Текст книги "Заметки старого кавказца. Генерал Засс"

Георгий Атарщиков
Заметки старого кавказца. Генерал Засс
С приложениями

© Составление А. В. Елинский, 2020

© Издательство «Сатисъ», оригинал-макет, оформление, 2020

Заметки старого кавказца
О боевой и административной деятельности на Кавказе генерал-лейтенанта барона Григория Христофоровича Засса

Генерал-лейтенант барон Григорий Христофорович Засс, будучи полковником, назначен в 1833 году начальником Баталпашинского кордонного участка на кубанской линии. Так как непокорные горцы жили в вершинах рек большого и малого Зеленчугов, по Урупу и на обоих течениях включительно до реки Лабы, то Баталпашинский участок был самым опасным на Кубанской линии, вследствие беспрестанных набегов горцев.

Полковник Г. Х. Засс

Бывший в то время командующим войсками Кавказской и Черноморской линии, генерал-лейтенант Вельяминов, зная личную храбрость полковника Засса и его решительный и неустрашимый характер, отозвал Засса с Сунженской линии, где он командовал Моздокским казачьим полком, и, назначив начальником сказанного участка, предоставил ему право, для обеспечения кордонной линии от набегов горцев, действовать по своему личному усмотрению, без особого предварительного разрешения начальника Кубанской линии. Прибыв к месту нового назначения, полковник Засс нашел в Баталпашинском кордонном участке следующие войска, насколько могу припомнить: Хоперский казачий полк, два донских казачьих полка, штаб-квартиры которых находились: первого в станице Невинномысской, а второго в станице Баталпашинской, Навагинского пехотного полка 1-й батальон, расположенный в станицах поротно. Штаб-квартира полковника Засса была в станице Невинномысской, как центральной по протяжению кордона; тут же находилось и главное приставство над мирными ногайцами и абазинцами, жившими аулами по левому берегу реки Кубани и частью на правом, в тохтамышевских и в лоовских аулах. Самые станицы и жизнь казаков, при вступлении полковника Засса в начальствование Баталпашинским участком, находились в следующем положении: станицы были обнесены кругом двойным плетнем, пустое пространство между которым, в аршин шириною, было засыпано землею; в образовавшихся таким образом фасах укрепления были прорезаны бойницы и на четырех углах расположены батареи. Жители выходили на работы вне станиц только днем, около 9 часов утра; скот выпускался около того же времени, когда резервы, предварительно объехав по Кубани все броды и заглянув в балки, доносили, что все обстоит благополучно. Полевые работы и пастьба скота оканчивались за час до захождения солнца и производились под особым прикрытием из казаков или регулярных войск. В туманную погоду работ за станицей вовсе не было, потому что горцы, пользуясь мглой, могли неожиданно напасть на рабочих или угнать стада. На ночь ворота станиц запирались и никто не выпускался. Так было в обыкновенное время, т. е. пока не получалось известия о сборе неприятеля в верховьях рек Лабы или Урупа. С получением таких сведений, по всей кордонной линии в станицах бдительность усугублялась, разъезды увеличивались. Жители на работы из станицы не выпускались; на ночь делались по улицам баррикады из телег и т. п. В таком напряженном состоянии станицы проводили иногда целые недели.

Генерал-лейтенант А. А. Вельяминов

Полковник Засс, увидев грустную картину вверенного ему участка, простиравшегося от Каменного моста у самого Карачая до станицы Николаевской, немедленно принял решительные меры к устранению многих неудобств: передвинул на другие пункты некоторые посты, распределил ночные секреты на бродах, приказал перекопать лишние дороги, ведущие через лес к Кубани, и, уменьшив таким образом расход казаков, получил возможность образовать сильные резервы во всех станицах и на некоторых промежуточных постах. После этих распоряжений, собрав легкий отряд из двух рот пехоты и восьмисот казаков, при двух конных орудиях, барон Засс отправился обозреть местность за Кубанью, считавшуюся неприятельскою, с целью ознакомиться со всеми балками и скрытными местами, лежавшими по линии против его кордона, пробираясь по которым, горцы могли делать внезапные нападения на линию.

