сраной метлой!

– Интересно девки пляшут…

– Ясно. Сидите здесь, а я пошел Гобоя искать. Чтоб сразу договорчик, и закруглимся. Птичку на волю не пускать. Понял, Снегирь? Сиди тише водки, суше рыбки. Можешь коньяку выпить. Чуть-чуть. Тебе контракт подписывать.

– Не собираюсь я ничего подписывать!

– Лидок, Славик, я на вас надеюсь. Захочет удрать– разрешаю все приемы. О, Эльф! Давай сюда. Ты еще соображаешь? Тогда подключайся. А я побежал.

Петров решительно двинулся к выходу из бара, изображая ледокол в разгар навигации, а на место соавтора плюхнулся жердяй Эльф с бутылкой «Клинского» в деснице.

– Об чем совет держим?

– О пингвинах, королях и капусте. – Березка даже не улыбнулась. Кремень баба, на такой жениться – лучше сразу ведро элениума сжевать. – Ты днем спал, Дваждырожденный?

– А то! – с непонятной гордостью заявляет Эльф. – И восхищен талантом Снегиря.

– Значит, ты тоже в деле. Как тебе Владов третий круг?

– Одурительно! Я троих завалил, ей-богу!.. Нет, пятерых! – Стекла очков блеснули памятным пожаром, кулачки дробно ударили в грудь (пиво расплескалось на футболку…), и бар огласил боевой клич:

– Я Конан! Варвар из Киммерии!!!

– Козел ты, варвар. Конанист-любитель. Хорошо, что это днем выяснилось. Прикидываешь, что ночью будет?! А впереди еще три ночи… Народу до фига, резонанс, а у Влада – третий круг. Перекинет на четвертый, сразу узнаешь, где раки свистят…

– Кончай воспитывать, Лидочка. – Эльф слегка протрезвел, что выглядело совсем уж фантастично. – Я рыцарь, я все понимаю. Договор надо.

– Так он не хочет!

– Не хочет?! Ну, дела… Снегирь если упрется, его танком не сдвинешь. – Они говорили обо мне так, будто меня и не было рядом. – Тогда цацку. Срочно. Лучше – две. В оргкомитете рыцари есть?

– Один Саркисов.

– Мало. Надо Гобоя трусить. Хотя голосованием было бы надежнее…

– Петров за Гобоем пошел.

И тут не вынесла душа поэта. Если это розыгрыш – нашим звездам надо памятники при жизни ставить. За артистизм. А поскольку особых театральных талантов за ними сроду не числилось…

– Люди! Гении, блин, светочи фантастики! Да скажите же вы толком, что происходит?! Лю-у-у-ди!!!

Стихла музыка. Рассосался дым. Народ стал карнавалом теней: отодвинулись, налились прозрачностью. В ушах гулко зазвенело, ударило зеркалом об асфальт. А у стойки бара, одна-одинешенька в минутной пустоте, стояла королева-мать – Ее Бывшее Величество, Тамара Польских, совсем-совсем старая. Глядя с жалостью на беспутного дофина Влада Снегиря, попавшего как кур в ощип. Конкретно. Без вариантов.

Аж душа опрокинулась от ее жалости.

* * *

С Тамарой Юрьевной мы познакомились одиннадцать лет назад на семинаре в гурзуфском Доме творчества. Январь, Крым, кипарисы в снегу… Я, по тем временам полный Чижик, был приглашен за счет устроителей – в качестве племени младого, подающего надежды, – и заглядывал всем в рот, готовый в случае чего подать не только надежды, но и пальто. Впрочем, чиркая перышком в блокноте, тайком я сочинял гадкие стишки про местные нравы, теша гордыню. И одну ли гордыню?

Помнится:

 
Мы живем хоть на горе,
Но отнюдь не в конуре —
В этом Доме творчества
Помирать не хочется!
Для расстройства нет причин,
Так что, братец, не кричи:
Фантастических здесь женщин
Втрое больше, чем мужчин!
А мужчины, бросив муз,
Открывают в горле шлюз:
Член Союза
Пьет от пуза,
А уж пузо – как арбуз!..
 

