Текст книги "Проглоченные миллионы (сборник)"

Глава 14
Флешка

У Женьки начинался сушняк. Его следовало увлажнить, пока не иссушил все внутренности.

– Продаю новую флешку недорого! – хриплым, как у старого пса, голосом сипел он, прохаживаясь по рынку.

– Покажи-ка, мужик, свою флешку, – откликнулся очкарик с бегающими глазками.

– На вот, смотри.

Очкарик взял флешку и, присмотревшись, удивленно спросил:

– Откуда она у тебя?! Такие в магазинах не продают, она же…

– Так ты берешь ее или нет?

Очкарик молча протянул Женьке пятьсот рублей.

– Столько хватит?

– Видно, это дорогая вещь. Я передумал, – Женька отошел в сторонку и стал рассматривать флешку. Какой-то тип встал сзади и тоже принялся рассматривать.

– Любопытному глазу сто дуль сразу! – рявкнул Женька и толкнул типа плечом.

– Женька?! Ты где пропадал? – удивленно спросил тот.

– Игорь?! Ты все еще на механическом заводе пашешь?

– Нет. Перешел на вольные хлеба. На дому старую технику чиню. А сейчас вот двести рублей ни за что получил! В газете «Зимнегорск» было объявление, что разыгрывается лотерея для всех, у кого есть такие книжки, – Игорь достал из сумки кумачовую книгу и снова спрятал. – За предъявление такой книги дают лотерейный билет и двести рубликов. Просто так, без документов

– А у меня тоже такая книжка есть, – Женька достал из-за пазухи кумачовый сборник.

– Откуда она у тебя?

– От верблюда. Много будешь знать, скоро состаришься. Веди меня туда, где за них платят.

Пока они шли к улице Пролетарской Диктатуры, за ними увязалась маленькая кудрявая собачонка.

– Это твоя собака? – спросил Женька.

– А я думал, что твоя, – Игорь достал из сумки колбасу, отломил кусок и бросил собачке.

– Ешь, псина! Давненько, наверное, ничего во рту не было.

Собачка мигом проглотила колбасу и, виляя хвостом, умильно уставилась на Игоря, прося добавки.

– Хватит пока, – он протянул Женьке колбасу. – Спрячь. Пригодится на закусь. А то у меня в сумке бутылка ацетона, может случайно пролиться и испортить колбасу. Сейчас деньги получишь, и купим пару пузырей. У нас же на двоих будет целых четыреста рубликов. Два дня гулять можно.

Женька сунул колбасу в карман.

Через пятнадцать минут Женька с Игорем вошли в дом № 18. За столом перед ноутбуком они увидели молодого человека с черными усами.

– Вам кого? – спросил он.

– Это правда, что за показ вот этой книжки вы двести рублей платите? – Женька достал из-за пояса томик в кумачовой обложке.

– Все возможно, – молодой человек взял книгу и внимательно осмотрел.

– Корешок порван. Что там было?

– Флешка. Но вы же не за нее платите, а за книжку.

– А где флешка?

– Так вот она, – Женька достал из кармана засаленную колбасой флешку, вытер о рубашку и протянул молодому человеку. – Но меньше, чем за тыщу, я ее не отдам.

Молодой человек молча достал из ящика стола тысячную купюру, две сотенные, лотерейный билет и протянул Женьке Букину.

– Надеюсь, что ваш лотерейный билет окажется выигрышным. Только хорошенько его спрячьте, а то потеряете. Если повезет, пять тысяч долларов выиграете.

В этот момент собачка учуяла вожделенный запах колбасы, сиганула на стул, встала на задние лапы и, опершись передними на стол, протянула длинную мордочку, схватила флешку зубами, спрыгнула на пол и, опустив хвост и рыча от жадности, выбежала в приоткрытую дверь. Когда Егор выскочил на улицу, кудрявая собачонка метнулась с улицы Пролетарской Диктатуры в Георгиевский переулок и скрылась в зарослях бурьяна.

Мать и дочь

Подобный случай произошел в одной из больниц Новгородской области.

Фамилии персонажей изменены.

Лариса Лемешева проходила клиническую ординатуру по терапии в Питере и вернулась домой беременной.

