Текст книги "Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948"

2 июля 1943 г.

Опубликовано предложение о создании комитета. На нем стоят подписи Хадермана и нескольких других антифашистов, которые, впрочем, не знали о том, что их подписи стоят на документе, представляющем собой «историческую инициативу», поскольку в момент его принятия находились в других лагерях, где пытались вербовать в комитет новых сторонников.

Когда я спросил одного из преподавателей школы антифашизма о причине такой поспешности, тот ответил, что в Москве опасались, как бы на Западе не опередили в этом Советский Союз.

Через несколько дней из других лагерей прибыли первые группы антифашистов для участия в создании комитета. Все называли их «делегациями». Но кого представляли эти делегаты? В офицерских лагерях выступили против создания комитета, а о том, что думают в лагерях для солдат, никто не знал. За готовностью «делегатов» поставить подписи под любой политической резолюцией и их антигитлеровскими лозунгами легко угадывалось глубокое безразличие, а иногда – просто отчаяние, вызванные трудностями жизни в лагере для военнопленных.

Хадерман вернулся из Суздаля. Он приехал ко мне в лагерь № 17 и спросил, готов ли я принять предложение стать членом президиума комитета. Он сказал, что назвал мою кандидатуру, и коммунисты не были против, но я решил подумать, готов ли идти этим путем. Конечно, я не сказал «нет». Наконец что-то должно произойти. Многого ли нам удастся добиться через этот комитет, известно одному Богу, но в любом случае это попытка спасти то немногое, что еще можно спасти.

6 июля 1943 г.

Вчера меня отвезли в школу антифашизма, где уже находились другие будущие члены комитета. Среди них было два лейтенанта, уже окончившие школу и теперь считавшие себя настоящими коммунистами, несколько делегатов из солдатских лагерей, в основном когда-то состоявших в рабочих партиях, а также совсем немного майоров и капитанов из трех офицерских лагерей: артиллерийский офицер Генрих Хоман, сын главы судоходной компании и активный участник студенческих кружков, два майора-инженера – Карл Гетц и Герберт Штосслейн, аудитор из Брауншвайга капитан Флейшер, школьный учитель из Берлина Фриц Рюкер, бывший банковский служащий и член «Стального шлема» майор Крауснек и, наконец, активный молодой человек капитан Штольц.

Они рассказали, что после тяжелых лишений и голода две с половиной тысячи офицеров сталинградской армии наконец прибыли в лагеря для военнопленных в Оранках и Елабуге. В течение нескольких месяцев в этих лагерях свирепствовал тиф, и поэтому голод, эпидемии и дорогу сумело выдержать примерно около половины их обитателей. Смерть отступила только после окончания зимы, в апреле и мае, когда неожиданно увеличили нормы питания. Хлебный паек увеличили до 600 граммов. Офицеры стали получать ежедневно по 70 граммов масла и 60 граммов сахара, при этом рядовому составу выдавали не менее 20 граммов. Больные получали сгущенное молоко и яичный порошок. Количество других продуктов питания тоже было увеличено. Ходили слухи, что эти меры были приняты по прямому указанию Сталина, который после падения Сталинграда затребовал доклад о состоянии дел в лагерях для военнопленных. Говорили, что нескольких высокопоставленных сотрудников НКВД постигла участь козлов отпущения: их ликвидировали за высокую смертность в лагерях военнопленных. Ходили также слухи о том, что судьбу всей администрации фроловского лагеря решал трибунал и наказание было жестоким. В том лагере за несколько недель умерло 4 тысячи пленных из общего количества 5 тысяч. Чем больше было расстояние, на котором лагеря находились от Москвы, тем меньше там заботились о создании для военнопленных приемлемых условий для жизни. После улучшения условий смертность среди военнопленных из Сталинграда вдруг снова увеличилась: истощенные люди не смогли выдержать резкого увеличения пайка.

