Электронная библиотека » Георгий Богач » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 17:50


Автор книги: Георгий Богач


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Глава 4
У каждого свои тараканы

Выйдя из дома Антонины, Егор увидел, что путь его машине перекрыла красная «пятерка», стоящая наискосок. Егор стал искать взглядом ее хозяина.

– Вадим Леонидыча, на чью машину вы так зло смотрите, еще долго не будет. Оне зашедцы в бар пивка попить, – сказал худощавый мужчина, возившийся у двадцатилетнего «опеля». – Меня зовут Евгений Голландский, – представился он.

– Очень приятно, а я – Егор Гиря. Где находится бар?

– А вы вот этот дом вокруг обойдите и на бар наткнетесь.

В углу полутемного зала, пропахшего пивом и вяленой рыбой, за отдельным столиком, уставленным множеством кружек, Егор увидел средних лет мужчину с грустными карими глазами, под которыми набрякли бордовые мешки. Его одутловатое лицо с тонкими усиками ловеласа было чуть светлее мешков под глазами. Мужчина уставился в стену неподвижным взглядом и пухлыми пальцами изредка отправлял в рот пригоршню вяленых снетков, жевал и запивал пивом, втягивая кружку одним махом. Егор подошел к столику.

– У каждого свои тараканы, – сказал мужчина.

Егор с интересом прислушался. Мужчина почувствовал взгляд незнакомца и сказал, уже обращаясь к нему:

– У каждого свои заморочки.

– Вы правы, – коротко ответил Егор.

– У каждого свои дела, и ему нет дела до дел других людей.

– Простите, это ваша машина припаркована у дома номер шесть?

– Машина? Какая машина?

– Красная «пятерка».

– Да-да, у меня осталось только это ведро. Сначала у меня была новенькая «ауди», потом «фольксваген», а теперь вот – красное ведро, – одутловатый мужчина горько рассмеялся, а в его глазах задрожали слезы.

– Не могли бы вы немного отогнать свою машину, чтобы освободить проезд для моей? – спросил Егор.

– А вы куда-то торопитесь? Может, попьете со мной пивка?

– Мне некогда. Я ищу филиал какого-то питерского НИИ. То ли ХОР НИИ, то ли ХЛОР НИИ. В четверг мне надо попасть на его открытие. А сегодня я хочу на машине найти этот филиал. Видимо, его недавно построили.

Человек с отечным лицом вдруг протрезвел.

– Этот филиал никто не строил! Его открывают в здании, которое из развалин и руин восстанавливал я и которое у меня бессовестно отобрали! В 1995 году я первым обратил внимание на полуразрушенную городскую баню, построенную вскладчину купцами Сивочко, Белоусовым и Жариковым еще в 1835 году. Я хотел оборудовать там стоматологическую клинику европейского уровня. Должен вам заметить, что я стоматолог и ученик самого Куканова, он, бывало, еще в советские времена говаривал, что стоматология нужна и рабочим, и крестьянам, и коммунистам, и беспартийным, и даже нашим заклятым врагам капиталистам. Я – Вадим Леонидович Недзелюк. У меня лечили и лечат зубы самые уважаемые люди Зимнегорска. Чтобы получить никому не нужные развалины старой бани под жизненно необходимый стоматологический центр, я ходил на прием и к главе администрации Зимнегорского района Епифану Григорьевичу Кондратьеву, и к мэру города Никанору Ефимовичу Грицуку, и к главному архитектору города Галине Егоровне Боровиковой. Два года они этот вопрос мурыжили, рассматривали, уточняли, согласовывали и утрясали. А как-то заведующая зимнегорской поликлиникой, она же жена мэра города Любовь Алексеевна, которая лечила у меня две нижние семерки, намекнула, что вопрос решается намного проще – надо лишь передать ее мужу определенную сумму денег. Чтобы собрать эту сумму, я продал и новую машину, и дом, и драгоценности своей жены Раечки, что достались ей от прабабки графини Грюнвальд-Гонорецкой. Купив развалины бани, я воссоздавал ее старинный облик вот этими руками, – Недзелюк протянул Егору сосискообразные пальцы. – Когда же здание восстало из руин и потянулось к небу белыми колоннами, юрист Валерий Олегович Ефимов, кем-то нанятый за тридцать сребреников, отсудил его у меня в пользу загадочной фирмы ИСИ. Ефимов мотивировал свой иск «недостаточностью подписей и печатей под документами на право владения зданием, имеющим всемирное культурно-историческое значение». При этом он размахивал справкой из Министерства культуры, которую никому не дал прочесть, потому что справка, по его словам, «имеет не только конфиденциальный, но и секретный характер и не подлежит разглашению». Следы загадочной фирмы ИСИ затерялись, но в прошлом году всплыли во время продажи здания питерскому ХЛОР НИИ. Продавалась бывшая баня в десять раз дороже, чем стоила, ясно, что накрученные деньги поделили между собой хозяин фирмы ИСИ и директор ХЛОР НИИ Борис Сергеевич Крыло. Осталось только выяснить, кто хозяин ИСИ. И я выяснил! Мне его слил тот самый продажный адвокатишка Ефимов. Хозяином фирмы ИСИ оказался депутат Зимнегорской думы Иван Терентьевич Сивочко, которому я когда-то лечил кариес левой верхней шестерки. За пятьсот долларов Ефимов раскрыл мне даже смысл названия фирмы. ИСИ – это аббревиатура от слов «Иван СИвочко», – слезы Недзелюка высохли, в глазах появился недобрый блеск. – За год я собрал на Сивочко такой увесистый чемодан компромата, что ему не помогут ни депутатская неприкосновенность, ни деньги. Этот проходимец положил глаз даже на кресло мэра Зимнегорска, но скамья подсудимых подойдет ему гораздо больше.

