Текст книги "Корректировщик. Блицкрига не будет!"

– Служу трудовому народу! – он вытянулся, только что каблуками не щёлкнул.

Штабс-капитан, блин.

– Ну что же, товарищи, если у вас нет вопросов…

– Товарищ Сталин, я тут кое-что вспомнил, разрешите доложить.

– Ну, давайте, товарищ майор, докладывайте. – Сталин явно наслаждался ситуацией превращения «неизвестной породы зверя» в нормальную человеческую ипостась.

– Первое. Вы сказали, что мои записи приняты во внимание и по ним ведётся работа. У немцев агентура работает отлично, так что они эти изменения заметят. А значит, 22 июня – это не факт. Сейчас Гитлер занят Европой. Дания, Голландия, Бельгия, Франция, Англия. Остановиться он не может. До зимы у него не будет сил. А зимой немцы в Россию не полезут, будут ждать тепла и сухих дорог. Но, значит, уже с апреля их можно ждать.

Второе. При поступлении в войска нового оружия прошу, прежде всего, направлять его в десантные бригады. Особенно «ППС», гранатомёты Таубина и крупнокалиберные пулемёты. Объясню причину. На сегодня их вооружение – самозарядки Симонова и Токарева и пара 45-мм пушек. Никакой огневой мощи. А ведь им прямая дорога в тыл врага. И огневой поддержки не попросишь.

Третье. С 15 по 21 июня, в соответствии с приложениями к пакту Молотова – Риббентропа, наши войска войдут в прибалтийские страны. Если аналогичные действия в Западной Украине и Буковине были достаточно удачны, то тут всё иначе. До самого распада СССР эти страны будут считать себя оккупированными Красной Армией. И даже спустя сорок лет многие прибалты считают русских врагами. Так может, стоит подождать, пока их займёт Германия? И объяснит им их место? А уже потом ОСВОБОДИТЬ?! А пока занять службу внешней разведки засылкой агентуры и вербовкой агентов среди местных коммунистов?

Четвёртое. В моей истории сейчас готовится замена званий комбриг, комдив и командарм на генеральские. Это значительно упростит табель о рангах. В конце года изменят звания младшего командного состава. А в середине 1943 года введут погоны и вернут понятие офицер, рядовой и матрос. Вот я и думаю, а надо ли это всё растягивать на три года. Правда, это только для размышления.

Сталин хмурился.

– Погоны, офицеры. Это что, возвращение к царским регалиям?

– Никак нет, товарищ Сталин. Для молодого поколения это сохранение славных традиций русской армии. Никто ведь не предлагает награждать наших бойцов Георгиевскими крестами. Но те, кто в боях с врагами России получил эту награду, разве не достоин уважения? Ну а слово «офицер». Не стали же переименовывать инженеров и адвокатов, судей и прокуроров? Не слово красит человека. А советский офицер – не царский золотопогонник. Он часть народа и будет ему служить.

Сталин расхаживал по кабинету. Берия что-то записывал в блокнот. Наконец Верховный повернулся.

– Отправляйтесь по назначению. Товарищ Голубев вам поможет. А про то, что вы сказали, мы подумаем. Не будем спешить. Желаю успеха. До свидания, товарищи.

4

Мы стояли на краю поля и мысленно матерились. Иногда некоторые из выражений прорывались наружу. Тогда стоящий в нескольких шагах от нас пожилой капитан из комендатуры вжимал голову в плечи и ёжился. Так продолжалось уже минут десять. В километре, приблизительно, от нас виднелись ангары и служебные постройки полка ТБ-3. За спиной тянулся то ли одичавший сад, то ли неухоженная роща. Правее, в пяти сотнях метров, начинался лесной массив.

Лес, роща и полк бомбардировщиков ограничивали в основном расположение нашей бригады, а в данный момент моего батальона, куда мы с Серёгой прибыли на три дня раньше срока. Специально, чтобы осмотреться. Вот и осматриваемся. Всё началось с утра, когда мы спрыгнули с проходящего поезда на станции этого городка, в сотне километров от Москвы. Выяснив на вокзале, где находится штаб гарнизона, направились прямо туда.

