Текст книги "Корректировщик. Блицкрига не будет!"

Сергея я разыскал в здании штаба и, дождавшись, когда он освободится, задал занимавший меня вопрос.

– Слышь, бродяга, а что там было с 44-й дивизией 9-й армии? А то взгляд у тебя был…

– Понимаешь, Егор, это была паршивая история. 163-я дивизия попала в окружение, и 14 декабря ей на помощь бросили 44-ю дивизию. Она наступала из Ваненвара по дороге на Суомуссалми. Наступала совершенно бестолково, различные подразделения попадали в финские засады. 7 января основные силы дивизии были окружены, и, хотя положение не было безнадёжным, командир дивизии и начштаба отдали приказ отступать, бросая обозы и технику. Сами сбежали. Дивизия потеряла почти всю технику, все обозы и лошадей, бросили раненых. Короче, всё командование дивизии было приговорено к высшей мере. Их расстреляли перед строем. И ещё. Я посмотрел личное дело. Военврач Громова была ранена 8 января и, раненая, вывела из окружения три грузовика с ранеными и персоналом, причём один из них вела сама. Почему её не представили к награде, не знаю, видимо, не хотели награждать никого из этой части. Такая вот история.

Спустя три дня вечно флегматично-молчаливый шофёр Степан в 5.30 утра вёз нас с Серёгой в часть. Я посмотрел на своего осоловевшего от недосыпа друга и вспомнил старый анекдот.

– Слышь, Серёга, анекдот хочешь? Встречаются два приятеля. Один жалуется, мол, всё плохо, жена гуляет, сын двоечник, начальство не уважает… Друг ему говорит: «Ты успокойся, жизнь, она как зебра, то чёрная полоса, то белая, так что не бери в голову». Проходит месяц, снова встретились, и первый говорит: «Слушай, как ты был прав!!! Это была белая полоса…»

Следующая минута едва не стала для нас последней. Машина резко ушла куда-то в сторону и затормозила в сантиметрах от крепкого такого дерева. Шофёр лежал на руле и издавал странные хнычущие звуки. Первая мысль была, что его сняли из чего-то с глушителем. Вторая, так как стёкла были целы, что он просто отрубился, чёрт его знает отчего. И тут раздался плачущий голос:

– Ну, хиба ж так можно, товарищу командир. Я ж трохи машину не розбыв. А в мэнэ ж однои аварии за всю службу нэма. Ви таки истории бильше не розповидайтэ. Х-х-х… Це була била смуга…

Тут он посмотрел на наши лица и умолк. Мы тоже посмотрели друг на друга и стали ржать. Сквозь смех Сергей махнул рукой растерянному шофёру:

– Езжай давай, тонкий ценитель юмора. Опаздываем ведь.

Не знаю почему, но этот прикол дал нам необходимую эмоциональную разрядку. Стало как-то легче дышать. Работа действительно была непосильная. Серёга взял на себя большую часть «физики», то есть физподготовку, частично рукопашный бой и стрельбу. Я занимался парашютно-десантной, тактической и специальной. Плюс отдельно с комиссаром и военфельдшером. Хотя с ней всё чаще тоже занимался Серёга.

После восемнадцати ноль-ноль, когда сил двигаться уже не было, я, авансом, рассказывал о новых видах оружия, которые нам обещали в будущем. Под подписку о секретности. Ребята, правда, не очень верили, ну, поживём – увидим. Так ушло ещё две недели, как сплошной учебный день. А потом пришла пора прыгать. И не поодиночке с «По-2», а с серьёзной машины. И я упёрся в стену.

Командир соседнего полка ТБ-3 меня и слушать не желал. Размахивать просто так «красной» книжечкой не хотелось, мужики тоже пахали будь здоров. И обиду их я тоже мог понять. С нашим появлением им доставались лишь остатки. И неясно, чего вдруг. О моих полномочиях те, кто знал, помалкивали, слава богу. Командир у бомберов попался упёртый: будет приказ моего начальства – получите, а нет – у нас своих дел полно.

А к середине этого сволочного дня стало совсем весело. Пришли за Пушкиным. Ну, то есть приехали. По счастливой случайности, он был у нас, давал указания строителям, которые начали всё-таки работать над стационарными казармами. Приехали за ним трое, аж из Москвы. Лейтёха с двумя бойцами. На меня они вообще не соизволили обратить внимание. Медленно идёт чистка, ох медленно.