Егор вежливо улыбнулся, посмотрел на часы и поднялся.

– Рад был с вами познакомиться, но мне пора. Надеюсь, к вечеру вы отгоните свою красную «пятерку» от дома номер шесть.

Когда Егор подошел к старинному каменному зданию бывшей бани, украшенному массивными колоннами, его остановили раздраженные мужские голоса.

– Нет, это вы меня простите, уважаемый Борис Сергеевич! Звание доцента еще не говорит о вашем художественном вкусе. Он у вас на уровне первобытно-общинного строя. Такое впечатление, что, кроме костра в пещере и одетых в шкуры соплеменников, вы в своей жизни ничего не видели.

– К вашему сведению, я бывал в крупнейших научных учреждениях Булони, Лондона, Ниццы, Винницы и даже Мадагаскара. И поверьте мне, их интерьеры не имеют ничего общего с вашим местечковым стилем. Вы профанатор и вымогатель! Своим землякам морочьте головы безвкусными картинками с безграмотными стишками, а меня от такого зрелища увольте! Оно вызывает у меня рвоту и расстройство желудка. И всю эту белиберду вы хотите втюхать за три с половиной миллиона?! И кому? Мне, человеку, жавшему руку самому академику Ячеку?! Это же обдираловка!

– Я наивно предполагал, что вы крупный ученый, и из уважения сделал громадную скидку на работы, в которые вложил не только душу, но и сердце. Истинное искусство стоит намного дороже, вернее, оно бесценно. Вы знаете, к примеру, сколько стоит черный квадрат Малевича?

– Я не собираюсь покупать ни квадраты, ни круги, ни треугольники Малевича. Мне нужен только достойный интерьер филиала моего института! Я приобрел это старинное здание в стиле позднего классицизма, чтобы оборудовать в нем филиал Санкт-Петербургского ХЛОР НИИ. Этот НИИ в двадцатых годах прошлого столетия основал сам Вольдемар Оттович Ячек! До революции ему жали руку Николай II и Столыпин, а после революции эту руку жали Ленин и Луначарский! Владимир Ильич называл Ячека вторым любимцем партии после Бухарина! Когда Ячеку исполнилось девяносто лет, то жать ему руку имел честь и я, ваш покорный слуга. А вам я доверился благодаря рекомендации бывшего владельца этого здания, депутата Зимнегорской думы господина Сивочко. Он сказал, чтобы я ни в коем случае не обращался к художнику Момро, но только к вам. Теперь же я начинаю сомневаться в рекомендациях Ивана Терентьевича.