Заметив давно невиданные за Кубанью русские войска, так смело двигавшиеся вблизи их жилищ, горцы собрались в больших массах с тем, чтобы отрезать нам путь отступления. В это время наш отряд был на плоскостях Зеленчуга, недалеко от Кубани.

Барон Засс, оставив две роты в засаде на Зеленчуге в лесной балке, с кавалерией при двух конных орудиях, продолжал движение. Когда неприятель ринулся всею массою к отряду, Засс остановился и приготовился к атаке, приказав, после двух сигнальных выстрелов из орудий, всему отряду, кроме резерва, броситься на неприятеля в шашки и гнать горцев к Зеленчугу. Казаки, воодушевляемые своим новым храбрым начальником, без выстрела врезались в толпы неприятеля. Линейцы, с шашками в руках, рубили горцев направо и налево, а донцы кололи пиками. Через полчаса схватки неприятель бросился к Зеленчугу, желая укрыться в лесу, но жестоко ошибся: две роты навагинцев, под начальством капитана Левашова, встретили бегущих выстрелами; горцы окончательно смешались и рассыпались в разные стороны по лесистым и крутым балкам Зеленчуга искать спасения.

Результаты этого дела были самые блестящие: первое, вполне удачное для нас столкновение с горцами под предводительством нового начальника, выказавшего чудеса храбрости, хладнокровия и распорядительности, возвысило дух казаков, убедившихся, что с полковником Зассом победа всегда останется на их стороне, и что с ним они будут грозою для горцев и отобьют у них охоту делать набеги на казачьи станицы; второе, горцы уже поняли, что при бароне Зассе, не рискуя головою, опасно делать набеги на нашу сторону Кубани.

Ознакомившись подробно с местностью на левой стороне реки Кубани, полковник Засс отдал приказ такого содержания: «Предписывается участковым, кордонным и станичным начальникам резервов, равно усиленным постам, по данному сигналу о тревогах, отнюдь не скакать на место, откуда дан сигнал, ибо неприятель не будет оставаться на том месте, где он открыт, а отыскивать его особенно в ночное время очень трудно; но для того, чтобы не потерять из виду хищников или, по крайней мере, их следов, постовые команды, в случае невозможности, по причине малочисленности вступить в открытый бой, обязаны преследовать вне выстрела; резервы мирных ногайцев, по тревоге или особому извещению, обязаны немедленно присоединяться к постовым командам для преследования неприятеля, а главные резервы станиц должны скакать за Кубань на указанные пункты, дабы стать на пути отступления хищников и поставить их, таким образом, между двух огней».

Этим распоряжением барон Засс, в течение полугода, отучил горцев от вторжения на линию незначительными партиями, от пятидесяти до двухсот человек. Большие сборища вообще бывали редко; об них Засс всегда узнавал от лазутчиков за несколько дней и предупреждал нападение хищников, сам нападая на них и разбивая наголову, если они не отступали заблаговременно. Жители станиц, огражденные от внезапных вторжений неприятеля, начали без страха заниматься полевыми работами и ездить по линии во всякое время дня и ночи, принимая только предосторожность против нападения 5-10 человек хищников, которые поодиночке могли пробираться в наши пределы, несмотря ни на какую, бдительность казачьих постов.

Полковник Засс не ограничивался одной пассивной обороной линии, но делал смелые набеги на горские непокорные аулы. Набеги эти всегда были удачны при самой незначительной потере для наших войск; неприятель же всякий раз, при взятии аула, нес чувствительный урон убитыми и пленными; да кроме того жители разоренных аулов лишались всего имущества, лошадей, рогатого скота и баранов.