По свидетельствам выживших, которые говорили примерно одно и то же, из примерно 90 тысяч солдат и офицеров, захваченных в плен под Сталинградом, 60 тысяч остались лежать там же в братских могилах. Даже по самым оптимистичным оценкам, в живых осталось не более 15 тысяч человек. За исключением небольшого количества высших штабных офицеров, пленники были настолько ослаблены и заражены таким количеством болезней, что, попав в плен, они были не в состоянии выдержать даже первые несколько недель неволи. Кроме того, вся территория вокруг Сталинграда была разрушена, там не осталось практически ни одного убежища. Ближайшая неразрушенная железнодорожная станция находилась на расстоянии примерно 90 километров. Очевидно, помня

об отказе немцев капитулировать и приказе открывать огонь по любым советским военнослужащим с белым флагом в руке, советское Верховное командование чувствовало обоснованные опасения, что вряд ли в плен попадет большое количество солдат и офицеров противника. После того как эпидемия тифа пошла на убыль, в мае и в июне, условия содержания пленных несколько улучшились. А увеличение продуктового пайка позволило людям хоть немного восстановить свои силы.

По рассказам офицеров из лагеря в Оранках, предложение о создании Национального комитета там было встречено жестким отказом. Вагнер стяжал всеобщую ненависть тех, кто попал в плен в 1941 и 1942 годах, за запугивание и моральную развращенность. Это отношение конечно же нашло отклик в душах пленных из-под Сталинграда гораздо быстрее, чем пропаганда антифашизма и уговоры русских.

В лагере № 97 в Елабуге, где содержались только пленные из-под Сталинграда, антифашистская группа была только что создана. И из примерно восьмисот офицеров присоединиться к ней согласилось всего несколько десятков.

Капитан Хадерман решил лично направиться в Суздаль. И все же, несмотря на то что тамошний контингент состоял в основном из штабных офицеров, которые в русском плену жили лучше всех остальных и вряд ли имели основания жаловаться на условия содержания, мало кто откликнулся на его призывы. Взрыв ярости против Гитлера, родившийся в первые недели и месяцы плена, давно сошел на нет. К тому же лето и теплые солнечные лучи породили надежды на новые победы вермахта, что нашло отражение в самых безумных слухах Некоторые якобы даже слышали ночами звуки огня артиллерии, что свидетельствовало о приближении фронта.

Еще меньший успех сопутствовал спутнику Хадермана профессору Арнольду, тайному функционеру Коминтерна, о происхождении и прошлой жизни которого никто ничего не знал. Это был низкорослый горбун с жалобным голосом и скособоченной головой причудливой формы. Его внешнего вида и факта принадлежности к евреям было достаточно для того, чтобы с самого начала сделать его смешным в глазах офицеров. Арнольду не помогли даже блестящее знание немецкой истории с древних времен до наших дней и не менее блестящий анализ политики и стратегии Адольфа Гитлера. Подавляющее большинство офицеров было слишком убеждено в собственных славных подвигах, чтобы дать вовлечь себя в серьезные интеллектуально-политические дискуссии. А те из них, кто смотрел на события более трезво, все же позволили себе подчиниться мнению большинства.

Резкому отказу от сотрудничества в немалой степени способствовало присутствие в Суздале пленных генералов, хотя они и не были так едины во мнениях, как пытались это показать. Бывший председатель Верховного военного суда генерал-полковник Гейтц стал негласным лидером мощной группы прогитлеровского толка. А молодой командир дивизии Латман, который еще во время учебы в артиллерийском училище в Йютербоге (к югу от Берлина. – Ред.) был известен своими откровенно нацистскими взглядами, стал его правой рукой. Во время жестокого спора с кем-то из коллег-генералов, назвавшего в частном разговоре Гитлера «преступным дилетантом», Латман заявил: «Поскольку мы не восставали против него раньше, то у нас нет права на обвинения теперь, когда события стали идти не так, как нам бы хотелось». Все эти люди единодушно отвергали даже саму идею создания комитета. Помимо общего принципиального возражения, основанного на том мнении, что нарушить присягу Гитлеру означает поступиться принципами офицерской чести, эти люди присоединились к мнению фельдмаршала Паулюса, который твердил, что, сидя в лагере для военнопленных, невозможно составить для себя ясной картины действительности. Он допускал вероятность того, что люди Гитлера сумеют раскрыть заговор против него или внести раскол в ряды его противников. Но даже если ничего подобного не произойдет, все действия против Гитлера должны предпринимать военные, оставшиеся на территории Германии.

