Текст книги "Счастья не бывает много"

Счастья не бывает много

Инга не спеша шла по улице, разглядывая витрины. В заключительную, пешую часть путешествия она отправилась налегке. Дамская сумочка, переброшенная через плечо на манер котомки, дополняла её спортивный облик. Небольшой багаж – чемодан, зонтик и пакет с остатками продуктов, приготовленных матерью на дорогу, она на всякий случай сдала в камеру хранения, захватив только паспорт и билет на обратную дорогу.

Утренний город вовсю гудел транспортом. Автополивалка брызгами разгоняла сонных прохожих. Те отскакивали и, встрепенувшись, как заводные устремлялись вперёд. Потянуло прибитой пылью. Улицы начинали поливать спозаранку, но с первыми лучами солнца зной сгущался над городом. Инга следила за номерами и дом от дома замедляла шаг. Со стороны могло казаться, девушка рассматривает витрины, но на самом деле её тревожили мысли о предстоящем знакомстве, ради которого она преодолела тысячу километров и теперь шла ему навстречу, шаг за шагом, удар сердца за ударом. И если в поезде она равнодушно взирала на мелькающие за окном пейзажи, то сейчас охватило волнение.

Инга собралась в эту поездку наперекор воли близких. По мере того как она приближалась к цели своего путешествия, заплаканное лицо матери представало перед глазами всё чаще и чаще. Для себя Инга ещё на первом курсе решила: «Окончу институт и с дипломом поеду. Пусть знает, у меня и без него всё в порядке». Сдала госы, защитила диплом и вот идёт по городу, в котором живёт отец.

«Может, мама права? – Инга остановилась у высоких стеклянных дверей, на которые прилепили кусок обоины с надписью красным карандашом «ремонт». – Зачем приехала? – Она осмотрела своё отражение. – Вроде, ничего. Немного растрёпана после поезда. – Взбила волосы и поправила блузу, налезшую на шею. – Шея папина, – вспомнились слова бабушки. – И губы папины. И кость тонкая, как у отца. Это уже слишком! Бабушку послушать, так у меня всё от отца».

Особенно озадачивало Ингу, когда бабушка в сердцах говорила: «Такая же упёртая, как её отец», и поднадавливала на слова «упёртая» и «её».

«Хватит воспоминаний, – девушка решительно направилась по улице. – Решено – сделано. Вот и дом».

Арочный проход во внутренний двор продувало сквозняками, но загаженность ночными гастролёрами, ощущалась явно. В дальнем углу двора, скрипнув пружиной, хлопнула подъездная дверь, выпуская на улицу ученика.

– Молодой человек, – обратилась она, едва поравнявшись со школьником. – Не подскажешь, где двадцать четвертая квартира?

– В этом парадном, – указал тот на подъезд. – На третьем этаже. Вы к кому приехали? – полюбопытствовал подросток, не скрывая желания поболтать с незнакомкой.

– Иди в школу, – развеселилась девушка, неожиданно ощутив себя давней соседкой этого малого. – Любопытной Варваре нос оторвали.

– Ну и ладно, – парировал он и поплёлся вон со двора, но прежде чем скрыться в арке, всё-таки оглянулся. Инга словно ждала этого, весело помахала «любопытной Варваре». Скрылся первый знакомый, а с ним и нервная весёлость улетучилась. Взгляд остановился на лавочке, к ней она и направилась. Там, у себя дома, Инга не сомневалась в решении поехать к отцу, но сейчас, находясь у самой двери в подъезд, в котором живёт её родной папа, она ощутила дрожь в груди. Пальцы остыли и слегка тряслись. Мысли смешались, и она никак не могла вспомнить, как собиралась выстроить поведение, никак не могла придумать, как и что говорить.

Лавочка – любимое место молодёжи. Повсюду разбросаны фантики от конфет и жвачек. Среди сора стремительно бежал, не разбирая дороги, муравей. Он нёсся сломя голову через окурки, бумажки, щепки. «Дома не ночевал», – прикованным взглядом Инга следила за букашкой. «Я – тоже», – девушка тяжело вздохнула и поёжилась, пытаясь хоть как– то разогнать неожиданно подступившую тоску. Она снова поправила волосы, в этот раз туго перетянув резинкой в хвост. Сумбурность мыслей прервали голоса дворников. Две женщины и мужчина в оранжевых жилетах принялись лихо мести двор. Инга как заворожённая следила за метлой, зачищавшей всё на своём пути. Блюстительница чистоты быстро приближалась и совсем скоро замела муравья, стремившегося к детской песочнице, но так и не попавшего туда.

