Текст книги "80 сигарет"

Можно всю жизнь ездить на «жигулях» и считать их хорошей машиной, но стоит однажды прокатиться на «Порше»…

И все же между тем чувством и чувством, которое Токарь испытывал сейчас, была огромная разница. Глядя на людей, на мгновение являвшихся с воли, Токарь, как и все заключенные на планете, предвкушал тот миг, когда и сам станет вольным. Радовался тому, что через какое-то время и ему придет срок освобождаться. Что большой дивный мир не закрыт для него навеки, а ждет с распростертыми объятиями. Надо лишь немного потерпеть. И тогда жизнь засияет всеми красками, предоставит самому распоряжаться собой и своими возможностями, выбирать только лучшее и иметь все, что только захочется. Надо лишь немного потерпеть. В очередной раз – потерпеть.

И вот он освободился.

Перед ним сидела Нина.

И большой мир Токаря, казавшийся ему сочным и разнообразным… поблек. Вернее, он, этот мир, никогда и не блестел по-настоящему. Просто Токарь не замечал. До настоящей минуты.

Он снова окинул помещение взглядом. И на этот раз брезгливость на его лице была искренней. Дешевая дыра! Одна из сотен других таких же, составляющих, по сути, всю Токареву жизнь.

Ему сделалось погано на душе. Но вовсе не из-за того, что это место не подходило его спутнице. Оно подходило ему. И самое херовое заключалось в том, что это и был его настоящий большой мир, и освобождаться из него было некуда.

«Ну ничего, вот доберемся до Сочи, там я отведу тебя в самый шикарный ресторан, – про себя обратился Токарь к Нине, отгоняя внезапный приступ черной депрессухи, – будем жрать каких-нибудь омаров и запивать коллекционным вином. Оденемся во все белое, а «пиковые» будут стоять возле нашего стола и играть на скрипках».

Он представил себе, как это будет выглядеть, и попробовал улыбнуться. Это не очень помогло. Тогда Токарь подумал о черном спортивном BMW, который он купит после того, как закончит с предстоящим делом, и о том, что скоро в его руках будет очень много чистейшего героина, когда он вместе с Винстоном заберет его у тупорылых цыган. Эти мысли немного успокоили. А подумав еще, Токарь и вовсе расслабился: что за чушь! Он просто уже давненько не «ставился». Его немного ломало. Отсюда и эта сраная депрессуха, вот и все. Завтра у него будет много лавэ, много героина, и он будет оттягиваться по полной с этой шикарной девочкой.

Нина оторвалась от меню и с веселым любопытством посмотрела на Токаря.

– Чему ты улыбаешься?

– Да так.

Глава 4

Официант переминался с ноги на ногу в ожидании заказа.

– Ты че, в сортир хочешь? – шутливо спросил Токарь.

– Э-э-э… нет.

– Тогда хер ли ты тут танцуешь?

– О, солянка! – весело воскликнула Нина. – Обожаю солянку. Тысячу лет ее не ела. Т-а-а-к… значит, я буду ее…

Парень зацарапал ручкой в блокноте.

– На второе я буду шашлык из баранины и салат из помидоров и зелени, заправленный маслом. А на десерт принесите пирожное с кремом и кофе. Спасибо.

Токарь слушал, постепенно округляя глаза.

– Ни фига себе! Ты все это съешь?

Нина с игривым вызовом вскинула бровь.

– А ты сомневаешься? Или боишься, что я располнею? Мне это не грозит. У меня всегда был отменный аппетит, но тебе не стоит об этом беспокоиться. Ты же видишь, я слежу за своей фигурой.

Ее ладонь скользнула по обтягивающей тело маечке. От груди до бедер. Затем снова вверх. Сжала нежно грудь. Наигравшись, девушка потянулась за сигаретой.

Токарь нервно сглотнул.

– Да в этом я и не сомневаюсь, – просипел он, услужливо поднося Нине свою позолоченную «Зиппо».

Взглянув на официанта, он заметил, как тот завороженно смотрел на грудь Нины.

– Ты куда вылупился, а? Я тебе сейчас зенки выскребу ложкой. Заказ неси!

– А? Да, конечно, – юноша залился краской. – А-а… вы что будете?