Наши контраргументы о том, что Гитлер сотни раз предавал интересы немецкого народа, что автоматически освобождает нас от присяги ему, были бесполезны. Пленные отказывались прислушиваться и к словам о том, что только не нацистская Германия могла бы использовать в своих целях противоречия между союзниками. А пока было бы полным нонсенсом надеяться свести эту войну вничью при подавляющем превосходстве в мощи союзников – Англии, Америки и Советского Союза. Тщетно мы пытались доказать, что офицерам, находящимся внутри Германии, следует поспешить с организацией сопротивления Гитлеру. Кроме того, им придется срочно преодолевать сложившиеся политические мифы и психологическую поддержку, которой Гитлер до сих пор пользуется, рассказав народу Германии правду о сложившейся военной обстановке. Было бы крайне важно, настаивали мы, на собственном примере воодушевить всех противников режима, независимо от их политических убеждений, объединить свои усилия в борьбе за его свержение. Только этим можно было добиться успеха в борьбе. Но все наши аргументы разбивались о стену иллюзий, которую возвели вокруг себя офицеры и генералы, об их страхе взять на себя ответственность.

Кто были эти люди, что вдруг оказались в школе антифашизма и участвовали в создании комитета? Прежде мне не доводилось встречаться в школе с теми лейтенантами-коммунистами. Харисий, летчик-истребитель, и Рейхер, старый фельдфебель еще времен рейхсвера, позже командовавший саперной ротой, помогали создавать антифашистскую группу среди офицеров. Берндт фон Кюгельген был журналистом, Келер – почтовым служащим, лейтенант люфтваффе Вилме – все они прошли через руки Вагнера.

Майор Хоман оказался интересным и остроумным собеседником. Представители гамбургских деловых кругов, откуда он вышел, никогда особенно не разбирались в основанной на автаркии нацистской экономике, а также в военной политике Гитлера. Они знали, что в любом случае им придется платить по счетам. Как оказалось, Хоман служил в полку, среди офицеров которого были особенно сильны оппозиционные настроения по отношению к режиму.

Капитан Флейшер, как казалось, по своей природе был скептиком и пессимистом. К тому же этот человек был ходячей энциклопедией по вопросам экономической статистики. Прежде он был членом демократической партии. Он давно считал, что Гитлер своим дилетантским подходом приведет страну к катастрофе.

С Рюкером и Крауснеком я был уже знаком. Это были командир и адъютант батальона ландштурма, попавшие в плен под Великими Луками в январе.

– Моя жена всегда говорила мне, что однажды мне придется расплачиваться за Гитлера собственной кровью! – заявил нам Рюкер с характерным берлинским акцентом, когда они с Крауснеком прибыли в лагерь № 27. В большой, не по размеру, обуви, очками с дымчатыми стеклами, торчавшими на носу, кепке с солнцезащитным козырьком и зимней куртке он походил на маленького гнома. Вид этого человека одновременно пугал и изумлял меня. – Они избили меня, когда я отказался поднять над зданием школы знамя со свастикой, – продолжал он, – к тому же для них я был «ноябрьским преступником»[2]2
  Термин, употреблявшийся монархистами и крайними правыми сначала по отношению к революционерам 1918 г., социал-демократам и коммунистам, а позже – ко всем представителям республиканских партий.