– Значит, вы хотите заменить мои творения бездарной мазней Володьки Момро! Пожалуйста! Но вас засмеет не только весь Зимнегорск, но и ваши же друзья-ученые.

– Помню, над моей диссертацией тоже смеялись некоторые недоброжелатели! Но директором НИИ все-таки стал я, а не тот, кто смеялся. Они сейчас ловят каждое мое слово и наперебой стараются исполнить любой каприз. Должен заметить, что некоторые эскизы вашего коллеги Момро мне понравились. В них есть и глубина проникновения в суть проблемы, и ширина понимания. Кроме того, он запросил впятеро меньше вас, значит, главное для него искусство, а не деньги. «Корыстной душе не подняться до высот познания из бездны низменных животных инстинктов», – говорил академик Ячек. И он был прав.

– Я творил, не покладая рук, лишая себя и сна, и отдыха! Я засыпал прямо на своих творениях, подобно перелетным птицам, спящим в воздухе и во сне машущим крыльями! – Филь-Баранов смахнул подступившую слезу, открыл кейс и достал бутылку водки. – С вами невозможно разговаривать. Чтобы прийти в себя, мне необходим глоток этого зелья, которое все ругают, но всё же пьют, – он налил полный стакан водки и, от волнения забыв, кто рядом с ним, по привычке протянул собутыльнику.

Крыло тоже по привычке взял, в три глотка осушил стакан и закашлялся. Анатолий Ильич протянул ему корку черного хлеба – занюхать. Борис Сергеевич понюхал корку, потом съел и открыл было рот, чтобы продолжить спор, но, осознав, что взял хлеб из рук своего недруга, вздохнул и присел на нагретый солнцем камень. Филь-Баранов раздраженно выдернул из руки Крыло стакан, снова наполнил до краев, выпил, прочувствованно выдохнул и закрыл глаза.

– Напрасно вы со мной так грубо разговариваете, – наконец сказал он. – Душа художника ранима, как душа ребенка.

– Мы, люди науки, имеем не менее ранимые души, но жизнь приучила нас стойко переносить обиды, ибо зачастую нас способны оценить не современники, но лишь потомки. Мы творим для будущего, иногда – для очень далекого будущего.

Филь-Баранов молча налил полстакана и протянул доценту.

– Мне больно вовсе не от вашей критики, я к критике привык, ибо непонимание окружает истинного художника. Мне больно от сравнения с таким ничтожеством, как Момро.

Доцент выпил, по-солдатски занюхал водку рукавом и, подняв голову, задумчиво посмотрел на здание бани. При этом крупный нос доцента органично вписался в конфигурацию строения и как бы стал его неотъемлемой частью.

– Да-а-а… Нелегко творческим людям понять друг друга, ибо взгляды их нередко устремлены в противоположные стороны.

– Ой как нелегко, – согласился Филь-Баранов, выпил свои полстакана и с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. – У каждого свои взгляды, своя система ценностей, свои мерила жизни и творчества. Но когда истинные творцы ссорятся, такие бездари, как Момро, радуются, – Анатолий Ильич поднял голову, рассматривая баню. При этом его тяжелый подбородок органично вписался в конфигурацию архитектурных деталей бани, став их неотъемлемой частью. – Возможно в своей критике вы, уважаемый доцент, и правы. Хорошо, я переделаю интерьер филиала. Я в рубище пойду по Зимнегорску, буду просить подаяния, но все силы вложу в этот интерьер, и он будет не хуже, чем в Виннице, а возможно, и на Мадагаскаре.

– Не надо! – громко сказал доцент, – Это я недооценил ваш талант, ибо большое видится на расстоянии. Эйфеля тоже ругали за его башню, а потом она стала символом не только Парижа, но и всей Франции! Я убежден, что оформленный вами филиал моего НИИ со временем будет олицетворять не только Зимнегорск, но и весь Северо-Запад, – доцент инстинктивно потянулся к бутылке, но, увидев, что та пуста, разочарованно вздохнул.

Перехватив взгляд ученого мужа, Филь-Баранов вдруг засобирался.

– Я сбегаю. Тут недалеко.

