Текст книги "Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль"

Комиссия ЦК осталась мертворожденной. Она так ни разу и не собралась. А 22 февраля, как бы подводя черту под этим планом, полномочные представители Украины, Белоруссии, Азербайджана, Армении, Грузии, Бухары, Хорезма и Дальневосточной республики подписали в Москве протокол о предоставлении РСФСР права защищать их интересы на конференции в Генуе.[347]347
  Известия ЦК КПСС. 1991. № 3. С. 171, 180.


[Закрыть]

Впрочем, через несколько месяцев пресловутый вопрос об автономизации был поставлен вновь, причем на этот раз набиравшим силу и сосредоточившим уже в своих руках огромную власть Сталиным, ставшим весной 1922 г. генеральным секретарем ЦК РКП(б). Эта тема связана с другим направлением жизни и деятельности Х. Г. Раковского, и на ней мы остановимся подробно ниже.

Пожалуй, трудно найти сферу государственной деятельности, в которой не принимал бы активного участия Х. Г. Раковский как председатель Совнаркома Украины. Одно только перечисление должностей заняло бы полстраницы. Безусловный вклад внес Раковский в попытки решения социальных проблем – ликвидации безработицы, беспризорности детей, борьбы против алкоголизма. По мере своих сил он стремился способствовать здравоохранению,[348]348
  Державний архів Харьковської області (далее ДАХО). Ф. 203. Оп. 1. Од. зб. 906. Арк. 12, 20.


[Закрыть] культуре, музейной сфере,[349]349
  Фонд протоколов заседаний и декретов Совета народных комиссаров Украины сохраняет ряд записей и постановлений, связанных с сохранностью музейных ценностей в Украине, за подписью Х. Г. Раковского (ДАХО. Ф. 203. Оп. 1. Од. зб. 906).


[Закрыть] обновлению коммунального хозяйства. Он был инициатором принятия в мае 1922 г. декрета Совнаркома республики «Об охране зеленых насаждений в городах и других населенных пунктах Украины», которым в правовом порядке ставились проблемы защиты зелени от преднамеренных повреждений и вводились разные меры наказания за варварское отношение к живой природе.

Раковский, естественно, шел навстречу просьбам своих друзей, особенно в высшем эшелоне советской номенклатуры. Несколько раз с личными просьбами к нему обращался Л. Д. Троцкий. Дважды он ходатайствовал по поводу судьбы своих родственников Шпенцеров, живших в Одессе, где глава семьи занимался издательским бизнесом (в детстве Лев Давидович, обучаясь в Одесском реальном училище, несколько лет жил в этой семье). В 1919 г. глава семьи М. Шпенцер был арестован местными чекистами. Троцкий просил Раковского в июле того же года вмешаться в это дело, уверяя, что арестовали, конечно, предпринимателя, но «культурного и вполне достойного человека».[350]350
  РГВА. Ф. 33897. Оп. 2. Ед. хр. 32. Л. 247.


[Закрыть] Шпенцер, разумеется, был освобожден. Через два года Троцкий обращался к Раковскому с новой просьбой – оказать Шпенцерам материальную помощь, вновь гарантируя их честность и искренность.[351]351
  Там же. Оп. 1. Ед. хр. 450. Л. 223. Шпенцеры были родителями Веры Инбер, ставшей позже известным советским поэтом.


[Закрыть] Так немало проблем решалось на уровне личных знакомств и прошлых связей, чего не был лишен, да и не мог быть лишен Христиан Георгиевич, остававшийся, несмотря на внешнюю свою коммунистическую принципиальность, прежде всего живым человеком.

1919–1923 годы дали Христиану Георгиевичу Раковскому важный политический опыт руководства крупным государством в экстремальных внешних и внутренних условиях. Перипетии событий не могла предусмотреть никакая теория. Действуя во многом эмпирически, Раковский не раз допускал не просто серьезные ошибки, а увлекался, по существу дела, преступными диктаторско-административными методами и, главное, всецело оставался во власти мессианских утопических установок большевиков. На нем в полной мере лежала ответственность за кровавые репрессии «красного террора» и заложничества. Но, стремясь быть искренним перед самим собой и своими коллегами, Раковский не упорствовал в конкретных ошибках, а под напором реальностей подчас даже отходил от крайних догматов. Отстаивая в принципе «красный террор» в своих устных и печатных выступлениях и даже в переписке, он немало сделал для ограничения его применения на практике. Украинский опыт 1919–1923 гг. был исключительно важен для формирования в будущем оппозиционных концепций Х. Г. Раковского и его мужественной борьбы против сталинщины.

