Текст книги "Корректировщик. Остановить прорыв!"

– Понял, командир, сделаю.

– Всё, отбой. Конец связи.

Ординарца всё не было, я уже начинал скучать. Час прошёл, а у фрицев никакого шевеления. Отошли назад и встали. Вот клоуны, они наш калибр не разглядели? Что такое для 85-мм расстояние в три километра? Даже обидно. Проучить их, что ли? Я начал сравнивать позиции немцев и карточку огня. И пока сравнивал, там началось какое-то движение. Ну-ка, ну-ка, что это происходит…

А происходит следующее. Видимо, командование чего-то ждёт: жара дикая, под 35 градусов. А бедные гансы сидят в душных, а теперь ещё и раскалённых стальных коробках. Вот их и решили выпустить. Ноги размять, умыться. И они сейчас кучкуются в тени грузовиков. А кто подальше, так совсем обнаглели и тент растянули. Сидят, лежат, у бочки обливаются. А того и не знают, что наши орудия на восемь с половиной километров бьют!

Когда Корда зашёл со списком, я уже был как на иголках. Ну нельзя давать противнику так расслабляться. Он нас уважать перестанет. Так что я совсем было собрался вызвать орудийные расчёты, но справа раздались пулемётные очереди. Я быстро довернул перископ. А, вот оно что! Немцы точно обнаглели. Это же надо, в километре от нас решили устроить банный день. Пулемётный ДОТ они не разглядели, маскировка там просто отличная.

А вот у гарнизона нервы не выдержали, когда компания голых парней начала нагло принимать ванны прямо под стволами их оружия. Вот они фрицам и объяснили, что те не правы! Одно плохо. Несмотря ни на что, опыта у моих ребят ещё мало. И злости тоже. Они ведь не на поражение били, за что я им сейчас и устрою разбор полётов по самые гланды. Ведь демаскировали точку абсолютно зря. Оно, конечно, смешно, как фрицы с голыми задами на берег карабкались, но ради этого не стреляют. Это не игра в войнушку. Теперь им тоже достанется и при бомбёжке, и при артобстреле, а уровень защищённости у них намного ниже.

Корда моё выражение лица понял правильно и уже протягивал трубку. Я настраивался на серьёзный разговор, хотя всё равно это было жутко смешно, как немцы на склоне корячились.

– Сержант Мокерия у аппарата.

– Скажите мне, товарищ сержант, вам лычки на погонах плечи натирают?

– Никак нет, товарищ лейтенант.

Сержант обиделся, отчего грузинский акцент стал слышнее.

– Так на каком основании вы демаскируете огневую точку? Вам не нравятся солдаты вермахта? Мне тоже. Но в таком случае надо стрелять на поражение. Или вы обиделись, что они перед вами с голыми задами скачут? Тоже могу понять, но, прежде чем стрелять, надо было связаться с командиром, то есть со мной, и получить разрешение на открытие огня. Если бы они пытались форсировать реку, ваши действия были бы оправданны. Но в данном случае вы поступили необдуманно. Объявляю вам предупреждение о неполном служебном соответствии.

– Есть прэдупрэждэние!

Обиделся сержант. А это плохо. Может потом потерять время на связь, когда нужно будет решать самому.

– Вас как зовут, товарищ Мокерия?

– Гия Тимурович.

– Так вот, Гия Тимурович, слушай внимательно. Я твои действия понимаю. Вас из пулемётов расстреливали, а они тут купание устроили, будто и войны нет. Но ты вот что пойми. Ты командир. А значит, отвечаешь за людей. Пока ты стрелять не начал, они о твоём ДОТе понятия не имели. Вот нас бомбили, а вас, хотя тут и расстояние-то меньше километра, не тронули.

А теперь тронут, да ещё как. Только у нас бетона 3,5 метра, а у вас едва два. И если артиллерию подтянут, вам тоже достанется. И в бою это нормально, это у нас работа сейчас такая. Но ты ведь ни одного врага не убил, даже не ранил. Напугал, оскорбил, я вон чьи-то штаны и сейчас вижу, да не одни. Но вот сам подумай, стоило оно того?