В приёмной начальника гарнизона нас встретил молоденький лейтенант. Самого начальника ещё не было. Он появился только через полчаса. Я помню, в моё время говорили, что в армии царила атмосфера страха. Все боялись всего. А тут зашёл этакий вельможа в звании комбрига. На нас не взглянул, даром, что стоят майор и капитан в лётной форме, и прошёл к себе. Минут через пять зазвонил колокольчик, и лейтенант юркнул в кабинет. Видимо, он докладывал о нас слишком настойчиво, так как за дверью несколько минут раздавался начальственный рык, а потом взъерошенный лейтёха вылетел в приёмную. По внутреннему телефону вызвал нашего нынешнего сопровождающего и передал приказ доставить к месту назначения. Вот мы и приехали.

С момента, как Верховный сообщил о моём назначении, прошло больше месяца. И почти всё это время мы провели в разъездах. На следующее утро после моего «дня рождения» нас снова вызвали на дачу и приказали присоединиться к группе старших командиров НКО, проводивших плановую инспекцию частей РККА. Уже через пару дней я понял, какой Сталин умница. Всё прошедшее время я жил взаперти, читал, конечно, газеты, но жизни не видел. Ох, и наломал бы дров, не соверши мы эту большую прогулку.

А так. Присмотрелся, пообмялся, научился говорить с людьми, не попадая впросак на каждом слове. Ну и, что не менее важно, снова ощутил себя не просто военным, но командиром. Всё это время Сергей был со мной. Помогал, объяснял. Был за няньку. Ну, скорее всего, и за конвоира. Одевался он в такую же лётную форму, со знаками различия капитана. Хотя, на самом деле, должен был носить знаки подполковника. По закону звания госбезопасности переводились в армейские на два выше. Так что сержант ГБ был лейтенантом, ну а капитан, соответственно, подполковником.

За это время мы крепко подружились, а, кроме того, я окончательно понял, что он в курсе моих похождений. И рядом с ним можно не прятаться. А это очень большой плюс. Не завидую кинозвёздам – всю жизнь играть роль… Но это всё лирика, а что делать сейчас? По всем правилам тут должен быть комплекс зданий. Штаб, казармы, склады. Должен быть, но нет. Сергей повернулся к капитану-комендачу.

– Товарищ капитан, это ошибка? Нам нужно прибыть в расположение 301-й воздушно-десантной бригады. Через три дня, в соответствии с приказом, прибывает инженерная рота. Через десять дней штаб и основной командный состав. Через месяц – личный состав с техникой и вооружением. И что с ними делать? Тут же даже ограждения нет.

Серёжа начал закипать, а зря. Комендач явно был не в курсе. Ему приказали доставить туда-то, он доставил. Всё. Бить морду надо начальству, а оно сидит в штабе гарнизона, да ещё, может быть, в горкоме партии. Всё это время откуда-то сзади справа раздавалось тарахтение. Вроде мотоциклетного. Я повернулся и пошёл на звук. Шагов через тридцать открылась интересная картина. В глубине этой полурощи-полупарка стояло двухэтажное здание. Если бы не несколько вычурная архитектура, можно было бы принять его за школу. Ближе к нам находился сарай, возле которого группа ребят суетилась вокруг старенького «У-2». Он и издавал это самое тарахтение.

– Капитан, это что? – мой голос звучал весело, ситуация становилась откровенно смешной.

– Так, товарищ майор. ОСОАВИАХИМ здесь, лучший в области. Даже самолёт им выделили, в награду.

– И что они собираются с ним делать?

– Не понял, товарищ майор?

– Как только мы поставим забор, места для взлёта у них не будет. И через лес его не протащишь.

– Какой забор? – Капитан попался какой-то туповатый, он ещё и удивляется.

– Здесь территория воинской части. Или вы думаете, мы им взлётную полосу между казарм проложим? Что тут у вас вообще происходит!?

Я зашагал к входу в здание. На ходу прикидывая. Судя по виду и размерам, для штаба бригады в самый раз. А уж для батальона тем паче. Сарай-ангар будет служить складом. На первое время. Сидящий на входе паренёк, в большом, не по росту, комбинезоне, при виде нас вскочил.

