Текст книги "Круиз"

Глава 4
Здесь искатели приключений привлекают к себе внимание потусторонних сил

Конец октября в курортной части Кипра – тихое и спокойное время. По приморской улице одиноко бредут, поддерживая друг друга, пожилые пары. Изредка появляются семьи или мамаши с маленькими детьми. Кто-то бродит по улице в одиночку. Бесчисленные рестораны и ресторанчики либо закрываются, либо сокращают свой персонал до минимума. У входа в один из них, прислонившись к крыльцу, стоит молодой человек, одетый, как почти все официанты здесь, в белую рубашку и черные брюки. Ему скучно. В мыслях он далеко-далеко отсюда, но в ожидании клиентов не перестает следить за улицей, провожая глазами редкие проносящиеся мимо автомобили.

Крыльцо ресторана обращено к морю, но его гладь видна отсюда только при резких порывах ветра, пригибающих к земле кроны деревьев. Молодой человек неравнодушен к морю. Все его детские мечты связаны с ним и с великими предками, заложившими основы средиземноморской цивилизации. Надо же было ему так поздно родиться, когда все географические открытия уже сделаны, а мир поделен. Разве он когда-нибудь мечтал о карьере официанта или даже владельца ресторана? Нет. Конечно, официант – очень уважаемая и тонкая профессия. «Хороший официант должен прекрасно знать и понимать людей. Должен уметь по внешнему виду клиента и нескольким сказанным им словам разобраться в его психологии, найти ключ к нему. Тогда клиент твой. Ты его ублажаешь, а он за это хорошо платит». – Так учил его дед. Сейчас он выходит только к особенно уважаемым гостям. А так все больше сидит в холодке у входа на кухню, пыхтит трубкой да присматривает за поваром и официантами. Говорит, что его время прошло, а мое еще не наступило.

По правде сказать, любовь к морю и приключениям у молодого человека носила скорее теоретический характер. На самом деле с детства он побаивался воды, плохо плавал, не любил нырять, а морские прогулки приводили к ярко выраженным признакам морской болезни. Но мечтать о море все это никак не мешало.

Вот дед, тот многого добился в жизни. В молодости плавал матросом на торговых судах, поднакопил деньжат и вернулся в родные края с задумкой открыть здесь ресторан. Обстоятельно подошел к этому непростому делу. Сначала поработал официантом. Изучил все тонкости этой профессии. Потом долго учился на повара. И здесь преуспел. Только тогда дед открыл свой ресторан, который сразу завоевал популярность, а это дорогого стоит. Вот теперь внука учит. Ему свое дело передать собирается. А вот хочет ли внук просидеть всю жизнь на одном месте? Об этом дед его не спросил и спрашивать не собирается. Как ему объяснить, что душа у внука далеко отсюда, в бурных морях, в приключениях!

Рассуждения молодого Андреаса Македониуса прервал визг тормозов. Одинокий пешеход, едва не попавший под колеса не менее одинокого автомобиля, перебежал на другую сторону улицы. «Русский, – подумал про себя Андреас, – кто еще может так неосторожно переходить улицу». Наверное, эта короткая мысль сразу же растворилась бы в его голове на фоне других, гораздо более насущных, но виновник возможной аварии направился не куда-нибудь мимо, а прямиком пошел к ресторану. Он приветливо улыбнулся Андреасу и без колебаний выбрал столик у фонтана в центре зала. Не глянув в принесенное ему меню, он заказал рыбное мезе, проявив тем самым знание местной кухни.

– Простите, сэр, – обратился к гостю Андреас, – мы готовим мезе как минимум на две персоны.

– На две и готовьте, – легко согласился гость.

Разговор шел на английском, и Андреас начал сомневаться в национальной принадлежности гостя. Из напитков тот спросил только минеральную воду, что русским не свойственно, но если он один собирался съесть блюдо, рассчитанное на двоих, то так мог поступить представитель только этой национальности.