Токарь покосился на Нину.

Девушка с озадаченным видом вертела головой в поисках пепельницы. Казалось, она даже не замечала производимый ею эффект.

– Мне все то же самое. – Токарь захлопнул меню и отдал его официанту.

– И пепельницу, если можно, – попросила Нина.

– Одну минутку.

Когда официант подал пепельницу и удалился, Нина неожиданно спросила:

– А почему, собственно, «Токарь»? Это твоя профессия, что ли?

Токарь широко улыбнулся, оголив металлические зубы.

– Да какая профессия, лапунь? А почему ты только сейчас об этом спрашиваешь?

Нина пожала плечами.

– Не знаю. Как-то не задумывалась. Или неинтересно было.

– А теперь?

– И теперь не особо. Просто спросила.

Они замолчали.

Токарь, думая о чем-то своем, смотрел в дальний угол кафе. Дышащий на ладан вентилятор тщетно силился победить липкую духоту и разогнать спертый воздух в кафе. Двое мужчин закончили с супом и переключились на эклеры с чаем.

– Токарев потому что, – наконец ответил Токарь.

Нина пристально посмотрела на него, прищурившись и наклонив голову набок. Уголки губ насмешливо подернулись.

– И все? Так просто?

– А че такого?

С подносом в руках вернулся официант. Он торопливо расставил тарелки, стараясь не смотреть на Нину и тем более на Токаря, но все же, уходя, не удержался и бросил короткий взгляд в глубокий вырез Нининой футболки. К счастью для него, на сей раз Токарь этого не заметил.

Нина добавила щепотку соли в суп и вернулась к прерванному разговору.

– Мне кажется, прозвище должно отражать сущность его носителя. Его характер. Убеждения. Или профессиональные навыки. Хоть что-то. А так получается какая-то бессмыслица: Токарь – потому что Токарев.

– Почему бессмыслица? – не понял Токарь. – «Прицеп» такой дали из-за фамилии, еще в школе. Так и прижился.

Нина зачерпнула ложку супа, попробовала его на вкус. Подумав, прибавила еще немного соли.

– Я неправильно выразилась. Конечно, определенная логика в этом есть. Даже вполне очевидная. Производное от фамилии и все такое, но, – она снова смешливо посмотрела Токарю в глаза, – не знаю… всю жизнь откликаться на какую-то кличку, которая по большому счету не имеет к тебе никакого отношения. То есть, я хочу сказать, ведь ты уже не мальчик. Тебе не кажется, что в твоем возрасте это как-то несолидно, что ли? Слишком примитивно. Прости, это грубо, я не хотела тебя оскорбить. Давай я перефразирую. В моем понимании, прозвище в первую очередь отличает от имени и фамилии то, что человек сам имеет возможность выбрать его себе…

– Я не знаю ни одного пацана, кто бы придумал себе погоняло сам, – перебил Токарь девушку.

– Ну пусть так, – согласилась Нина. – Ты прав. Когда кто-то сам выбирает себе кличку, это попахивает нарциссизмом. Но в любом случае, давать прозвища человеку должны люди, которые хорошо знакомы с этим человеком. Кто близок ему по убеждениям, кто хорошо его знает, то есть друзья. Только в этом случае прозвище будет действительно соответствовать его внутреннему миру.

– А почему вообще кликуха должна соответствовать внутреннему миру?

– Потому что в ином случае в ней теряется всякий смысл, а значит, пропадает и необходимость. Зачем тогда эта замена настоящего имени, которое было дано тебе при рождении, на пустое, бессмысленное прозвище?

– Да че ты прицепилась ко мне с этими прозвищами? Говорю же, с детства привык, вот и все, – Токарь начинал закипать.

– А в шестьдесят лет ты тоже будешь Токарем? – На мгновение на лице Нины появилась с трудом уловимая тень брезгливой иронии. – Хотя о чем я спрашиваю…

И прежде чем Токарь успел найти, что на это ответить, Нина провела ладонью по его щеке и улыбнулась ему так, что у него перехватило дыхание.

– Не обижайся, пожалуйста, на меня, милый. Иногда мне самой хочется врезать себе по физиономии.