– Здравия желаю, товарищи командиры.

– Здравия желаем. Можно нам тут осмотреться?

– Конечно, проходите. Наш клуб первый в области.

Мальчишка повторил слова капитана.

– Наш планер в Коктебеле занял четвёртое место.

Парнишка стал даже выше ростом от распиравшей его гордости. Извини, пацан, через пару часов ты будешь нас ненавидеть, но так надо.

Мы шли по коридорам, заглядывали в комнаты, здоровались, слушали восторженные объяснения и шли дальше. После первых же моих вопросов о размерах комнат и их количестве Серёжа всё понял и молчал. Ему было тяжелее, он ведь и сам был таким пацаном, в детстве. В моё время занятия в кружках ДОСААФ такого воодушевления уже не вызывали. Так мы дошли до зала, где сидели несколько девушек в возрасте от 13 до 20 лет. Они что-то шили.

Наш провожатый стал объяснять про обшивку для нового планера. На его голос одна из девушек постарше обернулась. Моё сердце стукнуло и остановилось. Что-то, видно, было у меня на лице, так как девушка смущенно улыбнулась, и моё сердце рухнуло в желудок. Она не была копией Галины. Волосы тёмно-каштановые, а не русые. Лицо более тонкое. Глаза зелёно-карие, а не голубые. Но сочетание – меня просто в дрожь бросило, до чего похожа. И эта улыбка. Улыбка Софии Ротару, от которой у меня всегда перехватывало дыхание.

– Здравствуйте, товарищи командиры.

Она говорила с лёгким акцентом. И очень знакомым акцентом…

– Бонжур, мадемуазель. Же нё мё тромпэ па? Парле ву франсэ?

– Уи, ву завэ бьен лю. Жесви франсез.

Поскольку остальные хлопали глазами, мы снова перешли на родной всем русский.

– Вы прекрасно говорите по-русски. Давно живёте в нашей стране?

– Почти четыре года. Родители были в Испании. Отец погиб, а маме удалось вывезти меня сюда. А где вы учились французскому?

– В основном дома. Соседка учила, учительница французского языка. Я его с детства люблю, певучий язык, почти как украинский. Разрешите представиться. Майор Доценко. Георгий Валентинович. А это мой друг и сослуживец Голубев Сергей Михайлович. Рады знакомству.

– Натали. Наталья Габриэлевна Лефёвр. Я тоже рада.

– Что же. Не будем вам мешать.

Через пять минут мы уже катили назад в гарнизон. Минут через десять Серёга ткнул меня в бок.

– Слышь, майор, это что было? Мы тут по делу, а не девушек охмурять.

– Да ладно, Серёга, какое охмурять. Просто похожа на одну знакомую. Ну, из той жизни. Вот и ошалел слегка. Лучше скажи, идею понял?

– Понял, понял. Хочешь у детей клуб отобрать. И как тебя эта красавица потом встретит?

– Козёл ты, хоть и капитан. Молчи лучше, мне нужно подготовиться к очень серьёзному разговору.

– Молчу.

До штаба гарнизона мы доехали молча. Так же молча мы прошли через проходную, поднялись в приёмную и, не глядя на вскочившего адъютанта, вошли в кабинет. Начальник гарнизона отдыхали. Полёживали на диванчике в расстёгнутом кителе и с газетой в руках. На звук открывшейся двери он лениво поднял голову и вскочил, начальственно багровея на глазах. Тон он сразу взял на октаву выше нормального.

– Вы что себе позволяете?! Лейтенант, вызовите охрану, арестовать этих молодчиков. Я вас…

Я молча достал красную книжечку и показал комбригу. С минуту до него доходило, что там написано и чьи подписи стоят. А потом он стал белее нательной рубахи. И связки у него заклинило, так что сказать он мог только «Я…Я…Я…». В кабинет ворвались трое солдат во главе с лейтёхой, но комбриг замахал на них руками, и они испарились, как не было.

– Товарищ комбриг, приведите себя в порядок и давайте обсудим создавшееся положение.

Начальник гарнизона торопливо застегнулся и встал навытяжку.

– Как вас зовут, товарищ комбриг?

– Островой Павел Павлович.