В 1833 году, все горцы, жившие до реки Лабы: кабардинцы, бесленеевцы, баговцы и медовеевцы, поселившиеся в истоках рек Зеленчугов и Урупа, просили Засса о мире, выдавали аманатов и переселялись на указанные им плоские, во всякое время доступные местности.

Река Зеленчук

В 1835 году полковник Засс был утвержден начальником Кубанской линии и переехал жить в крепость Прочный Окоп. С новым назначением для барона Засса открылся весьма обширный круг деятельности; впрочем, надо заметить, что он, предвидя это, заблаговременно составил план для ограждения и успокоения очень значительной линии Прочноокопского кордонного участка, простиравшейся от станицы Николаевской до границы Черноморского Войска.

План крепости Прочный Окоп

Для усиления Прочноокопского отряда барон Засс перевел из Баталпашинского участка батальон Навагинского полка вдобавок к тенгинскому батальону Таким образом, вместе с четырьмя казачьими полками (Ставропольским, Кубанским, Хоперским и одним Донским.) Засс считал под своим начальством чуть ли не целую армию, способную завоевать весь Кавказ.

Сосредоточивая отряды в полтора батальона пехоты и до двух тысяч казаков, Засс делал отчаянно-смелые движения далеко в неприятельскую землю. Покорив русскому оружию всех беглых кабардинцев и выселив их из-за Лабы на реку Теберду и на вершины Зеленчугов, полковник Засс привел в покорность все бесленеевское племя, махошевцов, казинбековцов, тамовцев, чингиреевцов, баракаевцев, егерукаевцев и темиргоевцев, поселив их в аулах на доступных и удобных для хозяйства местностях.

Верховья Большой Лабы

Обеспечив Кубанскую линию от набегов племен, считавшихся мирными, живших в местностях между реками Кубанью и Лабою, барон Засс начал сам делать набеги за реку Белую, в верховья реки Пшехи, на аулы по Пшехе, и в Курджипское ущелье, где жили абадзехи.

Заручившись надежными и сметливыми лазутчиками, барон Засс не только предупреждал всегда вторжения хищнических партий в наши пределы, по всей линии вверенной его начальству, но никогда не допускал, чтобы партии успели стянуться к условному пункту Как только узнавал он, что партия собирается, немедленно составлял отряды, лично вел в известные ему заранее места и разбивал наголову сборище горцев.

Линейные казаки и казачки, как известно, от колыбели привыкают слышать рассказы о подвигах храбрости и самоотвержения своих отцов, братьев, мужей. Едва ли есть станица, в которой не увековечена память одного или нескольких станичников, обессмертивших себя своими подвигами. При всем том, Засс представлялся даже линейным казакам человеком сверхъестественной храбрости, героем беспримерным, под начальством которого можно разбить неприятеля, хотя бы он в тысячу раз был сильнее.

В станицах линейных казаков было сложено множество песен, в которых воспевались подвиги барона Засса. Что же касается горцев, то между ними одно имя Засса наводило панический страх: матери пугали им своих детей. Для примера расскажу один из множества случаев, который дает понятие о том, какой ужас наводило одно имя Засса на целые партии вооруженных горцев.

Генерал-майор Г. Х. Засс

В 1835 году, при постройке Зассовского укрепления, лазутчик дал знать, что сборище горцев, до двух тысяч человек, пробирается у самой подошвы гор по направлению Баталпашинской станицы, намереваясь напасть на станицу Беклеевскую или Боргустанскую Волжского полка; если же не удастся успеть в этом, то, по крайней мере, угнать скот и лошадей.