– Петухи обижаются. Думай, че городишь, – вырвалось у Токаря.

Нина изумленно на него посмотрела.

– Что?

– Ладно, проехали, э-э-э, я хотел сказать, это… извини, короче, – уткнувшись глазами в пол, выдавил из себя Токарь. Крайне редко ему доводилось извиняться перед кем-либо.

Но Нина и не думала обижаться. Напротив, ее губы растянулись в удивленной улыбке.

– Нет-нет. Не извиняйся. Все нормально. Я просто не совсем поняла, что это значит: «петухи обижаются». Какие петухи? Те самые, которые в тюрьме?

Токарь серьезно кивнул.

– А остальные люди, стало быть, не обижаются. А что тогда?

– Огорчаются, – ответил Токарь, подозрительно сдвинув брови. Ему казалось, Нина смеется над ним.

– Огорчаются?! – прыснула девушка. – Ты ведь шутишь, правда? Да ладно, серьезно? Так ведь даже нельзя сказать: «Я на тебя огорчаюсь». Это вообще на каком языке? Так может сказать гастарбайтер, для которого русская речь не родная. И что, если кто-то назовет тебя обиженным, ты… а действительно, что тогда?

– Ебасос ему расшибу. В лучшем случае.

Токарь нервно играл желваками, то и дело открывая и закрывая крышку своей позолоченной «Зиппо».

Но Нина, казалось, этого не замечает.

– Это просто фантастика, ха-ха!! Такая разница толкований! – Девушка отщипнула кусочек хлеба, закинула себе в рот и, глядя на Токаря, с переигранным театральным восхищением несколько раз похлопала в ладоши. – То есть ты изобьешь человека только за то, что он обратится к тебе на нормальном русском языке? Я уж не говорю о том, что за такую «провинность» в принципе людей бить нельзя. Откуда несчастному вообще было знать, что обращаться к тебе можно только на каком-то вымышленном, несуществующем языке?

– Кто надо, тот знает, – Токарь закипал.

– И потом, чем тебе вообще не угодило слово «обижаться»? На кой черт нужно было брать самый подходящий из глаголов, характеризующих это чувство, и заменять его на совершенно неправильное по смыслу слово? Ну хорошо, допустим, лично тебе наплевать на языковые нормы. Но за что же бить того, кто говорит правильно? Тебе-то какая разница?

Нина слишком поздно поняла, что перешла за черту дозволенного. Токарь вскочил с места, отшвырнул стул ногой и заорал на все кафе:

– Какая разница?! Один ебет, другой дразнится!!!

От неожиданности Нина вздрогнула. Улыбка медленно сползла с ее губ. Мужчины за дальним столиком покосились на Токаря, а официант предпочел не делать даже этого. С фанатичным усердием он дышал в стаканы, протирал их и ставил на место.

Красный, как рак, Токарь стоял неподвижно, буравя Нину своим жутким, свирепым взглядом. И всем, кто присутствовал при этой сцене, было совершенно понятно, что сейчас он борется с желанием разбить красивое личико своей спутницы.

В повисшей тишине отчетливо слышалось тяжелое дыхание Токаря. Он вбирал воздух полной грудью и с шумом выдыхал через ноздри. Так дышит разъяренный бык, растравленный матадором. И когда, казалось, Токарь уже собрался замахнуться, чтобы ударить девушку по лицу, Нина, хлопая ресницами, неожиданно пролепетала:

– Прости. Я, наверное, сказала какую-нибудь глупость.

То, с какой интонацией она это произнесла и, главное, с какой готовностью попросила прощения, даже не понимая, за что она его просит, мгновенно охладило Токаря.

Сама того не зная, а быть может и намеренно, Нина сыграла на древнейшем чувстве, свойственном таким людям, как Токарь. Сладком чувстве господства над женщиной, ибо нет для него в мире ничего более дурманящего, чем женщина, смиренно повинующаяся мужчине.

Разумеется, ничего подобного Токарь не подумал. Всю мыслительную работу проделали за него генетические духи предков.

Мощный выброс эндорфинов.

У Токаря закружилась голова. Ему захотелось обнять эту девочку.

На глаза Нины навернулись слезы. Она виновато улыбнулась и робким кивком головы «попросила» Токаря вернуться на свое место.