– Так вот, Павел Павлович. Успокойтесь и объясните мне сложившуюся ситуацию. Через три дня начнет прибывать личный состав 301-й воздушно-десантной бригады. Где я должен их размещать? Наверх вы доложили, что всё готово, а тут даже территория не огорожена. И на ней расположен аэроклуб. Как прикажете это понимать?

– Товарищ майор, вы поймите. Нет у меня средств. Сказали, к 1 мая должно быть готово. Я подумал, к дате хотят доложить, а прибудут хорошо если в июне. А у меня тут завод строится, патронный. Вместе с немцами. Патроны будем делать по их образцу. Сил нет, людей нет, техники в обрез. Думал, к концу апреля завод добьем и за вашу часть возьмёмся. А получилось вот как.

– Завод – это хорошо. Быстро раскрутились, слышь, капитан. А что касается моей части… У вас какие отношения с обкомом партии?

– Хорошие отношения, рабочие.

– Вот и отлично. Звоните первому секретарю, назначайте встречу. Вопрос – передача здания аэроклуба 301-й десантной бригаде, помощь партийной организации в оборудовании территории. Вопрос размещения командиров и их семей. Срок начала всех работ – вчера. Здание аэроклуба освободить к завтрашнему утру. Через три дня должно быть готово место для приёма 120 человек инженерной роты и их техники. Вопросы есть?

– А куда же аэроклуб, товарищ майор? В нём, почитай, все наши подростки участвуют. Куда же их?

– Этот вопрос согласуйте с обкомом. Найдите место. И ещё, размещение командиров начните с нас. Хотя нет, это мы решим с вашим адъютантом, не зря же он там сидит. Давайте работать, Павел Павлович.

Мы вышли из кабинета. Закрывая дверь, я заметил, как комбриг бросился к телефону. Лейтенант был явно впечатлён, так как чётко доложил, где можно пообедать, предложил сопровождающего и, молодец какой, поинтересовался, где нам искать жильё. Ближе к центру или к расположению. Получив ответ, что к расположению и можно, для начала, одну комнату на двоих, снял трубку. А мы пошли «заправляться». Поскольку последний раз мы ели ещё в поезде, это заняло чуть больше времени, чем обычно. Что-то около часа. Выйдя из столовой, мы обнаружили мнущегося лейтенанта и машину.

– Товарищ майор, начальник гарнизона просит вас подъехать в обком.

Физиономия у парня была такая расстроенная, что прямо жалко стало. Ну, сели, поехали. В обкоме нас проводили к кабинету первого секретаря. За дверью было подозрительно тихо. Мы постучали и вошли. Комбриг и секретарь стояли у окна, оба как из бани. То есть морды – хоть прикуривай. А у стола стоял гражданин, нашего примерно возраста, с тубусом под мышкой и какими-то бумагами в руках. Комбриг представил нас, секретарь представился сам: Егоров Алексей Кузьмич. Спохватился, и, глядя на парня у стола, как на незваного гостя, представил и его: Наш главный специалист по строительству Пушкин Александр Сергеевич.

Парень тут же откликнулся.

– Не родственник.

Я среагировал на полном автомате.

– Ага, и даже не однофамилец.

Уже и не помню, в каком фильме я услышал эту шутку. Но она оказалась к месту. Народ заржал как сумасшедший, а дальше разговор пошёл хоть и не просто, но зато мирно. Секретарь начал с того, что и начальник гарнизона – людей и средств нет. Все, кто есть, заняты, и тоже срочным оборонным заказом особой важности. А отобрать у детворы аэроклуб – это вернуть их в подворотни. Короче, амба. Или полный алес. В общем, как хотите, а что делать, непонятно. Пока мне всё это объясняли, я рассматривал висящую на стене карту. И кое-что заметил.

– Алексей Кузьмич, подскажите. Это на карте лётный полк, так? Это моя территория, так? А вот тут, между лётчиками, городом и нами – что?

– Да ничего, пустыри. Раньше там лабазы стояли, ну склады торговые, с дореволюционных времён ещё. Потом они погорели, а рядом расположился бомбардировочный полк, и место как-то забросили.