«А вот я попала», – подумала Инга, уставившись на освещённые солнцем окна пятиэтажки.

– С утра сидят, – недовольно бубнила дворничиха. – С вечера не насидятся. И всё гадят и гадят, гадят и гадят.

Она зло нажимала и на слово «гадят», и на метлу и норовила скорее приблизиться, явно желая хоть разок зацепить девицу. Ингу лихорадило от эмоций – она то улыбалась, запрокинув голову и щурясь смотрела на небо, то искоса поглядывала на ворчунью, прикусывая край воротника. Едва метла не коснулась носка её туфли, она резко встала и направилась к подъезду.

– О, о, пошла, пошла, – съехидничала ей вслед дворничиха.

– К чёрту, – шёпотом отмахнулась Инга.

Раз, два, раз, два, отсчитывала она ступеньку за ступенькой, вот и квартира. Девушка прислушалась к тишине за дверью. Часы указывали без четверти семь.

«Тихо. Может, спят ещё?» – гадала она, не решаясь позвонить и оглядывая площадку.

Инга ещё на вокзале поймала себя на желании внимательнее разглядеть всё, где и чем жил отец. Этажом выше открылась дверь, и послышались шаги. Она быстро нажала на кнопку и пожалела – не хотелось, чтобы открыли при посторонних.

– Если не договаривались, не откроют, – пробурчал сосед, спустившийся сверху.

Инга долгим взглядом проводила того и нажала на кнопку ещё раз, настойчиво подержала. В глазке проплыли тени, и щёлкнул замок.

На пороге появилась женщина чуть выше среднего роста. Одной рукой она держала халат внахлёст, а другой – намотанное на голову полотенце. Женщина не спешила начинать разговор, и Инга от волнения не находила слов.

«А я выше, – всё-таки отметила она про себя. – Если бы не мамина дурацкая работа, то она была бы красивее. У этой приятное лицо. В ней есть шарм. Интересная особа».

– Слушаю вас, – растянув губы в улыбке, прервала затягивающуюся паузу женщина, но ей не удалось скрыть недовольства настойчивостью раннего визитёра, к тому же девицы.

– Я Инга, – всего-то и нашлась ответить девушка.

Памятливая тень мелькнула на лице женщины, на миг смутив прекрасные черты.

– Проходите, пожалуйста, – с запинкой проговорила она и посторонилась, жестом приглашая гостью. Известие взволновало, но это не помешало хозяйке прекрасно улыбнуться. Она закрыла дверь и достала из тумбочки тапочки.

– Это вам, – полушёпотом произнесла она.

– Кто там? – раздался из глубины квартиры мужской голос, женщина не ответила. «Наверно, он», – сердце у Инги забилось чаще и громче, глаза бегали с двери на дверь, ожидая появления отца. Она никак не могла ногами попасть в тапочки, но и отец не появлялся.

– Проходите в комнату, – тихо повторила хозяйка, и Инга почувствовала её лёгкое прикосновение у себя на лопатке.

Донеслись шлёпанья босых ног, и из проёма в стене вышла девочка лет десяти, следом выбежала вторая – лет около шести. Обе в пижамах и с длинными распущенными волосами. Они с интересом уставились на гостью. Едва Инга собралась поздороваться с ними, как в дверях показался мужчина. Она ждала этого, но всё равно растерялась. Язык не поворачивался хоть что-то произнести. Перед глазами вставали образы, описываемые матерью. Высок. Вот только сутулится. Волосы чёрные, только прорезаны сединой. Стрелки у глаз есть. Мать рассказывала – из-за них в молодости потеряла голову. Очень ей хотелось, чтобы будущий муж имел стрелки у глаз. Взгляд глубокий и тёплый. «От глаз – не оторваться, – восхищённо повторяла мать». Есть такое. Он!