Полковник Засс в то время был сильно болен лихорадкою, но, несмотря на болезнь, решился лично вести отряд, для преграждения хищникам дороги. С этою целью он взял одну роту пехоты и до пятисот казаков при двух конных орудиях, послал «цидулку» баталпашинскому кордону об угрожающей опасности и отправился навстречу неприятелю; но партия прошла вперед ранее почти целыми полусутками и спряталась в крутую лесистую балку

Полковник Засс послал верного своего лазутчика, Карим-Хадиля, разузнать: в каком числе и куда пошла партия. К вечеру Карим-Хадиль привез сведения, что сборище пошло по направлению к Баталпашинской, как было уже известно, и будет возвращаться непременно через Псемеловский лес к тамовскому аулу. Когда смерклось, барон Засс двинулся дальше. В полночь Карим-Хадиль попросил остановить отряд, а сам поехал разузнать, вернулось ли сборище. Через час Карим прискакал и дал знать, что партия, в громадном числе, остановилась уже ночевать на самой Лабе, у Псемеловского леса, близ тамовского аула. Отряд немедленно тронулся, но когда поднимались на гору, чтобы, перейдя ее, войти в Псемеловский лес, на сакму (след) неприятеля, в то время два орудия и прикрывавшая их рота пехоты и сотня казаков отстали, взяв совсем другое направление к реке Лабе. Ночь была темная, а потому это было замечено только тогда, когда мы спустились с горы к Псемеловскому лесу и остановились отдохнуть.

Лазутчик Карим-Хадиль, видя малочисленность нашего отряда сравнительно со сборищем горцев, просил барона Засса вернуться, пока есть возможность, и соединиться с отсталыми войсками; но барон Засс и слышать не хотел об отступлении.

Казаки двинулись через лес полным шагом, так как рассвет был уже близок. Когда сделалось возможным различать предметы, неприятель, расположившийся на ночлег, был от нас не более как в версте. Мы пошли рысью. Вдруг, лазутчик, хлопнув плетью по своей лошади, неожиданно, как стрела, умчался к партии горцев.

Засс в недоумении приостановил отряд и сказал: «Казаки! нам, может быть, изменили, но, во всяком случае, отступления со мною нет, не было и не будет. Одна храбрость и быстрота может нас спасти; перекрестимся же, братцы, и марш-марш на неприятеля!» С этими словами Засс хлопнул нагайкой лошадь, выхватил шашку и понесся вперед; за ним, с криком «ура!» и с гиканьем, понеслись казаки. Подскакивая к самой партии, услышали выстрел и как будто сигнальный крик; затем все горцы вскочили почти одновременно и бросились к лошадям, но казаки, с криком «ура!» и с гиканьем, беспощадно рубили неприятеля, рассыпавшегося то поодиночке, то по нескольку человек в разные стороны. Преследование продолжалось часа три, и тогда только казаки собрались к резерву Поражение неприятеля было полное: убито и ранено горцев множество, отбито до двухсот лошадей с седлами, много оружия и освобождены захваченные в плен донские казаки.

Справедливость требует сказать, что этим успехом барон Засс немало обязан своему любимцу Карим-Хадилю. Последний, заметив, что барон ни за что не отступит, решился на отчаянный подвиг, дабы подготовить успех. Карим влетел в середину спавшего на заре сборища, выстрелил из пистолета – этот-то выстрел мы и слышали – и закричал во все горло отчаянным голосом: «Что вы спите! Засс! Засс! Засс!.. Он с несметною силою над вашими головами, бегите и спасайтесь, кто куда может!»

От этого молодецкого дела даже сам барон Засс был в восторге; он благодарил казаков, обнял своего любимца Карим-Хадиля и расцеловал его при всем отряде.

Нельзя не заметить, что генерал Засс, по своей наружности, характеру, складу ума, находчивости, решительности, уменью внушить к себе уважение и страх в горцах, любовь казаков и солдат, был рожден собственно для партизанской боевой жизни, а потому я считаю уместным, насколько сумею, очертить внешние и внутренние качества барона Засса, и затем буду продолжать рассказ о действиях его на Кубанской линии.