Пушкин, который «не однофамилец», насторожился. Молодец парень, усёк. Явно не понимает, в чём дело, но чувствует, что вопросы неспроста.

– А вот тут, выше – это лагерь? Вот тут? Уголовные или политические? Чем занимаются?

– Есть и те и другие. А занимаются гидрологическими работами.

– А связи с управлагом есть? Можно будет договориться о рабочих для строительства?

– Товарищ майор, эти люди осуждены за измену Родине. А у вас оборонный объект.

– А я не про оборонный объект думаю. Ну-ка, смотрите. У меня в батальоне 30 командиров. В бригаде их будет больше ста. У лётчиков тоже около того. Да и в гарнизоне и у НКВД ещё столько же. И где они все живут? Отвечаю – кто где. У меня есть идея, и, голову даю на отсечение, товарищ Пушкин уже знает, что я хочу предложить. Ну, Александр Сергеевич, смелее.

– Вы говорите о командирском городке. Комплекс домов, в которых будут жить командиры и их семьи.

– Точно. И не только дома. Школа, магазин, клуб армии, кстати, при нём тот же аэроклуб. Насколько мне известно, таких ещё нет. Вы будете первыми, поверьте, это оценят. Только никаких коммуналок. У каждой семьи своя квартира. Военные всё время проводят среди множества людей и шума, это часть профессии. Так пусть хоть дома будут в тишине. А?

Егоров и Островой оторопело смотрели на меня и друг на друга, а Пушкин… Пушкин торопливо доставал из тубуса лист ватмана с планом. А на плане был самый натуральный микрорайон. Где-то на 500 квартир. Всё как я сказал, школа, магазин, детская площадка. Парень опередил своё время лет на двадцать пять. А поскольку я о таком знаменитом градостроителе не слышал, его явно не поняли. И строил он, если строил, точно не города.

– Слышь, Александр Сергеич, ты гений, тебе говорили? Готовь проект, сам в Москву повезу, если другие откажутся. Я же только думал об этом, в общих чертах, а у тебя всё продумано и просчитано. Алексей Кузьмич, а для таких работ дадут людей из ИТК?

– Для таких дадут, конечно. Ты, Александр Сергеевич, зайди ко мне, позже. Приноси все бумаги, посмотрим, что делать. Да только это потом. А сейчас, что сейчас делать будем? С казармами и остальным?

– А сейчас будем освобождать аэроклуб. Мне нужна одна бригада строителей, которая подготовит место для инженерной роты. Да, кстати, поставить забор и прорубить просеку к штабу – это тоже могут делать люди из лагеря. Во всяком случае, можно попробовать. Всё. Работы должны начаться не позднее завтрашнего утра.

На поиски стройбригады, разговоры с начальником строительства нового завода, с райкомом ВЛКСМ и другими организациями ушёл остаток дня. Поздно вечером, если так можно определить время после одиннадцати, нас отвезли домой. По дороге объяснили, что комната одна, но большая. Соседей не много – пара пенсионеров, очень известные в городе люди, муж – врач и жена – первая учительница городской школы. Ещё мать с дочкой, обе работают в больнице. Комната действительно была большая. В ней был шкаф, был стол и был диван. Посреди комнаты стояла раскладушка. Постельные принадлежности лежали «в головах». За нашими спинами открылась дверь в комнату соседей и тут же захлопнулась. Думать, что к чему, и удивляться не было сил. Через двадцать минут мы с Серёгой спали как убитые.

Подъём был ранний. Дел было невпроворот, так что пять утра – это по-божески. Пока все спали, мы воспользовались санузлом без очереди. Прелесть, в туалете, на стене, висели два стульчака. Никаких следов туалетной бумаги не было, видать, каждый приносил сам. Пахло какой-то чистящей дрянью, и я решил, по-свободке, сгонять на рынок, купить душистых травок у старушек. Чисто для запаха. В ванной была собственно ванна, вполне ухоженная, надо признать, и зеркало с полочкой под ним. Похоже, всё своё придётся носить с собой. Завтрак нам должны были подвезти к аэроклубу, так что соседей мы так и не увидели. В пять тридцать мы уже садились в машину.