В Харькове Раковский смог не только деятельно руководить государственными делами, но и свить семейное – полуболгарское-полурумынское гнездо. Немалую роль в этом сыграли его жена Александрина и приемная дочь Елена. Христиану удалось организовать приезд в украинскую столицу своей сестры Анны с сыном Валерьяном, который родился в 1902 г. в тюрьме, когда его мать отбывала наказание за участие в революционной деятельности. Валерьян записался в Красную армию, а его мать занялась агитационно-пропагандистской работой среди болгарского населения Украины, а затем включилась и в украинскую издательскую деятельность, став основательницей литературно-художественного издательства.

6. Генуя и Лозанна

К 1922 г. Х. Г. Раковский рассматривался в советской государственной и партийной элите как один из наиболее видных дипломатов. Высокому мнению о Раковском как о дипломате способствовали его первые дипломатические акции – переговоры с Румынией и Украиной, деятельность в качестве наркома иностранных дел УССР.

Х. Г. Раковский относился к той части советских деятелей, которая считала необходимой нормализацию отношений России и других советских республик со странами Европы и Соединенными Штатами. Отлично понимая, что включение России в европейские структуры невозможно без удовлетворения некоторых принципиальных требований западных государств, он, как и некоторые другие политики (Г. В. Чичерин, Л. Б. Красин), считал возможным достижение компромиссов, хотя и отстаивал незыблемость советских социально-экономических и политических основ.

Весьма показательны в этом смысле документы, связанные с обсуждением в руководящих партийных и государственных кругах вопросов тактики советской делегации на международной экономической конференции, которая созывалась в апреле 1922 г. в итальянском городе Генуе и участие в которой стало первым выходом Советской России на общеевропейскую арену. В связи с предполагаемым совещанием по вопросу об участии в Генуэзской конференции Раковский подготовил обширный меморандум, который направил Ленину, Троцкому, Чичерину и другим руководящим лицам. К сожалению, документ не датирован, и можно лишь предположить, что написан он был в марте 1922 г. Подтверждением этого может служить данное еще 22 января задание Ленина – каждому члену делегации к 23 марта разработать подробный план переговоров.[352]352
  Ленин В. И. Сочинения. Изд. 5-е. М., 1975. Т. 54. С. 134.


[Закрыть]

В документе высказывалось мнение, что «органические основы» советского строя (национализация земли, государственная промышленность, монополия внешней торговли, государственная суверенность и существующий политический строй) не подлежат обсуждению. Раковский признавал, что из этого исходят фактически и сами организаторы конференции. Чувствуя, впрочем, известную догматизацию такой линии, автор документа ссылался на «соображения международного партийного характера». В то же время он трезво предрекал, что в Генуе не удастся добиться ни полного признания, ни займов и кредитов, что это будет лишь промежуточный этап, который создаст условия и для признания Советской России рядом государств, и для сделок с крупным капиталом в непосредственных переговорах с его группами. Он считал необходимым использовать различия в отношении к России со стороны отдельных государств, углубить их, полагая, что обстановка в этом смысле складывается благоприятно. Тщательно избегать того, что может сплотить общий фронт против нас, иначе лучше совсем не ехать на конференцию, уверял Раковский.[353]353
  Архив внешней политики Российской Федерации (далее АВП РФ). Ф. 28 (фонд содержит личные документы ряда видных советских дипломатов, в том числе Х. Г. Раковского). Оп. 1. Ед. хр. 59577. Л. 16–17.


[Закрыть]

Соображения Х. Г. Раковского в значительной мере были учтены при подготовке советской делегации к поездке в Геную.

