Текст книги "Проглоченные миллионы (сборник)"

Нестор выпил с Анатолием рюмку и был искренне уверен, что сегодня больше пить не будет. Но вторая рюмка пошла так легко, что казалось, будто ее вовсе и не было. Между прочим. Без всяких последствий. Релаксация. – Третья рюмка прошла незаметно, как тучка на небе.

– Ты, Толик, пойми. Мне пить нельзя. Я создал новое направление в истории.

– Какое? – трезвым голосом спросил Филь-Баранов. Его самогон пока не брал.

Выпивка после длительного воздержания вызвала в Несторе Николаевиче приступ красноречия.

– Автомобильное.

– Не понял.

– Автомобиль отражает жизнь человека, как зеркало – лицо. Посмотри на автомобиль, и ты поймешь, что такое его хозяин. Эти, с позволения сказать, историки судят об эпохе по найденным черепкам, берестяным грамотам и прочей ерунде. Хотя, быть может, они в чем-то правы. Ведь в те времена не было автомобилей. А сейчас-то они есть! Понимаешь?

– Не понимаю, к чему это ты.

Нестор молча разлил самогон и одним махом выпил свою рюмку.

– У тебя есть фотоаппарат?

– Есть. У настоящего художника всегда несколько фотоаппаратов. Но при чем здесь фотоаппарат?

– Что ты делаешь со своим фотоаппаратом?

– Фотографирую. Но зачем тебе…

– Стоп! Отвечать на вопросы! Самому вопросов не задавать! Что ты фотографируешь?

– Природу. Таисию. Детей. Животных. Да мало ли что!

– Ты фотографируешь всякую ерунду, а я буду писать фотоаппаратом новейшую историю.

– Историю пишут ручкой.

– Ма-а-алчать! Я буду писать фотоаппаратом. Там, где въезд и выезд из города, мы устроим фотозасаду, нет, две фотозасады, чтобы ничего не упустить, Мы с тобой по очереди будем дежурить и фотографировать все въезжающие и выезжающие машины.

– Зачем?!

– Для определения количества въезжающих и выезжающих машин в зависимости от времени суток, месяца, дня недели и времени года. Потом высчитаем достоверные коэффициенты прибытия и отбытия, коэффициенты местных машин и машин из других регионов. Составим график посещаемости Зимнегорского района машинами из других регионов и каждого региона в отдельности, потом…

– Но зачем тебе вся эта галиматья?!

– Пойми, Толик, все дело в коэффициентах. Современная наука, статистика, политика и экономика строятся исключительно на коэффициентах. Без коэффициентов ни один уважающий себя ученый с тобой даже разговаривать не будет. Коэффициенты должны быть достоверные, истинные и реальные. Это как отпечатки пальцев, группа крови или тканевая совместимость. Для получения таких коэффициентов нам надо точно знать площадь Зимнегоского района, количество жителей и их распределение по возрастным, половым и профессиональным группам. Умножаем, например, количество жителей улицы на нужный коэффициент и получаем нужные сведения. Возможно, мы будем работать на грани государственной тайны и нас заставят пройти обследование на детекторе лжи. Возможны допросы с применением дополнительных средств, – Нестор снизил голос до шепота. – Но ради науки я готов на всё. А ты?

– Я тоже. Нестор, налей-ка нам еще по рюмке твоего прекрасного самогона. Что-то сегодня до меня плохо доходят твои аргументы.

Нестор Николаевич вновь наполнил рюмки и чокнулся с Филь-Барановым.

– Ты, Толик, слушай внимательно и попытайся понять открытое мною направление в исторической науке. В истории важно не только знать прошлое и настоящее, но и предвидеть будущее. Возьми хотя бы тех же Нострадамуса и Вангу. Они предсказывали будущее. Как они его предсказывали, промолчим. Но даже их слабые дилетантские попытки принесли славу. Работали они бессистемно, мало что понимая, но зная слабое место истории. А слабое место – это отсутствие достоверного предвидения, предсказаний и прогнозов. Почему? Из-за отсутствия надежных коэффициентов, являющихся ключами к воротам в будущее. Понимаешь? Но это пустующее место мы заполним строго научными вычислениями. Мы гармонию проверим алгеброй, как сказал…

– Нестор, плесни-ка мне еще немного твоего напитка.