Мучаясь сомнениями, Андреас отправился на кухню. Когда он вернулся, сомнения рассеялись. За столиком появилась дама весьма приятной наружности. Правда, с глазами у дамы было что-то не так, но это ее совсем не портило. Даже наоборот, придавало пикантности. Гости оживленно переговаривались явно по-русски, рассматривая какие-то карты и схемы. Когда на столе начали появляться тарелочки с мезе, они отложили бумаги и с воодушевлением принялись за еду, покончив с которой, снова вернулись к обсуждению своих проблем. Новые посетители не появлялись, и Андреас невольно начал прислушиваться к разговору. Русские уже давно стали на Кипре постоянными гостями, и, как настоящий официант, он успел выучить несколько сотен слов на их языке. Во всяком случае, он понял, что гости отмечают на карте места, где вблизи Кипра затонули древние корабли. Ушки сами собой насторожились. Это не просто туристы. Они что-то ищут, а это уже интересно.

За столом действительно обсуждали вопрос о том, куда могла пропасть одна древняя вещица, но совсем не в том ключе, как это понял Андреас. Парень был не силен в географии. На карте был изображен совсем не Кипр, а другой остров, правда, тоже находящийся в Средиземном море, – Крит. На этом острове когда-то существовала минойская цивилизация.

Вот с ее секретами и хотели разобраться прибывшие из Москвы гости. Ни мало ни много, они хотели узнать, что на самом деле скрывалось в подвале дворца царя Миноса, где, по преданию, прятали Минотавра, человека-быка, рожденного от любовной связи жены царя с быком.

Море вблизи Кипра и других средиземноморских островов действительно изобилует древностями. В компании своих сверстников Андреас не раз отправлялся на поиски сокровищ, но добытые ими обломки древних амфор ценностью здесь не считались, а ничего другого находить не удавалось. Вместе с тем, он знал, что поиск древностей уже давно превращен в криминальный бизнес, в который вовлечены и местные жители, и приезжие. Именно поэтому он подошел к деду, когда в очередной раз зашел на кухню.

– Похоже, наши гости хотят заняться поиском сокровищ, – сказал Андреас.

Дед посмотрел на внука отсутствующим взглядом и не удостоил ответом, однако, его безразличие было лишь кажущимся. На самом деле, ему сразу вспомнилась собственная бесшабашная юность. Он действительно несколько лет плавал матросом на разных кораблях, но о том, чтобы разбогатеть за счет этой профессии, не могло быть и речи. Однажды в Марселе он, поругавшись с боцманом, сошел с очередной развалюхи на берег и несколько дней болтался по городу и порту без дела, в поисках работы. Там, в одном из кабачков к нему подсел с виду такой же, как он, морской бродяга. Коротая вечерок за бутылочкой-другой молодого красного вина, разговорились, и тот предложил попытать счастья в поисках древностей на дне морском.

Через пару дней дед пришел на борт указанного ему судна, где собралось десятка полтора отъявленных контрабандистов и головорезов. В этой компании, состав которой постоянно менялся, он оказался очень на месте и быстро стал одним из главарей разветвленной сети подпольного поиска и сбыта древностей Средиземноморья, налаживая параллельно изготовление вполне качественных подделок. Но, когда бизнес был налажен или почти налажен, его нашел представитель сицилийской мафии и сделал предложение, от которого нельзя было отказаться.

Предложение было сделано в простой и убедительной форме: сдать дело клану или отправиться самому на дно морское с привязанным к ногам камнем, причем, немедленно. Естественно, он выбрал первое и, удалившись от дел, занялся более спокойным ресторанным бизнесом, но связь с тем миром не потерял. Не только не потерял, но и сохранил в тайне от всех своих близких до сих пор.

Когда внук вышел, дед неторопливо выбил трубку о край большой деревянной пепельницы, поднялся с кресла и подошел к телефону. На другом конце провода почти сразу отозвался давно знакомый голос:

– Пронто!

Не называя себя, дед произнес:

– У нас ищущие гости, похоже, русские.

– Ну, ты же знаешь, что надо делать в таком случае. Действуй! – ответил голос, – постарайся сделать так, чтобы они встретились с отшельником.

Дед набрал еще один номер и коротко произнес:

– Подъезжай, тебя ждут.