– Вот и хорошо, – сказала мать, – мужа у тебя нет, зато будет ребенок. Вырастим вместе. Я тебя одна растила, и ничего. Ты и школу окончила без троек, и в институт поступила, и врачом стала. Теперь вот ординатуру окончила. Хоть ты у меня и не красавица, но при деле и матерью станешь. А что женщине еще надо? Между нами говоря, мужчина нужен только для того, чтобы ребенка зачать, но по жизни он постоянная обуза. А этот-то, отец ребенка, хоть хороший человек?

– Не знаю. На День медика наш этаж в общаге сбросился по пятьсот рублей, выпили. Виктор, с которым мы только познакомились, взял меня за руку и повел к себе в комнату.

– Ну и как это у вас было?

– Что – это?

– Как что? Любовь.

– Все просто. Виктор сказал, что глаза мои его позвали, видно, давно у меня мужика не было. Он тоже соскучился по женской ласке, а к жене на Дальний Восток ехать далеко и дорого. Вот и решил меня приласкать. Только, говорит, все надо делать побыстрее, а то к вечеру в комнату второй жилец вернется. Раздел меня, подвел к кровати и уложил.

– Целовал, наверное?

– Нет. Виктор говорил, что через поцелуи передаются микробы и в целях профилактики инфекций он даже жену не целует. Он же врач-инфекционист и проходил специализацию по особо опасным инфекциям. Удивился только, что у меня до тридцати лет ни разу мужчины не было.

– И часто вы встречались?

– Только на лекциях и иногда в общаге здоровались. Он начал ходить к одной санитарке из приемного покоя.

– А ты откуда об этом знаешь?

– Он сам рассказал на лекции по неврологии. У нас с тобой, говорит, любви не получится, потому что встречаться негде, а на гостиницу у меня денег нет. Надоело мне, говорит, в общаге жить и на занятия ходить не завтракавши. А Люська, хоть и на десять лет старше тебя и с дочкой живет, но у нее телевизор посмотреть можно, домашней еды поесть. И вообще она чистоплотная и неплохо готовит.

– А ты… А ты по нему скучала?

– Нет. Он мне не очень-то и нравился. Мне понравился другой, с которым на лекции однажды рядом сидели. Он питерский, шутник такой. Мы с ним даже договорились о встрече, я пришла в Таврический сад, что напротив МАПО, прождала его больше часа, но он так и не появился. После, правда, извинялся, мол, опоздал. А я его потом с одной курсанткой из группы физиотерапевтов видела в этом же саду на скамейке. Они так страстно целовались, что меня не заметили. Она яркая и одета классно, а я некрасивая и одета не модно.

– А этот Виктор знал, что ты беременна?

– Зачем ему мои проблемы? Он приехал в Питер квалификацию повышать, а не детей заводить. Да и ребенок у нас с ним не очень-то красивым получится. Я не красавица, он не Аполлон. Лысый, брюхатый, низкозадый, потом от него несет, и изо рта тоже пахнет.

Роды у Ларисы принимала гинеколог Ревенко. Девочка родилась с конопушками на лице и по всему телу. Назвали Ирочкой. В садике и в младших классах ее дразнили рыжей злюкой, потому что никому спуску не давала и умела за себя постоять. Но в седьмом классе Ира начала преображаться и к концу школы превратилась в стройную красавицу с большими синими глазами, волнистыми огненными волосами и точеным носиком. Она увлекалась волейболом.

– Ирочка – это награда за мое одиночество, – повторяла Лариса матери и все свои полторы ставки терапевта тратила на наряды дочери.

Вокруг Ирочки увивались парни, но никто из них ей не нравился.

В тот день, когда Ирина окончила школу, в городок приехали трое парней на мотоциклах. Они разбили палатку на берегу озера рядом с пляжем.

На следующий день Ирина с друзьями играла на пляже в волейбол. Один из мотоциклистов наблюдал за ходом игры. Они с Ириной встретились взглядами, и парня словно обожгло. Ирина это почувствовала и промазала, подавая мяч.

Когда после игры волейболисты купались в озере, к Ирине подплыл тот самый мотоциклист.

– Девушка, а как вас зовут?

Вместо того чтобы, как всегда, сказать что-то резкое, Ирина неожиданно для самой себя тихо ответила:

– Ирина. А вас?

– Сергей. Давайте покатаемся на мотоцикле.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас. У меня есть второй шлем.