– Это я… – едва смогла выдавить из себя Инга. – Вот, приехала…

– Вижу, – коротко ответил отец.

Он улыбался одними стрелками. Точь-в-точь, как рассказывала мама. Они смотрели друг на друга и не находили слов. Инга почувствовала – отец «говорит с нею», но не была готова к такому «общению». Сейчас она пожалела, ведь не верила матери, когда та рассказывала, как они с отцом могли разговаривать глазами, относя это к выдумке, и потому не расспрашивала. Мама часто и подолгу восторженно вспоминала очередную историю: «Однажды, так получилось, зашли мы в разные двери вагона электрички. Людей тьма! Стоим, разделённые пролётом, и смотрим друг на друга – разговариваем». Инга относила всё это к материным грёзам молодости. И вот отец ей что-то «говорил», но она не понимала, а как бы хотелось!

– Располагайся пока, – одними губами обозначил отец и скрылся в комнате.

– Девочки, умываться, – отдавала распоряжения мать, но сёстры не сдвинулись с места, с любопытством рассматривая гостью. – Так, быстро умываться. Кому говорю?! – мать повысила голос и так же, как и Ингу, поторопила прикосновением.

– У неё волосы, как у меня, – сказала младшая, выглядывая из-под материной руки, и уже в дверях в ванную снова обратилась к матери: – Мама, правда?

– У неё стрижка, – парировала старшая.

– Как у меня, правда, мам? – не сдавалась младшая.

– У неё стрижка, – настаивала сестра.

– Танька, отстань! – прикрикнула на сестру младшая. – Мам, ну скажи – цвет как у меня, правда?

– Мыться, – обеим коротко приказала мать, прикрывая за собою дверь.

В ванной смешались шум воды с голосами девочек. «Мама, а кто это к нам приехал?» «Мама, это тётя или девочка?»

– Это ваша сестра приехала к нам в гости, – попыталась ответить сразу на все вопросы мать, но их посыпалось ещё больше. «Когда ты её родила?» «Где она была до этого?» «Она теперь будет у нас жить?» «А где она будет спать?»

Инга улыбнулась и уже с интересом оглядела комнату.

– Заканчивайте и завтракать, – строгим тоном осадила девочек мать и вышла уже в домашней одежде и причёсанная. – Что же вы стоите? Проходите в комнату. – Женщина снова мягко коснулась Ингиной спины, и они вместе прошли в гостиную. – Меня зовут Елена Николаевна, – с этими словами хозяйка протянула руку.

Инге вспомнилось, как мама однажды крепко пожала мужчине руку, и хотела тоже стиснуть протянутую ладонь, но у неё не получилось. Елена Николаевна искусно прихватила только её пальцы, и получилось лёгкое прикосновение.

«Надо же, совсем по-женски поздоровалась», – отметила про себя девушка. – У мамы тоже были тонкие, красивые пальцы, но тогда – это мужское рукопожатие резануло, и позже она поинтересовалась у матери: «Разве хорошо с мужчиной здороваться за руку?»

«Мир изменился, и сейчас все здороваются за руку – и мужчины и женщины – это нормально», – объяснила сухо мать.

Только что Инга стала свидетелем – мир не изменился. Вот стоит женщина, которая поздоровалась с нею, с женщиной, по-женски. И нет никаких – «сейчас это нормально».

– Не стесняйтесь, будьте как дома, – и снова вышедшему из комнаты мужу Елена Николаевна адресовала: – Сейчас будем завтракать. За столом и поговорим.

– Давай вещи, – отец протянул широкие ладони. – Что– то не густо.

– Очень приятно, остальные оставила в камере хранения, – невпопад ответила Инга, передавая сумочку. Она ожидала – отец засуетится, но, увы…

– Проходи прямо на кухню. Я сейчас, – скинул сумочку на диван и снова скрылся в комнате.

Семья зажила обычными хлопотами, словно никаких посторонних в доме. Никто не спешил извиняться за утренний беспорядок и за то, что прозевали прибытие гостей. В Ингиной жизни всё происходило бы наоборот. Хозяева улыбались бы, извинялись, а во взглядах сквозило бы недовольство. Правды ради, Инга понимала, она не называла точной даты. В том единственном телефонном разговоре, на который решалась почти месяц, сумбурно говорила, лепетала, дрожа от волнения, и в завершение сообщила, собирается приехать примерно в двадцатых числах мая. И всё равно в этой семье чувствовалось другое отношение.