Минуту сержант молчал. Потом сказал:

– Погарячылся я, товарищ лейтэнант. Виноват. Больше не повторится.

– Вот и отлично, Гия Тимурович. А теперь готовьтесь. Скоро и ваша очередь придёт.

– Есть, товарищ лейтенант.

Ишь ты, как интересно. Успокоился, и теперь акцента практически не слышно. Молодец. Ординарец принял у меня трубку. Потом протянул альбом. На трёх последних страницах был список. О как! Я-то собирался его потом начисто переписывать, а тут почерк как в старинных альбомах. Чёткий, с завитушками. Красота.

– Вла-адимир Семёнович! Вот это да! Ты где так писать научился?

– Так, товарищ лейтенант, у нас в школе учитель русского языка был, он раньше, до революции, в женской гимназии преподавал. Ох и гонял нас! Небрежно напишешь – кол. Помарку сделаешь – уже пятёрку не поставит. Вот и научил.

– Здорово. Потом получим у сержанта Белого списки остальных подразделений – занесёшь сюда же. Лады?

– Да мне нетрудно, товарищ лейтенант.

– Знаешь что, Владимир Семёнович, когда мы просто беседуем, называй меня по имени-отчеству: Никита Алексеевич. Договорились?

– Так точно, тов… Договорились, Никита Алексеевич.

– Вот и ладно.

Я заглянул в перископ. Ничего не изменилось. Немецкие танкисты кучкуются в тенёчке у грузовиков. В одном месте я разглядел кого-то без штанов, над кем потешались остальные. На моих глазах к ним подошёл грузноватый дядька и протянул страдальцу бесштанному новые брюки. Время к двенадцати, так что их могут и дёрнуть куда-нибудь. Три часа прошло с прошлой атаки. Пора. Но сначала я быстро записал в «боевой журнал» всё, что происходило. Атаку, девять подбитых танков, купание немцев и огонь пулемётчиков правофлангового ДОТа. А потом взял трубку и сказал:

– Оба орудия к бою. Осколочно-фугасными. Ориентиры 4, 5 и 7. По два пристрелочных, потом пятью снарядами беглый огонь по каждому из ориентиров. О готовности доложить!

Первым было готово второе орудие, но и первое отстало буквально на пару секунд.

– Второе готово.

– Первое готово.

– Открыть заслонки. Огонь!

Забухали выстрелы, а я наблюдал в перископ. Орудия били залпами. Бум! Два взрыва на ориентире 4. Почти в самую гущу грузовиков. Бум – ещё два, практически там же. И пять раз подряд. Огонь, дым, куски машин и тел. Немцы начали разбегаться, а орудия перенесли огонь на ориентир 5. Первый залп лёг с недолётом. И очень удачно! В грузовиках, похоже, было топливо. Ох и полыхнуло!

Второй залп попал куда нужно, но оказался менее наглядным. Эти машины, видимо, были для солдат. В том хаосе, который сейчас был, пять последующих залпов уничтожили как минимум роту солдат. Огонь по ориентиру 7 я отменил. Все, кто мог, уже попрятались. В самой середине так опрометчиво расположившейся поблизости от нас части был сущий ад. Всё горело, взрывалось, танки пытались выбраться из огня. Ничего не видя, они давили бегущих и то и дело сталкивались в дыму. Я точно засёк, что три танка так и остались гореть на месте.

А вот что интересно, ориентиры 4 и 5 – это дистанция 1200 и 1400 метров соответственно. Причём по 4-му сначала был недолёт. Теперь вопрос: могут фрицы подумать, что это и есть наша максимальная дальность? Теоретически да. Там ведь и дальше техника стояла. Они ведь не в курсе, что я не по технике, а по экипажам бил. Чтоб не расслаблялись. Так что они у меня в своих бронированных коробках будут сидеть и потеть. А на моральном состоянии это очень нехорошо сказывается. Да и на физическом тоже.