Мотоцикл с Сергеем и Ириной пересек пляж и скрылся за поворотом.

…В приемном покое районной больницы дежурила хирург Антонина Володина. К одиннадцати часам вечера поток больных уменьшился, и Володина с медсестрой пили чай в дежурке. К ним вбежал фельдшер Петька Ключиков.

– Опять «скорая помощь» мотоциклиста с барышней привезла! Эти мотоциклисты сегодня словно сговорились. Уже вторая авария.

– Закон парных случаев. Ну и что там? – спросила Антонина, дожевывая бутерброд с колбасой.

– У парня сильные ушибы со ссадинами, весь в крови, а на девушке ни единой царапины. Везучая.

– Промой парню раны, введи противостолбнячную сыворотку, а я перекушу и подойду наложить швы.

Антонина Владимировна ловко зашила парню раны на руке и груди, забинтовала и сказала санитарке:

– Ничего страшного. Две-три перевязки – и все заживет. Крепкий парень. Пусть поспит в приемном покое, а утром я его отпущу. Все равно в отделении свободных коек нет.

– А девушка?

– Девушка? Девушка его подождет, и они уйдут вдвоем.

Санитарка подошла к девушке, лежащей на кушетке.

– Антонина Владимировна, а девушка-то обмочилась.

– Напилась, наверное, вот и обоссалась. Хотя ухажер вроде трезвый. Ну и молодежь пошла – парень трезвый, а девка напилась.

– От нее вином не пахнет.

– А чем же пахнет? Водкой?

Володина подошла к девушке и осмотрела ее.

– Ты что, Ирина? Ларисы Григорьевны дочь?

– Да.

– И давно ты этого парня знаешь?

– Днем на пляже познакомились.

– Вы выпивали?

– Нет.

– А это с тобой часто бывает?

– Что – это?

– У тебя джинсы мокрые. Ну что же ты? У нас туалет есть.

– Я не чувствую.

– А ты рукой потрогай.

– Рука не поднимается, ее я тоже не чувствую.

– Что?!

Антонина Владимировна схватила со столика инъекционную иглу и стала тыкать ею по одной руке Ирины, а потом – по другой.

– Чувствуешь уколы?

– Нет, – Ирина улыбнулась, показав белые, как жемчуг, зубы. Она была очень красива.

– А здесь? – Антонина Владимировна колола иголкой по ногам прямо через джинсы.

– Нет.

– Наташа, звони Гусевой!

– Зачем?

– Срочно нужен нейрохирург.

– Сейчас, – медсестра набрала номер. – Ольга Александровна? Это Наташа из приемного покоя. Нужна ваша консультация. Дежурит Антонина Владимировна. Хорошо. Машина заедет за вами через несколько минут.

Ольга Александровна вошла в приемный покой, на ходу снимая куртку и надевая белый халат.

– Ну что тут у тебя, Тоня? Как только ты дежуришь, то обязательно меня вызываешь. Я даже поужинать не успела.

– «Скорая помощь» дочку Лемешевой привезла. На мотоцикле с кавалером катались и разбились. Симптоматика плохая. Паралич конечностей, и под себя ходит.

Гусева долго осматривала Ирину, потом поднялась со стула, взяла Антонину под руку, отвела в сторонку и тихо сказала:

– Тут уже ничем не поможешь. Звони Ларисе Григорьевне.

Ирину положили в отдельную палату, а мать ночевала на койке, поставленной рядом. За две недели Ирина потеряла треть веса. В небесно-голубых глазах ее появилась витальная тоска. Так смотрят собаки, сбитые машиной и оставленные на дороге умирать.

Сергей навестил Ирину и зашел к лечащему врачу.

– Конечно, ее можно перевести и в областную больницу, – сказала ему Гусева, – и в Питер, но если спинной мозг перебит, то ни один врач уже не поможет. А здесь и мать, и бабушка рядом.

– И что же ее ждет?

– Ее уже ничего не ждет.

Вечером Сергей с друзьями напился, и они потащили его на дискотеку. Там познакомились с девочками из колледжа и повели их к себе в палатку. Размазывая по лицу слезы и сопли перевязанной рукой, Сергей пожаловался девочкам, что его невеста разбилась на мотоцикле.

– Бедненький, – пожалела его одна. – Ты еще такой молоденький и обязательно найдешь себе девушку не хуже. Какие у нее волосы?