Возле аэроклуба кипела жизнь. Самолёта уже не было, возле сарая стояло несколько телег, а возле самого здания раздолбанный грузовичок. Половину помещений уже освободили (они, что, с ночи тут пашут?), и в них работали строители. Гениальный Пушкин, с красными от недосыпа глазами, что-то втолковывал бригадиру, держа в руках и под мышкой несколько листов чертежей. Дождавшись окончания разговора, я спросил, где будет дорога к штабу.

Мы пошли вокруг здания. В целом планировка меня устраивала. Сарай был несколько лишним, но пока сойдёт. А вот в 50 метрах сзади и слева от основного здания обнаружилось длинное заколоченное строение, явно одного с ним возраста. Позвали рабочего, отодрали доски с дверей-ворот. Пол был земляной. С другого конца – такая же дверь. Стойла отсутствовали, значит, это не конюшня, но вполне похоже на манеж. Стены и потолок оказались в порядке – подлатать крышу, настелить полы, и готова казарма для инженерной роты. По ходу дела договорились с Пушкиным быть на «ты». Так что Саша пошёл искать рабочую силу, а мы остались заканчивать рекогносцировку.

Прошло десять минут, и двадцать, а Пушкин как в воду канул. Со стороны новоиспечённого штаба донесся приглушённый шум. Мы быстро пошли в ту сторону и нашли полный бардак. Похоже, сюда явились все члены аэроклуба, и сейчас они толпой насели на Сашку и какого-то парня в очках, судя по крикам, из райкома комсомола. Возглавляли этих юных пикетчиков четверо, из которых двоих я знал.

Ближе всех к нам, набычившись и сжав кулаки, стоял наш вчерашний провожатый, только сейчас на нём была школьная форма. Рядом с ним стояли ещё двое, чуть постарше, причём один был в старом, но чистом лётном комбинезоне и в руках держал шлем. На шаг впереди них стояла Натали. Будь я художником, я бы бросился писать с неё Свободу, штурмующую баррикады. Она была убийственно красива. От Галины в ней сейчас не было ничего, но мне стоило огромного труда оторваться от созерцания и что-то предпринять. Для начала я взглянул на часы. Было 7.48 утра. Так, сегодня четверг, учебный, а также рабочий день, а тут толпа не в школе и не на работе. Я прислушался.

– …это провокация. Наши пионерская и комсомольская организации по праву гордятся аэроклубом. Мы собираем деньги для ОСОАВИАХИМа. Мы заняли четвёртое место на планерных состязаниях (дались же им эти состязания), а какие-то бюрократы отбирают у нас здание. Мы будем писать в Москву самому товарищу Сталину. Мы не позволим врагам…

Пора было вмешиваться, пока она сгоряча не ляпнула чего совсем лишнего. И я шагнул вперёд.

– Это кого вы собираетесь назвать врагами? – я говорил намеренно жёстко. – Командиров Красной армии? Работников райкома комсомола и горсовета? И почему? Потому, что для нужд РККА мы забираем у вас здание? Вы, кажется, сказали, что являетесь членами ОСОАВИАХИМа. То есть Общества содействия, слышите, содействия авиации, армии и химии? Но, как только понадобилось чем-то пожертвовать для этой самой армии, вы устраиваете такие безобразия?

Я заговорил спокойнее и обращался теперь не к девушке, а к общей массе ребятни.

– Ребята, я понимаю, это очень обидно и неприятно. Тем более так вдруг. Но это необходимая и вынужденная мера. Партия и командование РККА приказали создать здесь новую воинскую часть. Это важно. И срочно. У нас просто нет времени строить для вас новое здание до того, как забрать старое. Скоро начнут прибывать командиры и бойцы, и мы, вместе с товарищами из райкома ВЛКСМ, собирались собрать вас и всё объяснить. Мало того. Мы хотели попросить вас о помощи.

Вы все знаете, что большинство рабочих заняты на строительстве нового завода. А нам срочно нужны умелые руки. Нужно перестроить ваше здание под наши нужды, нужно подготовить казарму для первого прибывающего подразделения, нужно разметить и оградить территорию. Поэтому мы просим добровольцев, после окончания уроков или работы, для старших, приходить на помощь. Это не так интересно, как строить планер или летать на самолёте, но сейчас это нужнее. А теперь всем пора, если не хотите опоздать на занятия.