Гости, между тем, закончили свое обсуждение, свернули разложенные на столе бумаги и начали озираться по сторонам в поисках официанта. Но тот куда-то скрылся, как это часто бывает с людьми его профессии. Он вернулся только тогда, когда на противоположной стороне улицы появился парень на велосипеде. Пара покинула ресторан, пересекла улицу и направилась к стоявшему у моря отелю. Парень последовал за ними. Он видел, как к идущим присоединилась третья персона – мужчина небольшого роста с торчащими из-под шорт короткими, кривыми волосатыми ногами. Оживленно переговариваясь, все трое вошли в вестибюль и, спросив у портье ключи, поднялись наверх. Парень тоже подошел к стойке, успев заметить номера ячеек, из которых портье взял ключи. Не позднее, чем через час, переданные по факсу копии паспортов русских гостей уже лежали на столе в задней комнате маленького неприметного магазина небольшого сицилийского городка, а следующим утром полный итальянскими туристами самолет доставил из Рима в Москву прекрасно владеющую русским языком девушку по имени Селина, которая должна была разобраться, что делают на Кипре Наталья Невская, Виктор Брагин и Григорий Грум.

Глава 5
В которой очаровательная представительница братского итальянского народа вплотную знакомится с российской действительностью

Полный туристами самолет из Неаполя прибыл в Москву чартерным рейсом около десяти утра. Имея с собой в качестве багажа лишь дамскую сумочку среднего размера, Селина Рендольфи быстро прошла паспортный контроль и очутилась в непривычной для нее людской толчее аэропорта Шереметьево-2. Множество людей наперебой предлагали такси, но Селина, следуя инструкции шефа, пробилась через толпу и добралась до автобусной остановки. Она благополучно доехала на автобусе до ближайшей станции метро и двинулась дальше, в центр города. Ей предстояло выполнить деликатное поручение шефа, которого в крохотном южном итальянском городке уважительно называли сеньором Джузеппе.

Сеньор Джузеппе был адвокатом, держал небольшую адвокатскую контору, которая вела нехитрые дела, наверное, всех жителей городка. Когда-то у него работал отец Селины, но он погиб много лет назад при каких-то случайных обстоятельствах, так до конца не выясненных. Поговаривали, что это дело рук мафии, но кто знает? Так что, когда Селина подросла и выучилась на секретаршу, то есть научилась бойко стучать на компьютере, сеньор Джузеппе в память об отце милостиво взял ее к себе в контору. Русский же язык она знала с детства. Ее отец, Карло Рендольфи, воевал на русском фронте, попал в плен. Каким-то образом сумел вырваться из этого ада. В лагере для перемещенных лиц познакомился с русской девушкой, которая и стала его женой. Мама так никогда и не освоила до конца премудрости итальянского языка, но зато сумела выучить русскому своих детей и внуков.

Мудрый сеньор Джузеппе, когда речь заходила о мафии, любил приговаривать, что все итальянцы немножко мафиози. И те, кто действительно служат мафии, и те, кто с ней борются. Просто они из разных кланов. Сама Селина в душе считала своего шефа настоящим мафиози, но служила ему преданно, как и полагается на юге Италии, где взаимоотношения между работником и работодателем часто носят патриархальный, почти семейный характер.

Селине часто приходилось выполнять самые разные поручения шефа, в том числе и очень деликатного характера, так что предложение съездить в Москву не вызвало у нее удивления. Больше ее удивила сумма, которую он обещал за это заплатить. Целых две тысячи долларов. Столько она не получала в месяц, а здесь – всего за один день работы. Но шеф терпеливо объяснил ей, что Москва, хоть и считается европейской столицей, но живет своей, ни на что не похожей жизнью. И город, и люди в нем непредсказуемы. Так что надо все время быть начеку и соблюдать особую осторожность даже в самых простых обстоятельствах.

Инструктированная таким образом Селина благополучно добралась до исторического музея. Выполнить поручение оказалось проще простого. У первого встречного сотрудника музея она спросила, где найти Виктора Брагина. Увидев, как искренне она сокрушается, узнав, что его нет в городе, сослуживцы Виктора начали ее утешать, повели пить чай, а когда узнали, что она приехала из Италии и зашла в музей по поручению своего шефа, историка из всемирно известного университета, то просто вошли в экстаз. После чая Селину повели в лабораторию, показали снимки с наскальных рисунков, лежавшие на столе и приколотые на стенах. Разрешили их сфотографировать, приговаривая, что, к сожалению, у них нет хорошего ксерокса. В стол, однако, не полезли, да там ничего и не было. Виктору и в голову не приходило что-то прятать, тем более, что все это были копии. Оригиналы снимков на стеклянных пластинках лежали совсем в другом месте. При этом, разговаривая с гостьей, никто из сослуживцев Виктора так и не попытался уточнить, как называется тот итальянский университет, из которого приехала Селина, и как зовут ее шефа. В общем, москвичи наглядно продемонстрировали Селине свое гостеприимство и правоту сеньора Джузеппе о непредсказуемости страны, в которую она попала.