– Я вас обидел, мне и бежать за бутылкой. Ибо негоже попрекать художника политыми потом копейками, которые он зарабатывает на кусок черствого хлеба.

И доцент Крыло потрусил к ближайшему магазину. Художник Филь-Баранов с пониманием смотрел вслед.

Наблюдающий эту сцену Егор хотел было подойти к Филь-Баранову, но решил не мешать продолжению доверительной беседы между наукой и искусством.

Глава 5
Открытие филиала ХЛОР НИИ

Выложенные кирпичами слова «Зимнегорския бани. 1835 годъ.» на фасаде здания с тяжелыми, как слоновьи ноги, колоннами сменила лоснящаяся обожженной керамикой надпись: «Санкт-Петербургский ХЛОР НИИ имени академика В. О. Ячека. Зимнегорский филиал». Под ней двустишье Филь-Баранова гласило:

 
Любой, вошедший в сей дворец,
Здесь не прислужник, но творец!
 

За три часа до официального открытия филиала ХЛОР НИИ в охраняемое здание каким-то образом сумел просочиться художник Владимир Момро, не оставив следов ни на окнах, ни на дверях.

Он привидением бродил по помещениям, освещенным ущербной луной и тусклыми лампочками сигнализации. Запавшие глаза на мертвенно-бледном лице Момро зловеще сверкали, штаны удерживались на тощем теле подтяжками, впивающимися в костлявые плечи. Руки с растопыренными пальцами болтались, как плети.

В холле Момро наткнулся на портреты великих ученых от Аристотеля и Сократа до академика Ячека и доцента Бориса Сергеевича Крыло, тщательно выписанные рукой Анатолия Ильича Филь-Баранова. Сразу бросалось в глаза, что ни у одного из корифеев науки прошлого, ни у современных ученых не было носа значительнее и крупнее, чем у доцента. Нос Бориса Сергеевича убедительнее любых диаграмм и графиков символизировал рост человеческих познаний от древности до нынешних времен.

Коридор бывшей бани, превращенный рекламным дизайнером Филь-Барановым в галерею афоризмов, был исписан высказываниями Б. С. Крыло под заглавием: «Заметки Бориса Сергеевича Крыло, сделанные им по разным поводам и в разное время».

«Молодой ученый! Не торопись с выводами. Семь раз отмерь, один раз отрежь, отмерь отрезанное, покажи его учителю и лишь потом делай выводы». Б. Крыло.

«Не научное звание красит ученого, а ученый – звание. Ученый может обойтись без звания, а звание без ученого мертво». Б. Крыло.

«Не люби себя в науке, а науку в себе!» Б. Крыло.

«Человечество движется вперед ногами ученых! Не хромайте!» Б. Крыло.

«Ложные авторитеты – это колдобины на пути науки, ибо на них спотыкаются и в них же падают. Обходя колдобины, не спотыкайся на ровном месте!» Б. Крыло.

«История впрягла ученых в колесницу прогресса, которая тащит за собой человечество». Б. Крыло.

– Этот доцент Крыло такой же неуч, как и Филь-Баранов, – констатировал Момро.

Тяжело дыша, Момро поднимался по мраморным ступеням на второй этаж. Стены вдоль лестницы были покрыты изображениями, смутно напоминающими наскальные рисунки.

На первом могучий детина в холщовой рубахе, подпоясанный шнурком с кистями, налегал на плуг, который тащила лошадь-тяжеловоз. Под изображением петляла вязь:

 
Нет, не зря мозолим руки
Плугом изысканий.
Прогрызем гранит науки
Мы клыками знаний!
 

– Только не сломай зубы и не попади к стоматологу, – тихо посоветовал Момро.

Далее мускулистый юноша в греческой тунике и с волнистыми волосами, прижатыми алой лентой ко лбу, жадно пил из кубка, какие можно увидеть на полках ветеранов спорта с надписью: «За первое место в лыжной гонке 1975 года на первенство общества «Труд». Юношу вдохновляло двустишие Филь-Баранова:

 
Старайся, ученый! Без лени и скуки
До дна осуши ты кубок науки!
 

– Хорошо пошла! – загробным голосом сказал Момро и ядовито улыбнулся.