Он сел. Подбирая какие-нибудь слова, несколько раз причмокнул губами, но так ничего и не сказал.

Завтрак они закончили в молчании.

Первым заговорил Токарь, когда они перешли к кофе.

– Ты пойми, Нинок, на зоне…

Он осекся. Вглядываясь в глаза девушки, Токарь задумался. А надо ли ему вообще рассказывать ей об этом? Ведь понятно – девочка из другого мира. Что, если… как сказать… все эти истории о тюрьме и арестантских понятиях оттолкнут Нину от него? Напугают. Все-таки он не первый год живет на этом свете и прекрасно понимает, как девушки вроде Нины относятся к простым пацанам типа него самого. Разве ей объяснишь, что это не он такой, а жизнь такая? Она глупая, хоть и говорит умно́. Для нее жизнь по понятиям – это быдлятство, как они все любят сейчас говорить. Нет, слишком велик риск потерять ее. И так уже лишнего наговорил. Чудо, что она вообще еще не ушла после его выходки.

– Да неважно, в общем, – выдохнул он.

Нина понимающе кивнула и поднесла к губам чашку кофе.

Мимо прошел официант, неся поднос с двумя бутылками пива и какой-то закуской. Он остановился у дальнего столика. Получив свой заказ, двое мужчин глухо чокнулись бутылками.

Нина поглядела в их сторону и, улыбнувшись, вдруг предложила:

– Может, по пивку?

– По пивку? – оживился Токарь. – А че бы и нет!

Эта девочка нравилась ему все больше и больше. Мало того, что она покорно снесла его оскорбления и к тому же признала себя виноватой, так еще и нашла способ разрядить обстановку. Ай да умница, ай да золотце!

Он махнул официанту.

– Ой-ей, длинный! Принеси-ка нам пару «Хайнекенов»! Давай-давай, любезный, шевели булочками!

«А для вас я никто, как и вы для меня…» – с натужным хрипом запел телефон Токаря, лежавший на краю стола. Он скосил глаза на дисплей. Там высвечивалась фотография мужчины с болезненными тенями вокруг глаз и лихорадочным взглядом. Под фотографией моргала надпись: «Братка».

– Я ща, – сказал Токарь, вставая из-за стола. Взял телефон, вышел на улицу и только тогда ответил на звонок.

Глава 5

– Да, братан, здор-о́во… пожрать заехал… че?.. ну, думаю, через часа два – два с половиной буду на месте… Винстон, ты меня совсем за дебила держишь? Помню я все: приехал, осмотрелся, хуе-мое, короче, не учи папу любить маму. Скажи лучше, когда сам подтянешься?.. Понял. Ты выяснил номер и марку?.. Хорошо. Ладно, давай, мочим разбег.

Токарь положил трубку и записал в блокноте телефона: «Черный «МАН» Н-142-ТУ». Убрав телефон в карман, он посмотрел сквозь грязное оконное стекло кафешки на Нину. Девушка с аппетитом уплетала десерт. Словно почувствовав на себе взгляд Токаря, она посмотрела в окно. Они встретились глазами. Широко улыбнувшись, Нина помахала Токарю рукой. Невозможная белизна ее зубов ослепляла даже сквозь толстый слой оконной пыли.

Токарь рассеянно улыбнулся в ответ. Он смотрел на Нину и в этот момент испытывал целый вихрь чуждых ему чувств: нежность, волнение и какое-то совсем смутное чувство. Страх потерять Ее. И как только Токарь об этом подумал, он вновь вспомнил истинную цель своей поездки.

Он отвернулся.

Дорожное полотно дрожало у линии горизонта в утреннем мареве.

Токарь думал о том, как сказать Нине, что им придется провести эти выходные в каком-то придорожном клоповнике. Ведь они почти не знакомы. Что, если такая перспектива ее напугает? Хотя вряд ли. До сих пор казалось, что она готова ехать с ним куда угодно, не задавая никаких вопросов.

Токарь вспомнил, как вчера провожал Нину до дома и, сам того не ожидая, внезапно спросил ее: «Хочешь, мы завтра же поедем с тобой на юг, к морю?» Она взяла его руку в свои ладони. Задумалась на какое-то мгновение. Прикоснулась губами к его пальцам. «Хочу», – сказала она шепотом.