Часа через два Селина, полностью выполнив поручение шефа, вышла из здания музея, прошлась по Красной площади, полюбовалась на Кремль, благо из-за туч ненадолго выглянуло солнышко. Она уже было собралась нырнуть в метро, но решила чуть-чуть пройтись по Тверской. Немного расслабленная успехом, она шла по краю тротуара, глазея по сторонам, когда услышала гудок автомобиля, заставивший ее оглянуться. Из окна машины выглядывал светловолосый парень, призывно махал ей рукой и что-то говорил, улыбаясь.

– Наверное, спросить о чем-то хочет, – недоуменно подумала про себя Селина и направилась к машине. В это время на нее налетели две, невесть откуда взявшиеся, девицы. Они на чем свет ругали Селину, обзывали всякими словами и, наверное, не будь вокруг столько народа, начали бы бить. Не понимая, в чем дело, Селина озиралась по сторонам. Она заметила, что машина с парнем уехала, а на ее месте появилась другая, милицейская. Из нее выскочили люди в форме и без всяких разговоров затолкали всех троих в заднюю дверь. Селина пыталась объяснить им, что она итальянская подданная, что произошла какая-то досадная ошибка, но ее никто не слушал.

Не слушал ее никто и потом, в отделении милиции, где она вместе с двумя десятками других девушек оказалась запертой в тесном помещении с лавками вдоль стен, называемом обезьянником. Только теперь она начала понимать, что произошло и за кого ее приняли. Сидя бок о бок с напавшими на нее девицами, она сумела объяснить им свое положение. Показала им свой паспорт и билет и стала спрашивать совета, как ей отсюда выбраться. Девушки были тертые. Они объяснили ей, что выйти отсюда очень просто, но за это надо заплатить сто долларов. И те же девицы, что совсем недавно были готовы растерзать ее, начали энергично помогать. Одна из них подошла к решетке и поманила к себе сидевшего за столом милиционера. Тот подошел, как бы нехотя. Девица что-то прошептала ему в ухо. Он вернулся к столу, поговорил о чем-то со своим сослуживцем. Тот утвердительно кивнул головой. Решетка открылась, и Селина, сжимая к кулачке стодолларовую бумажку, вышла из клетки. Она всунула деньги в потную лапу милиционера и тут же обрела свободу. Ее документы так никто и не посмотрел.

Выйдя на улицу, она сразу спросила, как пройти к метро, и, больше не экспериментируя, немедля отправилась в аэропорт. В ожидании регистрации на свой рейс, она уселась где-то в уголке, но успокоиться смогла, только когда поднялась на борт самолета. Предложенная шефом плата за труды теперь уже не казалась ей слишком большой.

Глава 6
О том, как здоровое любопытство способно двигать и развивать науку

Еще совсем недавно в планы Невской, Брагина и Грума никак не входило посещение Кипра, да еще и в осеннее время. Однако жизнь в лице Венички Готлиба внесла в них свои коррективы. Веничка не удовлетворился беседой с Виктором в день дефолта и походом в театр духа. Вскоре он снова побеспокоил друга и заставил его рассказать, что за мысль его посетила. Впрочем, Виктор и не сопротивлялся. Ему самому хотелось рассказать кому-нибудь о своих идеях, возникших в результате неожиданной находки при разборе старых завалов в архивах музея. Когда в здании начался ремонт, то в одном из подвальных помещений было обнаружено множество неразобранных папок, доставленных в войну из осажденного Ленинграда. Папки перетащили в лабораторию, и Виктор в свободное время начал их разбирать и классифицировать. В основном это были архивы предприятий, эвакуированных из осажденного города в другие районы страны. Вряд ли они представляли особую ценность для истории, но, кто знает, что для нее важно, а что нет.