Тамаре Юрьевне тогда стукнуло сорок пять, и поговаривали, что баба ягодка опять. В смысле, крепко поведена на постельных делах. Правду сказали знающие люди или просто злословили – не знаю. Не сподобился выяснить. Я, мальчик-с-пальчиком, хамоватый юнец, чудом избежал мертвой хватки Польских. Зато в остальном мэтресса оказалась выше всяческих похвал. Попав в ее группу, творческий человек Владимир Чижик живо был выпорот на конюшне, ткнут носом в каждый ляп поименно, узнал много нового о запятых и приучился сносить насмешки со здоровым стоицизмом. Жаль, рукопись повести «Сыграть дурака» с личными пометками Польских, язвительными, точными и обидно-справедливыми, затерялась со временем – взяли к изданию в сборнике «Эфшпиль», прошляпили, сунули в архив, подвалы затопило водой…

Кстати, в одном Тамара Юрьевна прокололась. Я позже узнал: на заседании редколлегии она не рекомендовала мою повесть к изданию. Точнее, к изданию в «Эфшпиле», намеченному к выпуску в мае месяце. С формулировкой: «Произведение, конечно, годится для печати. Но его объем, помноженный на определенную элитарность и умозрительность конструкций, плохо укладывается в ложе изданий, рассчитанных на крупный тираж и, увы, коммерческую цену. Сможет ли, захочет ли автор сократить текст хотя бы вдвое?! Но публиковать в сборнике – риск большой».

Ах, мэтресса Польских, подвело вас чутье. Выстрел ушел «в молоко».

«Сыграть дурака», впервые выйдя в свет через три года после вашего приговора, на сегодняшний день выдержала шесть переизданий.

Впрочем, я о другом. Уже в те дни Тамара Юрьевна обладала популярностью, какая нам, сявкам, и не снилась. Народ зачитывался книгами под псевдонимом «Джимми Дорсет» (личина мадам Польских), роман «Последний меч Империи» – случай небывалый! – вышел в двух крупных издательствах одновременно, цикл «Старое доброе Зло» сподобился отдельного коллекционного издания, в кожаном переплете и с цветными иллюстрациями; к буму девяносто шестого, когда фантастика родных осин пошла на взлет, Тамара Юрьевна шумно раскрыла тайну псевдонима, став публиковаться под настоящей фамилией. Издания, переиздания, допечатки, именная серия «Миры Т. Польских»… И в девяносто восьмом – финита ля комедиа. Польских изменила жанру. Ушла в глухой мейнстрим. Практически порвала с тусовкой, ведя жизнь отшельницы. Говорят, много пила. Очень много. Развелась с мужем, второго заводить раздумала. Ее новые книги публиковались по старой памяти: максимум пять тысяч. Допечатки? Не знаю. Вряд ли. Зато королеву долбили письмами, депешами, «телегами» и гласом вопиющих масс: ну! Воспряньте! Взорлите! Как бывало раньше…

Тщетно.

Тамара Польских беспечально и бестрепетно становилась прошлым. Делом давно минувших дней. Едва «Последний меч Империи» подзабылся, окончательно уйдя из розницы, она вновь начала выбираться на конвенты. С удовольствием сплетничала, вспоминала былые проказы. Если просили, давала советы: жесткие, хирургически беспощадные. Не просили – молчала. Никогда не обливала грязью удачливых коллег. Не пила спиртного. Чихала на все премии оптом. И не отвечала на простой вопрос: почему?!

Спрашивать перестали.

Последними сдались Эльф с Петровым – старые приятели Польских.

Кстати, в Гурзуфе я и их помянул в песне. Воспев первое впечатление от друзей-соавторов:

 
…только подняли мы тост,
Как упали нам на хвост
Двое местных Достоевских,
Обнаглевших в полный рост.
После первого глотка
Все взвились до потолка.
Вот зачем нужна перцовка —
Отшивать шаровика!
 

Ах, кипарисы в снегу!

И вот сейчас, спустя годы, Тамара Польских жалела меня, глупого Снегиря.

Вокруг медленно проявлялся прежний бар, громокипящий кубок с пивом, растворяя в себе королеву, выглядевшую старше своих лет, жалость, печальную и тихую, словно прощание, словно прощение, и память, хлопьями оседающую на дно стакана.

* * *

– Снегирь, на взлет!

– Ты чего, Петров? Умаялся, бегая?!

– На взлет, кому сказано! С Гобоем оговорено, будем наверху беседовать…

– Неклюев, ты с нами?

– Извини, Лидочка. Вы из «Аксель-Принт», я из «МБЦ». Неэтично получится…

– Ладно, сиди здесь. Сами разберемся.