Барон Григорий Христофорович, в то время, к которому относятся эти заметки, имел семь ран, полученных в сражениях и на дуэлях, хромал от раны на одну ногу, но был крепкого телосложения, силен, подвижен; лицо его было выразительное, энергичное; глаза приятные, быстрые, проницательные; длинные русые усы, доходившие до груди; характер живой, восприимчивый, вспыльчивый, но добрый, веселый и в высшей степени решительный; сила воли непреклонная и храбрость, не признававшая никаких опасностей. Барон Засс не любил оставаться один, а потому все офицеры, в особенности молодежь, ежедневно у него обедали и проводили остаток дня в веселых, откровенных разговорах. Встречаясь, таким образом, постоянно со своими подчиненными, барон Засс имел возможность ознакомиться с характером, способностями и умом каждого офицера, и безошибочно давал каждому назначение во время экспедиции и набегов. Он знал, кого назначить в цепь, кого послать на рекогносцировку, кого употребить на самую отчаянную атаку и кого оставить в вагенбурге.

Генерал-майор Г. Х. Засс

Вообще, барон Засс был человек очень популярный и большой хлебосол, но не особенный гастроном: обеды у него были всегда простые, однако сытные. Отправляясь в поход, он брал десяток и более верблюдов, навьюченных съестными припасами, потому что в походе у него продовольствовались не только все штабные офицеры, но всякий, кто только не поленился придти в его столовую кибитку или к раскинутому под деревом ковру Между тем, многие, не знавшие близко Засса, считали его человеком жестоким, чуть не варваром, забывая, что он имел дело с полудикими воинственными горцами, которые уважают одну лишь силу храбрость, крутые меры и некоторые принятые у них самих обычаи, немыслимые в европейской войне, как, например, отрубать у убитых неприятелей головы и выставлять на шесты, что делал и барон Засс в первый год прибытия своего на Кубанскую линию, подчиняясь пословице: «с волками жить – по волчьи выть».

Нам сознавался один господин Ф. который был разжалован за дуэль из гражданских чиновников в рядовые, и прислан в отряд к барону Зассу для того, чтобы скорее иметь случай отличиться в военных делах, что, подготовленный слухами о жестокости этого начальника, он приходил в ужас от одной мысли, что попал именно в его руки. Тем не менее, надобно было явиться. К крайнему удивлению, генерал Засс принял г. Ф. очень ласково и добродушно, спросил, где он остановился и, узнав, что вновь прибывший не имеет еще квартиры, предложил переночевать в своем доме. Приняв с признательностью это предложение, но не слишком доверяя доброте барона, Ф. вел себя весьма осторожно весь вечер, пока не разошлись спать. В доме отдельных комнат не было, а потому для Ф. приготовили постель в гостиной, где у каждого окна висели клетки с канарейками. Засс любил птиц и сам занимался ими. Рано утром, на другой день, он, в одних чулках, тихонько вошел в гостиную, чтобы не разбудить гостя, стал переменять в клетке воду и подсыпать корм. Г. Ф. спавший очень чутко, проснулся и видел все это, притворившись спящим и размышляя с самим собою: «Нет, не может быть, чтобы человек, любящий птичек, был варваром». Ознакомясь ближе с бароном Зассом, г. Ф. вполне уверился в этом, и впоследствии откровенно рассказывал о своем предубеждении, основанном на слухах совершенно ложных.

Солдаты и казаки не только любили Засса, но обожали его, несмотря на то, что он беспощадно мучил их большими переходами. Часто приходилось в ночь пройти до 70 верст и более, чтобы успеть придти до рассвета к аулу, на который предполагалось сделать нападение. При ночных движениях, в отряде наблюдалась тишина мертвая: не позволялось ни курить, ни разговаривать громко; артиллерийские орудия и обоз обматывали колеса сеном или травою, но это делалось редко, потому что тяжести возились почти всегда на вьюках. Часто ночью барон Засс со свитою останавливался на каком-нибудь пункте и пропускал мимо себя отряд, любуясь его тишиною и смелостью переправы вброд, в особенности пехоты, через реки Лабу и Белую. При высокой воде, казаки переправляли пехоту, сажая солдата сзади себя на лошадь, с ружьем и мешком сухарей.