Покончив с основной массой папок, на что ушло лет пять, Виктор добрался до нескольких погребенных под ними коробок. Открыв одну из них, он сразу понял, что набрел на что-то очень интересное. В коробках находились фотографические пластинки, отснятые неизвестной экспедицией, скорее всего, во второй половине девятнадцатого века. Никаких сопроводительных записей, так же, как и отчета об экспедиции, в коробках не обнаружилось, что позволяло предполагать утрату части ее архива. Это было тем более обидно, поскольку невозможно было определить, где сделаны снимки, основной сюжет которых составляли наскальные рисунки. Пластинки были пронумерованы, каждая из них была вложена в индивидуальный конверт из пергамента. Ряды конвертов были переложены плотным картоном. Тщательность упаковки обеспечила хорошую сохранность пластинок, эмульсия которых почти не подверглась разрушению временем.

Галерея снимков начиналась фотографиями скульптурного изображения божества. Далее, уже в наскальных рисунках, изображение божества многократно повторялось. При длительном изучении можно было представить себе, что сначала божество выступало в качестве ученика, а потом само становилось учителем. На одном из снимков наскальный рисунок оказался очень сложным. На нем не было ни божества, ни людей, которые обычно его окружали, ни животных. Можно было подумать, что автор трудился над очень сложным орнаментом, который ему не давался. Но со временем Виктор понял, что на рисунке была изображена карта какого-то острова. Виктор обзавелся морским атласом, но ни один из множества изображенных в нем островов своими очертаниями не совпадал с рисунком. Искать неизвестный остров было трудно еще и потому, что автор рисунка не позаботился хоть как-нибудь обозначить его масштаб. Остров мог быть большим. Тогда шансы найти его еще были. Но остров мог быть и совсем маленьким, а таких в морях и океанах тысячи, а может, и сотни тысяч. Кроме того, за минувшие тысячелетия очертания островов могли измениться, так что Виктор вскоре вынужден был оставить свои попытки найти остров на современных географических картах.

И все же снимок постоянно не давал ему покоя. Раз за разом он возвращался к нему, постепенно запомнив его в самых мелких деталях. Снимок стал сниться ему по ночам, дополняясь фантазиями. В одном из таких сновидений Виктору привиделось, что центральная часть снимка сильно отличается своим рисунком от периферии. С этой мыслью он проснулся и, с трудом дождавшись утра, побежал на работу. Сон оказался в руку. Центральная часть снимка действительно могла бы существовать отдельно от основной его части. Повинуясь интуиции, Виктор взял карандаш и начал соединять, казалось, разрозненные линии и точки рисунка. Под его рукой начал проявляться план какого-то сложного сооружения.

Проведя за этим занятием несколько часов, Виктор понял, что древний художник действительно рисовал план многоэтажного сооружения, накладывая планировку одного этажа на другой. В последующие дни и недели Виктор вдохновенно восстанавливал облик здания, которое то ли придумывал, то ли воспроизводил его древний предшественник. Не имея опыта подобной работы, Виктор постоянно делал досадные ошибки. Приходилось все начинать сначала, но, в конце концов, его труд увенчался успехом.

Виктор очень долго возился и с остальными снимками. Используя современную технику, он перевел их на цифровые носители, устранил повреждения, возникшие в ходе длительного хранения, и, наконец, создал из них целый мультфильм. Многократно просматривая его, он вдруг пришел к совершенно неожиданным выводам. Мультфильм рассказывал о сотворении человека и создании им самим интеллектуальной среды для воспитания последующих поколений людей.

– Ты посмотри, – горячился всегда спокойный Виктор, обращаясь к Вениамину, – это только у Киплинга Маугли такой умный и разговорчивый! Жизненная практика показывает, что дети, волею судьбы воспитываемые в звериной стае, не становятся людьми. Наоборот, они воспринимают звериные повадки и уже не могут освоить речь. Ребенку необходима интеллектуальная среда, которую должны образовывать люди. Только тогда он сам становится человеком. Потому и нет промежуточного звена между обезьяной и человеком, которое безуспешно ищут дарвинисты. Его просто никогда не было. Бог создал человека, как это сказано в Священном писании, по своему образу и подобию. Ну, с образом все понятно, скорее всего, это означает внешнее сходство, вот понять, что такое подобие, гораздо труднее. Треугольник, нарисованный в тетрадке, может быть подобен треугольнику, образованному Солнцем, Луной и Землей. Но это не одно и то же. Впрочем, величие не определяется размерами. Подобие может означать сходство в характере поведения, в способности к творчеству, в праве на ошибку и заблуждения. Очень емкое слово, способное приравнять человека к своему создателю. Однако подобие может быть и жалким. Такое тоже не исключено.