– Переодеваться и причёсываться, – из кухни отдала дочерям новое приказание мать. – Забирайте Ингу с собой, покажите свою комнату.

После неожиданного для них известия девочки с ещё большим интересом рассматривали незнакомку-сестру.

– Я Люся. Мне шесть лет и десять месяцев, – представилась младшая девочка. Она особенно вглядывалась в гостью.

Инга отметила – для шести лет девочка обладала взрослым осмысленным взглядом.

– Через два месяца будет семь, – поддержала Люсю сестра.

– Танька, я сама скажу, – огрызнулась младшая.

– Таня, – представилась старшая сестра. – Пойдём в нашу комнату.

– Инга, – назвала и своё имя Инга. – Пошли.

Она собралась взять девочек за руки, но те убежали и, когда Инга входила следом, то уже приготовились показывать пенаты. Комната вмиг превратилась в склад разбросанных игрушек, доставаемых из разных шкафов одна за другой. Телевизор мелькал мультиками. Девочки говорили наперебой.

У Инги никогда не было столько игрушек. Она рассматривала всё, что сёстры ей показывали – глаза разбегались. Ей с детства хотелось иметь сестру или брата. Сейчас же видела сразу двух сестёр, и они были такими маленькими. Инга никак не могла решить – общаться с ними как с младшими девочками или как с сёстрами, и в чём разница.

– Ты будешь спать с нами, – заявила Люся. – Не переживай. Папа поставит вот здесь кровать для тебя.

– Я не переживаю, – Ингу смутила детская прямолинейность.

– Люська, не болтай, – Таня чувствовала неладное в происходящем, но сама не могла объяснить, сказанное младшей сестрой её также смутило.

– А что? – не унималась Люся. – Она же наша сестра. Где она будет спать? Где ей кровать ставить?

Как вы тут? У-ух, разгромили комнату! – прервала зарождающийся спор Елена Николаевна. – Давайте завтракать, – и в этот раз её улыбка была лёгкой, без напряжения.

Девочки первыми заняли места. Елена Николаевна заканчивала сервировать стол. Инга опустилась на ближайший к ней стул.

– Это папино место, – снова объявила Люся.

– Тихо ты, – одёрнула сестру Таня.

Инга растерянно улыбнулась. Она не знала, что делать, но и интерес, как поведёт себя отец, сам собою разгорелся. Ей очень захотелось, чтобы папа позволил сидеть на его месте и чтобы он это сделал на виду у всей семьи и именно сейчас. Может же она рассчитывать на такую привилегию хотя бы как гостье? Тем более всё это условности. У неё в семье рассаживаются, как заблагорассудится. Инга придвинула тарелку, но приступить к еде не решилась. Все ждали отца. Покрутив вилку в руке, она вернула её обратно. К завтраку вышел высокий парень и голосом отца поздоровался:

– Здрасте. Матвей, – представился он и занял своё место.

Только едва уловимая улыбка, слетевшая с его губ и быстро прикрытая склонённой головой, выдала интерес подростка к утренней гостье.

– Это наш Мотя, – громко представила брата Люся.

«Он спросил «Кто там?», – отметила про себя Инга, с интересом разглядывая брата. Матвей был похож на отца как две капли воды. Увлечённая рассматриванием ребят, Инга не заметила, как подошёл отец, и его крепкие руки взяли дочь за плечи, а приятный голос, чуть-чуть мягче, чем у Матвея, над самой её макушкой сказал:

– Вот сюда садись.

Инга сама не поняла, как подчинилась. Она постаралась ни на кого не смотреть, но проступивший румянец выдал конфуз.

– Я же говорила – это место папино! – многозначительно воздев брови кверху и округлив смешно глаза, утвердительно произнесла Люся.

– Люська! – зашипела на сестру Таня.

– Танька, отстань! Мама, скажи ей, – пожаловалась Люся.

– За возню обеих выставлю из-за стола, – тихим голосом приструнила мать дочерей.