– Рыжие и очень красивые.

– Ты это специально говоришь? – спросила девушка и прижала его голову к груди. – Потому что я рыжая?

Утром Ирина сказала маме тихим, но твердым голосом:

– Не жди, пока я начну заживо гнить. Принеси мне порошок, что лежит у тебя в жестянке из-под монпансье.

– Нет!

– Ты же мать! Помоги мне. Больше никто это не сможет сделать. Ты понимаешь?

Вечером Лариса Григорьевна принесла дочери пирожное.

– Не стоит на ночь давать Ирине сладости, да еще и с кремом, – сказала Ольга Александровна, задержавшаяся в хирургическом отделении. – Лучше принесли бы ей кефир.

– А мы съедим пирожное напополам. Я тоже люблю сладенькое.

…Поздней осенью на кладбище, расположенном не доезжая деревни Станки, меж двух могил сидела сгорбленная старуха. В глазах – смирение и кротость. Поднялся ветер с дождем и над двумя холмиками с деревянными крестами, окруженными дощатым заборчиком, полетели желтые и красные листья. Старуха поднялась со скамейки и, опираясь на палочку, пошла домой.

Заросли, или Месть Сталина

– После войны в стране не хватает молока и мяса. Значит, надо увеличить поголовье скота.

– Скоту питаться нечем.

– Это вредители виноваты, мало их перестреляли. Но мы, коммунисты, накормим народ! В Северной Америке передовые крестьяне откармливают коров растением, о котором докладывала орденоносец Мартынова. Такая же гигантская трава растет у нас на Кавказе, но она намного питательнее и лучше, чем у них. Она за год в высоту до трех метров вырастает, и силосом из нее можно скот во всей стране прокормить. Иосиф Виссарионович лично распорядился это растение по всей стране рассеять. И в братских странах тоже.

– Пан Терлецкий в Гдыне назвал эту траву ядовитой местью Сталина, потому что от нее молоко у коров горькое.

– Как бы я поговорил с этим паном по душам!

– Не сможешь. Его расстреляли.

Из разговора в Наркомате земледелия

– Сверни на пустырь, и мы сократим путь километров на десять, – сказал Андрей, – Этот пустырь я хорошо помню, он когда-то был таким же лысым, как моя голова, – Андрей хихикнул, – а сейчас зарос каким-то странным – бурьяном. Ты знаешь, что это за растение?

– Это? – Сергей задумался, – По-моему, папоротник.

– Какой же это папоротник, чудила? У папоротника лист тоже резной, но намного меньше, а у этого лист громадный. И таких зонтиков с цветочками у папоротника нет. Осторожно! Ты на него наехал.

– Это потому, что ты болтаешь под руку. Лучше убери эту мерзость с дороги, – Сергей нажал на тормоз.

Андрей вышел из машины и наклонился над сломанным стволом гигантского бурьяна.

– Сдай-ка назад.

Андрей поднял сломанное растение и отбросил в сторону. Шершавая поверхность ребристого ствола была липкой от сока.

– Я смотрю, тут целый лес этого сорняка вырос, и каждый ствол высотой метра три, – Андрей достал носовой платок и протер липкие руки, – Подожди, я пальцы на солнышке обсушу.

Андрей влез в машину, и они поехали дальше. Машина виляла, объезжая мясистые стволы.

– Зря я тебя послушал, надо было прямо ехать, – проворчал Сергей, – Мы, кажется, заблудились в этих зарослях. Это какой-то мутант. Вполне возможно, что он попал сюда из Чернобыля, неясно только, случайно или нет.

Андрей молчал. Его ладони и предплечья покраснели, начали покрываться волдырями, и он, сцепив от боли зубы, поднял руки и стал на них дуть.

– Что случилось? – озабоченно спросил Сергей.

– Соком бурьяна обжегся. Может, и впрямь вернуться назад? Заодно бы и в больницу заехали, я бы руки врачу показал. Разворачивай машину.

– Ты забыл, что я врач? Для начала надо найти ручей, вымыть руки, а потом протереть водкой. Там, впереди, кажется, просека прорублена, а просека всегда куда-нибудь ведет.

– Ладно, езжай по просеке. Ты, Серега, психиатр, а мне нужен кожный врач.