Чёрт, никогда не умел произносить речи. Всё слишком пафосно и сухо. Но действует, ребята расходятся. Многие шли напрямую через рощу. Мимо, гордо глядя перед собой, прошествовала Натали Лефёвр. Сердце стукнуло.

– Тебе сейчас только колокольчик на шею, а так – баран бараном.

Серёга ткнул меня в бок. Я собрался огрызнуться, но представил, как выгляжу со стороны, и засмеялся.

– Так, бунт на корабле подавлен, за отсутствием нока-реи вешать никого не будем. Пошли работать.

Следующие десять дней слились в один. К прибытию сапёров им подготовили казарму и склад под оборудование. Пацанва с увлечением рубила просеку под дорогу и копала ямы под столбы забора. Наиболее смышлёные начали разметку территории. Девушки сменили иголки и нитки на мастерки и кисти и фактически привели наш штаб в пригодное для работы помещение.

Всё-таки вера в свою страну и идею – это чудо. Они работали с семи-восьми утра и до девяти вечера, когда мы, то есть я, Сергей и парни из райкома и горсовета, разгоняли их по домам. Утром те, кто учился и работал в первую смену, вечером те, кто во вторую. Ну и целыми днями те, кто ухитрился как-то слинять на весь день.

На следующий день после прибытия инженерная рота, одним отделением, начала строить палаточный лагерь, а всеми силами – учебно-тренировочный комплекс. По всем правилам. Тросовые горки, парашютная вышка, полоса препятствий, полоса разведчика, стрелковый полигон и так далее. Работа на год, которую надо сделать за месяц, от силы два. «Зимние квартиры» должны будут строить городские строители, когда руки дойдут и до нас. Спать нам удавалось часа три-четыре в день. Никого из соседей я так и не увидел, а Серёга, чертяка, говорил, что пару раз встречался, и строил рожи.

Утро 22 апреля ничем не отличалось от других понедельников. Должны были прибыть штабные командиры и часть командиров рот и взводов. Им были приготовлены комнаты в здании штаба, для несемейных. Семейных разместили на квартирах в городе. В 13.00 я стоял перед группой из 20 человек и пытался оценить, что мне предстоит сделать.

В целом красиво. Ребята молодые, крепкие. Судя по тому, как на них сидела форма, носили они её не первый день. Отдельное внимание привлекали двое: батальонный комиссар и девушка со знаками различия военфельдшера. Комиссар был худ. Не худощав, а именно худ, до истощения. Форма висела как на вешалке. Зато на груди у него был орден Красного Знамени. И главное – глаза, в которых убеждённость, радость и настороженность присутствовали примерно в равных долях. Он был убеждённо-спокоен, и от него, несмотря на худобу, веяло силой.

Девушка – военфельдшер – была не в синей, а в стандартной зелёной форме. Видать, синих юбок на складе всё-таки не нашлось. Красивой она не была, но вот эффектной… Белые волосы собраны в тяжёлый узел на затылке, губы сжаты, в глазах вызов, та же убеждённость, что и у комиссара, и… улыбка, пусть и далеко спрятанная. Первой мыслью было, что это ошибка. Но формирование шло под пристальным оком «самого», в чём я не сомневался, а значит, не всё так просто. Ну, что ж. Как говорили в Одессе: «будем посмотреть»!

– Товарищи командиры. – Люди вытянулись.

– Вы прибыли для прохождения службы в 1-й батальон 301-й воздушно-десантной бригады. Как видите, ни бригады, ни даже батальона пока нет, и именно вы будете их создавать. Я вижу, что некоторые из вас ранее не служили в десанте. Вам придётся перенять опыт у других. Даже у бойцов, если у них есть чему поучиться. Тех, кто переведён из других бригад ВДВ, сразу предупреждаю, что здесь почти всё будет по-другому.

До прибытия личного состава у нас с вами три недели, и надо успеть максимум за это время. Мой заместитель, капитан Голубев, займётся вашим размещением. Начиная с 15.00, я буду вызывать всех для личной беседы, а пока прошу следовать за капитаном. Товарищ батальонный комиссар и товарищ военфельдшер, вас я прошу остаться.