Еще до того, как Х. Г. Раковский написал этот документ, в январе 1922 г. начала работу советская партийно-государственная комиссия по подготовке к Генуэзской конференции, в которой обсуждались все возможные варианты предстоявших переговоров, повороты в дискуссиях, предложения и контрпредложения, которые могли возникнуть. На ее первом заседании Раковский не присутствовал. 26 января он принял участие в комиссии, но на следующих заседаниях вновь не был, так как каждый раз (заседания проходили ежедневно или через день[354]354
  Там же. Ед. хр. 59573. Папка 9. Л. 12, 35, 41, 117, 156, 166.


[Закрыть]) приезжать в Москву из Харькова он не имел возможности.

Отсутствие Раковского на февральских заседаниях подготовительной комиссии было связано не только с работой в Харькове, но и с его поездкой в Германию и Чехословакию для неофициальных бесед с государственными деятелями этих стран. Поездка не была секретной, как полагают некоторые авторы, но была представлена как не носившая общеполитического характера. Накануне отъезда из Харькова Раковский в интервью корреспонденту украинской газеты заявил, что едет по торговым делам, чтобы, в частности, ускорить закупку посевного материала.[355]355
  Вісті ВУЦВК. 1922. 30 січня; Пролетарий. 1922. 28 января.


[Закрыть] Но предполагавшийся краткий визит в Берлин затянулся, и Раковский то ли спонтанно, то ли в соответствии с заранее намеченным планом провел ряд важных встреч и бесед.

Достоверных данных о миссии Раковского в распоряжении исследователей нет – они все еще таятся в сугубо секретных архивных фондах (если вообще сохранились), хотя для этого нет никаких оснований. О миссии впервые написал французский биограф Раковского Франсис Конт, собравший лишь косвенные свидетельства. Не располагая другими источниками, мы кратко изложим версию Конта, на наш взгляд заслуживающую доверия.

В задачу Раковского входило установить контакт с ответственными государственными деятелями Германии и западными дипломатами, находящимися в Берлине, выяснить возможности нормализации германо-советских отношений, наметить пути использования противоречий между капиталистическими государствами в интересах советской внешней политики. Уже 2 февраля Раковский отправил в Москву обширную памятную записку, где сообщал об обстановке в Европе и намечал план экономического сотрудничества с Германией, но в совокупности с заключением и Россией, и Германией соответствующих договоров с Францией.[356]356
  Конт Ф. Указ. соч. С. 49.


[Закрыть]

В Берлине Раковский стал искать контактов с влиятельными французскими деятелями. Ему удалось встретиться с журналистом Жюлем Сайервейном, сотрудником газеты «Матен», который выполнял неофициальные поручения премьер-министра Франции Раймона Пуанкаре. Казалось, что начавшиеся переговоры могут дать позитивный результат. 22 февраля в «Матен» появилось интервью Раковского, который довольно правдиво рассказал о положении Советской России, подчеркнув тенденцию к нормализации хозяйственной жизни – оживление местной экономической деятельности, борьбу против бандитизма и т. п. В то же время акцентировалось внимание на том, что Россия не допустит, чтобы ее третировали, как колонию. Контакты на более высоком уровне установить не удалось.

Поездка в Берлин показала, что в стремлении использовать противоречия между ведущими капиталистическими государствами Советской России необходимо ориентироваться прежде всего на развитие взаимоотношений с Германией.

Что же касается поездки в Чехословакию, то о ней вообще достоверных данных нет.

Возвратившись из-за границы, Х. Г. Раковский в конце февраля – начале марта 1922 г. вновь принял участие в нескольких заседаниях комиссии по подготовке Генуэзской конференции. «Мы должны явиться на конференцию, уже опубликовав предварительный план», – говорил он. Он полемизировал с Л. Б. Красиным, полагавшим, что заем надо брать только на восстановление сельского хозяйства. Нет, считал Раковский, займы нужны также на восстановление транспорта и промышленности. При этом государство должно было дать гарантию, что зарубежные средства не пойдут на Красную армию, на интернациональную агитацию, даже на содержание государственного аппарата. Однако какие-либо формы иностранного контроля за расходованием средств отвергались. Предложения Раковского вошли в постановление комиссии.[357]357
  АВП РФ. Ф. 28. Оп. 1. Ед. хр. 59574. П. 9. Л. 48–51.