Машина свернула на просеку и заскакала на колдобинах от выкопанного бурьяна, брошенного кем-то по краям дороги. Стволы увядшего растения заканчивались извилистыми корнями.

По лицу Андрея стекал пот, глаза покраснели, зубы стучали. Он попытался что-то сказать, но из дрожащих губ вырвалось лишь сипение.

Сергей взял на заднем сиденье бутылку водки, свинтил крышечку и поднес горлышко ко рту Андрея.

– Выпей, от водки полегчает.

Андрей сделал пару глотков, его вырвало прямо на колени, голова упала набок и ударилась о стекло.

Сергей почувствовал, что передок машины осел и ее занесло влево. В зарослях мелькнул чей-то силуэт. Сергей нажал на тормоз, установил нейтралку и ручник.

– Ну что, голубчики, с приездом! Всем выйти из машины! Стреляю без предупреждения! – раздался из травяной чащи звенящий мужской голос.

– Ну я вышел, а дальше что? – спокойно спросил Сергей, вылезая из кабины.

– Теперь пусть второй человечек выйдет!

– Он обжегся соком бурьяна и лежит без сознания.

Из зарослей появился невысокий мужичок с маленькой, словно каменной головой, белой от седины. В руках – охотничье ружье.

– Медленно доставай документы и брось в мою сторону, но учти, что у меня в патроне полуторный заряд пороха и пуля на лося. В случае чего твоя голова лопнет, как арбуз, – сказал мужичок, блеснув очками.

Через окно Сергей достал из бардачка полиэтиленовый пакет с документами и бросил его седому мужичку.

Андрея трясло, по лицу струился пот, он не понимал, что происходит.

Мужичок вытряхнул документы на землю и принялся листать свободной рукой.

– Значит, вы оба питерские. Хорошо, что не москвичи. Москвичей я недолюбливаю за столичные понты. А теперь вытащи гвозди из своего колеса.

Сергей увидел прилипшую к просевшему колесу полоску толстой резины. В ней крепились гвозди, на которые наехала машина. Он достал из багажника пассатижи и вытащил гвозди из шины.

– Значит, это ты резину с гвоздями на дорогу положил? – спросил Сергей, – Ты что, грабитель?

– Бросай резину сюда, она мне еще пригодится. А чего это ты со своим корешем в мои заросли заехал? Это частная собственность. Я вас не звал.

– Мы в деревне Мирошное домики под дачи присматриваем. Хотели сократить путь и свернули на этот пустырь.

– Значит, и денежки прихватили, чтобы домики купить? – мужичок сладко улыбнулся, показав темные зубы.

– Наши денежки на карточках, и получить их можно только по пин-коду. Слушай, мужик, я сейчас сменю колесо и отвезу своего товарища в больницу. Его спасать надо. У него химический ожог рук и интоксикация неизвестным ядом.

– Почему же это неизвестным? Очень даже известным. Это сок борщевика Сосновского, по латыни «гераклеум сосновски». Под солнечными лучами сок активируется, прожигает кожу и всасывается в кровь.

– Тогда надо промыть кожу теплой водой с мылом, обезжирить спиртом и пить побольше жидкости, чтобы разбавить яд, всосавшийся в кровь. А еще лучше наладить ему капельницу с физраствором и димедролом.

– Судя по разговору, ты врач. По какой специальности?

– Психиатр, но что делать при химических ожогах – знаю.

– Правильно говоришь, только все это надо иметь под рукой, – мужичок сунул два пальца в рот и громко свистнул.

Из зарослей появились два молодых парня. Они исподлобья рассматривали машину и Сергея.

– Возьмите на чердаке носилки и отнесите человечка в баню. Он обжегся борщевиком, – тихо сказал мужичок.

– Ладно, батя, – парни исчезли.

Вскоре они вернулись с носилками, сбитыми из оструганных веток.

«Значит, их дом где-то рядом», – подумал Сергей.

Один из парней влез в машину, ногами, с усилием вытолкнул Андрея из кабины, второй подхватил его за плечи и уложил на носилки.

Седой мужичок наклонился над Андреем и, не выпуская ружья, обыскал. Найденные мобильник и кошелек положил в карман куртки.

– В бане обмоете ему руки с мылом из темной банки, – наказал он сыновьям, – потом заварите траву, что сушится слева от окна, и добавьте в отвар светлого меда, что лежит в кладовке на верхней полке.