Они выпили еще по рюмке.

– Толик, поможешь воплотить мой метод в жизнь?

– Да, Нестор, да. Всегда готовь помочь другу. Что я должен делать?

– Как что?! Фотографировать. Ты что, не понял? Мы подвергнем полученные фотографии статистическому анализу и определим коэффициенты истины для всех проезжающих машин. Эти коэффициенты – ключи к будущему, к победе исторической науки над темнотой, мракобесием и невежеством. Мы подключим к вычислению коэффициентов компьютерного программиста. Он составит программу исследования населения при помощи моих… нет, наших коэффициентов. Вслушайся, как звучит: «Исторические коэффициенты Мохового – Филь-Баранова».

– А почему свою фамилию ты поставил первой?

– Я поставил ее в алфавитном порядке.

– Но у многих нет автомобилей.

– В том-то и дело! У них будет особый коэффициент. Безавтомобильный. Но тебе этого не понять. Ты художник, а не ученый.

– Ты хочешь сказать, что художник глупее ученого?

– Неправда. Просто художники и ученые думают разными полушариями мозга: те – левым полушарием, а эти – правым. Понимаешь? Я сказал то, что сказал. Каждый должен заниматься своим делом. Ты делаешь художественные фотографии, а я их научно обрабатываю.

– А какое полушарие умнее?

– Оба полушария умны, но каждое по-своему.

– Нестор, ты знаешь, что твои статьи на исторические темы всегда вызывали мое уважение. Даже Тайка их с интересом читала. Но сейчас ты, по-моему, перегнул палку. Как бы это сказать… может, ты поторопился с автомобилями? Может, стоит фотографировать не их, а, скажем, дома? Чем домовые коэффициенты хуже машинных?

– Толик, ты мне в душу не плюй! Машины – дело динамичное и отражающее меняющуюся действительность, дома меняются медленней, чем автомобили. Понимаешь?

– Кажется, начинаю понимать.

Они допили кувшин, и Толик остался ночевать у своего закадычного друга.

На следующий день Нестор Николаевич и Анатолий Ильич опохмелялись пивком и отъедались кислыми щами, которые им принесла Машенька. Друзья готовились к первому исследованию новейшей истории Зимнегорска.

Отхлебнув из бутылки пива, Анатолий посмотрел на книжную полку своего друга.

– Смотрю, у тебя тоже есть сборник «С высот былинных Зимнегорска». Я такой же с собой захватил, даже не помню зачем. Кажется, кто-то меня об этом просил.

– Я был на презентации и с тобой поздоровался, но ты не ответил, потому что любезничал с этой дважды разведенной библиотекаршей.

– Тебе нравятся стихи в сборнике?

– Не все. Открою тебе тайну. Под псевдонимом Нестор Летописец я напечатал там отрывок из своей поэмы «Ухабы истории». Всю поэму печатать не стали, мол, она заняла бы половину книги. Ты читал этот отрывок?

– Конечно! – соврал Филь-Баранов.

– Ну и как?

– В своих стихах ты отражаешь, как в зеркале, прошлое, настоящее и будущее человечества. И трудно сказать, кого в тебе больше – поэта или историка. Ты – исторический поэт, ты же – поэтический историк. Ты – поэт истории и историк поэзии. Принеси еще кувшинчик твоего изумительного напитка, производство которого восходит к историческим корням всех напитков мира. Ты разгадал древнейший секрет винокурения, ибо ты – талант.

– Нет, нет и еще раз нет! – вдруг заупрямился Нестор. В него внезапно вселился дух трезвости. Этот дух был с похмелья и потому упрям. – Я не позволю, чтобы мой друг – талантливый художник – спивался! Пусть лучше сопьюсь я, пусть я, а не ты, буду валяться под забором! Ты нужен людям, ты и твои талантливые полотна. Я не налью тебе больше ни капли! С этого момента ты станешь абсолютным трезвенником, – Нестор хотел добавить еще несколько убедительных фраз, но, положив лоб на локоть, уснул прямо за столом.