– Лейтенант, ко мне.

Тот нехотя оглянулся.

– У меня есть приказ…

– Я сказал ко мне, лейтенант. И станьте смирно, или устав вам не писан?!

Нет, но упрямый, блин. Родной брат тех уродов, Толстого и Степчука. Достал блокнот, карандаш и, нагло так, приказывает:

– Представьтесь, майор…

Ну, Серёга ему и представился. Подошёл так небрежно, взял под ручку, у того от боли аж челюсти свело, отвёл в сторонку и показал удостоверение. Не общевойсковое, а начальника «СМЕРШ» 301-й ВДБр. Успокоился лейтенант, присмирел, даже стал объяснять.

– Приказано доставить для выяснения. По какому поводу, не знаю, но приказ ведь.

– Лейтенант, на будущее. Не разговаривайте со старшими командирами как главный, обжечься можно. Во-вторых, товарищ Пушкин нужен мне здесь. Я сегодня же свяжусь с Москвой, а вы пока можете его сопровождать. В качестве почётного караула. До поступления другого приказа. О вашем размещении до отъезда к моему зампотылу.

Ну не сразу, но мы его убедили. И через час с копейками я сидел у Егорова. Он тоже пребывал в расстроенных чувствах, и виной всему был я. Это я уговорил первого секретаря отправить проект командирского городка. Арестовать его не арестовали, но сообщили о рассмотрении персонального дела в ближайшие дни. А это прелюдия к аресту. Главное, непонятно за что, ведь никто ничего пока не строил, только внесли предложение. А рассмотрению подлежало дело «о растрате народных средств с целью достижения дешёвой популярности в массах».

Во формулировка, язык сломаешь. Ладно, будем разбираться. У меня есть то, чего нет у Егорова, Пушкина, да и, наверное, у 99,9 % граждан. У меня есть прямой выход на Сталина. И я набрал номер телефона. Телефонистка на коммутаторе попросила подождать, затем перевела разговор на дежурного. Услышав фамилию, я даже улыбнулся. Он был одним из моих учеников, на занятиях заработал кличку Ванька-встанька. Очень ему хотелось всегда приземляться на ноги или, в худшем случае, мгновенно вставать. Но боец он был неплохой. Судя по голосу, он тоже улыбался, и через пару вопросов и пять-семь минут я услышал голос Сталина:

– Здравствуйте, Георгий Валентинович. Хорошо, что позвонили, а то мы уже думали, что наступил коммунизм, никаких недостатков не осталось, все проблемы решены.

– Здравствуйте, товарищ Сталин.

В трубке многозначительно кхекнули.

– Извините, Иосиф Виссарионович. И проблем и недостатков хватает, но до сих пор старались обходиться сами. А сейчас мне просто необходима помощь. Я нахожусь в кабинете первого секретаря обкома Егорова. Среди его сотрудников есть молодой архитектор по фамилии Пушкин. Он создал проект нового жилого массива, прямо из будущего, фантастика. Несколько недель назад они отправили проект на рассмотрение в Москву. И вот сегодня товарища Егорова предупредили о рассмотрении персонального дела за траты, а Пушкина приехал арестовывать наряд из Москвы. Иосиф Виссарионович, мы просим разобраться, что происходит.

– Хорошо, Георгий Валентинович. Товарищу Егорову скажите не волноваться. А этого Пушкина привозите сюда. У нас найдутся и другие вопросы для обсуждения. Надеюсь, ваши заместители справятся?

– Так точно, справятся. Спасибо, товарищ Сталин.

– До свидания.

В шесть часов вечера всё тот же Степан, трижды обнюхав каждый болт, сел за руль, и мы поехали в Москву. Ехать было часа три, не долго, но скучно. Водила молчал по привычке. А мой спутник… Нет, что-то не так нам вдалбливали о культе личности. У нас ведь у любого вождя был культ. У Леонида Ильича, у Горбатого. Но чтоб вот так! То есть парень был как на иголках со времени попытки ареста. Когда я сказал, что он едет со мной в Москву, он слегка обрадовался и ещё больше разволновался. Особенно после просьбы прихватить все свои проекты. А вот когда я озвучил, куда именно, а главное, К КОМУ мы едем, он просто впал в ступор. И всё ещё из него не вышел. А, и ладно. Зато пару часов поспал.