– Хорошо, батя, – сказал парень повыше, и они понесли Андрея в глубь зарослей.

– А вы, доктор, пожалуйте со мной. Идите впереди вот по этой тропинке. Бежать не советую: заблудитесь и погибнете. Только я знаю дорогу.

Проходя мимо кучи высохшего борщевика, мужичок остановился.

– Посидите, отдохните, – сказал он Сергею, указывая на камень, – а я костерок разожгу, надо просеку от мусора очищать.

Слово «костерок» мужичок произнес с дрожью в голосе. Он оборвал листья с сухого борщевика, подложил под кучу и стал поджигать. Пальцы дрожали, и он несколько раз ронял зажженные спички. Взглянув на Сергея расширенными зрачками, он наконец разжег костер.

Мужичок смотрел на огонь с вожделением, не двигаясь и не отрывая глаз от костра. Смотрел до тех пор, пока от борщевика не остались лишь тлеющие угольки и зола.

– Великая сила в огне! – с волнением сказал он, – Сила и мощь. Мощь и энергия. Огонь на миг открывает нам тайный смысл жизни, но тут же сгорает. Огонь всё и всех уравнивает, превращая в золу. Зола – это начало и конец жизни, это символ наших стремлений и поисков, наших радостей и разочарований, превратившихся в прах. Все сущее превращается в золу, потом возрождается, чтобы снова стать золой. И так до бесконечности. Огонь и зола – символы суеты и тщетности нашего существования.

Седой мужичок долго молчал и вдруг заговорил обыденным голосом.

– Из золы борщевика получается прекрасное мыло. Мыло, очищающее тело, раскрывающее поры и восстанавливающее дыхание кожи. Мы с Настей открыли секрет приготовления мыла, которым пользовались наши предки. Мыла природного, исконного, а не сваренного из жира несчастных собак и содержащего их последние муки и страдания, всасывающиеся в нас из пены. Пот и грязь смываются, а мерзкий страх остается. Страх – источник подозрительности, непонимания, мстительности и жестокости.

Петляя по извилистой тропинке среди стволов борщевика, они пошли дальше. Впереди показался двухэтажный дом из белого кирпича. Справа к дому притулилась полленница под навесом.

На порог вышла крупная женщина с широким лицом и недоверчивым взглядом серых глаз.

– Накрывай на стол, Настя. Будем обедать. У нас сегодня гость. А вы, Сергей Александрович, перед обедом помойтесь. Ваше имя я узнал из паспорта.

– А вас как зовут?

– Владимир Михайлович. Помоетесь в бане вон на том холме. Там есть душ. Полотенце найдете на вешалке, а мыло – в банке.

– А где мой друг Андрей?

– Ему заварили лечебную травку, и он спит в бане.

Когда Сергей зашел в баню, Андрей спал в комнате отдыха на тахте, сколоченной из оструганных веток и покрытой сеном.

Мыло находилось в литровой банке, набирать его следовало ложкой. Мыло источало едва уловимый растительный аромат.

После душа Сергей вернулся к дому Владимира Михайловича. Семья сидела на кухне за обеденным столом из дубовых досок.

– Это Аркаша, мой младшенький, – сказал Владимир Михайлович, показывая пальцем на сына поменьше ростом, – а это Миша, – показал он на того, что повыше, – А это Анастасия, моя жена.

Владимир Михайлович достал с полки графин и наполнил три стопки.

– Выпьем за встречу и знакомство. Нашего гостя зовут Сергей Александрович. Он врач-психиатр из Питера, – представил хозяин гостя. – А вы, Сергей Александрович, закусывайте, потому что моя водка крепкая, двойной перегонки.

– Значит, это самогон.

– В слове «самогон» присутствует что-то кустарное и примитивное, а настоящая домашняя водка – это такой же продукт виноделия, как, скажем, вино или коньяк.

Владимир Михайлович поднял стопку и чокнулся сначала с Сергеем, а потом с Анастасией.

Сергей выпил. Дух перехватило, он глубоко вдохнул, выдохнул, и во рту остался уже знакомый слабый растительный привкус.

– А теперь закусите этим квашением, – Владимир Михайлович положил в тарелку Сергея нечто из большой миски.