Поняв, что Нестора не добудиться, Анатолий в поисках выпивки вышел на улицу, захлопнув входную дверь. В руке он держал кумачовую книгу. Навстречу шел Егор Гиря. Увидев кумачовую книгу, Егор остановился…

…Нестор Николаевич открыл глаза: в дверь непрерывно звонили.

Он поднялся и пошел в прихожую.

На пороге стоял друг Толик с черноусым молодым человеком.

– Знакомься, Нестор, это Егор Петрович, литературовед из Питера.

– По какому поводу? – не понимая, что происходит, спросил Нестор Николаевич заплетающимся языком.

– По поводу вашей замечательной поэмы, отрывок из которой напечатан в сборнике стихов «С высот былинных Зимнегорска».

– Да? – удивился Нестор, – Напечатали? Когда?

– Почту за честь выпить с настоящим поэтом. Разве сейчас встретишь поэта? Одни рифмоплеты и рэперы. Куда подевалась рифма, где ритм? Где ямб, где хорей, где брахиколон? Современные неучи не отличат логаэд от дохмия, а анапест от амфибрахия, не говоря уже о дактиле и гекзаметре.

– Но мы с Толиком уже не пьем. Завязали, – невпопад ответил Нестор Николаевич.

– Об этом я уже наслышан от Анатолия Ильича. Но я-то пью! – молодой человек достал из внутренних карманов своей куртки две бутылки водки по 750.

– У тебя закусон найдется? – спросил Филь-Баранов.

Нестор Николаевич принес из кухни кусок сала, который прислал двоюродный брат «с Полтавщины», нож и полбуханки хлеба. Он достал из буфета старинную разделочную доску, расписанную синими и красными цветочками, нарезал на ней сало с хлебом, сделал бутерброды.

– Предлагаю выпить за тех, кто остался верен истинной поэзии, а не заменил ее суррогатом, – сказал Егор, разливая водку.

Когда все выпили, Егор подошел к книжной полке, взял сборник стихов в кумачовой обложке, ощупал корешок и разочарованно протянул книгу Нестору Николаевичу.

– Прочтите, пожалуйста, несколько четверостиший из вашей поэмы. Когда читает автор, пьется намного лучше.

После того как выпили еще, Егор вдруг вспомнил:

– Мне же срочно надо к одному человеку. Он меня ждет. Я ненадолго.

Егор выходил из квартиры, а вдогонку неслись стихи, в слезах озарения декламируемые Нестором Николаевичем:

 
Среди изменчивой природы
Бурлили войнами народы
И леденели полюса.
Пылали степи и леса,
Ломались льды на буйных реках
И все смешалось в человеке…
 

Ученый и художник так и не дождались Егора и водку допили без него.

А Егор Гиря уже стучался в другую дверь, где его ждала очередная кумачовая книга.

Глава 7
Homo sapiens. Мужская особь

Если бы инопланетяне попросили показать им представителя фауны из вида, господствующего на планете Земля, – человека разумного (по латыни – homo sapiens), то выбор, безусловно, пал бы на Валентина Анатольевича Литвинкова. И вовсе не потому, что он был умнее, красивее или сильнее других, а потому, что не выделялся из общей массы, был таким, как все. Он умел и имел ровно столько, сколько в среднем человеку надо. Не больше и не меньше.

Рост, вес, телосложение и внешность Валентина Анатольевича были добротно средними. Он ел, пил, курил, любил, читал, спал и ходил ровно столько, сколько в среднем человек может это делать без ущерба для здоровья. И достиг такой оптимальной жизнедеятельности не какими-то там особыми тренировками, упражнениями или спецподготовкой, а потому, что чувствовал норму, как чувствуют, впору ли ботинки. Он все делал правильно, вовремя и основательно. Не спешил и не опаздывал, не бездельничал и не переутомлялся, не объедался и не голодал. Он был человеком трезвым, но мог выпить пару стопок водки, после чего крепко и спокойно спал, ибо его не мучила понапрасну совесть.

Именно такие люди, как Валентин Анатольевич, цементируют общество в тот монолит, который ломом не разворотишь. А разрушают этот монолит люди с отклонениями от нормы в ту или иную сторону – гении, олигархи, чемпионы, слабоумные и слабосильные.