Барон Засс, понимая вполне, что быстрота и внезапность нападения на горцев лучшие ручательства за успех при набегах на хищнические аулы, всегда старался брать как можно меньше артиллерии и пехоты, а в тех случаях, когда нужно было сделать особенно-быстрое движение, ограничивался одними линейными и донскими казаками. Нагрянув на рассвете на хищнический аул, когда все жители спали крепким сном, не чуя беды, войска наши начинали рубить и колоть спасавшихся бегством в разные стороны, в леса и балки, горцев, забирая в плен жен и детей их, не успевших скрыться. Затем, захватив скот, оружие и вещи, которые можно было унести или увезти, и зажегши аул со всех сторон, отряд отступал, при сильной перестрелке с очнувшимся неприятелем и сбежавшимися на помощь из соседних аулов горцами.

По окончании дела, люди, накануне бранившие Засса за непомерные изнурительные переходы, называвшие его «хромым бесом», забывали все труды и лишения. Иногда этот самый «хромой бес», хорошо знавший любовь к нему казаков, обращался к ним с вопросом: «Я вас, братцы, кажется, чересчур проморил? Что же делать: вы видите сами, куда проклятый черкес забрался жить!» Люди отвечали: «Нам не привыкать хаживать; с вами мы никогда не чувствуем усталости.»

Линейный казак

Выйдя на открытую местность, отряд останавливался на отдых; раскладывались огни вне выстрела тоже утомленного преследованием неприятеля; казаки и солдаты вынимали котлы и варили кашу получая обильные порции мяса из отбитого скота. На бивуаке, будто в праздник, слышались песни, веселые рассказы, остроты, шутки и прибаутки. Между тем, два-три часа отдыха пролетали; бьют подъем; отряд живо изготовился и начинает отступать. Горцы открывают жаркую перестрелку и преследование, стараясь отмстить за поражение и разрушение аула, отбить пленных и скот, но снова попадаются в ловушку. Барон Засс приказывает сотне казаков залечь в засаде, а сам с отрядом начинает быстро отступать. Горцы, привыкшие думать, что быстрое отступление есть несомненный признак трусости, соединяются в массы и несутся в атаку. Зассу того только и нужно: он быстро поворачивает свой отряд и, в свою очередь, несется в атаку на горцев, которые, после мгновенной схватки, дают тыл и мчатся к лесу, но из лесу выскакивают из засады казаки; тогда горцы, видя безвыходное положение, бросаются врассыпную и уже больше не показываются.

Несмотря на беспрестанные поражения и разорения аулов, горцы любили Засса за его храбрость и верность в данном слове. Они любили его также за словоохотливость, веселость и за шутки с ними. Когда «кунаки» приезжали к нему в гости, он показывал разные фокусы: волшебные зеркала, панораму, электрическую машину, музыкальные табакерки и тому подобное. Между множеством фокусов барон Засс показывал следующий. Почетные гости из непокорных горцев, приезжая к генералу, снимают оружие: шашку и пистолеты кладут в зале на столе, ружья оставляют у своих оруженосцев. Барон Засс поручает молодым офицерам, помощникам его во всем и даже в самых штуках, вынуть незаметно из пистолетов горцев пули и передать ему. По окончании серьезных, деловых разговоров, начинаются угощение, рассказы о молодечестве наездников, о стрельбе и т. п. Вдруг генерал спрашивает: «Для чего вы носите за поясом пистолеты? ведь вы не можете попасть из них в цель на десять шагов». Горцы спешат разуверить генерала, доказывая, что они стреляют из пистолетов так же хорошо, как и из винтовок. Тогда Засс просит кого-нибудь из присутствующих горцев взять пистолет и выстрелить в него, уверяя, что пуля не попадет и не сделает вреда. Понятно, что никто не верит и не решается стрелять; генерал приказывает поставить свою шапку и предлагает стрелять в нее. Один из гостей-горцев берет пистолет и стреляет, но шапка не шевельнулась, а пуля, незаметно брошенная Зассом в момент выстрела, катится к ногам стрелявшего; тот поднимает ее, видит, что пуля его и приходит в ужас… Затем стреляет другой, третий, четвертый и так далее, пока все выстрелят из своих пистолетов так же неудачно, как первый. Не понимая проделки, горцы от недоразумения переходят к страху, а между тем Засс рассказывает анекдоты о сверхъестественной чародейской силе своей. Гости, привыкшие видеть в нем необыкновенного человека, отправляются домой, убедившись окончательно, что он действительно с чертями водится. Все эти, не более как пустые, фокусы для образованного, развитого человека, на полудиких горцев, родившихся и взросших в предрассудках и привыкших всякое непонятное для них явление относить к колдовству или таинственной силе, производили огромное действие; они признавали Засса чародеем и называли его «шайтаном», т. е. чертом.