У ворот дачи мы с Александром Сергеичем остались стоять, а машину перенаправили в другое место. Ждали мы недолго, но весело, всё-таки большинство парней из охраны я знал. Так, потолкались, поборолись. Глядя на нашу возню, мой компаньон вообще ошалел. А потом нас позвали.

В уже привычном кабинете находились уже знакомые лица. Сталин, Берия, Власик. Плюс ещё трое. Первый: невысокий, полноватый, одетый в полувоенный френч защитного цвета, с папкой под мышкой – явный чинуша. Судя по быстрой смене выражения лица, которую он не контролировал (кстати, зря) глядя на Сталина или на нас – чиновник довольно высокого ранга.

Второй: военный в форме НКВД, уверенный и спокойный. И пожилой человек с внешностью старого учителя. То есть «чеховское» пенсне, ухоженная седая бородка и неброский костюм. Пошитый на заказ или хорошо подогнанный. Короче, профессор. На столе перед ним лежали все бумаги Пушкина, и он их просматривал, не слишком обращая внимание на присутствующих. Даже на Сталина и Берию. Он же, в нарушение всех протоколов, начал беседу. Просто посмотрел на меня, потом на моего протеже и сказал:

– Здравствуйте, батенька.

Ну, точно, блин, профессор.

– Это ваша работа?

– Моя, – ответил Пушкин, сильно нервничая.

– Знаете, батенька, я всю жизнь гордился тем, что учил своих студентов смелости мышления и полёту фантазии. Но это не просто смело, это грандиозно. Просто, лаконично, продуманно. Только нужно немножко больше индивидуальности. А то ведь всё одинаково, эдак проснёшься утром и не узнаешь, где ты, в Москве или в Саратове.

– У меня есть и с декором, но я хотел, чтоб дешевле и в монтаже проще.

Сталин слушал вдумчиво и эмоций не показывал. А вот Лаврентий Павлович был недоволен. И это недовольство узрел чиновник, который его и озвучил.

– Вы что себе позволяете, граждане?! Что это за рассюсюкивание в присутствии самого товарища Сталина. Безобразие и безответственность. Вот об этом я вам и говорил, товарищ Трифон.

Теперь он обращался к военному, но тот молчал. А вот Сталин нет. Только обратился он не к чиновнику, а к «профессору».

– Ну, что, Виктор Александрович, я вижу, проект вам понравился. Вы, как президент Академии архитектуры, рекомендуете его к реализации?

«Профессор», а точнее академик, посмотрел на Сталина, на Берию и дольше всех разглядывал чинушу во френче.

– Да, товарищ Сталин. Я готов рекомендовать этот проект. Мне нужно время на несколько более полное ознакомление, но в целом он превосходен. Это не шаг, даже не скачок – это взлёт в будущее жилого строительства.

Вот теперь Сталин посмотрел на чиновника.

– А теперь вы объясните нам, чем руководствовались, когда не просто отклонили проект, а, – тут Берия подал Сталину лист, – передали дело в НКВД с резолюцией «…технически безграмотно, экономически нецелесообразно, направлено на подрыв устоев Советского государства…». Да ещё указали, что проект уже запущен в производство. Без согласования. И на него потрачены госсредства. И всё это по указанию врагов в лице первого секретаря обкома Егорова и инженера Пушкина, он же автор вредительского проекта.

Тут Верховный посмотрел на меня, и, богом клянусь, я уловил усмешку в усах. Ну, точно, это же я ему предлагал у доносчиков спрашивать, типа зачем, чего хотел. А чиновник, поняв, что пахнет жареным, вдруг расхрабрился. Нет, бывает, что приговорённый решает резать правду-матку, но бывает, что лучше не надо. Потому что этот придурок заявил буквально следующее:

– Проект, может, и был бы хорош, но не в этом виде. Там же меньше двух комнат квартир нет. Это что, каждой кухарке и каждому вшивому работяге не меньше двух комнат? А если с детьми, то и три, и четыре? Значит, мне четыре и ему, роже немытой, четыре?