[Закрыть] и бывшим социал-демократом. Поэтому меня избили и вышибли вон.

Несмотря на то что во Франции их батальон не успели в достаточной мере обучить и экипировать для выполнения задач по обороне железнодорожных путей, их послали в бой против батальонов танков. Не успев понять, что происходит, и оправиться от первого шока, эти два ветерана Первой мировой войны увидели, что батальон смят, а сами они находятся среди русских. Поэтому этих двоих оказалось довольно легко убедить присоединиться к антифашистской группе лагеря № 27.

Митинг, посвященный созданию комитета, был назначен на 12 или 13 июля. Несмотря на это, никто из нас до конца не знал, какой именно будет политическая платформа комитета, которую озвучат на публике. Коммунисты привезли с собой из Москвы предложение-проект, но его слова и лозунги больше подошли бы для митинга солдатского комитета компартии, нежели для Национального комитета свободной Германии. Те из офицеров, кто не считал себя коммунистом, в резкой форме отвергли этот проект. После ожесточенных споров между коммунистами и офицерами-некоммунистами наконец был согласован окончательный текст. В результате споров было решено сделать акцент на стремлении сохранить национальную целостность, которой угрожает гибельная политика и стратегия Гитлера. В качестве авторитетов ссылались на имена Штейна, Клаузевица и Йорка. Был озвучен страстный призыв сохранить армию, избежать нового Веймара и оставить все лозунги классовой войны, которые не касались изобличения и наказания военных преступников.

Довольно любопытным был тот факт, что русские продемонстрировали лучшее понимание этих требований, чем немецкие коммунисты из числа эмигрантов. В своем большинстве последние демонстрировали удивительное отсутствие понимания общего положения в Германии. В частности, в том, что касалось подлинной силы немецких подпольных рабочих партий, они находились во власти самых розовых иллюзий. Я лично читал заявление Димитрова, где говорилось, что гражданская война в Испании продемонстрировала неспособность армий фашистских государств вести широкомасштабные боевые действия. Якобы тогда солдаты этих армий выступили бы с оружием в руках против угнетателей и эксплуататоров в собственных странах. Такое предвзятое мнение основывалось на ложной концепции, популярной среди русских, о якобы сложившихся в немецкой армии отношениях между солдатами и офицерами. Эмигранты сильно недооценивали те значительные изменения, что произошли в общественной жизни Германии после 1918 и 1933 годов. Они не сознавали, что Третий рейх довольно много перенял от социализма, что молодые офицеры проходили обучение не в закрытых учебных заведениях, а в школах немецкой молодежи и гитлерюгенде, а то, о чем так много говорили и что называлось классовой солидарностью трудящихся, в значительной мере было утрачено. Таким образом, в своих суждениях эти люди сами стали жертвами своей же пропаганды. Вместо того чтобы заниматься анализом фактов, как это делали их выдающиеся предшественники, они погрязли в прожектерстве и догматизме, искренне полагая, что подходят к фактам с марксистской точки зрения.

Именно поэтому участникам собраний пленных немецких офицеров в Оранках было забавно наблюдать за Ульбрихтом, который в манере старых ораторов-парламентаристов со своим саксонским акцентом начинал жонглировать общими фразами о Тиссене, Понзгене и Цангене, а также обо всех остальных «цепных псах монополистического капитализма». Он не мог себе представить, что даже при самом лояльном к нему отношении офицеры не смогли бы осознать, что он имел в виду под этой зажигательной фразой: для этого нужно было обладать знаниями в области марксизма, чем могли похвастать очень немногие. К тому же «беженцы» не могли понять, что у большинства немцев любое упоминание о Веймарской республике вызывает лишь негативную реакцию. Для большинства из них Веймар был символом слабости, общества без целей и смысла, без сил и краеугольных камней. И поэтому оно справедливо пришло к своему позорному, бесславному концу.

13 июля 1943 г.