И помчались мы, люстрой палимы….

Номер у Гобоя, куда меня было велено доставить с поличным, оказался самый обычный. В смысле, номер на двери: 316. Никаких тебе сакраментальных «13» или «666». Вошли без стука: запирать дверь Антип Венецианович явно считал излишним. Машинально оглядываюсь: люкс, брат-близнец моего. Хотя… Большой круглый стол в первой комнате, вокруг – чертова дюжина кресел. Зачем столько? Пресс-конференции в номере проводить? Презентации? Так для этого в пансионате специальные помещения имеются. Кстати, сама комната кажется то больше, то меньше – смотря где станешь. От стола – так вообще хоромы! А от дверей – с гулькин хрен. Интересно, как сюда эдакий столище впихнули? Через дверь он точно не пройдет. В окно?

Третий этаж…

Колобок выкатывается навстречу из второй комнаты. С подносом в руках. На подносе – бутылки, бутыли, бутылочки… Рюмки. Бокалы. Вазочка с конфетами. Тарелка с бутербродами. Изобилие опасно балансирует, но Антип ловок: кружит, не роняет.

– Добро пожаловать, хорошие мои! Угощайтесь, чем бог послал…

Не знаю, бог ли, но кто-то испытывал к господину Гобою немалое расположение. Во всяком случае, сей незнакомец однозначно ведал распределением материальных благ, посылая заму по особым вдосталь выпивки и закуски. Чудны дела твои, господи! – конвоиры гада Снегиря не заторопились угоститься халявой. Торчали столбами, воздвигшись главою непокорной и придерживая меня за локти: Петров справа, Эльф слева. А Березка выступила вперед, на манер прокурора, и взяла вопросительную паузу. Мол, не пора ли приступить к обличению?!

Сейчас руки выкручивать начнут, пятки железом жечь, на дыбу вздергивать. Заставят протокол (то есть договор) подписать! А я буду мычать, как партизан, и отказываться! Я такой… Разве что коньяком до бессознательного состояния запытают – тогда, скорбный рассудком и в нетрезвой памяти, могу подписать… Нет, господин Гобой, вы не склоните меня к измене!

М-да… Стол в комнату – это ладно. А вот бред в голову вовсе несуразный лезет. И ведь помещается!

– Значит, доставили… экспонат, – сообщает Петров.

Эльф спешит поддержать соавтора:

– Теперь сам разбирайся со своим птерозавром!

– Ты уж разберись, Аристарх, сделай милость. – Березка превращается в Железную Деву, излучая холод и презрение. – А то он смотрит на нас, как баран на новые ворота, и выкобенивается! Нам лишний шум ни к чему…

– Я ему: подписывай! А он в позу: имел я вас, килобайтников…

– Петров, не гони! Влад ничего такого…

– Тише, тише, господа… и дама. Не стыдно? Набросились на коллегу… Отпустите милейшего Владимира Сергеевича, он никуда не убежит. Прошу к столу. А мы с господином Снегирем пройдем в соседнюю комнату и побеседуем.

В соседней комнате обнаруживается кровать. Раза в полтора больше, чем у меня. Рядом два кресла и журнальный столик в виде скрипичного ключа. На столике – бутыль минералки и два стакана. Им, значит, коньяк, мартини, ликерчики, а мне – минералку? Дискриминация, да?! Удручен, замечаю, что стены спальни увешаны духовыми инструментами. Свирель, валторна, волынка, альпийский рожок, блок-флейта… пионерский горн, тромбон… Остальных названий не знаю. Но гобоя нет, это точно. Плохо представляю, как он, подлец, выглядит, но уверен: увидел бы – узнал бы непременно!

– А где гобой?

– Вам меня недостаточно? – смеется колобок, грозя пухлым пальцем. – Вы посидите минутку, отдохните, успокойтесь. Водички выпейте. Я понимаю, эти рыцари своими намеками кого угодно до инфаркта доведут. Плюньте, Влад! Наслаждайтесь жизнью, пока живы! Все хорошо, все просто замечательно… А я пока один звоночек сделаю. Хорошо?

Послушно киваю. Мурлыканье Гобоя действует гипнотически: жизнь прекрасна, жизнь удивительна, сядем в креслице, тяпнем минералочки… Тем временем Антип Венецианович делает жест на манер «кушать подано!» – и экзотический мобильник выпрыгивает ему на ладонь. Аккорд набираемого номера звучит жестяным диссонансом.