[Закрыть]

6 марта Раковский был особенно активен. На заседании комиссии он предложил «произвести работу по отысканию в истории революций (Французской и других) периодов, когда конфискации применялись правительствами к целым категориям граждан, классам, особенно иностранцам». Это предложение, ставившее целью найти прецеденты для переговоров в Генуе, было встречено с интересом, и Институту экономики было поручено провести такую работу. При рассмотрении вопроса о встречных требованиях и о пассиве России он предложил определить коэффициенты падения курса ценных бумаг промышленных предприятий России до революции и учесть их при общем подсчете возможного долга. И это предложение было учтено. Раковский выступил с сообщением «о важности правильной постановки вопроса о бюджете». По этой теме завязалась дискуссия. Раковский говорил: «Когда мы станем на конференции добиваться вопроса о государственном займе, то сейчас же встанет самым серьезным образом вопрос о тех обыкновенных обеспечениях, которые ставятся при всяких займах. Таким обеспечением у чехословаков является алкоголь. По государственной смете идет такая-то статья, она публичная, она проходит через парламент, она служит действительным обеспечением».

Как видим, оратор размышлял, что же может стать таким обеспечением в условиях советского режима с его отсутствием парламентаризма и гласности. Он весьма скептически отнесся к мнению о возможности использования концессий в качестве обеспечения займа, так как они не могут быть точно определены по своим объемам и последствиям и «вызовут невероятные требования со стороны тех, кто будет давать заем». Концессия может рассматриваться как помощь промышленности, но не в финансовом смысле. Раковский полагал, что гарантией займов с советской стороны могут служить налоги на спички, соль, табак, сахар, керосин и другие товары, а также, и это было главным, «строго определенный порядок прохождения смет», то есть упорядоченный государственный бюджет.[358]358
  Там же. Л. 93–100.


[Закрыть]

Еще почти за полтора месяца до этого, 27 января 1922 г., чрезвычайная сессия ВЦИК РСФСР утвердила состав советской делегации, которая должна была участвовать в европейской экономической конференции в Генуе. В состав делегации вошли В. И. Ленин (руководитель), Г. В. Чичерин (заместитель руководителя), Л. Б. Красин, М. М. Литвинов, В. В. Воровский, А. А. Иоффе, Я. Э. Рудзутак, Т. В. Сапронов, А. Г. Шляпников и представители республик Х. Г. Раковский (Украина), Н. Нариманов (Азербайджан), П. Г. Мдивани (Грузия), Ф. Ходжаев (Бухара), А. А. Бекзадян (Армения), Я. Д. Янсон (Дальневосточная республика).[359]359
  Советско-германские отношения: Сборник документов. 1919–1922. М., 1971. Т. 2. С. 424–426.


[Закрыть] В связи с тем, что протокол конференции предусматривал участие лишь пятичленной делегации, официальный мандат на переговоры был выдан Чичерину, Иоффе, Красину, Литвинову и Раковскому.

Члены делегации были действительно способными политическими деятелями, а часть из них – Раковский относился к их числу – уже имела существенный дипломатический опыт. О том, что Х. Г. Раковский в представлениях высшего политического руководства России относился к первой пятерке дипломатов, свидетельствует любопытное предложение Ленина, внесенное 24 февраля и утвержденное 28 февраля 1922 г.: «На случай болезни или отъезда т. Чичерина (как видно, Ленин с самого начала не собирался ехать в Геную! – Авт.) его права передаются по очереди одной из двух троек: а) Литвинов, Красин, Раковский. б) Литвинов, Иоффе, Воровский».[360]360
  Ленин В. И. Сочинения. Т. 44. С. 406.