Один дотошный ученый потратил всю свою жизнь на то, чтобы выяснить, сколько же белков, жиров, углеводов, витаминов и солей надо съедать среднему человеку в день, чтобы нормально жить. Этому ученому можно было бы сказать: «Не тратьте понапрасну время, деньги и здоровье на опыты, испытания, подсчеты и расчеты. Смотрите, что, сколько и когда ест господин Литвинков. Запишите эти сведения в тетрадь, а еще лучше – занесите в компьютер, слейте в Интернет, и вы прославитесь, сделав научное открытие. Вы станете лауреатом Нобелевской премии и действительным членом всех академий наук просто так, на халяву!»

На работе Валентин Анатольевич был незаметен, но незаменим, ибо являлся тем краеугольным камнем, который нельзя убрать, потому что начнет рушиться все вокруг. И никакими теориями и уравнениями этого не объяснишь, ибо на таких людях, как на трех китах, земля держится.

Любые анализы крови, мочи и прочих жидкостей, циркулирующих в нашем организме, любые обследования, пробы и измерения тела Валентина Анатольевича, психологические тесты и график ответов на детекторе лжи дали бы только средние результаты, показатели и цифры без малейшего отклонения от нормы.

Одним словом, Литвинков был столь же постоянной величиной, как, скажем, абсолютный ноль или уровень моря.

Так что именно его можно было бы представить инопланетянам и сказать: «Homo sapiens, мужская особь, любите и жалуйте. Вот такие мы, люди, в среднем и есть. А если вам это не нравится, то ищите себе для общения другую планету».

Но людей-то привлекает вовсе не средняя норма, а отклонения от нее – рекорды, открытия, неслыханные достижения. Все с восхищением и завистью смотрят на рекордсменов, королев красоты и миллиардеров, не обращая внимания на простых прохожих с сумками через плечо. Крайности тянут к себе, словно омут, в который хочется нырнуть с головой и захлебнуться от счастья. Но в этом-то и заложена причина всех бед, трагедий и несчастий человечества, ибо крайности нарушают всеобщее равновесие, что ведет к беспорядкам. Открытия рождают войны, а изощренные умозаключения портят отношения между людьми, потому что далеко не все их понимают и поэтому они раздражают большую часть человечества.

Значит, именно на Литвинкова можно было бы ориентироваться, как на эталон и образец нормы, но…

Но однажды, как гром среди ясного неба, стабильно среднее поведение и не менее стабильное здоровье Валентина Анатольевича начали хаотически отклоняться от нормы в разные стороны. Он стал не в меру пить и курить, ссутулился, хватался за сердце и даже слегка прихрамывал. Волосы неравномерно поседели, больше у левого виска. Пальцы рук дрожали, а когда-то розовые щеки сделались землисто-серыми, да и выбриты были неважно.

Ничто не производит такого удручающего впечатления, как разрушение идеала, обладающего абсолютной гармонией, будь то древнегреческая скульптура, сад, мелодия или человек.

Что бы ни случилось, французы говорят: «Шерше ля фам» – ищите женщину. И они оказались правы! Причиной происходящего с Валентином Анатольевичем была именно она.

Все началось, как это часто бывает, с радикулита.

Отдыхая как-то раз у племянника Григория в Зимнегорске, Валентин Анатольевич помог тому погрузить в багажник тюк с картошкой. При этом что-то хрустнуло у Литвинкова в пояснице, и тут же отнялась левая нога.

Племянник сказал:

– Есть тут у нас одна массажистка. Она вам, дядя Валя, вылечит радикулит.

– Вряд ли я до нее доберусь. Нога так болит, что из дому не выйти.

– А я позвоню Ольге Георгиевне и попрошу, чтобы она сама к нам приехала.

К вечеру к дому племянника подъехала красная «пятерка». Водитель машины – среднего роста блондин с ямочками на щеках – открыл заднюю дверцу. Вышла грудастая брюнетка с зовущим взглядом карих глаз. Водитель коротко представился: «Владимир Земельский» и уехал.

– Ольга Варенцова, – представилась брюнетка, – массажистка.

Григорий предложил ей кофе.

– Вначале работа, а потом – кофе, – отвечала Варенцова.

Ловкие и цепкие пальцы Ольги Варенцовой размяли Литвинкову поясницу, и… боль в ноге утихла.