Однажды генерал Засс, желая вознаградить за услугу одного лазутчика, Момтали, положил 12 червонцев в пакетообразную бумагу, разделенную внутри пополам вклеенной бумажкой, и при многих посторонних горцах позвав Момтали, сказал ему: «Извини, я желал бы наградить тебя золотыми деньгами, да нет их; но я поколдую и поговорю с невидимым чародеем, который все для меня делает и, может быть, из пороха твоего успею сделать золотые.

Картина кн. Г. Гагарина Натухаец из Анапы

Достань свой патрон, насыпь вот в эту бумажку – он показал конверт пустою стороною – немного зерен». Когда порох был насыпан, Засс при всех завернул его тщательно и приказал Момтали, не переводя духу, дуть в бумажку. Горец дунул несколько раз; тогда генерал сказал: «довольно, ты уже перевел дух, успев дунуть двенадцать раз»; затем положил бумажку на стол и, не торопясь, аккуратно развернул ее. В развернутой бумажке блестели новенькие червонцы. Трудно описать до какой степени были удивлены и поражены горцы таким чудом. Они сначала не хотели и боялись дотрагиваться до нечистого золота; но потом каждый брал в руки червонцы, пробовал их ножиком, звонил, положа на ноготь. Все опыты уверили их, что червонцы действительно золотые. Момтали взял монеты, завернул их в лоскуток и уехал домой. Молва об этом быстро разнеслась в горах. Горцы спешили рассказать друг другу, что шайтан Засс из пороху делает золото. Когда узнал о таком чуде темиргоевский князь Шерлетуко, он потребовал к себе Момтали и, выслушав его рассказ, посмотрел червонцы. Убедясь, что они из настоящего золота, нимало не медля, он приехал к генералу Зассу и с первых же слов объявил, зачем приехал: «Я видел сделанное тобою из пороха золото: умоляю тебя, научи меня этому искусству; я не боюсь чертей; за открытие секрета возьми жен, детей и все мое состояние, только, ради аллаха, не откажи». Барон Засс уверил Шерлетуко, что может превращать порох в золотые монеты в известное время года при известной планете, а это время и планета прошли уже. Шерлетуко не забыл сказанного и, спустя ровно год от дня, в который получил червонцы, Момтали приехал опять с тою же просьбою, но и на этот раз Засс отговорился разными загадочными предлогами.

Горцы, как известно, выше всех качеств чтят храбрость и удачи в военных делах. По этому поводу расскажу следующий случай.