Странная она. То руки ему целует, то ни с того ни с сего эти руки пытается цапнуть. Вот как только что. Что это было? Вела себя как стервозная сучка. А через минуту уже сама извинялась. Хотя последнее-то как раз понятно. У Токаря часто просят прощения, когда он в гневе.

А может, она это вовсе и не со зла говорила? Да, скорее всего. С какого ляха ей на него злиться? Че он такого сделал? Ничего. Просто у молодежи сейчас так принято. Они друг друга на хуях таскают, и это у них считается нормальным. Приколы у них такие. Даже слово какое-то дебильное для этого есть. Что-то с орками связано. Или гоблинами.

В общем, черт их разберет, это поколение. Особенно баб. Токарь никогда не умел их понимать.

Медленно и рассеянно взгляд его проскользил между столиками уличного кафе; переплыл на трассу, на припаркованные машины, посеревшие от дорожной пыли, на чернеющие вдалеке крыши дачных домиков; перетек на высоковольтные провода, провисающие над вбитыми вкривь и вкось вдоль трассы столбами, на бездомных дворняг, вымаливающих объедки у таджика-шашлычника, и, наконец, снова вернулся к замызганному окошку убогого кафе.

Токарь встряхнул головой, как это делают, когда стараются собраться с мыслями, и развернулся ко входу. Открывая дверь, он решил:

«Надо поговорить с ней раньше, чем мы доберемся до этой сраной ночлежки».

Нина с наслаждением потягивала пиво, когда Токарь вернулся. В руках она вертела неприкуренную сигарету.

– Нина, – начал Токарь, протянув к девушке «Зиппо», – километров через триста гостиница будет. Нам придется провести в ней выходные.

Взглянув на него, она слегка улыбнулась и чуть заметно кивнула. В этих еле уловимых движениях отражались одновременно покорность и страсть, безграничная нежность и дьявольская похоть, любовь и вожделение. Она поняла его неправильно, но не воспротивилась, а приняла это как должное. Больше, чем приняла: на мгновение, глядя в ее большие темно-зеленые глаза, Токарю показалось, что она только и ждала этого. Невыносимо сладкая тяжесть внизу живота спутала его мысли. В горле пересохло. Он открутил пивную крышку и одним глотком влил в себя треть бутылки.

– Ну… э-э… нам ведь в любом случае нужно где-то переночевать. А заодно я встречусь там кое с кем… с другом.

– Ты не говорил, что с нами будет еще кто-то, – Нина вопросительно подняла брови. – Я думала, мы едем в Сочи вдвоем.

– Так оно и есть, золотце. Мой кореш, ну, мой друг, с нами и не поедет. Просто у нас там дельце одно есть, как раз в тех краях. Работенки на полдня, а потом разбежимся.

Он залпом допил пиво, кинул на стол пятитысячную купюру и придавил ее пустой бутылкой.

– Зато после этого у нас с тобой будет просто до херища таких вот бумажек. – Токарь постучал пальцем по банкноте. Подумав, весело хохотнул и добавил:

– Только зеленых.

Он ожидал, что Нина сейчас начнет его расспрашивать, что да как, он даже успел уже придумать более или менее правдоподобную историю о том, что, дескать, есть у него неподалеку от той гостиницы домик загородный или лучше коттедж, который он и намеревается продать своему приятелю… но Нина так ничего и не спросила. Лишь еще раз кивнула.

– Ну что, тогда едем?

– Едем.

Они встали из-за стола.

– Эй, шланг! – весело крикнул Токарь официанту. – Сдачу себе оставь. Купишь че-нить, я не знаю, штаны, что ли, новые.

И, довольный своим щедрым жестом, подумал: «Да похер, не жалко. Пусть моя девочка не думает, что я какой-нибудь нищий чертила».

Официант машинально посмотрел на свои джинсы.

Выходя из кафе, Нина пропустила Токаря вперед и незаметно для него повернулась к официанту. Парень с оскорбленным видом смотрел им вслед.

– Извините, – беззвучно произнесла она одними губами и вышла.