Сергей поддел вилкой темно-зеленую растительную массу и отправил в рот. По вкусу она напоминала маринованные огурцы.

На первое Анастасия подала борщ, на второе – жаркое из свинины, а на десерт – чай с вареньем.

После обеда Владимир Михайлович сложил руки на груди.

– А знаете, чем мы вас угощали, Сергей Александрович? Борщевиком! В нем содержится десять процентов сахара, поэтому из него получается прекрасная водка, аромат которой придают эфирные масла. Молодые побеги борщевика мы с Настей маринуем и квасим. Очищенные, ошпаренные и обжаренные в масле стебли тушим со свининой. Те же стебли варим в сиропе, и пожалуйста – душистое варенье. Свиней кормим силосом из борщевика, в нем шестнадцать процентов белка, витамин С, каротин и куча микроэлементов. Нежный вкус мяса свиней, откормленных борщевиком, не сравнить ни с каким другим. Я построил дом в зарослях борщевика, и это растение нас не только кормит, но и охраняет. Люди боятся сюда соваться, и тот, кто к нам попадет, назад уже не вернется.

– Почему?

– А вот спрашивать меня ни о чем не надо. Сам расскажу то, что сочту нужным. Сейчас ступайте в баню, проверьте как врач самочувствие вашего друга и отдохните.

– Но я даже не знаю…

– Вам пока и не надо ничего знать. К восьми часам вечера ждем к ужину. А ваш друг пусть спит, пока не проснется. После ужина мы с вами сыграем в преферанс. Давненько, знаете ли, в преферанс не играл. Не с кем! Вы еще не забыли эту игру студентов и интеллигентов? В Киевском институте пищевой промышленности, где я когда-то учился, в преферанс играли и студенты, и преподаватели, и профессора.

– Я тоже давно не играл. Времени нет.

– Значит, вместе вспомним эту игру.

– А вы действительно психиатр? – спросила Анастасия.

– Психиатр.

– И где же вы работаете?

– В больнице имени Суходольского в отделении маниакальных состояний. Два раза в неделю принимаю пациентов в частном кабинете, где избавляю их от вредных привычек, зависимостей и страхов.

– А какие бывают маниакальные состояния?

– Всевозможные. Например, клептомания, пиромания, мания преследования. Они могут проявляться и самостоятельно, и как симптомы шизофрении.

– Значит, с вами можно поговорить, скажем, о пиромании?

– Можно и о пиромании. Пиромания – это неудержимое стремление к огню. Если пироман хочет что-то поджечь, то остановить его уже невозможно. Он сеет пожары и смерти. Если судебно-психиатрическая экспертиза выявляет у человека пироманию, то больного принудительно лечат, но если он устраивает умышленные поджоги, его судят.

Владимир Михайлович слушал Сергея, сжав рот в линию и вытянув острый, блестящий от пота нос. Очки блестели, скрывая выражение глаз.

– Мы еще поговорим с Сергеем Александровичем, а сейчас ему надо отдохнуть, – Владимир Михайлович взял Анастасию под руку и потащил в другую комнату.

– Но я хотела еще спросить у доктора о… – успел расслышать Сергей.

Сергей вернулся в баню, Андрей все еще спал. Сергей прилег на другую тахту, но уснуть не смог и решил прогуляться.

Он направился к обрыву, где между камней журчал ручей. Над обрывом в зарослях борщевика скрывались невысокие сараи, чуть в стороне темнел обугленный остов одного из них.

Из сарая вышел человек с ведром и, припадая на правую ногу, куда-то его понес. Дохнуло свинарником. Увидев Сергея, человек отпрянул.

– Здравствуйте, – поздоровался Сергей, – Извините, что я тут без спроса.

– Вы кто?

– Меня зовут Сергей Александрович.

– А я Тимур, – Тимур уставился на Сергея большими черными глазами, в них плескался страх. Некогда иссиня-черные волосы были наполовину седыми. – Это вашу машину чинит Михаил?

– Какую машину?

– Темный седан с питерскими номерами.

– Зачем же ее чинить? Она на ходу, только колесо заменить надо. Я на гвозди наехал.

– А гвозди вбиты в полосу толстой резины? Да?

– Да.

– Понятно. А что вы умеете делать?

– А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Хозяину нужны работники. Если он прислал вас ко мне, то вместе со мной будете ухаживать за свиньями, коровами и кроликами.