Уши режет.

– Алло. Контрольная группа? Степана Георгиевича попросите! Да, я. Быстро!

Бас Антипа Венециановича (Арнольда? Аристарха?!) наливается гневом, сразу давая понять нерадивым, по ком звонит колокол.

– Степан Георгиевич? Кто у вас занимался расчетами по Снегирю? Половинчик? Ну, я ему зарплату уполовиню! И вы еще спрашиваете: за что?! Третий круг! Да, именно третий! У меня свидетели! И с вас я тоже за это спрошу, будьте уверены! Вам интут что говорил? Что, я вас спрашиваю? Засуньте ваши расчеты сами знаете куда!.. Левый тираж проморгали. Да, прямо на конвенте… Выкручиваться, между прочим, мне, а не вам с вашим Половинчиком! Ладно, вернусь – у нас отдельный разговор будет… Компенсация? Немедленно займитесь! Не-мед-лен-но! И проверять, проверять, все проверять! Сколько раз говорено… Поняли? Ну, хорошо, что поняли. В понедельник зайдете. Все.

Трубка испуганно ныряет в рукав хозяина.

– Извините, Влад, что заставил вас ждать. Не обращайте внимания. Очень раздражают безответственные люди. Героизм одних – почти всегда результат халатности других. Вот и приходится… Впрочем, вернемся к нашим баранам. Итак, Влад, золотце, у вас возникли вопросы. Два из трех основных вопросов русской интеллигенции: «Что происходит?» и «Что делать?» Вопрос «Кто виноват?» не рассматриваем, поскольку на него я сразу могу дать совершенно точный и столь же бесполезный ответ: «Гомеостатическое Мироздание». Эту тему мы, с вашего любезного позволения, закроем как бесперспективную. Впрочем, на вопрос «Что делать?» ответ тоже прост. Подписать контракт. Просто подписать, только и всего. Если угодно, получить аванс. Процентов семьдесят. Могу даже полную предоплату.

– Но вы же знаете, Антип Венецианович…

– Знаю, дорогой вы мой! Знаю! Кто, как не я?! Но сейчас, понимаете ли, сложилась пикантная ситуация. Как полагаете, я могу рискнуть и попробовать убедить вас отступить от принципов?

– Попробуйте.

– Хорошо. Не будем ходить вокруг да около. В последнее время вам снятся одинаковые сны. Думаю, месяц, если не больше. Угодив в объятия Морфея, вы часто, хотя и не всегда, попадаете в мир романа, над которым сейчас работаете. Я прав?

Отпираться нет смысла. Какой криминал в приватных грезах В. Снегиря?

– Правы, Антип Венецианович.

– Разумеется, вы считаете, что виной переутомление, затянувшаяся работа над текстом, не дающим покоя даже во сне, и странные выверты подсознания. Верно?

– Ну… примерно так. А у вас имеется иное объяснение?

– Представьте себе, имеется. Вы, Влад Снегирь, выходите в тираж. Прямо сейчас.

– То есть? Хотите сказать, я исписался? Пора на пенсию?!

– Ни в коем случае! Напротив, вы на гребне волны, ваша популярность растет, читатели вас обожают (ага, разогнался! То-то Снегиря что ни день чехвостят на форумах!); дилеры ждут новых книг… Я имел в виду, что суммарный тираж ваших изданий достиг определенной критической массы. И началось то, что на внутреннем жаргоне Ордена Святого Бестселлера именуют процессом. Вас никогда не удивляло в современной фантастике обилие стандартных ходов: некто из мира нашего попадает в мир иной, где начинает осваиваться?.. Компенсация, Влад, интуитивная компенсация внутреннего давления! У вас же давление прорвало клапан: сперва сны задевают только автора, потом – окружающих, впавших в бессознательное состояние, далее – спящих; круг вовлеченных расширяется… Впрочем, пока достаточно. Поверьте на слово старому битому волку: процесс необходимо остановить или хотя бы законсервировать. Это в наших общих интересах. Тем паче что консервация процесса– штука элементарная и безболезненная.

– Подписать договор-заказ?

– Именно!

– Интересно, за кого вы меня держите, Антип Венецианович?