* * *

Это снова я. Не удивляйтесь. И не злитесь за то, что отрываю вас от повествования. Мне неудобно за это, но я буду делать так и впредь. Потому что мне надо с кем-то поговорить. Разговоры, они успокаивают. Теплые, дружеские разговоры. Я и забыл, что это такое.

Я знаю все, что произойдет в книге дальше. В конце концов, ведь именно я рассказал эту историю автору романа, который вы сейчас держите в руках. Но от этого знания мне ничуть не легче. Скорее наоборот.

Когда вы перелистнете последнюю страницу и вспомните о том, что я только что сказал, у вас наверняка появится вполне закономерный вопрос, откуда я это мог знать. Все просто: моя болтовня – это художественная интерпретация автором моей истории; то, как он ее смог прочувствовать. Стилистический прием – вот кто я такой.

Я сказал, что мне известно, чем закончится эта книга. Но вы же понимаете, что я не могу вам этого рассказать. Я своего рода всего лишь флешбэк. От событий, о которых вы читаете, меня отделяет временная пропасть в четыре года. Не будем зарываться, флешбэки не должны рассказывать о будущем.

Но зато я могу рассказать вам о прошлом. Своем, разумеется, прошлом.

Глава 6

Машина летела со скоростью в сто сорок километров.

Вальяжно развалившись в водительском кресле, Токарь изредка незаметным движением, одним пальцем корректировал положение руля. Черная и гладкая, как новая сковородка, трасса М4 расслабляла до сонной зевоты. Скучно это – ехать на новой машине по идеально ровной дороге.

С тяжелыми веками Токарь смотрел вперед на усыпляющее мельтешение дорожной разметки. Он широко зевнул и сонно перевел взгляд на уходящий в бесконечность хвойный лес по левой стороне дороги.

Природу Токарь любил, лишь когда она была недосягаемо далеко, когда его окружали бетонные стены лагерного барака. Вот тогда он, как и большинство заключенных, мечтал о «домике в деревне». И чтобы рядом – озеро. И обязательно рыбацкая лодка.

Отгороженный от всего мира колючей проволокой, Токарь представлял себе, как ранним утром выходит на крыльцо, сладко потягивается, выпивает стакан парного молока, может быть, делает зарядку. Потом берет свою удочку и идет отвязывать лодку. На ней он выплывает на середину маленького озера и до обеда ловит карпов. Токарь много раз рисовал эту картину в своем воображении, причем фантазии его никогда не заходили дальше ловли рыбы. Он попросту не знал, что еще можно делать в деревне.

Но как только он оказывался на свободе, то тут же забывал и о домике, и о лодке, и о прочей крестьянской идиллии, с головой окунаясь в героиновое веселье городской жизни.

Да и всплывали эти деревенские образы в фантазиях Токаря все реже.

Он уже давно относился к лагерям и тюрьмам как к родному дому. И когда его в очередной раз хватали за жабры и волокли через обвинения, суды, этапы в лагеря, он не испытывал ни малейшего страха. Скорее наоборот. В определенной степени он радовался, предвкушал встречу со старыми знакомыми, корешами. Среди простых зэков он был богом. Он был блатным. Он был одним из тех, кто управлял тем закрытым от внешнего мира государством. Он, а не менты. Чего ему бояться? О чем тосковать? Здесь все было по понятным ему законам. И эти законы существовали во благо Токаря и ему подобных. Тут восхищенно заглядывали ему в рот; тут вставали по стойке смирно, как сурикаты, когда он входил в камеру, тут ползали на карачках животные, петухи, не-люди, боясь пересечься с ним взглядом, хотя Токарь никогда не доходил до того, чтобы издеваться над ними совсем уж без повода, – справедливый правитель не беспределит; тут были огромные деньги, когда к нему в лапы попадал жирный «кошель» – какой-нибудь барыга, набитый деньгами и трусостью. «Казнить нельзя помиловать» – тут он ставил запятые.

Токарь не скучал по тюрьме. Но и не горевал, когда возвращался в нее.