Национальный комитет был наконец создан. Вчера и сегодня от трехсот до четырехсот человек собирались в здании Красногорского Совета, украшенного черными, белыми и красными флагами. Коммунисты-эмигранты из Москвы, члены антифашистского комитета, выбранные из военнопленных-слушателей школы антифашизма (точнее, антифашистской школы. – Ред.), «делегации» из лагерей для военнопленных, русские «повивальные бабки» комитета – профессор Арнольд, подполковник Янсон (руководитель антифашистской школы), майор Штерн и некоторые другие офицеры, избранные в политбюро, – здесь были все. Кроме того, там присутствовало некоторое количество симпатизирующих лиц из лагеря № 27, остатки той первой группы офицеров, которая столь позорно предпочла дать задний ход. Теперь их «усилили» за счет полковника фон Хоовена, офицера связи при штабе 6-й армии, полковника

Штейдле, члена организации католического действия, и майора фон Франкенберга, одного из самых опытных пилотов Германии, специалистов по полетам «по приборам».

После длинных приветственных речей нам наконец зачитали текст манифеста Национального комитета:

«МАНИФЕСТ

НАЦИОНАЛЬНОГО КОМИТЕТА «СВОБОДНАЯ ГЕРМАНИЯ»

К СОЛДАТАМ ВЕРМАХТА И НЕМЕЦКОМУ НАРОДУ

Обстоятельства требуют, чтобы мы, немцы, немедленно принимали решение. Национальный комитет «Свободная Германия» создается в час, когда смертельная опасность нависла над самой Германией и над ее будущим. Рабочие и писатели, солдаты и офицеры, деятели профсоюза и политики, представители всех политических и идеологических взглядов, те, кто всего год назад не мог даже представить себе возможность такого союза, сегодня объединились в Национальный комитет. Национальный комитет выражает мысли и волю миллионов немцев на фронте и в тылу, всех тех, кто озабочен судьбой отечества.

Национальный комитет считает своим правом и долгом в этот судьбоносный час заявить ясно и недвусмысленно, как того требует ситуация, от имени немецкого народа:

На фронте

Поражения прошедших семи месяцев войны не знают равных в истории Германии: Сталинград на Дону, Кавказ, Ливия, Тунис. За эти неудачи несет ответственность только Гитлер, который тем не менее продолжает оставаться во главе вермахта и немецкого рейха. Разбросанные на тысячи километров фронта, немецкие армии находятся очень далеко от дома, их поддерживают союзники, боеспособность и надежность которых с самого начала вызывала сомнения, им приходится противостоять коалиции, которая с каждым днем набирает силу. Английские и американские войска стучатся в ворота Европы. Вскоре Германии придется сражаться одновременно на всех фронтах. В окружении превосходящих ее силой противников уже ослабленный вермахт не сможет долго оказывать сопротивление. День катастрофы все ближе!

Дома

Сегодня сама Германия превратилась в поле боя. Все больше и больше городов, промышленных центров, морских портов разрушаются. Наши матери, жены и дети лишаются дома и имущества. У свободных крестьян отнимают их законные права. Тотальная мобилизация разрушает жизнь ремесленников и торговцев, вытягивает жизнь и здоровье рабочих.

Не посоветовавшись с народом, Гитлер годами готовил эту завоевательную войну. Гитлер привел Германию к политической изоляции. Без малейших колебаний он спровоцировал три величайшие державы, заставил их объединить свои усилия, втянув в бескомпромиссную войну против своего режима. Он сделал противником Германии всю Европу, запятнав тем самым честь своего народа. Только он несет ответственность за то, что сегодня Германия повсюду вызывает ненависть.

До сих пор никакому внешнему врагу не удавалось наносить Германии такой вред, как это сделал Гитлер.

Факты говорят сами за себя. Война проиграна. Германия может продолжать ее лишь ценой неисчислимых жертв и лишений. Продолжение бессмысленной борьбы будет означать лишь гибель всего народа.