– А тебя никто не держит! Ты и есть дурак, Снегирь! – радостно сообщает из гостиной майор Петров. – Тебе русским языком впаривают…

– Зря вы так, Евгений Пантелеевич! Помните, как вас убеждать пришлось? – вступается Гобой. – Я вам в лес, вы мне по дрова… Арестом угрожали. Вспомнили? Владимиру Сергеевичу, как любому здравомыслящему человеку, нужны доказательства. Верно, Влад?

– Да уж хотелось бы…

– Доказательств? Их есть у меня! – В приоткрытую дверь суется физиономия Эльфа. Глазки мечут россыпи солнечных зайчиков. Сейчас начнет разить метафорой и жечь глаголом меня, тупого. А потом по гиперболе в космос отправит. Кстати, им-то всем что надо? Ну, Гобою – ясно: договор. А собратьям по перу?..

– Ты сегодня после обеда дрых?

– Ну?

– Не «ну», а дрых! – Обличающий перст Эльфа упирается мне в грудь. – И в фэнтезюшник свой опять выпал. Нагишом, как обычно. Было?

Неохотно киваю.

– А вслед за тобой – и мы все, кто днем баиньки отправился! В чем мать родила. Мы с Петровым, Лидочка, Неклюев, Распашонка… Васька Кепский. Шекель-Рубель. Видел нас? Отвечай, видел?

Молчу. Ибо сказать нечего. Припечатал так припечатал.

Дверь распахивается зевом Левиафана. Рядом с Эльфом вырастает Березка, лелея в руке бокал любимого мартини.

– Ах ты, наш скромняга! Или тебе напомнить, Владочка, как ты на меня, всю в неглиже, облизывался? Как твой третьестепенный даму копьем пырял? Мне после «Огня над Дагоном» эти копья – плюнуть и растереть! Всласть наелась… Как Петров орал «Бей ментов!», помнишь? А?!

Во рту становится сухо. Машинально делаю изрядный глоток минералки.

– Он там что, воды в рот набрал? – глумится невидимый Петров. – Спой, птичка, не стыдись!

В следующую секунду меня скручивает синдром Шекель-Рубеля. Неудержимо тянет в сортир. Буркнув: «Минуточку!», вылетаю в коридор.

За спиной злорадствуют:

– Ага, обделался!

– Зря вы, Женечка…

Дергаю первую попавшуюся дверь. За дверью – стена! Глухой кирпич с белесыми прожилками раствора. Неужели до «белочки» допился? Осторожно трогаю стену пальцем. Шершавая. С выбоинами. От пуль, что ли? В состоянии полной прострации прикрываю дверь, осторожно тяну на себя соседнюю… Ф-фух, обошлось. Вот он, сортир, вот он, «белый друг».

Уже сливая воду, слышу, как хлопает дверь номера.

– А-а, вот вы где! Какие люди! А я-то думаю, куда все подевались? Ну, по маленькой?..

В комнате с круглым столом, изучая ассортимент, блаженствует вездесущий Распашонка. Унюхал, охотничек. Вот сейчас и проверим.

– Эй, Распашонка! Ты сегодня днем спал? После обеда?

Фэн-ветеран изумленно моргает, пролив чужой коньяк на стол.

– Спал. Пиво после текилы, оно глушит… А что?

– Спал, значит? И видел сны, быть может?

– Сны? Точно, видел! У меня книжка пропала, Кепского. С автографом. Мне и приснилось, что она за тумбочку завалилась. Встал, глянул: так и есть! А я думал – сперли, халявщики…

– За фантастику, Распашонка? – Нагло беру бокал Петрова, доливаю коньяка.

– За нее!

Коньяк победно валится в горло. Застрелитесь, сволочи! Показания независимого свидетеля…

– Извини, у нас деловой разговор. – Березка сурово смотрит на фэна.

– Понял, ухожу…

– Ну?! – Едва Распашонка покидает номер, я, подбоченясь, обвожу коллег орлиным взором. И вижу в их глазах… сочувствие! Так смотрят на дебила-одноклассника.

– Эх, птичка, птичка! – качает головой Березка. – Он же не из Ордена. Такие не запоминают, если третий круг. Вот на четвертом извини-подвинься…

– А вы, значит, из Ордена?!

– Мы, – спокойно поправляет Эльф. – Мы, Влад. Адольф Виссарионович, сколько на сегодня рыцарей?

Бас Гобоя затопляет помещение:

– Шестнадцать человек.

– А с тобой – семнадцать будет. Эх ты, рыцарь… Чижик-Пыжик!