Фантазии о собственном райском уголке на воле спасают психику зэка только в первый срок. На второй они блекнут. На третий в них уже нет необходимости. Расставание со свободой становится обыденным делом. Ты без истерик уходишь из одного мира и спокойно входишь в другой. Твои мысли о воле становятся прагматичными: как распорядиться нахапанными у перепуганных барыг деньгами, кого из знакомых отправить к маме передвинуть шкаф. Как проследить за женой, чтобы не блядовала, и прочее.

Так что Токарю уже давно было наплевать на этот домик в деревне. Все это для тех, кто не может спокойно жить взаперти.

О футболе, как правило, мечтают инвалиды в колясках. Но если они снова начинали ходить, футбол посылался в задницу.

Токарь инвалидом не был. Ноги его легко носили по лагерным прогулочным дворикам.

По левой стороне, вдалеке, замаячило унылое дачное общество. Даже само название – дачное общество – вгоняло Токаря в тоску и скуку. Че там делать, в этом обществе? Там и карпов-то нет. Там ничего нет. Там нечем поживиться. Даже если собрать всех дачников вместе и вывернуть их наизнанку, сколько он поимеет? Пару десятков тысяч?

Другое дело – крупные города. Рай для бандита. Ежедневно в них совершаются сотни преступлений. Менты завалены работой по самое горло. Грабь – не хочу. И хрена кто тебя найдет в таком бедламе. В мегаполисах всем на все насрать, кроме себя. Люди светят своими котлами, портмоне, кредитками, и им даже в голову не приходит, что Токарь уже их отсканировал и наметил в жертвы. Главное – избегать сто пятой, сто одиннадцатой, сто шестьдесят второй. Кража или, на худой конец, ограбление. Токарь старался сводить риски к максимум пятилетнему заключению.

А хоть бы и сто пятая.

Шесть лет назад Токарь по пьяни завалил какого-то дерзкого патлатого уебка-байкера. Во дворе собственного дома. Бросил его труп в кусты, за гаражи. Шатаясь, как смог, оттер его от своих пальчиков. Мотоцикл в тот же вечер скинул знакомому перекупу. Потом закутил у каких-то шалав и через два дня вернулся домой.

И что?

А ничего.

Байкера нашли только тогда, когда он уже смердел так, что к гаражам подойти было нельзя.

Нашли. Увезли. Может быть, даже кого-нибудь посадили.

Но не Токаря.

Да, Токарь любил города. Любил ощущать их ночную лихорадку. Рестораны, девочки, наркотики, удачный гоп-стоп и снова рестораны… Настоящая жизнь. Нескончаемый праздник. Если, конечно, не считать легавские облавы.

Мысль о полиции заставила Токаря поморщиться, будто он проглотил лимон.

Как бы ему хотелось, чтобы предстоящая акция (это слово казалось Токарю более стильным, чем какой-нибудь обрыдлый «налет» или сопливое «ограбление») проходила в Москве или в том же Сочи, да в каком угодно городе, лишь бы не у гостиницы, в которую они сейчас ехали. Не нужно быть гением или иметь такой криминальный опыт, как у Токаря, чтобы понимать, насколько это рискованно – работать у всех на виду, к тому же средь бела дня. Любой школьник знает: акции следует проводить по ночам, и не абы где, а в бетонных лабиринтах огромного города, с миллионами копошащихся в нем людишек.

Правда, этот раз вроде как должен быть исключением. Винстон правильно рассудил, бояться нечего: хитрожопые ромалэ не побегут в полицию. Они же не идиоты. Что они там скажут? «Помогите, нас ограбили. Украли несколько ящиков яблок, напичканных чистейшим героином!» Смешно. К ментам они, конечно же, не пойдут. Более того, даже если мусоров вызовет кто-то другой, например какой-нибудь придурок-свидетель с гражданским долгом вместо мозгов, то даже в этом случае барыжки с пеной у рта будут открещиваться: «Какое ограбление, начальник, э-э, что ты?! Просто друзья так пошутили!» Да, сраное государство сильно завинтило гайки: теперь уже не нужно заявления от потерпевшего, чтобы тебе скрутили ласты. Достаточно самого факта преступления. Но если нет заявления, а сам факт не очевиден, кто будет шибко разбираться? Уж точно не мусора.

Так что…

«Все будет тип-топ, все будет чики-пуки», – скривив рот в ухмылке, резюмировал про себя Токарь.