Но Германия не должна погибнуть! И сейчас решается, быть или не быть нашему отечеству.

Если немецкий народ будет и впредь безропотно позволять вести себя навстречу гибели, он не только будет с каждым днем становиться слабее. Вместе с тем с каждым днем будет расти его вина. Позже Гитлера можно будет сбросить лишь с иностранной вооруженной помощью. А это будет означать конец нашей независимости как нации, гибель нашего государства. Это приведет к распаду нашего отечества. И виноваты в этом будем только мы сами.

Если же немецкий народ, напротив, сумеет вовремя сплотить свои силы и на деле доказать свое стремление к свободе, решится освободить страну от Гитлера, он тем самым на деле докажет право самому решать свою судьбу, право на то, чтобы его услышали в мире. Только так можно сохранить свободу и честь немецкой нации.

Немецкому народу нужен немедленный мир, и он стремится к нему. Но никто не станет заключать мир с Гитлером. Никто даже не пойдет на переговоры с ним. Таким образом, ближайшей задачей нашего народа является создание настоящего правительства Германии. Только такое правительство будет пользоваться доверием народа и своих бывших противников, только оно способно принести в страну мир.

Такое правительство должно быть прочным и иметь достаточно сил, чтобы суметь покарать врагов своего народа, Гитлера и его приспешников, покончить с террором и коррупцией. Созданное правительство должно уметь достойно представлять интересы Германии за рубежом. Этого можно добиться, лишь объединив в борьбе за свободу все классы общества, создать вооруженные группы, объединенные общей задачей свержения Гитлера. Патриотические силы в армии должны сыграть в этой борьбе основную роль.

Новое правительство должно немедленно прекратить войну, отвести немецкие войска к границам рейха и вступить в мирные переговоры, объявив об отказе от всех завоеванных территорий. Только этим путем можно прийти к миру и вернуть Германию в общество равноправных народов. Только так у немецкого народа появится шанс на деле доказать свое стремление к миру и построить новое суверенное государство.

Нашей целью является освобождение Германии

Это означает:

Сильное демократическое государство, не имеющее ничего общего с беспомощным веймарским режимом. Наша демократия безжалостно сметет любые попытки нового плетения заговоров против права народов на свободу, против мира в Европе.

Полное уничтожение любых законов, основанных на национальной или расовой ненависти, всех государственных учреждений режима Гитлера, позорящих наш народ, а также отмена навязанных кликой Гитлера законов против человеческой свободы и достоинства.

Восстановление и расширение политических прав и социальных завоеваний для всех трудящихся: свободы слова, прессы, организаций, совести и религии.

Свобода предпринимательства в торговле и промышленности; гарантированное право на труд и на владение приобретенной законным путем собственностью; возвращение законным владельцам собственности, незаконно украденной у них верхушкой НСДАП; конфискация богатств у тех, кто несет ответственность за развязывание войны, и тех, кто обогатился за ее счет; восстановление торговли с другими государствами на здоровой основе с обеспечением защиты национальных интересов; немедленное освобождение и выплата компенсаций всем жертвам гитлеровского режима; честное и подробное судебное разбирательство для всех военных преступников, главных виновников войны, включая тайных пособников, тех, кто привел Германию к разрушениям, сделал ее виновной в преступлениях, послужил причиной ее бедствий. В то же время амнистия для тех сторонников режима Гитлера, кто на деле продемонстрировал, что сумел своевременно порвать с ним, и присоединился к движению за освобождение Германии.

Немцы, вперед, на битву за свободную Германию!

Мы понимаем, что жертвы неизбежны. Но чем решительнее будет бой против Гитлера, тем меньшими они будут. Жертвы в битве за освобождение Германии будут в тысячу раз меньшими, чем те, которые потребует продолжение бессмысленной войны.

Немецкие солдаты и офицеры на всех фронтах!