Чуть выше по лестнице на стене бежал паровоз, окутанный паром. Из окна выглядывало закопченное лицо машиниста, напряженно всматривающегося вдаль из-под мозолистой ладони. Сбоку на паровозе было написано:

 
С рельс не сойдет науки поезд,
Ведь главное не цель, а поиск!
 

– У Филь-Баранова начались глюки! – констатировал Момро.

Момро не без тайной зависти и злорадства еще полюбовался бы работами своего заклятого врага, но звезды на небе начали таять, сквозь окна в филиал НИИ вползало раннее утро. Где-то прокукарекал петух, и послышались хрипловатые спросонья голоса.

Момро развернулся и стал спускаться. Внизу он едва не столкнулся с человеком, обремененным тяжелым подбородком.

– Конъюнктурщик и халтурщик! – голос Момро звучал слабо, как затихающее лесное эхо.

– Бездарь и неумеха! – ответил Филь-Баранов, его голос был сиплым после вечернего возлияния.

– Алкаш! – отрезал Момро.

– Язвенник! – парировал Филь-Баранов. – Пока толстый иссохнет, худой издохнет.

– Пока алкаш протрезвеет, трезвый поумнеет, – ядовито произнес Момро.

– Пустая голова никогда не поумнеет, а талант не пропьешь.

– Талант не пропьешь, потому что его нет! Ремесленник!

– Маляр!

Момро поднял костлявую ногу, чтобы пнуть Филь-Баранова, но зацепился за собственные штаны, висящие мешком, и упал на костлявый зад, ударившись о мрамор ступеньки, продолжая ехидно улыбаться врагу-антиподу. Анатолий Ильич поднял руку, чтобы наконец врезать по ненавистному лицу, но, увидев входящих в холл людей, поднял вторую руку и захлопал, как бы приветствуя аплодисментами их появление.

Публика тоже зааплодировала, а доцент Крыло, стоящий у стены, принялся раскланиваться, приняв аплодисменты на свой счет. Нос доцента напоминал флюгер.

Из толпы вышел молодой черноусый человек и побежал к Филь-Баранову.

– Я тот самый филолог Гиря, что звонил вам по телефону. Мы договаривались о встрече. Вы еще обещали прихватить с собой сборник стихов зимнегорских поэтов.

– Сейчас не место и не время обсуждать стихи. Сейчас народ встречается с директором этого института – самим доцентом Крыло, ученым, перевернувшим в нашем сознании представления о мире и месте человека в нем. Это он сказал: «Мы не знаем, что больше – мир вокруг нас или мир внутри нас» и «Мы не знаем, что труднее разгадать – загадку мирозданья или загадку нашего представления о нем». Он также отметил, что в любой умной речи таится глупость, а в глупых словах спрятаны перлы мудрости.

– Такие вещи, как правило, говорят с большого бодуна. Один мой знакомый математик разгадывал квадратуру круга и в конце концов с бодуна все-таки решил задачу, аккуратно записал выкладки с чертежами и понес академику Валунцу. Но по дороге так напился, что потерял решение в кустах, где заблудился, и до сих пор пытается восстановить его по памяти. У него ничего не получается, и от этого он пьет еще сильнее. Я всегда считал, что слишком умным людям тяжело жить на свете, не то что нам с вами, не правда ли? Надо быть попроще и поскромнее. Если не ты сделаешь открытие, его обязательно сделает кто-нибудь другой, так что нечего из-за этого переживать и портить себе здоровье. Пусть его портят другие! В конце концов, человечество рано или поздно разгадает любую научную тайну, а кто именно это сделает, не имеет никакого значения.

– Не понимаю, о чем вы говорите, но вы мешаете проведению серьезного мероприятия – открытию филиала НИИ. Прошу вас покинуть сей храм науки.

– Так где же мы с вами сможем встретиться, чтобы поговорить о стихах?

– Даже не знаю. Времени нет. Возможно, завтра-послезавтра я буду у своего друга Нестора Николаевича Мохового. Вот его визитка. Там телефоны и адрес.