Семья расселась – и Инге определили своё место. Никто и ничто не могло сбить заведённый порядок. Даже её приезд. И ей это только что продемонстрировали. От осознания этого придавило в груди.

«Дура, зачем приехала? Кому ты здесь нужна?» – Инга понимала, эта оскорблённость не оправдана, но едва могла с нею справиться, предательский румянец выдавал подпорченное настроение.

– Я пью кефир, – неожиданно сообщила Люся, внимательно разглядывая раскрасневшееся лицо старшей сестры. – Что с тобой? Он полезен. Танька не любит кефир. Папа, правда, кефир полезен?

– Правда, – кивнул отец. – Плохо, что Таня не пьёт кефир. Ешь.

– Мама, – не унималась Люся. – Ей кровать можно поставить рядом с моей.

– Не хорошо говорить о присутствующих в третьем лице, – наставила дочку Елена Николаевна. – Ешь. Поставим рядом с твоей.

Инга урезонилась и даже повеселела. Она стала украдкой поглядывать на сестёр и брата.

– Как с учёбой? – Григорий Михайлович взглядом адресовал вопрос сыну.

– Нормально, – Матвей хитро заулыбался, ниже к тарелке пригнув голову. – Экзамен по химии приближается.

– И что? – отец поднял на сына глаза.

– Не сдам, наверное.

– Это как?

– Ничего в химии не понимаю.

За столом воцарилось молчание. Инга увидела на лицах домочадцев озабоченность. Даже Люся нахмурила брови, сведя их пухлыми бугорками к самой переносице.

– Ты, что, совсем дурак? – неожиданно выпалила она. – На тройку не сможешь сдать?

– Во-во, – сверкнув улыбкой в стрелках у глаз, согласился отец, но уже никто не мог сдержать эмоций.

Общий смех оживил обстановку. Инга догадалась, – Люся скопировала слова папы, тем самым вызвав оживление.

– Правда, папа?

– Ешь. Правда, – и спокойным тоном напутствовал сына: – Сдашь. Это же так просто – всего лишь химия!

Напряжение пропало. Семья продолжила завтрак, а на Люсином лице отобразилась уверенность, – брат обязательно сдаст химию.

– Всего лишь химия, – с важным видом заявила она и, глядя на Ингу, добавила: – Когда у меня будет химия, я буду сдавать сразу на пятёрку. Правда, папа?

– Правда, – поддержал отец и погладил её по голове. – Я всё, – глава семейства поднялся. – Поехал. Пока устраивайся, – с этими словами Григорий Михайлович положил руку Инге на плечо. – Остаёшься в помощь Елене Николаевне по хозяйству. Мы с тобой пообщаемся на выходные. Да, и ещё, какой номер камеры хранения и код? После работы заскочу за твоими вещами.

– Я могу сама…

– Нет, – мягко отрезал отец. – Ты на хозяйстве с Еленой Николаевной.

Следом собрались и дети – отец отвозил их в школу. Многоголосый шум выкатился из прихожей на лестничную площадку, и в квартире воцарилась звенящая тишина.

За домашними заботами женщины быстро нашли общий язык. Инга отметила – жена отца спокойная, рассудительная, с искусно прикрытой властностью женщина. Она умело управлялась по хозяйству, успевая поддерживать разговор. Иногда девушке казалось, собеседница, увлечённая готовкой, не слушает или не расслышала, но следовавший вопрос или ответная реплика разубеждали. Не заметив как, Инга рассказала о себе всё и даже поделилась сокровенными девичьими переживаниями. Она и сама с интересом слушала Елену Николаевну, которая много и с охотой рассказывала о детях, обходя отношения родителей.

– Елена Николаевна, как вы познакомились? – не выдержала Инга и задала мучающий её вопрос.

– Очень просто, – хозяйка едва заметно улыбнулась. – Как и все – пришёл, увидел, победил.

– Вот так сразу, с первого раза? – Инга взглянула возбуждённо на собеседницу и поспешила отвернуться, ей опять стало нестерпимо обидно за маму.

– Ну, не с первого, – Елена Николаевна задумалась.