Ох, он был не прав! Уж не знаю, что ему готовили, но сейчас… Сталин и Берия его чуть взглядом не сожгли, а энкэвэдэшник, кажется, уже наметил, куда пуля войдёт. Но заговорил один Берия:

– У нас первое в мире государство рабочих и крестьян. – И не меняя тона: – Арестовать, провести расследование деятельности, и если там ещё что-то…

Приходится Лаврентию Павловичу повторяться. А военный, так и не проронив ни слова, кивнул чиновнику на дверь. Тот, наконец, поняв, что, собственно, и на сколько он тут наговорил, пошёл к выходу на прямых ногах. Сталин набил трубку, успокаиваясь, и обратился к замершему Пушкину:

– Ну, вот и всё, товарищ Пушкин. Не Александр Сергеевич, случайно?

Я коротко рассмеялся:

– Так точно, товарищ Сталин, Александр Сергеевич.

– Вот так даже, только стихи ваши из камня и бетона. Правильно, Александр Сергеевич Пушкин?

Уже ничего не соображающий архитектурный гений молча кивнул.

– Отправляйтесь с товарищем Весниным, заканчивайте проект, а мы поддержим. Виктор Александрович, проследите за молодым человеком. Пусть его устроят на это время и всё такое. До свидания, товарищи.

Сталин вышел из-за стола, где стоял всё это время, и пожал руки сначала академику Веснину, а потом и Пушкину. В сопровождении Власика они тоже вышли.

– Ну вот, Георгий Валентинович. Если у вас больше нет просьб, то у нас есть для вас кое-что.

– Товарищ Сталин! – Верховный вынул изо рта трубку и укоризненно погрозил ею мне. Я понял.

– Виноват, Иосиф Виссарионович. У меня предложение по организации воздушно-десантных бригад. Необходимо придать каждой бригаде полк транспортной авиации. Тогда десант и авиация будут объединены общим командованием, и им будет проще выполнять учебные и боевые задачи. Так как специальных транспортных самолётов ещё нет, можно использовать полки ТБ-3. Кстати, как раз рядом с нами есть такой полк.

Хитрость моя была явная, так что я улыбнулся, показывая, что это понимаю.

– А как обстоят дела у существующих бригад?

– Не знаю, Иосиф Виссарионович, но попробовал договориться на один самолетовылет, командиров своих проверить, и получил в ответ: «приказ давай!» Каждый раз просить командование ВВС дать приказ – всё время на согласование уйдёт, прыгать будет некогда.

– А с чем прыгать?

Вопрос прозвучал неожиданно. В глазах Верховного прыгала усмешка. Вошёл Власик, кивнул.

– Пойдёмте, Георгий Валентинович, посмотрите, что мы успели. – И Сталин первым пошёл к выходу.

На знаменитый Щуровский полигон мы приехали вскоре после полуночи, но, кажется, никто там не спал. А может, они вообще не спят, судя по тому, что я увидел. На длинных столах лежали образцы оружия, которых не должно быть ещё несколько лет. А некоторых и несколько десятков лет. С краю первого стола стояли коробки с патронами. Мы подошли.

Конструкторы и испытатели докладывали лично Сталину о проделанной работе. А я щупал образцы. Бесфланцевый патрон 7,62Х39 собственной персоной. Образца не 1943, а 1940 года. Патроны 9Х19 советского производства. 40-мм граната к гранатомёту «АГ-2». Крупнокалиберные патроны 12,7 и 14,5 мм. И всё в цинках. Это что, уже серия?

Дальше – больше. Первым я увидел СКС. Почти такой, как в моё время, может, чуточку грубее отделка, но СКС. В голове вспыхнул транспарант – «Долой трёхлинейку». Не будет наш пехотинец таскать на себе это убоище прошлого века. В современном бою, когда всё происходит чертовски быстро, и стрелять тоже надо быстро. А тут, каждый раз передёргивая затвор, ты сам себе сбиваешь прицел.

Рядом ещё несколько образцов, из которых один – автомат. Или как принято говорить на Западе – штурмовая, или автоматическая винтовка. И это что-то, чего не было в моей истории. Потому что это отдалённо похоже на «АК-47», называется «АС». Отсоединяемый магазин на 30 патронов, пистолетная рукоятка, короче, класс. И ещё образец с откидным прикладом. Слушаю объяснения Симонова Сталину (а, вот почему «АС», чтобы не путали с «АВС-36», то есть автоматической винтовкой обр. 1936 года).