– А вы кто по специальности? – с интересом спросила Ольга у Валентина Анатольевича. – У вас спина мускулистая, как у спортсмена.

– В юности занимался спортивной гимнастикой. Выполнил первый взрослый разряд. Тогда и накачал мышцы. А сейчас работаю хирургом в Чернигове.

– Когда я училась в медицинском училище, то моей первой любовью был преподаватель хирургии. Вы на него очень похожи.

– Да?

– Я думаю, что после сегодняшнего сеанса вы уже сможете ходить. Жду вас завтра вот по этому адресу, – она протянула Валентину Анатольевичу визитку, – мы продолжим лечение у меня в кабинете. Кстати, вы как хирург занимаетесь варикозными расширениями вен?

– Конечно. Мне приходилось удалять варикозные узлы, – Валентин Анатольевич наклонился, чтобы показать на своей ноге, где именно может появиться узел, но поясницу прострелила боль, и от неожиданности он сел на пол.

– Если вам не трудно, посмотрите мои ноги, кажется, у меня намечаются проблемы, – Ольга Георгиевна задрала юбку перед самым носом Валентина Анатольевича и показала крепкие ляжки. – Видите, вот здесь у меня вены посинели.

– Возможно, возможно. Когда мне станет полегче, я вас внимательно осмотрю, – ответил Валентин Анатольевич, поднимаясь с пола и с трудом отводя взгляд от вызывающе ажурных колготок.

На следующий день в массажном кабинете Варенцовой Валентин Анатольевич изменил своей жене, но вместо того чтобы сразу же об этом забыть, потерял душевное равновесие.

Валентин Анатольевич по уши влюбился в не очень юную и непостоянную женщину, потому что ей, от природы демократичной, простой и непривередливой, нравились все мужчины: и умные, и простодушные, и молодые, и молодящиеся, и богатые, и пускающие пыль в глаза, и образованные, и не слишком. Это делало ее доступной. А что мужчинам еще надо? Они слетались, как мухи слетаются на то, что сильно пахнет. Правда, слишком умных мужиков она все-таки недолюбливала: они утомляли ее не в постели, а своими рассуждениями.

Валентин Анатольевич стал похаживать в кабинет к Ольге Георгиевне не только на массаж. И он заметил, что не только на массаж к ней похаживают еще два-три человека, в том числе и тот водитель красной «пятерки», который привозил ее к дому племянника Григория.

Это задело Валентина Анатольевича за живое, о чем он с раздражением сказал Ольге Георгиевне. Та с не меньшим раздражением ответила, что даже родной муж, капитан милиции, не смеет лезть в ее личные дела, а уж какой-то приезжий хромой хирург тем более не вправе предъявлять ей претензии. Он должен быть счастлив, оттого что ему дарят любовь просто так, без всяких подарков и обещаний с его стороны.

Еще раз застав в массажном кабинете Ольгу с Владимиром Земельским неглиже, Валентин Анатольевич запил.

Раньше всегда выбритый и подтянутый, Валентин Анатольевич употреблял в разговоре выражения типа «будьте настолько любезны», «не сочтите за труд», «возьму на себя смелость сказать», «позволю себе заметить». Но после последней встречи с Ольгой Георгиевной и Владимиром Земельским он заговорил по-другому: «это и коню понятно», «здравствуйте-хераствуйте», «как курва с котелком», «это вам не хрен собачий», «не лепи горбатого», «куда прешь, козел?» и прочее в том же духе.

Ссутулившийся, заросший щетиной, в раздутых на коленях и засаленных брюках, в стоптанных башмаках, Валентин Анатольевич производил впечатление заброшенного дома с выбитыми и заколоченными горбылем окнами и провалившейся крышей.

Из любовного плена Валентин Анатольевич попал в плен алкогольный. Если другие спиваются лет за десять-пятнадцать, то с Валентином Анатольевичем это произошло за считанные недели. Видимо, абсолютная гармония подвержена столь же абсолютному разрушению, кажется, названному учеными энтропией.