– Очень многие великие мыслители пытались и пытаются толковать Библию, – вставил словечко Вениамин, – ты хочешь стать одним из них?

– Ни в коем случае. Я просто говорю, как сам понимаю некоторые ее положения. Так вот, по моему разумению, Бог, сотворив человека, создал для него и его потомков на какое-то время комфортные условия существования, чтобы новая популяция могла окрепнуть. Отсюда и библейское описание рая. Снабдил свое творение некоторым набором первичных знаний. Скорее всего, в этот набор вошла речь, а возможно, и письменность. Научил простейшим ремеслам и способам добывания пищи через охоту, рыболовство, скотоводство, землепашество, а потом предоставил людям возможность самим выкручиваться из различных реальных жизненных коллизий. Райская жизнь кончилась. Первым таким испытанием мог стать всемирный потоп.

– По-твоему, и всемирный потоп был на самом деле? – почти ехидно спросил Вениамин.

– Можешь не сомневаться, безусловно, был, – ответил Виктор, – только имей в виду, что под словом мир древние понимали совсем не то, что подразумеваем под этим словом мы, – земной шар. Они считали миром только известные им на тот момент земли. Древние евреи считали свои земли центром мира. Египтяне и китайцы – свои. А инки уже в средние века показывали испанцам пещеру, где, по их мнению, находится центр мира. Крупных же наводнений на всех хватало. Достаточно вспомнить взрыв острова Санторин, что был когда-то вблизи острова Крит. Он мог вызвать целую серию мощных цунами или, если хочешь, потоп. Кстати, не исключено, что он и подорвал мощь минойской цивилизации.

– То же самое касается и летоисчисления от сотворения мира. Думаю, что на самом деле здесь датировка идет от сотворения человека. Сведения же о сотворении Земли, Солнца и прочего просто иносказания, так сказать, предисловие. Они идут без конкретных датировок. Здесь, в днях творения спрессованы миллионы и миллиарды лет, предшествующие появлению человека. Оттого и дата сотворения мира у разных народов разная и колеблется от шести до десяти тысяч лет, что тоже верно. Не все народы на Земле появились сразу.

– Далеко ты зашел в своих размышлениях, ничего не скажешь, а где хоть какие-нибудь доказательства? Эволюционная теория тем и хороша, что она дает картину последовательного совершенствования животного и растительного мира, его приспособления к меняющимся условиям существования. В этом свете появление человека всего лишь еще одна ветвь развития животного мира. Ты же скатываешься на позиции церкви, которая призывает нас просто верить в сам акт творения, что не требует никаких доказательств и позволяет избавиться от лишних размышлений. Это не позиция ученого.

– Напрасно ты упрекаешь меня, а заодно и церковь, в несовершенных грехах. Я хочу найти и представить доказательства своей версии и примерно знаю, как это сделать. Церковь же и вовсе ни в чем не повинна. Тысячелетиями именно она и была фактически единственным хранителем и источником письменности и знаний. Кем были первые ученые древнего Египта? Жрецами. Где получали образование ученые средневековья? В монастырях. При этом они, как правило, сами были служителями культа.

– Этак ты сейчас и инквизицию оправдаешь?

– Инквизицию оправдать, наверное, я не смогу, но могу представить себе, что это была последняя попытка католической церкви удержать джина в бутылке. Не допустить слишком быстрого развития и распространения науки. Задержать начало научно-технического прогресса, как несвоевременного для человеческого сообщества. Сегодня-то мы знаем точно, что вместе с несомненными благами он принес человечеству и много горя. Кстати, охота, рыболовство, землепашество и скотоводство во многих странах вошли в наш просвещенный век в том же первозданном виде, что и многие тысячелетия назад. Я не исключаю, что у инквизиции изначально были благие цели. Другой вопрос, во что она вылилась. Впрочем, не стоит забывать о той очистительной работе, которую провела инквизиция в рядах служителей церкви. Именно она подняла уровень требований к их образованности, создала некоторый кодекс чести. Если бы КПСС сумела сделать что-либо подобное со своими членами, СССР, скорее всего, не закончил свои дни столь бесславно.

– Ну, хорошо, допустим, что все это действительно так, как ты говоришь. Теперь объясни мне, пожалуйста, где и как ты собираешься искать доказательства, даже не знаю, как сказать, своей правоты или правоты церкви?