Было заметно, ей не приходилось разговаривать с детьми о сугубо личной жизни, и она оказалась не подготовленной, поэтому стала говорить с расстановкой:

– В разговоре развязан, движениями грубоват, я бы сказала – не отёсан, но во взгляде глубина и уют. Такая, понимаешь, – надёжность! Поначалу меня раздражало многое… – Елена Николаевна снова задумалась на мгновение и, с облегчением вздохнув, продолжила: – Почти всё. Каждый раз спрашивала себя, зачем мне это надо? Но он звонил, и я соглашалась встретиться. Звонил не тогда, когда я его просила или договаривались. Звонил тогда, когда… – на лице Елены Николаевны мелькнула счастливая улыбка. – Звонил, когда звонил. Я всегда выходила с настроем – это последний раз. Говорила себе: сейчас выйду и всё скажу, рубану с плеча, и всё кончено.

– В жизнь не выйду, если мне парень звонит не тогда, когда договорились.

– Как говорит наш Мотя, возьми с полки пирожок. Извини, пожалуйста, – мило улыбнулась хозяйка. – Я была такая же! Потому и говорю: Пришёл, увидел, победил.

– Почему вы Матвея Мотей называете?

– Уже и не помню, – Елена Николаевна отвлеклась от работы, вспоминая. – А! Когда Мотя родился, мы его назвали Матвеем. Долго выбирали имя. Потом давай думать, как называть ласково. Матвеечка? Матвейчик? Матвейка? Все очень простецки. Как-то Григорий Михайлович пришёл с работы, а Матвей стоял у шкафа и натянул на себя кучу вещей, ему тогда около двух лет было. Папа наш и говорит: «Что это за тётя Мотя появилась?» Матвей возьми и давай повторять: «Мотя, Мотя». Каждый раз, как папа приходил с работы, Матвей встречал его и кричал: Папа! Мотя! Так и появился Мотя, но мы его так зовём только в семье. На людях – Матвей.

– Вы любите отца? – неожиданно спросила Инга и затаилась, не решаясь даже глаза поднять.

– Это что ещё такое? – вспылила хозяйка. – Не надо задавать такие вопросы. – Женщине удалось справиться с эмоциями, голос её зазвучал спокойно. Инге даже показалось, Елена Николаевна похолодела. – Отношения родителей, извини за такое обобщение, не должны волновать детей. Не прилично задавать подобные вопросы взрослым, – Елена Николаевна сделала паузу и тише добавила: – Я и так позволила больше чем положено.

У Инги сжалось сердце от ощущения того, что только что для неё открылась какая-то страшная тайна, о которой отец даже не догадывается. Она даже поспешила пожалеть отца. Но Елена Николаевна собралась с мыслями и продолжила:

– Для меня Григорий Михайлович как океан. Я с головой погрузилась в него. Как же я могу не любить такого человека? – глаза Елены Николаевны источали такую верную любовь, разглядев которую, Инга изумилась. Хозяйка выдержала изучающий взгляд девушки и тихо закончила: – И всё на этом!

Инга не находила слов. Её снесло этим любящим чувством. Она никогда и ни у кого не видела такого взгляда – ни у своих подруг, ни у матери, ни у кого из подруг матери. Ей было о чём задуматься. За короткое время пребывания в отцовском доме она успела столько всего видеть, что всё, с чем сталкивалась, ставило в тупик. Она жила не так. Её жизнь тоже была нормальной, но не такой, как в семье отца. Инга ясно отдавала себе отчёт в том, что семейный уклад, чужой для неё семьи, захватил её с головой, и это ей нравилось.

За разговорами и занятиями по дому женщины не заметили, как время подошло к обеду.

– Заболтались мы с тобой, – Елена Николаевна взглянула на часы. – Так. Суп готов, котлеты, макароны и компот. Ты будешь чай или компот?

– Чай, но можно ограничиться и компотом, – поспешила ответить Инга.

Щёлкнул замок входной двери.

– Ма, привет! – крикнул Матвей, прибежавший из школы.

– Наши возвращаются, – улыбнулась хозяйка и повернулась к двери, ожидая, пока сын войдёт в кухню. Встретила она его, укоризненно качая головой.

– Здрасте, – поздоровался Матвей с гостьей.

– Вот теперь здравствуй, – мать потрепала сына по вихрам. – Люсю снова забыл подождать? – Елена Николаевна сняла фартук. – Ладно, развлекай Ингу, а я быстро сбегаю.