Но, как все несчастные влюбленные, Валентин Анатольевич вдруг начал пописывать стихи, чего не делал даже в юные годы. Это и спасло Литвинкова от падения – поэзия стала вытаскивать его из пасти зеленого змия, как пинцет вытаскивает из-под ногтя занозу. Его стихи были наполнены мрачными предчувствиями и рассуждениями о том, что все мы ненадолго задерживаемся на этом свете, перед тем как кануть в вечность и навсегда расстаться с любимыми.

Однажды на берегу Зимнегорского озера, где Литвинков, созерцая воду, писал стихи о том, что все со временем станут водой, песком и глиной, он столкнулся с дамой в длинной юбке, вязаной кофте и губами, влажно блестевшими кроваво-красной помадой.

– Вы пишете стихи?! – приятно удивилась дама. – Замечательно! Московское издательство «Ять» как раз поручило мне подобрать два-три авторских листа стихов зимнегорских поэтов для сборника. Я назвала его «С высот былинных Зимнегорска». Кстати, меня зовут Антонина. Я работаю в библиотеке.

Так встретились две одинокие души. Разговор о поэзии продолжился на квартире Антонины, где сменился ужином с вином, который, в свою очередь, перешел сначала в робкие прикосновения, а потом в страстные поцелуи со срыванием одежды друг с друга. Эта и последующие встречи с библиотекаршей помогли Валентину Анатольевичу немного забыть любвеобильную массажистку Ольгу.

Однажды Литвинков пришел к Антонине, чтобы обсудить уже вышедший сборник «С высот былинных Зимнегорска», и застал у нее молодого усатого брюнета, представившегося питерским филологом Егором Гирей. «Это мой двоюродный брат», – добавила Антонина.

Филолог с большим интересом не только листал, но и ощупывал книгу стихов, которую прихватил с собой Литвинков для обсуждения с Антониной.

– У книги надорван корешок, – сказал филолог Гиря. – Вы под ним ничего не находили?

– Я уже не помню, – ответил Валентин Анатольевич. – Кажется, за корешком был какой-то камешек.

– Камешек?! А может, флешка?

– Может быть, и флешка. Не помню.

– Так камешек или флешка? – напряженно переспросил филолог.

– А вам-то какое дело, что было за корешком моей книги? Вам что, своих книг мало? Флешка – это вам не хрен собачий.

– Вы уж извините меня за назойливость, – филолог миролюбиво улыбнулся, – но у нас, литераторов, есть определенные претензии к издательству «Ять», и мы тщательно проверяем качество изданного. В последнее время за корешками их книг находят то камешки, то высохших тараканов, а однажды, вы не поверите, в переплете учебника географии для младших классов, выпущенного этим издательством, мы нашли чеку от гранаты. Поэтому я и хочу узнать, что именно вы обнаружили.

– Камешек. Обыкновенный камешек.

– А где он?

– Я его бросил в горшок с кактусом. Кактусы любят камешки.

– И вы сможете мне его показать?

– Если вам интересна такая ерунда, то пожалуйста. Только придется пройти до улицы Гостинопольской, где живет мой племянник. Заодно и Антонина с нами прогуляется. Правда, Тонечка?

Егор бросил на Антонину удивленный взгляд. Та опустила глаза и поправила прическу.

– Этот камешек я сфотографирую как доказательство недобросовестной работы издательства «Ять» и нарушения им закона о печати, – сказал Гиря. – А вас попрошу быть свидетелем.

И они втроем пошли к дому племянника Валентина Анатольевича.

На подоконнике под широким окном в комнате Литвинкова стояло несколько кактусов.

– Вот камешек, который я нашел под корешком, – Валентин Анатольевич взял из цветочного горшка гладкий, словно глянцевый камешек.

– Та-а-к, понятно, – с недоброй усмешкой отозвался Егор. – Опять камешек. Из камешков, найденных в переплетах книг скоро можно будет дом построить. Это издательство начинает меня раздражать, – он положил камешек в карман и решительно пошел к двери.

– Гоша, куда ты? – вырвалось у Антонины.

– У меня нет времени для объяснений, да и нужны ли они?

Антонина посмотрела на Егора, а потом – на Валентина Анатольевича. «Лучше синица в руках, чем журавль в небе», – подумала она и взяла Литвинкова под руку.

А Егор Гиря поехал к очередному обладателю сборника стихов зимнегорских поэтов.