Вы вооружены! Храните свое оружие! Под руководством новых вождей, сознающих свою ответственность, связанных с вами общей борьбой против Гитлера, смело прокладывайте себе путь к миру и дому.

Трудящиеся и женщины Германии! Вас много! Пользуйтесь своим большинством для организованных акций. От боевых групп на заводе или в деревне, в трудовом лагере, в университете, – объединяйтесь, где это возможно! Не идите больше за Гитлером! Не позволяйте эксплуатировать себя тем, кто пытается продлить войну. Делайте все, что в ваших силах, каждый по-своему, на своем месте, в гражданской и экономической жизни!

В нашей истории есть великий пример. Сто тридцать лет назад, когда немецкие войска тоже сражались на территории России, лучшие из немцев, фон Штейн, Арндт, Клаузевиц, Йорк и другие, обратились к совести немецкого народа, призвали его бороться за свою свободу. Они обратились к немцам из России через головы своих правителей-предателей. (Интересная трактовка Тауроггенской конвенции 18(30) декабря 1812 г. Командир прусского корпуса Йорк (в составе французского корпуса Макдональда) подписал с представителем русского командования генералом Дибичем (силезским немцем по происхождению) соглашение, по которому пруссаки (20 тыс.) оставались нейтральными до решения прусским правительством вопроса о союзе с Россией. Если бы не подписали, кончили бы плохо – русская армия, преследуя жалкие остатки армии Наполеона, была на подходе. – Ред.) Как и они, мы должны приложить все силы и даже жизни в деле борьбы народа за свободу, сделать падение Гитлера как можно более скорым. Борьба за свободную Германию потребует смелости, активности и решительности. Прежде всего смелости. Времени

осталось мало. Требуется действовать быстро. Те, кто продолжает идти за Гитлером из страха, наивности или слепого повиновения, являются трусами, они помогают вести Германию к национальной катастрофе. Те, кто ставит интересы своего народа выше приказов фюрера, кто решил вручить свои жизни и честь народу, будут действовать смело и решительно, они помогут спасти отечество от еще большего позора.

За наш народ и за наше отечество! Долой Гитлера и войну! За немедленный мир! За спасение немецкого народа! За свободную и независимую Германию!

Национальный комитет «Свободная Германия»

Эрих Вайнерт, кого коммунисты прочили на роль главы Национального комитета, исполнял обязанности председателя на том собрании. Этот человек был известен как автор политических стихов, комиссар бригады Тельмана в Испании, комментатор радио Москвы, переводчик русской поэзии Лермонтова и Маяковского, сочинитель грубых агитационных пацифистских поэм. Он сочетал в себе добродушие, свойственное представителям нижней прослойки среднего класса, с фанатичной преданностью Советскому Союзу. С самого первого разговора с этим человеком каждый мог понять, что Вайнерт лучше чувствует себя в мире «поэтических» фантазий, нежели в реальной действительности.

Два дня конференции прошли в бесконечных речах. Когда речи произносили не слушатели антифашистской школы, которые оттарабанивали заранее заученные наизусть фразы, а опытные ораторы, как, например, Хадерман, Вайнерт, Вилли Бредель, Хоман, Флейшер и Гетц, все участники конференции заражались идеей свести счеты с Гитлером, покончить с его безумными идеями и преступлениями, той ужасной катастрофой, к которой он привел Германию.

Какими бы противоречиями, путаницей и сомнениями ни было наполнено для меня начало той конференции, какими бы неясными и завуалированными ни представлялись мне истинные цели ее участников, как бы ни пытались коммунисты свести все к ловкому пропагандистскому трюку, ненависть к режиму, в руки которого попала Германия, чаяния и надежды нанести ему реальный удар – все это превратило конференцию в тот толчок, который заставил меня забыть о своем скептицизме и сомнениях.