– Рассчитывать, что удастся найти прямые доказательства, конечно, не приходится, но косвенные, я думаю, найдутся. Например, появление первых городов. По моей версии, древние города должны были бы возникать, что называется, на голом месте, почти сразу. Без постепенного перехода от стойбища к городу. Руководить строительством городов, по моей версии, должны были бы именно те люди, что получили уже начальные знания. Рабочую же силу могли поставлять в города дикие или полудикие племена действительно первобытных людей. Потом, в последующие тысячелетия, первобытные люди могли постепенно вымереть, либо ассимилироваться в среде создателей городов. Отсюда, возможно, и пошло то огромное расслоение, та дистанция между знатью и простолюдинами, которую мы наблюдаем в истории на протяжении тысячелетий. Барьер между ними начал размываться лишь в последние столетия. Так должна была бы, например, создаваться минойская цивилизация. Вот ее я бы и хотел изучить с этих позиций в первую очередь. Но так могло было быть и повсеместно.

Вениамин потер лоб, собираясь с мыслями, и заговорил:

– Я тебя достаточно послушал и скажу тебе, мысль твоя сыровата, но очень интересна. Не спеши обращаться за грантами на ее разработку в зарубежные организации. Пусть эта тема станет для нас общей. Перед тем, как ехать к тебе, я посоветовался со своими компаньонами, и мы готовы оказать финансовую поддержку исследованиям. В своем решении мы исходим из прагматического интереса. Образованным людям хорошо известно, что далеко не все научные изыскания приводят к новым открытиям и технологиям, но все без исключения современные технологии – результат фундаментальных научных исследований. Пусть это будет нашим вкладом в науку, которую сами забросили. Организовывай экспедицию, изучай свою минойскую культуру. Глядишь, сделаешь переворот в науке, тогда и нам что-нибудь перепадет. Только не тяни резину. Наука в современных условиях должна работать так же быстро, как бизнес, а не растягивать удовольствие на десятилетия. Ладно, будем считать, что на этом деловая часть нашего разговора исчерпана. Расскажи, как сам, как Наталья, что она и Гоша думают о твоих идеях?

– На такие вопросы отвечать труднее, чем на научные. Ты знаешь, мы с Натальей женаты уже более десяти лет. Детей нет. Она не хочет. Считает, что в этой жизни у нее какая-то особая миссия. Увлекается мистикой. Экспериментирует вместе с Гошей со светом, звуком и ритмом. Ты же был с нами в театре духа. Это ее идея. Заодно водит компанию со всякими экстрасенсами. Пытается с их помощью заглянуть в прошлое и в будущее. Что-то у нее даже получается, хотя оценить результат в таком деле невозможно. Гоша экспериментирует с красками. Изучает хиромантию и алхимию. Хочет создать картину, меняющую свое содержание в зависимости от освещения, времени года и еще от чего-то. Люди они увлекающиеся, так что и мои дела им небезразличны. Думаю, они с удовольствием отправятся со мной в экспедицию. А ты, как поживаешь? Сыну твоему, наверное, уже года четыре?

– Ты прав, – ответил Вениамин, – на житейские темы говорить труднее, чем на научные или производственные. У меня, на первый взгляд, все вроде бы в порядке. Жена, сын, уже большой человек со своим мнением, которое пытается отстаивать, квартира хорошая, еще много чего, но как-то все время скучно. Хочется чего-то еще. Деньги, конечно, зарабатывать тоже интересно. В этом деле, как и в любом другом, есть своя наука, но в ней столько грязи и зла, что иногда думаешь, а не послать ли все это куда подальше. Ладно, не будем о грустном. В общем, я вам всем немного завидую. Вы живете полной жизнью, без оглядки, занимаетесь интересными для вас делами, а я должен все время думать, за каким углом прячется киллер. Так что радуйся своей судьбе.

На этом разговор закончился. Вениамин уехал, и Виктор снова остался один на один со своей лабораторией, своими снимками и мыслями, которые одолевали его, уводили в такой далекий и одновременно близкий мир прошлого.

Деньги, может быть, и не способны творить чудеса, но помогают быстро открывать нужные двери. Пользуясь ими, Брагин со своей компанией вскоре оказался на Кипре, куда для россиян был безвизовый въезд, а оттуда туристам было легко попасть на Крит уже без ожидания визы на посещение Греции.