[Закрыть]

Х. Г. Раковский возвратился к исполнению своих государственных функций в Украине лишь на две с половиной недели. 9 марта он выступил на заседании Политбюро ЦК КП(б)У с информацией о своей дипломатической деятельности. По решению Политбюро 12 марта в харьковском театре «Миссури» состоялось собрание местной элиты, на котором был заслушан доклад Раковского о международном положении советских республик накануне конференции в Генуе. Докладчик высказал мнение, что к предстоящей конференции надо относиться с осторожностью и скептицизмом, ибо она будет исходить из нерушимости Версальской системы, из тех договоров, которые диктуют волю победителей в мировой войне. Раковский заявил: «Когда мы явимся на конференцию, мы заявим: конечно, вы не можете согласиться с общей коммунистической программой, мы не собираемся делать вас коммунистами, но мы говорим вам, как деловые люди: у вас стоят заводы и фабрики, у вас колоссальная безработица в силу перепроизводства, у нас – разруха, отсутствие материалов, сельскохозяйственных орудий, машин, у нас громадные богатства, где вы могли бы применить ваших инженеров и других специалистов».[361]361
  Вісті ВУЦВК. 1922. 14 березня; Пролетарий. 1922. 14 марта.


[Закрыть]

27 марта советская делегация специальным поездом через Ригу и Берлин отправилась в Геную. Вместе с Христианом Георгиевичем поехала его жена Александрина, которая рассматривала поездку в Италию не только как развлечение (без этого дело не обходилось), но и как возможность с позиции наблюдательного журналиста бросить взгляд на конференцию, а при необходимости дать советы своему мужу.

В Риге 29–30 марта состоялись встречи с представителями правительств Латвии, Эстонии и Польши и была достигнута договоренность о нормализации экономических отношений в Восточной Европе, а также о совместных действиях в Генуе для реализации этой задачи. 1 апреля делегация прибыла в Берлин, где несколько дней шли переговоры с германскими государственными деятелями, являвшиеся продолжением переговоров Раковского двумя месяцами раньше. Хотя они не завершились подписанием договора о нормализации отношений и об отказе от взаимных претензий, было договорено о продолжении контактов в Генуе.

Генуэзская конференция началась 10 апреля. Делегации разместились в курортных пригородах. Резиденцией советской делегации стал отель «Палаццо Империале», расположенный между местечками Санта-Маргарита и Рапалло, территориально относившийся к Санта-Маргарите. Не только на участников конференции, но и на жителей итальянского приморского города произвел впечатление советский дипломат Раковский, который совершенно естественно, как будто он давным-давно к этому привык, появлялся на публике в черных брюках в белую полоску, высоком цилиндре, небрежно держа в руке белые шелковые перчатки.[362]362
  Fischer L. Russia’s Road from Peace to War: Soviet Foreign Relations, 1917–1941. New York, 1969. P. 98.


[Закрыть]

О самой Генуэзской конференции многое известно, о ней есть немало специальных работ. Но в этих работах почти полностью игнорируется деятельность одного из членов официальной пятерки Х. Г. Раковского. Попытаемся проследить его работу в Генуе.

В связи с тем, что, как уже говорилось, в Генуе каждая страна получила право иметь лишь по пять официальных делегатов, часть советской делегации пришлось превратить в «технический персонал» – они занимали места позади официальных делегатов, которые ранжировались так: Чичерин, Раковский, Литвинов, Красин, Иоффе.[363]363
  Правда. 1922. 23 апреля.


[Закрыть] Так Раковский превратился во второе лицо советской делегации.

Х. Г. Раковский стремился получать как можно более подробную информацию о позиции государств, их аргументации, переговорах и других контактах вне официальных заседаний. Как и для других делегатов, необходимые материалы для него подготовлялись экспертами, в частности видными специалистами-международниками Ю. В. Ключниковым и Н. Н. Любимовым. Среди них – подробные расчеты, связанные с советскими контрпретензиями, справка о сокращении населения России в результате мировой и гражданской войн и т. д.[364]364
  АВП РФ. Ф. 28. Оп. 1. Ед. хр. 59578. П. 9. Л. 72–158.


[Закрыть] Раковский изучал газетные обзоры, советские и зарубежные документы, связанные с конференцией.[365]365
  Там же. Ед. хр. 59575. П. 9. Л. 33.


[Закрыть]

В ворохе разнообразной информации он обратил особое внимание на полученное в начале мая сообщение из Софии об обысках и арестах в Болгарии русских белых офицеров, уличенных в создании недозволенных организаций и хранении оружия.[366]366
  Там же. Л. 54.


[Закрыть] Эти сведения вскоре пригодились в переговорах с председателем Совета министров Болгарии А. Стамболийским.

7 апреля датирован первый протокол заседания советской генуэзской делегации, происходившего в Санта-Маргарите. Присутствовали не только члены официальной делегации, но и другие лица – Л. С. Сосновский, Е. А. Преображенский. Однако Раковского среди них не было. На заседании были распределены обязанности, хотя делалась оговорка: «Окончательное распределение будет произведено после приезда тт. Красина и Раковского».[367]367
  Там же. Л. 34.


[Закрыть] Оговорка свидетельствует, что Раковский и Красин прибыли в Геную позже основной части делегации – видимо, завершив переговоры, начатые в Берлине.

На следующем заседании 9 апреля Раковский и Красин уже присутствовали. Раковский участвовал в обсуждении проекта приветственной речи и других вопросов.[368]368
  Там же. Л. 36.


[Закрыть] Сохранилась датированная этим же днем записка Чичерина: «Многоуважаемый Христиан Георгиевич, Ваш план рассчитан на 3-часовую лекцию. Мы не можем этого делать из приветственной речи. Остальные Ваши замечания были приняты во внимание».[369]369
  Там же. Л. 38.


[Закрыть] Сохранился и протокол заседания, на котором обсуждался проект ответного меморандума, составленный Раковским. Речь шла об ответе на меморандум западных держав от 2 мая, являвшемся новым вариантом меморандума экспертов Великобритании и Франции, подготовленного накануне конференции и выдвигавшего предварительные условия для заключения с Советской Россией соглашения о кредитах и экономических связях: признание долгов, возвращение национализированной собственности иностранцев или компенсация за нее, отмена монополии внешней торговли, неподсудность иностранцев советскому суду. Протокол дает представление о тщательной работе, проделанной Раковским.

Впрочем, дипломатам несвойственно было хвалить друг друга. Внимание сосредоточивалось на недостатках, путях совершенствования документа. Чичерин счел, что меморандум составлен «не совсем хорошо во всех его частях. Первая часть составлена блестяще, остальная гораздо хуже. Пункт о революционной пропаганде – совсем нехорошо». Чичерин предлагал переделать пункт о мелких держателях русских ценных бумаг, подчеркнув, что при достижении соглашения они получат компенсацию. «Необходимо, – написал Чичерин, – также подчеркнуть (это недостаточно изложено у Раковского) принцип равенства двух миров, о чем свидетельствует шифровка ЦК, и указать на недопустимость навязывания на нашей территориии капиталистических принципов». В свою очередь Л. Б. Красин счел, что проект Раковского преувеличивает значение иностранных кредитов для России и что недопустимо открыто указывать, что делегация отказывается от контрпретензий. М. М. Литвинов, соглашаясь с Чичериным в необходимости реагировать на то, что меморандум от 2 мая – это отступление от договоренностей с Англией и Францией, указал на необходимость четко обозначить в ответе возвращение и советской делегации к прежним позициям[370]370
  АВП РФ. Ф. 28. Оп. 1. Ед. хр. 59575. П. 9. Л. 129.


[Закрыть] (имелись в виду контрпретензии, которые были сняты в результате переговоров с главой британской делегации Дэвидом Ллойд Джорджем на вилле «Альбертис», продолжавшихся в течение недели, начиная с 11 апреля).

Текст Раковского лег в основу ответного советского меморандума. Нам же важно обратить внимание на то, что первоначальный текст свидетельствовал о склонности к компромиссам, о том, что Раковский в большей степени, чем другие советские дипломаты, проявлял стремление к реальному достижению соглашения.

Х. Г. Раковский сам активно участвовал в наиболее ответственных переговорах в Генуе. Он представлял советскую делегацию в финансовой комиссии. Здесь, писал Чичерин в коллегию НКИД 15 апреля, «работа началась несколько раньше (чем в экономической и транспортной комиссиях. – Авт.), и наши делегаты успели там внести меморандум, причем т. Раковский мотивировал довольно подробно отдельные моменты».[371]371
  Там же. Л. 100.


[Закрыть] Раковский выступил 24 апреля с большой речью о состоянии народного хозяйства России, разрушенного в результате войны, блокады и интервенции, на совместном заседании транспортной и финансовой комиссий.[372]372
  Международная жизнь. 1922. № 7. С. 50.


[Закрыть]

Не следует переоценивать личную роль Х. Г. Раковского в подготовке договора России с Германией, подписанного в Рапалло 16 апреля, которая некоторыми авторами расценивается чуть ли не как решающая.[373]373
  «“Отец договора в Рапалло” – так европейская дипломатия будет называть его долгие годы», – утверждала П. Атанасова (Атанасова П. Кръстю Раковски. 1873–1941. София, 1988. С. 41), приписывая мнение германского дипломата Мальцана всей европейской дипломатии, ибо ни в одном документе или в воспоминаниях западных дипломатов такую оценку нам более обнаружить не удалось. Что же касается Мальцана, то эти его слова содержались в поздравительной телеграмме Х. Г. Раковскому по случаю первой годовщины подписания советско-германского договора (Конт Ф. Указ. соч. С. 69–79). Какова цена поздравительных восхвалений, думается, говорить не следует.


[Закрыть] Но и его подготовительная работа в Берлине, и искусство ведения официальных и полуофициальных бесед во время самой конференции способствовали успеху.

Важной была встреча двух ярких дипломатов – Х. Г. Раковского и А. А. Иоффе – с заведующим восточным отделом министерства иностранных дел Германии Аго фон Мальцаном. Эта встреча состоялась 15 апреля в небольшом кафе по соседству с «Палаццо Империале» после того, как германская делегация получила тревожное известие, что переговоры на вилле «Альбертис» идут к подписанию соглашения России с Англией и Францией на базе Лондонского меморандума экспертов, помимо Германии. В ответ на взволнованные расспросы германского дипломата Раковский и Иоффе опровергли слухи, что соглашение с Ллойд Джорджем будто бы достигнуто, но указали на намечавшийся компромисс – взаимный отказ от требований военных долгов и советских контрпретензий. Возможно, Раковский, как и его коллега, представил дело оптимистичнее, чем было в действительности, но это относилось к оценочно-эмоциональным моментам; фактическая сторона переговоров была ими передана вполне адекватно.[374]374
  Fischer L. The Soviets in World Affairs. P. 340.


[Закрыть]

Встреча привела именно к тому результату, на который надеялась советская сторона. В тот же день сотрудник германской делегации О. Мюллер телеграфировал президенту Ф. Эберту: «Как показали наши контакты с русскими, сообщения относительно продвижения в этих переговорах и о их результатах подтверждают факты. Мы, как и раньше, находимся в контакте с русскими. Существует полная возможность достичь соглашения. Прилагаем усилия к тому, чтобы, используя это соглашение, помешать заключению договора между русскими и западными державами без нашего участия».[375]375
  Советско-германские отношения: Сборник документов. Т. 2. С. 479.


[Закрыть]

Последовали хорошо известные современникам и исторической литературе события – ночной звонок Раковского Мальцану с предложением встречи между Чичериным и рейхсканцлером К. Виртом, «пижамное совещание» германской делегации, разговор с президентом Эбертом по телефону, краткие утренние переговоры 16 апреля и, наконец, подписание советско-германского договора, вошедшего в историю в качестве Рапалльского договора, хотя он был подписан в резиденции советской делегации в Санта-Маргарите.

Х. Г. Раковский встречался и беседовал со многими государственными деятелями европейских стран. Но особенно оживленными были его контакты с болгарскими делегатами, прежде всего с председателем Совета министров А. Стамболийским. Объяснялось это тем, что, будучи в меньшей мере, нежели другие советские деятели, связанным догматами большевистской парадигмы, он с интересом наблюдал за опытом однопартийной крестьянской власти в Болгарии, симпатизировал ей. В мае 1922 г. в печатном органе Болгарского земледельческого народного союза, руководимого Стамболийским, газете «Земеделско знаме» появилась публикация дневника Стамболийского «Что происходит в Генуе». Написанный якобы от имени третьего лица, он давал представление о встречах и контактах автора. Немалое место в нем было посвящено Раковскому. Вот несколько выдержек, дающих представление о встречах обоих государственных деятелей. «На веранде палаты, где происходили заседания, делегаты прогуливаются, отдыхают там, случайно встречаются гг. Раковский и Стамболийский, подают руки друг другу и начинают разговор. Они знакомы уже 20 лет. Несколько фотографов направляются к ним, не подозревая об интересах собеседников. Их разговор разгорается и ведется вокруг ноты русского правительства болгарскому по поводу пребывания в Болгарии врангелевцев. Оба болгарина завершают спор о русских делах и расстаются самым любезным образом». «Сегодня праздник. Мы поехали в Геную на прогулку. В вагоне застали большевистских делегатов. Раковский пожелал поговорить с г. Стам болийским и отправился в его купе». «Мы все едем в Геную на различные комиссии. В каждом поезде есть специальные вагоны первого класса для делегаций. Всегда застаем там большевистских делегатов, едущих из Рапалло в Геную. Здесь Литвинов, Чичерин, Раковский… Русские с большим уважением относятся к г. Стамболийскому. Он подробно расспрашивает о внутреннем положении их страны».

В одной из телеграмм Стамболийского в Софию говорилось: «Вчера были в Рапалло на ужине у господина и госпожи Раковских. Там были Чичерин и Красин. Наш разговор продолжался до 12 часов ночи. Нет нужды доказывать вам, что русские все время проявляли свое уважение и симпатии к Болгарии».

Все эти контакты способствовали тому, что у Стамболийского со своей стороны сформировалось чувство глубокого уважения к Раковскому, неоднократно выраженное в цитируемом дневнике: «Самый сильный человек в русской делегации – болгарин Раковский».[376]376
  Панайотов Ф. И мъртвите ще проговорят. С. 120–122.


[Закрыть]

Контакты Х. Г. Раковского с болгарской делегацией дали почву западным и балканским печатным органам для произвольных предположений по поводу перспектив русско-болгарских отношений и даже для прямых выдумок. Об этих слухах Раковский рассказал вскоре в Харькове. Так, в печати Румынии появилась телеграмма, якобы полученная из Лондона, будто Раковский подписал в Генуе договор с болгарским правительством, более того, что он инкогнито, вместе со Стамболийским, приезжал для этого в Софию. Правда, было дано и опровержение, но оно выглядело более чем своеобразным: «Лишь спустя два дня после того, как сообщение было напечатано в газетах, болгарское бюро печати попыталось опровергнуть это сообщение, заявляя, что действительно в Генуе доктор Раковский выразил такое желание, но что болгарский министр-президент просил его отказаться от своего намерения ввиду международного положения Болгарии». Весь этот «информационный каскад» Раковский назвал абсурдом,[377]377
  Коммунист. 1922. 11 октября.


[Закрыть] и он действительно выглядел нелепо. Но возник-то он на реальной почве тесного общения Раковского с болгарской делегацией и ее главой. Так что дыма без огня и в этом, как и во многих других случаях, не было.

Мы уже знаем, что после переговоров на вилле «Альбертис» и получения нового меморандума западных держав об условиях предоставления займов и кредитов России Ллойд Джорджу был направлен ответный меморандум, в основу которого лег текст, написанный Раковским, где выражался крайний предел уступок, на которые была согласна пойти Россия при условии ее признания и оказания ей финансовой помощи со стороны стран Западной Европы. В результате был образован комитет экспертов, собравшийся в середине мая с участием представителя советской делегации. Им был Х. Г. Раковский.

На первом заседании комитета произошел инцидент, облетевший мировую печать. Ведший заседание британский представитель, поднеся меморандум к глазам, приготовился его читать. Но возник следующий обмен репликами, переданный «Правдой» так:

«– Виноват, господа, – перебил на самом любезном французском диалекте Раковский, – нельзя ли узнать, чем вы, собственно, намерены сейчас заняться?

– Мы намерены огласить каждый пункт этого документа и просить вас дать ответ по каждому пункту.

– Прошу извинения, нам представляется более целесообразным принять иной порядок. Сначала вы изложите нам, в каких размерах, в какой форме, на каких условиях вы решили оказать нам финансовую помощь.