Инга рассматривала лицо брата. Для Матвея, хоть и старшеклассника, также неожиданным оказалось появление старшей сестры, и он испытывал некоторую неловкость. По наставлению матери он приготовился развлекать гостью. Ничего не придумав лучшего, уселся напротив и умолк, разглядывая утварь на столе.

– Матвей! – позвала из коридора мать: – Руки помыл после улицы?

И Инга и подросток заговорщицки заулыбались. Он едва не схватил горбушку.

– Уже мою, – парировал Матвей, но в ответ захлопнулась входная дверь.

– Куда собираешься поступать? – поинтересовалась Инга, когда они остались вдвоём.

– Не знаю ещё, – равнодушно пожал плечами Матвей. – Отец говорит, надо идти в мединститут.

– А сам как думаешь? – старшую сестру разозлил ответ брата.

– Я тоже так думаю.

– Совсем нет личного мнения? – продолжала она злиться, едва сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего.

– Почему же? – брат почувствовал настроение сестры и смешливо зыркнул. – Мама у нас врач, всегда поможет. Папа тоже поддержит.

– Разве он медик? – с иронией проговорила Инга.

– Он не врач, но разбирается в медицине. Мама, когда у неё сложный случай, всегда консультируется с папой.

– Надо же? – не смогла скрыть удивления Инга. – И что же он советует?

– Зря ты так, – не принял ироничный тон подросток. – Отец очень хорошо разбирается в медицине. Когда он был студентом, то подрабатывал на «скорой» фельдшером. Идём. – Поймав недоверчивый взгляд сестры, Матвей вскочил. – Правда, отец не разрешает заходить к нему в кабинет, но мы потихоньку.

Полумрак комнаты встретил их уютом. У окна стоял пузатый стол на коротеньких ножках-шпильках и рядом с ним чертёжная доска. Штативная лампа была прикреплена так, чтобы можно было повернуть её как к столу, так и к доске. Напротив стола – кожаные кресло и небольшой глубокий диван. Все стены до потолка закрывали шкафы, заставленные книгами.

– Вот, смотри, – Матвей открыл единственный глухой шкаф и извлёк оттуда туго перетянутую бечевой, набитую бумагами папку. Он бережно стал доставать из неё корочки и протягивать сестре. – Это всё папины. Это диплом фельдшера. Это – архитектора. А это благодарность от экспедиции за то, что папа спас жизнь участнику экспедиции.

– Что он сделал? – разглядывая письмо, поинтересовалась девушка.

– Он прооперировал геолога и спас ему жизнь. Была нелётная погода, и к ним не мог прилететь на помощь вертолёт. Нужно было срочное хирургическое вмешательство. Папа сделал операцию, – с гордостью сообщил Матвей.

– А он умеет?

– Конечно, умеет! – воскликнул подросток, почувствовав недоверие сестры. – Смотри, – и он достал следующую бумагу. – Это его зачётка по хирургии. Одни пятёрки, и за лекции, и за практические занятия. Он специально ходил в мединститут на лекции по анатомии и практиковал резать, чтобы повысить свои знания. А ты знаешь, где тренируются студенты, будущие хирурги? В морге!

– Всё равно это безответственно, – с упрямством в голосе, настаивала Инга.

– Сама ты безответственная, – огрызнулся брат.

– А здесь что такое? – Инга отклонила занавеску на боковой стенке шкафа.

– Это папино оружие, – с гордостью сообщил брат. – В молодости он занимался фехтованием на саблях.

– Какая-то странная сабля, – нарочно, как можно равнодушнее произнесла она, видя, с каким запалом гордости рассказывает брат. – Квадратная…

– Сама ты квадратная! – не на шутку разозлился Матвей. – Смотри! – и он достал очередной диплом. – Это папа выиграл турнир по фехтованию, а это его билет кандидата в мастера спорта.

– Кандида-ата-а, – протянула Инга, уже не скрывая весёлости. – Я думала он мастер, а он всего-то кандидат.

– Что ты понимаешь! – взорвался от обиды Матвей.

– Ладно, ладно, – рассмеявшись, быстро заговорила Инга. – Я пошутила, Матвей. Конечно, это всё здорово! Я, как и ты, горжусь папой!