Следом «ППС». Совсем ещё молодой и здоровый Судаев, в новенькой форме воентехника 1-го ранга, старлей по-нашему. Докладывает, что в комплект пистолета-пулемёта входит 7 магазинов по 35 патронов, итого 245 патронов. Отлично. «ППД», а потом и «ППШ», конечно, тоже ничего. Но очень уж громоздкие. А этот удобнее. На переходный период самое то.

Рядом лежит, не поверите, «разгрузка». При ближайшем рассмотрении выясняется, что не только «разгрузка», но и бронежилет в комплекте с ней. Не кевлар, конечно, но тоже ого-го. Конструктор докладывает, что энергия винтовочной пули, выпущенной с дистанции сто метров, гасится на 40 %. А пистолетной, из «МП-38», на все 75 %. И это тоже серия? А, нет, раскатал губу, это опытные образцы. В серии только «разгрузка» со стальным вкладышем напротив сердца. Тоже вещь.

А мы всё шли. Вот Владимиров со своим «КПВ». А вот станковый Горюнов. И чудо – единый пулемёт. Только не «ПК», а, соответственно, «ПГ». Ствол всё с тем же раструбом (дался он им всем), но в целом оно. Коробчатые магазины на 200 и 250 патронов – отдельные, и на 100 – присоединяемый. Ствол сменный. Точь-в-точь как у «ПК», даже комплект пять штук. Шик и блеск. Прощай «ДП», ты тоже был ничего, но больно неуклюжий.

Так, Таубин. Ух, молодец, кроме «АГ», уже с коробчатым магазином, ещё и однозарядка, типа америкосовской, времён Вьетнама. Рядом макет «РПГ» и макет выстрела. Мнущийся конструктор объясняет, что образец пока не доведён, есть проблемы с выстрелом. Но они приложат все силы. Полный атас, Сталин подбадривает конструктора, даже благодарит за уже проделанную огромную работу.

А вот снайперская винтовка. Драгунов ещё только школу заканчивает, так кто? А, снова Симонов. И снова присутствует образец с откидным прикладом. Ох, молодцы мужики. Одна надежда, что работали на воле, а не в «шарашках». Это же надо, сколько сделали за три или максимум четыре месяца. Но на доходяг зоновских не похожи. Почти все в форме, кроме самых маститых.

Так, а вот пистолеты. Вылитый «АПС», а рядом его брат «АПБ». Всё, сдаюсь. Если бы не эта бойня в 1941-м, мы жили бы при коммунизме, точно. С такими-то темпами. А это что ещё там белеет? Ой, мама родная, мой родной Д-5-2. И запаска З-5, а не то одоробло, которое тут используют. Дальше, кажется, камуфляж, маскхалаты, какая-то форма, сапоги, высокие ботинки, ещё что-то. Нет слов. И мыслей нет. И вообще ничего, кроме огромного чувства национальной гордости. ВСЁ. Хана фрицам, если сунутся. Мы их всех закопаем, кресты ставить некому будет.

Тут я понял, что меня дёргают за рукав и что-то спрашивают. Оглянулся. Парнишка из охраны Самого меня дёргает и странно так смотрит. А я, оказывается, плачу. То есть слёзы текут, и всё тут. А глазастый товарищ Сталин усёк и отправил охранника разбираться.

– С вами всё в порядке, товарищ майор?

– Да. Всё нормально, сержант, просто друзей вспомнил, с Дальнего Востока. Им бы тогда такое богатство…

Это ему было понятно.

– А здорово, товарищ майор. Сейчас объяснять закончат, и будут стрельбы. Вот бы мне пострелять.

– Точно, мне тоже.

Мы подошли к группе. Охранник что-то тихо сказал Верховному, тот посмотрел на меня и покивал головой. И обратился к конструкторам.

– Ну, что, товарищи! Работа вами проделана большая и важная. Очень важная. А качество этой работы мы сейчас и проверим. И для большей убедительности проверит её человек заинтересованный, инспектор Генштаба. Вот этот майор и опробует ваши игрушки. Как, товарищ майор, справитесь?