Когда Егор Гиря выходил из здания филиала НИИ, вдогонку ему неслись слова доцента, державшего речь перед публикой:

«Мы восстановили этот храм науки из развалин и руин, подобно птице сфинкс, восстающей из пепла после сожжения. Мы возродим былую славу науки и будем двигать ее до тех пор, пока…»

Глава 6
Самобытный историк

Нестор Николаевич Моховой сменил опустевший стержень в шариковой ручке и продолжил писать.

«…Каждый человек имеет биографию, а каждый город – историю. История города – это спрессованные биографии поколений его жителей, это квинтэссенция бытия, в которой растворилось прошлое и настоящее и в которой, как в воде, отражается будущее», – написал он и задумался, покусывая кончик шариковой ручки.

«Неплохо, – умиленно подумал он. – Совсем неплохо. Понятно и талантливо. Себе-то могу признаться, что написано талантливо. И до меня писали, что, мол, каждый человек – творец истории. Но как писали? Писали высокомерно, словно бросая простому человеку объедки с барского стола. Так бросают кости собакам. Так кокетничают продажные шлюхи, а не историки. Я первым волью в реку истории России ручейки жизни зимнегорцев и окрашу эту реку их переживаниями и стремлениями, – Нестор Николаевич смахнул подступившую слезу. – Именно ими, этими звонкими ручейками, а не заплесневелыми рассуждениями профессоров и доцентов, пишущих никому не нужные диссертации, живет река. Река истории Зимнегорска пополнит океан истории человечества».

От избытка чувств Нестору Николаевичу захотелось выпить. Но вот уже три месяца, как он не брал в рот даже пива.

Опустив лоб на ладонь, он задумался.

– Надо найти свой метод познания истории, свой угол зрения на прошлое, настоящее и будущее, под которым видно все, как под микроскопом. Надо уметь просто и достоверно толковать исторические факты, находить их. Но не будешь же следить за действиями каждого человека и записывать в блокнот! На это не хватит ни времени, ни сил. Да и не каждый человек захочет, чтобы за ним следили. Значит, надо предугадать его действия и его жизнь! Но далеко не все люди достойны войти в историю. Например, этот пьяница и бабник Ловцов! Даже упоминание о нем испоганит анналы истории, и их придется проветривать и опрыскивать дезодорантом, как опрыскивают туалет. Забудем о ничтожествах и начнем беспристрастно анализировать подходы к изучению истории как науки, без всякого субъективизма и волюнтаризма. Что является результатом жизни человека? То, что он сделал. Один строит дома, другой лечит людей, третий выращивает хлеб. Дело – это след, который человек оставляет на земле и который является частичкой истории. Надо найти индикатор, лакмусовую бумажку, отпечаток, матрицу, найти то, что отражает вклад каждого человека в историю, и суммировать его. Тут нужен индивидуальный коэффициент вклада человека в историю, чтобы сравнить каждого с каждым. Некий аршин, которым можно было бы измерить всех. А для этого надо глубоко смотреть и ясно видеть не только прошлое с настоящим, но и будущее. Нужен неординарный подход. Это тебе не раскапывать черепки или листать пыльные книги в архивах. Черепки и книги никуда не исчезнут. А вот момент истории исчезает, как эхо, как дым, как запах, все меняется на глазах, и нельзя упускать ничего из происходящего. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – сказал Гете. Это он, конечно, не совсем грамотно выразился, но, надо признать, эффектно. История – это не черепки и истлевшие кости, это живая кровь! Пульсирующая, клокочущая и пенящаяся. Но не все люди двигают историю вперед. Некоторые ее тормозят, а иные и вообще тянут назад! Тот же бабник Ловцов, например. И чем меньше людей города Зимнегорска являются творцами истории, тем меньший коэффициент участия в историческом процессе у среднего жителя. Ясно и понятно! Недаром говорят, что все гениальное – просто. О гениальности говорить рановато, но что скажут некоторые так называемые «историки» после выхода моей книги в свет? А? Как запляшут все эти копатели черепков, искатели берестяных грамот и «окаменевшего говна», как писал Маяковский? Что они запоют, прочитав мою монографию по истории Зимнегорска, подкрепленную прогнозами на будущее? Предсказания оставим фокусникам, а вот прогнозы и предвидение – это удел истинных историков. Но где же найти аршин, общий для всех? Что уравнивает всех пред ликом беспристрастной Истории? Что? – Нестор Николаевич встал из-за стола и подошел к окну. Мимо пятиэтажного дома, где жил Нестор Николаевич, проносились машины. Грузовики, «жигули», новые и подержанные иномарки, автобусы. Они ехали как бы ниоткуда в никуда. Но по внешнему виду машин можно было предположить, кто в них едет. Вот, например, этот ухоженный «лексус» с серебристыми дисками в колесах точно принадлежит человеку состоятельному, а за рулем вот этого забрызганного грязью блекло-голубого «жигуленка» наверняка сидит неудачник. В дребезжащем автобусе люди едут в соседний поселок на работу, потому, что у них нет собственных машин. Что-то за всем этим кроется! Но что? И тут Нестора Николаевича осенило. В его голове стал смутно очерчиваться новый метод изучения истории. Метод революционный. Как и все новое, он, конечно же, вызовет неприязнь, неприятие, критику, отторжение и нападки так называемых ученых. Они, как щитом, прикрываясь заплесневевшими, проржавевшими и прогнившими диссертациями, пойдут на него гурьбой, ибо все новое им – как быку красная тряпка. Но он не сдастся, он выстоит, как выстояли Галилей, Бруно и сосед по дому герой социалистического труда Матвей Горобец. Нестор Николаевич подошел к полкам с книгами, любовно провел пальцами по шершавым переплетам. Но переплеты молчали. Листать книги он не стал. Исторические методы, использованные при написании этих книг, ему не подходили. Методы давно и безвозвратно устарели, пережили себя. Он должен изучать и прогнозировать историю собственным методом. И, как все гениальное, этот метод родился из безграмотности, тупости и отсталости. Родился в творческих муках.