Однажды генерал Засс предпринял набег на тамовский аул, который лежал в ущелье Большой Лабы. Время было осеннее. Мы двинулись с отрядом мимо Каладжинской горы и, переправясь ночью через Лабу, должны были обогнуть мирные бесленеевские аулы. Когда стали подниматься на Ахметовскую гору, то убедились, что для артиллерии подъем был труден, а между тем время приближалось к рассвету. Генерал Засс, видя невозможность достигнуть аула до зари со всем отрядом, поручил командиру Кубанского казачьего полка идти с кавалериею на рысях, и приказал, если бы кавалерия опоздала придти к рассвету, во всяком случае, взять тамовский аул и сжечь до основания. Сам же генерал Засс должен был идти вслед с пехотою и обозом. По переходе через гору, казаки пошли на рысях по долине, тянувшейся верст на десять по Лабе, до Тамовского ущелья, где расположен был аул. Когда прошли половину пути, стало рассветать. Проводник сказал: «Смотрите, раздадутся выстрелы караула, и мы будем открыты». Выстрелов, однако, не было; но в правой стороне, на полугоре, близ редкого леса, стояло человек десять верховых. Вдруг один из них отделился и во всю прыть пустился к нам. Заскакав вперед и остановясь, он спросил: «Где Засс»? Ему отвечали, что он остался при пехоте и следует невдалеке. – «Кто же старший»? – «Полковник Р.» – «Я его не знаю», – сказал горец. Разговор происходил на кабардинском наречии через переводчика. Горцу сказали, что бесленеевский пристав тут. «А, это молодой джигит! я его знаю по отзыву бесленеевцев: где он»? Бесленеевским приставом был я. Горец стал со мною говорить по ногайски, спрашивая, куда мы скачем? Я ответил, что идем взять тамовский аул. – «Вы опоздали и не возьмете внезапно, а встретите ружейные выстрелы и найдете только пустые сакли, которые стыдно жечь, жители же и имущество скрыты. Над Зассом будут смеяться за такой набег. Лучше ступайте за мною, я покажу вам кизилбековский аул, и вы его возьмете». Полковник Р. не знал на что решиться. Тогда незнакомец добавил: «Я у вас в руках и бояться измены нечего». Мы поворотили всю кавалерию направо и пошли на гору мелкою рысью.

Незнакомец был весь закутан в башлык и бурку; виднелись только одни быстрые глаза. Он ехал впереди, понукая нас двигаться скорее. Мы перевалили гору, вошли в лес. Проехав еще с версту, таинственный проводник указал нам аул, хлопнул лошадь нагайкой и исчез в лесу.

Мы ринулись на аул с криком «ура!» и, захватив жителей в совершенный расплох, взяли пятнадцать человек в плен, табун лошадей, рогатый скот, овец и всю домашнюю рухлядь, зажгли аул и стали отступать. Из двух сотен спешившихся казаков составилась цепь. Горцы, оправясь от внезапного страха, собрались в массы и начали наседать на казаков, выступавших из пылающего аула. Между нападавшими все мы увидели нашего таинственного проводника, который первый лез на выстрелы и руководил прочими. Когда отряд начал выходить из лесу на чистое место, неприятель с гиком несколько раз бросался в шашки. Цепь остановилась и должна была всеми силами держаться в лесу. Между тем, генерал Засс, двигавшийся в это время с пехотою и артиллериею, услышав частые выстрелы в противоположной от него стороне, взял одну роту и почти бегом пришел на помощь. Чтобы вывести из леса казаков, Засс лично, верхом на лошади, повел к лесу пехотную цепь. Горцы, увидя самого генерала Засса на белой лошади, бросились к опушке и сделали несколько выстрелов залпом. Засс вдруг повернул лошадь и, отъехав несколько шагов, сказал, что он ранен в живот и, кажется, на вылет. Мы бросились к нему, ссадили с лошади и стали снимать ременный пояс; но пряжка была согнута, так что принуждены были обрезать ремень. Расстегнув черкеску и шубку, увидели, что раны не было и только тогда все вздохнули свободнее. Оказалось, что пуля попала прямо в поясную серебряную пряжку, и потом рикошетом в левую руку повыше кисти. Генерал Засс полагал, что он прострелен насквозь, сколько потому, что почувствовал сильный удар в живот, столько и потому, что, когда пощупал левою рукою спину, увидел кисть руки в крови. Убедясь, что рана пустая, барон Засс вынул нож из-под кинжала, сам вырезал пулю и, перевязав рану носовым платком, сел на своего белого коня и поскакал опять в бой.