– Никто меня не присылал. Я просто гуляю вокруг дома.

Тимур рассмеялся. Смех был невеселым.

– Чарка и Час не дали бы вам и шагу ступить за красную линию.

– Чарка и Час? Это кто?

– Собаки. Чарка – ротвейлер, а Час – кавказская овчарка.

– Никаких собак я не видел. А что это за красная линия?

– Вокруг дома и двора хозяин соком борщевика, смешанного с собачьей мочой, обозначил линию. Запах этой смеси чуют лишь собаки, и если вы ступите за линию, они вас загрызут. Они вечно голодные и уже узнали вкус человеческой крови.

– Ни о собаках, ни о красной линии Владимир Михайлович ничего не говорил.

– Вы обедали в доме с хозяином, с его женой и сыновьями?

– Да.

– Тогда у него насчет вас другие планы. Пойдемте ко мне, поговорим.

Человек поставил ведро на землю и, хромая, пошел между стволами борщевика по едва заметной тропе. Сергей последовал за ним.

Они спустились в землянку, обшитую изнутри сухими стволами борщевика. Пол был застелен циновкой, сплетенной из него же. Обшивка у входа была обуглена, и у Сергея мелькнула догадка.

– Тимур, ваше жилище пытались поджечь?

– Сергей Александрович, не будем это обсуждать. Присаживайтесь лучше за стол, а я заварю чай. Вы представились по имени-отчеству. Так представляются учителя и врачи. На учителя вы не похожи. Значит, врач, – Тимур разжег плиту, сложенную из камней, – Я угадал?

– Я действительно врач.

– Посмотрите, пожалуйста, мою ногу, – Тимур сел на табуретку и задрал правую штанину.

Сергей согнул и разогнул ногу Тимура в коленном суставе, в голеностопе, а потом ощупал. В голени нога гнулась, как резиновая.

– У вас псевдоартроз – ложный сустав. Такое бывает после несросшегося перелома. Если не накладывать гипс, обломки кости свободно двигаются и между ними образуется суставная поверхность.

– Значит, правда врач. А о псевдоартрозе я и без вас знаю.

– Так вы меня проверяли? Но зачем?

– Одному мне, хромому, отсюда не выбраться, вот и ищу себе надежного напарника. Вдвоем будет легче бежать.

– Не вдвоем, а втроем. В бане лежит мой друг, он обжегся соком борщевика.

Тимур молча разлил чай по чашкам.

– К чаю могу предложить только сушеные ягоды. Хозяин не разрешает держать в землянке еду, чтобы я не набрался сил для побега. Анастасия Борисовна кормит меня через день в каморке за кухней. Дает только первое или второе. Небольшой кусочек мяса дают раз в неделю. Правда, мне можно пить по утрам молоко, когда дою корову.

– А зачем же вы согласились работать на таких условиях?

– Я не работник, я раб. В 1999 году бежал из Сухуми и появился здесь без документов. Я спрятался в зарослях борщевика и выкопал эту землянку. В ней пережил зиму, питаясь, чем придется, а весной стал готовить пищу из молодых побегов борщевика. Я умею готовить из него много блюд. Борщевик завезен в Россию с Кавказа по распоряжению самого товарища Сталина. Он думал, что силосом из борщевика можно будет прокормить всех сельскохозяй-ственных животных, но от такого корма молоко коров становилось горьким и непригодным для питья. А борщевик разросся так, что вывести уже невозможно. Поэтому в народе его назвали местью Сталина, – Тимур сделал глоток чая. – Три года тому назад в эти заросли заехал джип. Вышли мужчина, женщина и два мальчика. Они натянули палатку на поляне и стали готовить еду на костре. Я подслушивал, спрятавшись в зарослях, и понял, что они тоже беглецы и от кого-то скрываются. Вышел к ним, мы разговорились. Я принес из землянки моченые побеги борщевика, жаркое из дикой утки с борщевиком и борщевичную чачу. Они удивились, что из ядовитого, как считали, растения можно готовить пищу. Я рассказал новым друзьям, как на моих глазах зарезали мою сестру, как убегал из Сухуми, оставив погибшую семью, и как обосновался здесь без документов. Когда стемнело, мой новый друг Владимир проводил меня до самой землянки и сказал, что очень рад нашему соседству.