Бег революционных мыслей Нестора Николаевича прервал звонок в дверь.

«Нет, сегодня мне не дадут сосредоточиться! Вчера донимал Ловцов, который увел-таки у меня Машеньку. Будет ли она счастлива с этим безграмотным шоферюгой на его изгаженном клопами диванчике с вылезшими пружинами? Вот в чем вопрос. И сегодня опять кто-то приперся. И это в восемь часов утра! Кого принесла нелегкая?» Нестор Николаевич пошел открывать дверь.

На пороге стоял Толик Филь-Баранов, художник и старинный друг Нестора Николаевича. Во всколоченных волосах Толяна застряли сухие травинки, взгляд мутно-красных глаз был неподвижен.

– Мы с тобой договаривались встретиться вечером, а я пришел утром. Хорошо, Нестор, что застал тебя дома. Больше мне не с кем поговорить. Ты же знаешь, что душа художника, как душа младенца, нежная и легкоранимая. И когда в нее лезут грязными лапами, обросшими волосами и с когтями, душа начинает корчиться и стонать от боли!

– Заходи, Толик, – пригласил Нестор Николаевич и глубоко вздохнул.

А вздохнул Нестор Николаевич потому, что приход Толика означал выпивку, переходящую в пьянку. И чем глубже была ранена душа Анатолия, тем больше водки требовалось для рубцевания. Приход Толика означал также, что денег у того нет, потому что накануне он просадил всё до копейки, и душа жаждет опохмела.

Толик снял туфли и бросил на них куртку. Несмотря на сухую погоду, туфли были в грязи, значит, вчера он изрядно выпил и забрел на какую-то помойку.

– Надень тапочки, Толик, – предложил Нестор Николаевич.

– Ничего, невелика я птица, и в носках похожу. Представляешь, Нестор, эта столичная певичка, которая заказала мне свой портрет метр на восемьдесят, не смогла за него заплатить. Мол, все деньги ушли на клип по первому каналу телевидения. Но портрет все-таки забрала, а заплатит якобы после чеса по Дальнему Востоку. Она даже на бензин у меня одолжила пятьсот рублей. А небритый хмырь, что с ней приехал, сожрал все, что было в холодильнике. Тайка опомниться не успела, как все съестное исчезло в его ненасытной утробе, как в пропасти. И Таисия сказала, чтобы я впредь кормился у собутыльников, так же как они у меня – до сего дня. Талантливейших людей, гордость Зимнегорска, назвала собутыльниками! Ты, например, уже не историк – надежда России, а собутыльник. И эта женщина, которую я подобрал на панели, извлек из, так сказать, грязи, посмела назвать меня мазилой. Она забыла, какие люди заказывали мне портреты! Депутат Быковского сельсовета Михаил Шутик сказал, что мои полотна сравнимы с картинами Босха! Приюти меня у себя, друг, ибо мне некуда больше идти. Я одинок, нищ, брошен и никому не нужен! Даже на бутылку пива денег нет. Не найдется ли у тебя глотка утолить жажду души и забыться? – Филь-Баранов уныло опустил массивный подбородок на узкую грудь.