Сенсацией на той конференции стало появление первого офицера, дезертировавшего с Восточного фронта всего несколько дней назад. Он живо поведал нам всем о провале нового немецкого летнего наступления в районе Курска и о советском контрнаступлении. Обер-лейтенант Франкфельс был членом партии и одним из функционеров СА. Этот пехотный офицер находился на Восточном фронте с 1941 года. Дезертировать его заставила не трусость, а что-то вроде короткого замыкания, случившегося с ним от шока после полного уничтожения его батальона. В своем выступлении он коротко, но ясно, с точки зрения фронтового офицера проанализировал грубейшие ошибки германского Верховного командования. Он нарисовал картину несоответствия того, как вооружена и оснащена немецкая армия, явному превосходству русских, прежде всего в их огромном количестве танков и артиллерии. Это ясно продемонстрировало всю призрачность надежд наших генералов на то, что войну удастся свести к «ничейному результату». Можно только размышлять о том, как могут военные эксперты иметь настолько искаженное представление о действительности.

Я тоже выступал на конференции. Моей темой, которая, как всем казалось, подходила для меня больше всего, было продолжение политики Бисмарка по отношению к России. Мое выступление свелось к следующим идеям.

Бисмарк всегда выступал за политическое сотрудничество между Германией и Россией при том условии, что России не следует давать шансов выступить по отношению к Германии в роли агрессора. Именно это ясно выраженное условие политики Бисмарка Гитлер проигнорировал в 1939 году, когда начал войну, нанесшую непоправимый ущерб советско-германскому пакту о ненападении. Даже если было правдой то, что Советский

Союз обошелся с ним нечестно в 1941 году (что было абсолютной ложью. – Ред.), только Гитлер должен нести всю политическую ответственность за нынешнее состояние дел.

Но сегодня, когда Германия находится в столь безнадежном положении, у нас осталось очень мало времени для того, чтобы сделать выбор. Коммунистическая Германия, которая стоит рядом с коммунистической Россией, всегда будет занимать важное место и станет решающим фактором в Европе. Навсегда исчезнут проблемы поиска рынков и безработицы, не станет опасности войны на два фронта. Кто в мире осмелится развязать войну против такого союза? С другой стороны, ориентация на Запад не решит ни одну из этих проблем; она просто превратит Германию в буфер во всех конфликтах между капиталистическим и социалистическим миром. Отдельно от этого следует задуматься над тем, есть ли какая-либо другая возможность выйти из общего кризиса последних тридцати лет, за исключением социалистических преобразований в обществе? И есть ли другая возможность для социалистических преобразований, не предусматривающая революционного пути, диктатуры пролетариата? Было ли когда-либо достигнуто что-то подобное без применения средств революционной борьбы, без использования силы? Разве наци просто не узурпировали место, которое у нас в 1918 году не сумели занять социалисты, но которое в России сумели завоевать для себя большевики, – место революционной элиты? Разумеется, приятнее и комфортнее жить более цивилизованно в демократическом государстве, а не в стране, подобной Советскому Союзу, где больше не признается роль отдельного человека, при условии, что у вас есть деньги и работа, а демократическое государство способно поддерживать нормальный уровень экономической жизни. Но очевидно и то, что за последние тридцать лет у нас в Германии такого не было. Принцип невмешательства может показаться довольно привлекательным, поскольку он позволяет не ввергать человечество во власть хаотических деструктивных экономических рычагов, а отсутствие идеалов и моральных ценностей не обеспечивает свободы деятельности для «пестрых флейтистов» типа того человека из Браунау (то есть Гитлера. – Ред.). Бесполезно негодовать по поводу отсутствия свободы в Советском Союзе в то время, когда этой свободы не имеют огромные массы людей во всем мире. Все они привязаны к своему рабочему месту, над всеми довлеет забота о хлебе насущном, а отсутствие знаний и образования не позволяет им самим решать свою судьбу. Коммунистическая революция в Германии принесла бы очень мало жертв в сравнении с теми жертвами, которые мы несем в этой войне.