– Ну тебя! – отмахнулся Матвей. – Выходи из папиного кабинета.

– Матвей! – Инга поймала брата за руку и, заглядывая в глаза, проговорила: – Я пошутила. Правда!

– Выходи, – смягчил тон Матвей.

– Мир? – Инга протянула руку.

– Мир, – примирительно пробубнил Матвей, отворачиваясь от сестры. – Надо выходить, а то мама сейчас придёт и будет ругаться.

* * *

Дни пролетали один за другим. Инга всё чаще погружалась в раздумья. Противоречивые чувства терзали её. Она стыдила себя за тот душевный комфорт, в котором купается в семье отца, и жалела мать. Сколько страданий ей доставляет, откладывая отъезд! Она выискивала недостатки и пыталась придираться к мелочам в укладе этой семьи, но стоило Елене Николаевне позвать помогать по хозяйству, она забывала обо всём и с удовольствием готовила еду, убирала квартиру, складывала детские игрушки. Пока девочки были в школе, она раскладывала игрушки на кроватях и любовалась. Инга не могла объяснить всего того, что видела каждый день в доме отца, а главное, своего желания участвовать в этой жизни. Она не могла объяснить себе, почему дети тянутся к отцу? Весь день они проводили с матерью. Елена Николаевна занималась их жизнью, участвовала в детских вечеринках, а зачастую и сама их организовывала. Отец утром видел семью во время завтрака. Ужиная, общались дольше. Правда, много говорил и с каждым накоротке. Но если кто-то из детей переходил грань, то тут же одёргивал его, иногда, в понимании Инги, недопустимо грубо, и всё продолжалось. Как-то маленькая Люся взяла за привычку замахиваться кулаком на всех домашних. За ужином замахнулась и на отца. Она сделала это в шутку, но отец выставил свой кулак и ткнул в лоб Люсе.

– Следующий раз долбану тебя так… – отец запнулся негодуя, взгляд его посуровел, и голос зазвучал глухим гневом. – Раз и навсегда перестанешь… Где ты этому научилась? Не хорошо на папу, маму, брата, сестёр замахиваться.

Отец не собирался выслушивать оправданий. Ужин потёк своим чередом. Инга следила за реакцией всех членов семьи, но никого не занимало произошедшее. Даже маленькая Люся ничуть не изменилась в лице, только почесала лоб. Инга отметила про себя – стала бы назло делать. Сколько ещё нервов у матери потрепала бы. А тут…

После ужина отец уходил в свой кабинет работать. Без надобности к нему никто не заходил. Даже для неё не сделали исключения. Показывая квартиру, Елена Николаевна на две двери только указала рукой:

– Это рабочий кабинет нашего папы, а это родительская комната. Она не для экскурсий.

Комната Матвея Инге понравилась, но подросток стоя выждал, пока гостья всё осмотрит, и поспешил закрыть двери. На что мать только улыбнулась и так прокомментировала действия сына:

– Личное пространство.

Зато комната девочек была в распоряжении старшей сестры, и младшие были ей только рады.

И всё-таки дети находили различные предлоги забежать к папе. Он им отвечал или что-то рассказывал и категорично выпроваживал.

Как-то Инга стала свидетелем короткой сцены между отцом и Люсей. Проходя мимо кабинета, девочка как бы невзначай толкнула дверь, та возьми и откройся.

– Кто там? Что надо? – послышался голос отца.

– Это я, Людочка, – растерянно произнесла девочка. – Ничего не надо. Просто зашла.

Отец поднял на неё уставшие глаза и, едва заметно улыбнувшись, протянул руку. Люся подбежала к папе. Тот поцеловал её в лоб и коротко сказал:

– Ступай.

Люся выбегала из отцовского кабинета с сияющим лицом, словно выполнила какое-то важное задание.

Инга рассматривала сестру и никак не могла себе объяснить её восторга. Она нуждалась в его понимании. Папа не сходил с уст всех членов семьи – от маленькой Люси до Елены Николаевны. Она и сама стала жить с оглядкой, с вопросом – что скажет папа, а понравится ли папе? Раньше такого не было. Что же с ней происходит? Она себя не узнавала.