– Толик, я работаю над монографией, и мне не до выпивок. Кроме того, Машенька опять ушла к Ловцову. Больше я ее к себе не пущу, раз сменила ученого на безграмотного шоферюгу, матерщинника и крамольника. Вечером позвоню Валентине, выпрошу прощение, приползу на коленях и проведу с ней остаток своих дней. Я посвящу себя науке, буду жить простой жизнью. Чай, щи, гречневая каша, и больше ничего. По праздникам – молоко с булочкой, но без изюма.

– А ты не хочешь почитать другу выдержки из монографии? Ведь я не раз давал тебе дельные советы! – Анатолий Ильич дыхнул перегаром. – Кстати, ты не только талантливый историк, но и замечательный винокур. Я угостил твоим самогоном московского хмыря, так он чуть не обалдел! Где, говорит, вы достали такой прекрасный шотландский виски? Налей мне, Нестор, своего напитка, ибо он сделан талантливым человеком. А талантливый человек талантлив во всем, за что бы ни брался. Ты цены себе не знаешь!

Нестор Николаевич вздохнул и пошел на кухню. Там в нише, где проходят водопроводные и фановые трубы, в дубовом бочонке набирал силу самогон. Самогонный аппарат остался у него с конца восьмидесятых годов, когда водку продавали по талонам и ее катастрофически не хватало. Он подставил глиняный кувшин и отвернул кран. В кувшин, журча, полилась жидкость, пахнущая спиртом и сивухой.

Толик сидел за столом и с притворным интересом читал бумаги, исписанные Нестором Николаевичем.

– Глубоко ты, Нестор, проник в тему, глубоко. Не понимаю только, почему не набираешь текст на компьютере. Так же намного проще. Не надо ни черкать, ни переписывать. Можно просто менять текст.

Слова друга задели Нестора Николаевича за живое.

– Ты не прав, Толик. Все великие историки писали пером или ручкой. И исправлять слова надо, перечеркивая их, а не заменяя. Перечеркнутые слова можно опять прочитать и, если нужно, вернуть в текст.

– Тебе видней. Ты пишешь слова, а я картины. Но мы оба пишем, и оба талантливы.

– Я принес тебе домашней водки, – Нестор поставил перед Толиком кувшин.

– Мне? А почему не нам? Не хочешь выпить со своим другом? Или считаешь, что пить со мной западло?

– Толик, ты же знаешь, я в глухой завязке. Стоит развязаться, и я опять потеряю месяц-другой впустую, начну выпивать даже с этим ничтожеством – соседом Ловцовым под закуску, которую будет готовить Машенька. Мое сердце больше такого не выдержит!

– Нехорошо получается, Нестор, нехорошо! Тебе, значит, пить нельзя, а твоему другу можно. Кстати, с похмелья я лучше пишу. Такие образы получаются, что Босх отдыхает! Все подкорка наружу выворачивается.

– Ладно, Толик, выпью одну, но не больше, – Нестор Николаевич достал из старого буфета с выбитым стеклом две рюмки. Буфет купил по случаю у соседки снизу. Он любил покупать старые вещи как символы времени, а следовательно – истории.

– А закусить не найдется? Раз Тайка посоветовала, чтобы меня кормили собутыльники, так покорми! Ге-ге-ге!

Нестор Николаевич понял, что сегодня вряд ли напишет хоть строчку, и покорно отправился на кухню. Там он нашел в холодильнике кусок отварного мяса, оставшегося от супа, и немного квашеной капусты в литровой банке.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации