Текст книги "Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2"

Другие великие инквизиторы в знак согласия кивнули головами.

– Так мы сумеем изгнать его из Испании! Что будет потом, не наше дело, – прошептала хитрая монахиня, и прекрасное лицо ее приняло демоническое выражение.

– Его время настанет! – проговорил Антонио.

– Не медлите слишком, преподобные отцы, Серано окажется в наших руках, когда брату Жозе удастся найти Энрику.

– Когда Рамиро будет устранен, тогда падет сначала граф Рейс, потом герцог де ла Торре. Но можно ли рассчитывать на твою помощь?

– Сестра Патрочинио посвятила всю свою жизнь этой цели и предана вашему святому обществу душой и телом, – проговорила прекрасная графиня.

Спустя час после того, как Олоцага выехал из Мадрида, за ним последовало по проселочной дороге несколько не замеченных им людей. Впереди скакали на лошадях монах и какой-то человек в коротком черном плаще и остроконечной шляпе, за ними еще четверо в длинных плащах.

Мы знаем, что Олоцага со своими слугами благополучно доехал до Парижа: заговорщики Санта Мадре предпочли совершить свое дело во Франции.

Через несколько дней после приезда дона Олоцаги в Париж туда прибыли Жозе и Кларет с четырьмя фамильярами, остановились в простой гостинице и после короткого отдыха отправились в Рипифорский монастырь, что в трех милях от Парижа. Монастырь этот лежал в долине, окруженный прекрасными полями и лугами, и производил более приятное впечатление, чем испанские монастыри. Толстая каменная стена окружала здание, и вместо глухого монастырского двора был сад с большими деревьями, в тени которых находились могилы усопших братьев.

Отец Целестино – худой, необыкновенно высокого роста монах с густой черной бородой, ласково принял двух братьев, особенно Кларета, передавшего ему письмо от отца Антонио. Он пригласил их к обеду и сказал, что немедленно исполнит желание святого трибунала, но что ему необходимо сначала узнать, где находится дон Рамиро.

Кларет и Жозе тотчас же подробно описали внешность предводителя «летучей петли» и указали место его обитания.

Через несколько дней заговорщики Санта Мадре получили от отца Целестино разрешение арестовать испанца Рамиро, преследуемого за различные противозаконные действия, и перевезти его через границу. Им никогда не добыть бы подобного документа, не будь отец Целестино поверенным духовника императрицы, которому после многих усилий удалось получить эту важную бумагу.

Императрица, не знавшая, что дон Олоцага и Рамиро – одно и то же лицо, исполнила желание своего духовного отца.

Кларет и Жозе поселились близ дворца испанского посла на набережной д'Орфевр и скоро им стало известно все, что там происходило. Поэтому Жозе поехал вслед за доном Олоцагой в Фонтенбло и подслушал его беседу с Евгенией. Чтобы не быть замеченным, он надевал то сутану, то обычное платье. В описанную нами ночь он предпочел первое, зная, что монах пользуется милостью императрицы. Таким образом ему удалось узнать тайну дона Олоцаги, и Жозе радовался вдвойне: в его кармане лежала бумага, содержащая приказ всем присутственным местам не только пропустить его через границу с преступником Рамиро, но и оказывать во всем помощь и содействие.

Иезуиты намеревались привести висполнение свой план сразу после возвращения двора вПариж, но на этот раз им пришлось ждать долго, потому что переезд совершился только к Рождеству.

БАЛ В ОПЕРЕ

В начале 1855 года на балах в Опере собирался весь Париж. Здесь можно было встретить спрятавшуюся под маской ветреную жену генерала или дочь дипломата, жаждущую любовных приключений, и надо сказать, что балы эти давали большие возможности для наслаждений.

Подойдем ближе к входу в Оперу на улице Лепельтье. Кареты, фиакры и другие экипажи уже начали привозить гостей, наряженных в самые невероятные костюмы. Здесь можно было увидеть Дон Жуана и Альмавиву, стройную нимфу и соблазнительную наяду, Пьеро и Арлекина. Фойе, коридоры и гардеробные сверкали ослепительным светом, благоухали пьянящим запахом цветов. Из зала громко раздавались звуки оркестра.

Зал представлял собой великолепный сад, под потолком была натянута сетка, в которой летали и пели разные птицы. Посреди зала бил высокий фонтан.

В боковых залах были устроены заманчивые ниши, освещенные матовыми лампами, с мягкими диванами, креслами и буфетами с бургундскими винами, пенящимся шампанским, мороженым и конфетами. И всюду под звуки музыки веселились и флиртовали маски – все эти бесчисленные гречанки, китайцы, турки, монахини, испанцы и богини.

Около полуночи маскарад был в самом разгаре. В то время, как в одной части зала пары танцевали контрданс, к подъезду на улице Лепельтье прибыл богатый экипаж. Из него вышли два господина: один представлял венецианского дожа, другой, в темно-красном бархатном плаще – Ромео. Простой лакей, без ливреи, помог им выйти из кареты и отнес их маскарадные сабли в гардеробную. Изысканность костюмов и изящество манер выдавали в новых гостях аристократов.

Когда карета остановилась у подъезда, дожидаясь лакея, который последовал за своими господами, к ней приблизились Мефистофель, с длинным носом, почти касавшимся подбородка, и отвратительный криворотый Квазимодо в больших очках.

Казалось, обе маски только и дожидались приезда этого экипажа.

– Это он, – прошептал Мефистофель, – я узнал его по походке. Примемся за дело. Более благоприятного случая нам не представится. К утру, под действием шампанского, он легко попадет в наши руки и не сможет сопротивляться.

– А его провожатый? – тихо спросил Квазимодо.

– Если не ошибаюсь, это молодой князь Аронта, – отвечал Мефистофель, – он нам не нужен.

– А что кучер?

– Я знаю его имя и то, что он говорит только по-испански.

– Принимайся за дело, потом пойдем за венецианским дожем и Ромео.

Мефистофель подошел к экипажу.

– Пс! Коко! – прошептал он. Кучер обернулся, услышав свое имя.

– Что вам угодно?

– Знаешь ли ты меня, Коко?

– Никак не могу припомнить.

– Ничего, Коко. Господа, которые только что вышли из экипажа – князь Аронта и дон Олоцага?

– Да, сеньор, – ответил кучер крайне вежливо, приняв красную маску, говорившую по-испански и назвавшую его по имени, за сотрудника посольства.

– Коко, знаешь ли ты, что такое луидоры? – спросил Мефистофель.

– Еще бы, сеньор, кто их не знает в Париже?

– Эти десять луидоров твои, если окажешь нам маленькую услугу.

– Говорите, я это сделаю и без денег.

– Не лги, я тебя лучше знаю, твое сердце скачет от радости при виде золота.

– Это так, сеньор, – проговорил кучер, самодовольно ухмыляясь, – однако говорите скорее, а то вернется лакей Педро.

– С которым ты не хочешь поделиться, не так ли? Когда велено тебе приехать за господами?

– В пятом часу утра.

– Хорошо, десять луидоров твои, если привезешь их не на набережную д'Орфевр, а в Сен-Жерменское предместье.

– Этого я не могу сделать, сеньор, как бы ни желал заработать деньги.

– Не дурачься, Коко, ведь это только карнавальная шутка. Я поеду за вами в экипаже, – проговорил Мефистофель и стал вертеть золото в руках.

Кучер посматривал то на Мефистофеля, который, без сомнения, был из посольства, то на дверь, откуда в любую минуту мог появиться Педро.

– Нельзя, сеньор, никак нельзя.

– И даже за двадцать луидоров? Образумься, Коко! Тебе нечего опасаться, я один отвечаю за шутку, когда догоню ваш экипаж и выиграю таким образом пари.

– Если бы даже я и хотел, – продолжал Коко, почесывая за ухом, – то и тогда нельзя: ведь Педро сидит подле меня на козлах и увидит, что я вместо набережной д'Орфевр поеду в Сен-Жерменское предместье. Он мне непременно помешает.

– Так не бери его с собой, пусть поспит. Приезжай без него в пятом часу. Вот тебе вперед половину, остальные десять луидоров получишь в предместье.

Мефистофель подал десять луидоров кучеру, который нерешительно, но с жадностью протянул руку.

– Я могу потерять место…

– Пустяки! Не беспокойся! Могу ли я рассчитывать на твою аккуратность?

– Можете, сеньор, – отвечал Коко, глядя на полученные золотые монеты, – но мое место?

В эту минуту показался лакей. Мефистофель отскочил в сторону, и, возвращаясь к сгорбленному Квазимодо, прошептал:

– Ты больше не нуждаешься в месте, Коко, у тебя теперь и без того много денег.

– Что, он приедет? – спросил Квазимодо.

– Так же, как и мы. Но где Пепи?

Мефистофель оглянулся и, увидев в тени человека в костюме крестьянина, махнул ему рукой.

– Пепи, в пятом часу утра ты приедешь за нами сюда с большим экипажем, чтобы отвезти нас. Остальные пусть отправятся в Сен-Жерменское предместье и ожидают нас. Понял? В пятом часу!

– Все, что ты приказываешь, благочестивый брат, будет исполнено.

– Поторапливайся и приготовь все, – приказал Мефистофель, – вот вам деньги, но не напивайтесь пьяными.

Пепи исчез в толпе. Мефистофель подошел к Квазимодо.

– Теперь войдем в бальный зал, – сказал он, – маленькое развлечение нам не помешает.

– Да, ты прав, – прошептал тот, улыбаясь под своей отвратительной маской, – я тоже иногда с удовольствием смотрю, как веселятся грешники.

Оба благочестивых брата, в которых читатель, вероятно, узнал Жозе и Кларета, прошли в зал, откуда звучала бравурная музыка.

Глаза Кларета заблестели, когда мимо него порхнули стройные сильфиды, затянутые в прозрачные трико. Надетые поверх юбочки были так коротки, что легкие очаровательные сильфиды казались живыми статуями (прибавьте к этому густые черные волосы, падающие на плечи, и игривые движения, вызванные чрезмерным употреблением шампанского). Набожный Кларет тотчас же постарался потерять в толпе своего брата, чтобы без помех наблюдать за грешным светом. Хитрый иезуит понимал, что ему не скоро выпадет такой счастливый случай.

Жозе, красный Мефистофель в испанском национальном плаще, остроконечной шляпе с красным пером и туго набитым кошельком в кармане, оказался около балерины, поразившей его своей изящной фигуркой. Красавица набросила на себя короткую шелковую юбочку и прозрачную тюлевую шаль явно не для того, чтобы скрыть свои прелести.

– Пойдем, черт, – улыбнулась она так кокетливо, как умеет только француженка, – пойдем, предадимся веселью!

– Хорошо, мой ангел, – прошептал Мефистофель и обвил рукой ее талию, чтобы закружиться в вихре вальса.

Мефистофель крепко прижал балерину к себе, и странная пара завертелась в танце.

– Довольно! Хватит, черт! – с трудом произнесла обессиленная балерина.

– Ты знаешь, ведь черт – тоже ангел, – шепнул ей на ухо Жозе, еще крепче прижимая к себе, – хотя и падший!

Тем временем по тускло освещенному боковому залу, все ниши которого были заняты парами, прохаживались венецианский дож и Ромео, любуясь пестрой толпой масок.

– Посмотрите, какая соблазнительная гречанка, – прошептал князь Аронта, показывая на прекрасно сложенную маску, – какой роскошный стан! Какая маленькая ножка в прелестном башмачке!

– Не углубляйтесь слишком в созерцание этих красавиц, князь, – сказал дон Олоцага, улыбаясь, – мне кажется, это цветки с подозрительным запахом.

– В маскараде все сойдет, – отвечал беспечно молодой князь, – будем веселиться, дон Олоцага.

– Помните, князь, что мы пришли сюда для того, чтобы понаблюдать за прекрасными графинями де Салиньон, придворными дамами императрицы.

– Кто знает? Может быть, они скрываются как раз под этими очаровательными масками. Подойдем к ним, они прекрасны, значит, мы могли ошибиться только относительно имени. Да и не важно, дон Олоцага, мы преклоняемся перед красотой, а не именем.

Гречанка и ее очаровательная подруга обернулись. К ним подошли молодой князь и дон Олоцага, взяли под руки и, весело болтая, вошли в зал.

Вдруг Олоцага почувствовал, что кто-то тронул его за плечо. Он обернулся – позади него стоял Мефистофель.

Салюстиан уже хотел подойти к непонятной красной маске, как вдруг услышал неприятный хриплый смех, и с ужасом вспомнил монаха в парке Фонтенбло. Он хотел побежать вслед за ним, но маска уже исчезла в толпе. Олоцага был почти уверен, *гго этот Мефистофель и есть тот самый монах, подслушивавший его в парке. Разговаривая с молодым князем, он пытался подавить в себе неприятное впечатление, произведенное отвратительной маской, и не мог сдержать улыбки, узнав в маленькой гречанке графиню де Салиньон, хотя она отнекивалась и отрицательно качала головой, когда он нарисовал на ладони ее маленькой руки букву С.

– Это непростительно, прекрасная маска, – шутил он, – это преступление, которого не простят боги этого бала. Я нарисовал на твоей ладони первую букву фамилии, а ты отрицательно качаешь головкой.

– Какому же наказанию подвергнут меня боги за это преступление? – спросила очаровательная гречанка.

– Преступление искупится только десятью поцелуями.

– О гордый дож, какой ужасный приговор!

– Нет тебе пощады, нет снисхождения! Если ты признаешься, очаровательная гречанка, я уменьшу наказание наполовину, если же нет…

– Кто же, по-твоему, должен решить наш спор?

– Приподними немного маску, – продолжал дон Олоцага, – я убежден, что не ошибся.

– Какое же наказание ожидает тебя, если ошибешься?

– То же самое. Дожи справедливы. Если ты невиновна, то имеешь право потребовать от меня те же десять поцелуев!

– Ну, я снисходительна и согласна на половину, – смеясь, отвечала гречанка.

– Кто знает, прекрасная маска, тебе, может быть, придется раскаяться в своей снисходительности.

– Негодный!

– Может быть, и хуже, – прошептал Олоцага, – но не отвлекайся, прекрасная маска! Мне нужны доказательства.

Восхитительная француженка приподняла маску – на дона Олоцагу блеснули черные глаза графини де Салиньон.

– Выиграл! – воскликнул дон Олоцага, наклоняясь к прелестной гречанке и целуя ее в щеку.

– О дож, это против уговора: ведь не тебе платить, а мне. Раз срок платежа не назначен, тебе придется долго ждать, всемогущий властитель прекрасной Венеции.

– В таком случае я обманут.

Мимо них прошла необычная пара: очаровательная стройная сильфида с маленьким сгорбленным Квазимодо.

Кларет, а это был он, крепко держал красавицу за руку, направляясь в боковой зал. Исповедник государственных преступников Мадрида, желавший сделаться духовником королевы, блаженствовал. Роскошная сильфида успела полностью завладеть его сердцем и могла требовать от него все, что ей вздумается. Она, по-видимому, знала

это, иначе не стала бы весь вечер преследовать столь отвратительную маску. Кларет же таял при виде красавицы. Карман его был полон золота, а что может быть лучшей приманкой для соблазнительных сильфид и фей парижских маскарадов? Прекрасная Анж, услышав хорошо знакомый ей звон монет, тотчас приласкала маленького Квазимодо и охотно последовала за ним в нишу бокового зала. Он велел подать шампанского и устриц, так как Анж все это очень любила. Святой отец чувствовал себя прекрасно: сладкие звуки музыки, полумрак, мягкие диваны, пенящееся шампанское, а рядом с ним соблазнительная сильфида, которая сбросила с себя тюлевую шаль и осталась в– одном трико и коротенькой воздушной юбочке.

– Как прекрасна природа, – прошептал благочестивый отец, – и какие чудеса она творит! О, отчего скрывает человек божественные формы, дарованные ему небом? Отчего не носит он их напоказ, как ты сегодня, очаровательная маска?

Кларет обнял сильфиду, которая, наслаждаясь шампанским, смеялась про себя над неуклюжим кавалером. Она догадалась, кем мог быть ее сегодняшний обожатель. Кларет в опьянении смотрел на полный бюст прекрасной Анж, на ее круглые белые плечи, маленькие ножки, обутые в красные сапожки, и кто мог осудить благочестивого отца за то, что он забыл на минуту обет целомудрия!

– Но – о ужас! – при попытке обнять свою подругу у него свалился головной убор, и Анж, лежавшая на мягком диване, увидела тонзуру.

– О Боже, как мне смешно, – залилась она смехом, – но утешьтесь, благочестивый отец, вы не первый каноник, с которым я пировала в этой нише.

– О, ты мой ангел, ты моя голубка, – прошептал влюбленный Кларет, – прижми меня к себе и дай ощутить то блаженство, которое нам, бедным, недоступно, хотя мы задыхаемся от страсти.

Анж обняла благочестивого отца.

Набожный патер в объятиях грешницы – какой точный портрет иезуита!

Через некоторое время Кларет оправился, надел маску и тихо вышел из ниши.

Ровно в пять часов Мефистофель и Квазимодо стояли у выхода в ожидании дона Рамиро.

Наконец, он появился под руку с прекрасной гречанкой, за ним следовал молодой князь Аронта с очаровательной феей. Жозе и Кларет быстро спустились с лестницы и спрятались. Убедившись, что Коко подъезжает без лакея и что за ним следует Пепи с большим крытым экипажем, Жозе обратился к фамильяру:

– Принес ты наши сутаны?

– Да, благочестивый отец, они в карете.

– Не забудь, Коко, – крикнул Жозе, подбежав к кучеру, – в Сен-Жерменское предместье, там я тебе заплачу остальные десять луидоров.

– Покорно благодарю, сеньор, я последовал вашему совету и дал поспать лакею Педро, я не люблю делиться.

Мефистофель засмеялся и стал на свое прежнее место.

Наконец, в дверях показались дож с гречанкой и Ромео со своей дамой. Дон Олоцага и князь Аронта усадили дам в карету и стали прощаться.

– Завтра нам покажется, что сегодняшний вечер был сном, – прошептала гречанка.

– Который мы, графиня, вспомним только тогда, когда останемся одни. Это была прекрасная ночь!

Карета отъехала. Дон Олоцага и князь приблизились к своей. Они очень удивились, не найдя лакея, но Коко стал извиняться, говоря, что никак не мог его добудиться.

Жозе и Кларет торжествовали.

Коко схватил поводья, лошади полетели по улице Лепельтье; и дон Олоцага и князь Аронта за разговором не заметили, куда повернул их экипаж.

Кларет и Жозе быстро прыгнули в большую широкую карету, специально купленную для этой ночи, сбросили с себя свои костюмы и через несколько минут на них были снова их монашеские платья.

– Императорский приказ у тебя? – спросил Кларет.

– Он у меня на груди.

– Что нам делать с князем Аронтой? – прошептал первый.

– То, что подскажут обстоятельства. Если он умрет, то мы возьмем с собой его тело, чтобы уничтожить всякие следы.

– Мы у заставы?

– Сейчас подъедем, – отвечал Жозе, высунув голову из окна кареты.

Заставами у многочисленных предместий Парижа раньше служили таможни и караульные, где каждый приезжающий и отъезжающий подвергался досмотру. Но потом таможни перевели дальше, и осталась только караульная.

Давно уже пробило пять часов. Над улицами Парижа стелился зимний мрак. Холодный ветер бил о ставни домов. Улицы были пусты, изредка встречался закутанный в шинель полицейский или слышался отдаленный стук экипажа, в котором, вероятно, возвращались с бала. Две кареты, на близком расстоянии одна от другой, повернули в Сен-Жерменское предместье и направились к той части улицы, которая вела к проселочной дороге. Карета, ехавшая впереди, была изящна и запряжена двумя прекрасными рысаками, вторая же велика и неуклюжа. Они миновали караульную, где взад и вперед расхаживала стража, и поехали по дороге. Быстрый переход от каменной мостовой к мягкому грунту проселочной дороги отвлек Олоцагу и князя от разговора, и они в изумлении выглянули из окон кареты. Несмотря на окружавший их мрак, они тотчас увидели, что вместо набережной д'Орфевр очутились на проселочной дороге.

– Боже мой! Коко спит и не видит, что лошади понесли, – вскрикнул дон Олоцага и вскочил, чтобы разбудить кучера.

– Мы проехали предместье! Пресвятая Дева, где мы? – сказал князь Аронта.

Олоцага выбил окна кареты.

– Куда ты едешь, мошенник? – вскрикнул он, вне себя от гнева.

– В Сен-Жерменское предместье, дон Олоцага, – хладнокровно отвечал Коко.

Тем временем князь Аронта, предчувствуя что-то недоброе, быстро отворил дверцы и выпрыгнул на дорогу. Олоцага с ужасом увидел, что он упал. Карету окружили три незнакомых неприветливых всадника, один из них стал погонять лошадей экипажа.

– Остановись, мошенник! – приказал Олоцага, с ужасом вспомнив, что при нем только бутафорская шпага.

– Я не могу остановиться до тех пор, пока эти господа не прекратят своей шутки.

– Кто они такие?

– Во всяком случае, из посольства. Вам должно быть лучше известно, чем мне, дон Олоцага, что они затевают – красная маска хотела выиграть пари.

Олоцага был поражен.

– Красная маска, Мефистофель, говоришь ты?