– Так точно, товарищ Сталин, – ответил я, вытягиваясь. Как и положено строевому командиру, даже с большими полномочиями. – С чего прикажете начать?

– С начала! – Сталин был в хорошем настроении и шутил.

– Тогда, с вашего позволения, начнём с пистолетов и по возрастающей.

Я подошёл к конструктору пистолетов.

– Коровин Сергей, Тула. – отрекомендовался он.

– Доценко Георгий, десант.

Мы оба засмеялись, настроение было как в Первомай. Я взял пистолет в руки. Что ж, похож на «стечкин», но не совсем. Посмотрим. Внешние атрибуты, переводчик режима огня, прицел. Ага, только до 100 метров. Калибр… Стоп, калибр! 9 мм. Значит, патрон 9Х19 «парабеллум». Да, конструкцию пришлось здорово менять. Посмотрим.

Вышли на огневой рубеж. Стрелять всё-таки решили вдвоём. Я и штатный испытатель оружия. Я из обычного, он из бесшумного. Начали! А что, неплохо. Отдача терпимая, ствол не скачет, задержек из трёх выпущенных магазинов нет. Кучность в норме. Поменялись. Шмальнул пару раз с одной руки, потом с двух, потом перехватил за глушитель, как за цевьё. Нормально, не раскалился, еле тёплый. Тоже отстрелял три магазина, последний очередями. Для глушителя вредно, конечно, но отличная машинка. То, что надо. Так и пошло. Из всего по паре магазинов. Или лент. Закончили только в восемь утра. В ушах звон, голова гудит, а в душе цветёт весна. Всё получается. Кое-что кое-где надо доработать, но это уже в процессе серийного выпуска, это уже доводка. А главное, пехота-матушка получит ОРУЖИЕ, а не дрова.

В десять утра я снова стоял в кабинете у Сталина. А он снова расхаживал из угла в угол.

– Ну что, Георгий Валентинович, удивили мы вас, а?

– Это не удивление, товарищ Сталин, это восхищение. За неполные четыре месяца всё это! Даже имея мои наброски, такое – фантастика.

– Не прибедняйтесь, Георгий Валентинович. Это не просто наброски, по некоторым изделиям информация была настолько полной, что и додумывать почти не пришлось. А за идею переделать миллионы пар солдатских ботинок, вместо того чтобы выбросить, мы вас наградим. Вот так.

– Иосиф Виссарионович, очень вас прошу, прикажите отправить первые партии нового оружия ко мне в бригаду. Я же составлял списки необходимого вооружения и снаряжения. И очень важно решить вопрос с авиацией.

– Решим, всё решим. А пока отправляйтесь отдыхать. Что делать дальше, вам передадут. До свидания, товарищ Доценко.

Спал я пять часов. Наша с Серёгой комната в хозяйстве Власика оставалась свободной. В четыре вечера меня разбудили, а в пять я уже гонял по залу своих старых учеников. Ну, вроде семинар проводил. Отлично ребята поработали. Особенно это относилось к дюжине парней не из команды хозяев. Эти, похоже, даже во сне тренировались. Во всяком случае, с ними я мог работать только один на один. Так продолжалось до 23, когда мне приказали… идти спать.

Подъём был в шесть утра, в семь я уже был в машине. Ехали не слишком долго и, в конце концов, выехали на лётное поле. Там я присоединился к группе военных и гражданских лиц, во главе, разумеется, с товарищем Сталиным. Теперь все направились к самолётам. Их было много, разных. Я не знаток авиации, но кое-что помню по военным фильмам. Ближе всех стояли истребители. Тут были «Як» и «МиГГ» и «ЛаГГ».

И, на первый взгляд, Ла-5. Издали. Вблизи стало ясно, что это что-то совсем другое. Дальше стоял «Ил-2». С местом стрелка-радиста. Потом бомбардировщики. «Пе-2», здоровая машина «ТБ-7», в моём времени «Пе-8», «СБ» и, куда же без него, «ТБ-3». «Сталинский гигант». Вот только, ну да, у «ТБ-3» появилась пулемётная спарка под фюзеляжем, ещё одна в носу, в кабине штурмана. Да и две верхние точки тоже спарки. Все 12,7-мм УБТ Березина. Ещё и кабину пилотов застеклили. А чего, теперь это бандуру так просто не возьмёшь. Не то чтобы она стала суперсовременной, но с пивом потянет. Лучше донести до цели 1350 кг, чем сгореть от вшивого истребителя с 2000 кг. Я так думаю.