На меня смотрели две пары глаз, серо-стальные комиссара и изумрудно-зелёные, «кошачьи» врача. В обеих был вопрос. Я начал с того, что представился по форме.

– Майор Доценко Георгий Валентинович. Заранее приношу свои извинения, но я должен задать несколько вопросов. Товарищ военфельдшер, начнём с вас.

– Военфельдшер Громова Елена Ивановна. Закончила медицинский факультет и курсы полевой хирургии. Участвовала в боевых действиях в Финляндии в качестве полевого хирурга. Легко ранена осколком. Кроме того, закончила лётные курсы ОСОАВИАХИМ и имею более ста прыжков с парашютом.

– И сколько из них с самолёта?

– 47, товарищ майор.

– Ясно. Как попали к нам? Получили назначение или попросили назначение?

– Выбила. Неделю доказывала, что имею боевой опыт и парашютную подготовку. В самый раз для парашютной бригады.

– Воздушно-десантной бригады, товарищ военфельдшер. А вы задумывались о специфике нашей службы? Машин нет, всё на себе. В батальоне 450 человек, всё необходимое потащите вы и ваши подчинённые, сможете? А если я прикажу не оказывать помощь тяжелораненым, которых нельзя спасти, с целью экономии медикаментов, сможете? Или прикажу оставить «тяжёлых» раненых, сдерживающих скорость передвижения, в каком-нибудь овраге или лесочке, сможете? Или начнёте говорить о долге советского врача и гуманизме?

Она смотрела на меня с минуту. Глаза сузились и потемнели.

– Я начинала финскую в составе 44-й дивизии 9-й армии. – Я заметил, как странно напрягся уходящий уже Серёга, как оглянулся, как в его глазах появилось какое-то странное, нервно-сочувствующее выражение. – Мне приходилось 18-летним мальчишкам ампутировать ноги и руки. А двоим, кроме ног, кое-что ещё. Сильное обморожение, опасность гангрены. Они кричали, что лучше бы я их зарезала. Или сама зарезалась. Я смогу выполнить приказ, если это будет необходимо.

– Спасибо, Елена Ивановна, я понял. Товарищ батальонный комиссар, а как у вас со здоровьем?

– Батальонный комиссар Оболенский Сергей Аристархович. Я здоров. А худоба – месяц следственного изолятора и семь месяцев Ильмень-лага. Освобождён и восстановлен в правах и звании 18 марта сего года.

– Где проходили службу, Сергей Аристархович?

– На Дальнем Востоке, в пограничных частях НКВД. Воевал у озера Хасан в 1938-м и на Халхин-Голе.

– Когда и где вас арестовали?

– В начале июня был контужен и получил отпуск на 15 суток. Приехал в Москву, там и арестовали. Через неделю. Обвинили в шпионаже в пользу японцев.

У меня в голове что-то щёлкнуло. Японский шпион, Москва, освобождение в марте. Уж не мой ли «любимый» следак за этим стоит. Как раз в начале марта Берия ему обещал прошерстить все «дела», так может, это одно из них?

– У вас следователем не майор Толстой был?

Комиссар нахмурился, в глазах начала накапливаться тревога.

– Понятно. Мне тоже довелось с ним общаться. Я был его последним подследственным, до того, как его самого арестовали. Так что мы с вами, в некотором роде, побратимы. Вам необходимо усиленное питание, вот Елена Ивановна проследит. Семья есть?

– Да, они в Москве остались. Квартиру нам вернули, жалко было сразу сдёргивать. Им тоже досталось.

– Я знаю, Сергей Аристархович. Если что-то будет нужно – обращайтесь. Работы у нас много, специфику вам придётся учить с нуля и очень быстро. Время не ждёт, да и нет его у нас. Почти. Но я рад служить вместе с вами. И с вами тоже, Елена Ивановна, хотя вам будет труднее всех. Будем заниматься отдельно, а то ведь доказывать, что вы десантник, более того, командир, придётся день за днём и час за часом. Всё, товарищи, вы свободны.