– Он уговорил меня ехать сюда. Это, по всей вероятности, один из чиновников посольства, потому что он знает мое имя и ваше, дон Олоцага, и…

– Мы погибли! Молись, мошенник, ты привез нас в западню! Но кто этот красный злодей?

Разговор продолжался не более минуты.

Коко удалось остановить лошадей, но в ту минуту, как дон Олоцага готовился выпрыгнуть, к его экипажу вдруг подъехала большая неуклюжая карета, где сидели Кларет и Жозе. Место, куда они приехали, находилось далеко за заставой, кругом никого не было видно, кроме трех всадников, которые быстро соскочили с лошадей и подошли к карете дона Олоцаги.

Коко с возрастающим удивлением смотрел на происходившее. Господин его сильно разгневался, хотя все это была только шутка. Но, когда вдруг три незнакомца вынули из-под плащей пистолеты и стали угрожать ими дону Олоцаге, кучер быстро бросил поводья и соскочил с козел, чтобы убедиться, действительно ли шутка принимает серьезный оборот.

– Эй, что это такое? – крикнул он и вырвал у первого всадника пистолет из рук.

– Сдавайтесь, дон Рамиро, вы наш пленник, – сказал изумленному дону Олоцаге второй всадник и приставил заряженный пистолет к его груди.

– Кто вы такие? Если вы разбойники, мне остается только выкупить себя – вот мой кошелек!

В ту минуту, как между кучером и первым всадником произошла маленькая стычка, из большой кареты выпрыгнули оба монаха и предстали перед доном Олоцагой.

– Сдавайтесь без сопротивления, – крикнул первый повелительным тоном, – вы наш пленник! Вяжите его!

– Ого! С кем имею честь говорить?

– Это вас не касается. Ваше дело повиноваться, дон Рамиро! Внезапно дон Олоцага увидел, что кучер, который соскочил

к нему на помощь, повалился на землю. Боровшийся с ним всадник вонзил ему шпагу в живот, стащил с дороги и бросил в канаву.

– Это Санта Мадре! – прошептал Олоцага.

Злодеи окружали его с заряженными пистолетами, и он погиб бы при малейшей попытке бежать.

– Мошенники! – крикнул он.

– Хватайте его, – сказал подошедший монах, – пусть будет доволен тем, что мы не поступаем с ним так, как он с нашим благочестивым братом Мери но. Да, да, смотрите на меня, дон Рамиро – я вас отлично знаю. Но сегодня не то, что на кладбище святого Антиоха, благородный предводитель «летучей петли»! Тогда с вами находились ваши приверженцы, сегодня же вы в наших руках!

– Жозе Серано! – произнес дон Олоцага с отвращением.

– Вы меня хорошо помните! Не хотите ли позвать на помощь «летучую петлю»? Зовите же, дон Рамиро, но поскорее, а то будет поздно. Или желаете призвать донну Евгению? Хе-хе-хе! Но довольно шутить! Вяжите его!

– Первого, который подойдет ко мне, я задушу своими же руками. Я требую, чтобы мне объяснили, что здесь затевается.

– Будьте смиренны и покайтесь, дон Рамиро, – сказал Кларет.

– Кто вам дал право напасть на мой экипаж?

– Молчите и садитесь в эту карету. Два человека с заряженными пистолетами сядут вместе с вами, но не делайте никаких подозрительных движений, потому что попытка к бегству будет стоить вам жизни.

– Но куда вы хотите везти меня?

– Туда, куда следует, предводитель «летучей петли». Живо в карету! Двое из вас, – продолжал он, обращаясь к фамильярам, – сядут вместе с ним, а третий поедет с нами.

Когда тронулась карета, в которую сел дон Олоцага, Жозе дернул лошадей другого экипажа за поводья, и пустая карета помчалась по дороге.

– Сломайте карету, а потом себе шею! – крикнул он. – В Париже никто не догадается, что случилось.

Жозе и Кларет сели на лошадей своих слуг – они оба были искусными наездниками и потому скоро догнали свою карету. Кларет, знавший все дороги и закоулки Парижа, скакал впереди. Им предстояло далекое опасное путешествие, но такие злодеи, как Жозе и Кларет, да еще в монашеских платьях и с императорским приказом, в котором повелевалось оказывать им всевозможную помощь и поддержку, не отступают ни перед чем.

Еще до рассвета они благополучно доехали до проселочной дороги, ведущей к испанской границе, и спустя два часа уже были вне всякой опасности.