Дальше стояли транспортные машины. Тут я узнал много нового. Я, например, думал, что «Ли-2» – это американский самолёт, полученный СССР по ленд-лизу. Отсюда и Ли. А вот и нет. Вот чему улыбался вчера Верховный, когда я разглагольствовал об отсутствии специальных машин. Поделом мне. Возомнил, что без меня ничего не двинется. А оно движется, да ещё как. Я увидел свои машины. То, что я принял за «Ли-2», называлось «ЛиС». И было его пять вариантов:

– десантно-транспортный

– пассажирский

– санитарный

– бомбардировочный

– штабной.

Меня, понятное дело, интересовал один, и это было чудо. Если «Ли-2» брал 20 человек, то этот 40. Транспортник брал на борт две 76-мм пушки с боекомплектом или до пяти тонн грузов. Три ШКАСа, одна турель сверху и две в хвосте по бортам. Всё, на что меня хватило, спросить главного конструктора Сенькова, сколько машин уже есть. Их было мало. По одной каждого вида. Хотя, если вспомнить фактор времени и посмотреть на осунувшееся лицо стоящего передо мной человека – наверное, это много. И всё равно, вид у меня был, видимо, расстроенный. Поэтому Сеньков устало улыбнулся и сказал:

– Да вы не волнуйтесь, будут машины. Производственный процесс и документацию мы практически наладили. К концу года по десятку, а то и больше каждой модели сможем дать.

Посмотрел на Сталина и добавил:

– А десантных машин уже готово пять, не считая эту.

Я повернулся к «самому». Вождь был доволен, как ребёнок, получивший конфетку. Уделал гостя из будущего.

– Товарищ Сталин, я очень прошу, сначала десантные и транспортные. Ведь только на мой батальон требуется 12 десантных и 5 транспортных машин. А для бригады нужна сотня.

А Сталин посмотрел на меня и пошёл разговаривать с конструкторами и директорами, лётчиками и техниками. Кстати, истребитель, издали похожий на «Ла-5», – это «И-185» Поликарпова. И только через два часа, долгих, как дорога в степи, проходя мимо, бросил с ехидным смешком:

– Посмотрим, что можно сделать.

Все двинулись к машинам. Метрах в десяти от общей массы стояла моя. Причём выделялась не машина, а Степан, застывший возле неё. С пяти шагов его всё ещё можно было принять за манекен. Причём не только из-за нелепо статичной позы, но и по цвету лица. Рядом, но более спокойно, стоял один из людей Власика. Козырнув, протянул пакет и сообщил, что я могу возвращаться к месту службы. Пакет вскрыть по прибытии.

Порученец ушёл, а я сел в машину и стал развлекаться, наблюдая за «щелкунчиком» Степаном. Какой там верхний брейк. За нашего шофёра японцы полжизни отдадут. Он двигался, ну скажем так, ступенчато. Каждое движение из нескольких фаз. Но, в конце концов, мы всё-таки поехали. Приказа спешить не было, да и Стёпу я трогать не хотел, от греха подальше. Так и ползли. В результате около пяти часов вечера я, переполненный впечатлениями по самое не могу, зашёл в наш с Сергеем кабинет.

Где и застал оного вместе с врачихой. В тесном контакте они отрабатывали гибкость. Меня они заметили где-то на второй минуте и тут же продемонстрировали взрослую физподготовку, встав смирно из довольно сложного положения.

– Давно приехал? – спросил Серёга абсолютно спокойно.

Елена Ивановна молчала и делала независимый вид.

– Только что. А что это вы в кабинете, а не на спортплощадке?

Тут уж не сдержалась Елена.

– Ага, там только гибкость отрабатывать. Хорошо самолёты сами не летают, а то бы и они припёрлись посмотреть, – и спохватившись, – извините, товарищ командир.

– Да ладно, я пока не при исполнении. Так что можете быть свободны.

Когда эта парочка вышла, я вскрыл пакет. В нём была записка, написанная, похоже, лично вождём, и пачка каких-то документов. Записка была лаконична. В течение трех суток отослать с делегатом связи полный список стрелкового оружия, тяжёлого вооружения, снаряжения и амуниции на свой батальон. Быть в готовности принять личный состав 31 мая. 22 мая будет опубликован ряд указов и постановлений. В благодарность за оказанные стране услуги мне предоставляется возможность с ними ознакомиться.

Это про документы из пакета. Я просмотрел их минут за пятнадцать. И час сидел, обхватив руками голову. Один из указов был об учреждении звания Герой Социалистического Труда и медали «Серп и Молот». Ну, это ладно, хотя я думал, что это хрущёвское достижение. Но там был Указ об унификации воинских званий. Он отменял всяких интендантов, военфельдшеров, комиссаров. Вводилось общее понятие ОФИЦЕР. С общими для всех званиями.

Перечень был мой. Точнее, он был окончательно утверждён в августе 1943 года, а я изложил его в одной из записок Сталину. Он также вводил генеральские звания. И было постановление, вводившее новую форму. С погонами. И всё это было увязано с историей России и победами её оружия. Кое-как придя в себя, я приказал разыскать Голубева и Оболенского. Когда они вошли и доложили о прибытии, часы показывали 19.05. Я плотно закрыл дверь и усадил их читать документы.

Серёга держался более-менее спокойно. Ну, это нормально, он и не такое уже видал. А вот комиссар! Глаза у него были такие, что случись ему сейчас пойти в рост на пулемёты, он бы пошёл. И не просто пошёл, а дошёл бы и разнёс там всё. И не получил бы ни царапины, хрен ты чё сделаешь с бессмертным. А он в данный момент чувствовал себя именно бессмертным.

Короче, он перечитал всё раз пять. И вдруг стал рассказывать. О себе. Он потомственный дворянин, хотя богатыми они не были. Родился он в Москве, но мать повезла их с сёстрами в Иркутск, к отцу. Отца он так и не узнал, тот погиб в мае 1905 года вместе с броненосцем «Адмирал Ушаков». Тело его не нашли и пенсию платили за пропавшего, а не погибшего. В 1919 году мать и сёстры были зверски убиты мародёрами из егерей Колчака. Четырнадцатилетним пацаном он ушёл с красными. Воевал на Дальнем Востоке. Член ВКП(б) с 1921 года. Во всех анкетах честно писал «из дворян», потомственный офицер. Дворянское происхождение и фамилия сильно радовали следователя с не менее дворянской фамилией Толстой. Эти постановления фактически возвращают ему право гордиться своим отцом и родовой профессией.

В общих чертах мы знали его биографию, но в таком исполнении это была почти поэма. Наконец, комиссар ушёл домой. А Серёга, помявшись, попросил оценить одну штуку. И потянул из кобуры свой «токарев». Ну «ТТ» и «ТТ», что такого, но было в нём что-то странное. Рукоятка. Вместо обычных пластмассовых накладок была этакая насадка. Она, во-первых, полностью меняла эргономику оружия. В руке он сидел как влитой. И во-вторых, кнопка фиксатора магазина теперь была утоплена в накладку, и её можно было нажать только специально. В оригинале она выступала очень сильно. Это приводило иногда к случайному выбросу магазина в самый неподходящий момент.

– Ну как? – Сергей волновался, как школьник на экзамене.

– Садись, пять. А вообще так. У тебя есть знакомый скульптор? Или кто-то, кто хорошо лепит?

– Есть, а что?

– Надо, чтобы он вылепил такую штуку из воска или парафина. Только спереди добавил перемычку, можно с выступами под пальцы. Потом заливаешь полученный слепок гипсом, только чтобы ободок оставался открыт. Когда гипс окончательно застынет, выпариваем парафин и заливаем резину. Тут вроде есть сапожная артель, которая льёт калоши, вот к ним и обратись. Резиновую отливку просто надеваешь на рукоять, и всё. Дёшево и сердито, а главное, доступно для массового производства.

Озадачив своего друга и заместителя, я успокоился. И с чистой совестью пошёл спать. Точнее, собирался пойти спать, так как, открыв дверь в квартиру, я столкнулся с Натали. С Натальей Габриэлевной Лефёвр собственной персоной. Она стояла у двери в комнату напротив нашей, с белым халатом, переброшенным через руку, и в простом, белом же, платье. Уставшая и до боли любимая.