Яркий исторический пример подобного подхода – битва при Хаттине в 1187 году, когда Саладин, он же султан Салах-ад-Дин, разбил более чем десятитысячное войско крестоносцев. Он тогда отрезал их от источников воды, а потом начал демонстрацию атаки. Войско, закованное в железные доспехи, выстроилось, а атака так и не начиналась. В Палестине в июле солнце греет не хуже, чем у нас сегодня, так что рыцарям пришлось несладко. А когда они окончательно ослабели от жары – сарацины напали. Результат для крестоносцев был плачевный.

В «боевом журнале» я отметил время – 12.05 и коротко изложил наши действия. После чего оставил Корду наблюдателем и пошёл общаться с людьми. Все сегодня были молодцы, и нужно было показать людям, что командир это видит и ценит. Первыми, разумеется, были артиллеристы. Они все показали высокий класс, о чём я им и сообщил лично. Потом, пользуясь работающей рукой, спустился на нижний уровень. Осмотрел дизеля, поговорил с пулемётчиками. Похвалил их за отличную работу.

Поднялся наверх по скоб-трапу. Рука ведёт себя замечательно, непонятно, зачем её сержант так приматывал вначале. Надо будет поинтересоваться. А пока я вышел из ДОТа и отправился осматривать позиции сержанта Белого. Работа на них шла вовсю. Одно отделение несло дежурство, остальные оборудовали новые позиции согласно моему приказу. Причём весело, как говорят, «с огоньком». Земля из-под лопат летит, народ шуточками перебрасывается. Вот интересно, если бы у меня был замполит, он сумел бы так настроить людей на работу?

А вот и мой зам, в быту сержант Белый.

– Вижу, работа спорится, а, Семён Михайлович?

– Так точно, товарищ лейтенант. Это всё младший сержант Рамон. Он и сам работает отлично, и всем рядом с ним веселей.

– Рамон? И откуда он родом, неужели испанец?

– Так точно. Приехал подростком в 37-м, после поражения интербригад.

– Ещё интересней. А позвать этого идальго можно?

– Какого идальго?

– Рамона, Семён Михалыч. В Испании словом «идальго» называли благородных людей.

– Понятно, товарищ лейтенант.

И уже громко, в сторону работающих бойцов:

– Рамона к командиру.

Через минуту к нам, на ходу поправляя гимнастёрку, подошёл боец. То, что он испанец, было не просто видно, а бросалось в глаза. Тонкое смуглое лицо, нос с горбинкой, чёрные волосы и чуть удлинённые глаза. Фигура как у тореро. Одним словом – красавец. А взгляд весёлый и слегка насмешливый.

– Товарищ лейтенант, младший сержант Рамон по вашему приказанию прибыл.

Вместо уставного ответа я сказал:

– Hola camarada Ramon. Cu l es tu nombre completo? [4]4
  Здравствуйте, товарищ Рамон. А как ваше полное имя? (исп.)


[Закрыть]

Вот они оба удивились. И ответил мне младший сержант тоже по-испански:

– Andres Louis Fernandez Ramon, camarada teniente[5]5
  Андрес Луис Фернандес Рамон, товарищ лейтенант (исп.).


[Закрыть].

Как интересно! Если не ошибаюсь, Рамон Фернандес позже был одним из псевдонимов Че Гевары. Но спросил совсем другое.

– Y por qu usas el apellido de la madre? Se supone que se llamar por el padre? [6]6
  А почему вы используете фамилию матери? Ведь положено называться по отцу? (исп.)


[Закрыть]

Веселье из глаз исчезло. Они стали жёсткими.

– Ella muriо́ bajo las bombas de Franco[7]7
  Она погибла под бомбами франкистов (исп.).


[Закрыть].

– Lo siento Andres. O Louis? [8]8
  Извините, Андрес. Или Луис? (исп.)


[Закрыть]

Глаза снова стали насмешливыми, хотя веселья в них чуть поубавилось. И ответил он по-русски:

– Андрес. Хотя здесь меня все зовут Андрей, я уже привык. А откуда вы знаете испанский, товарищ лейтенант?

Я заметил, что сержант навострил уши. А как же, сначала с фрицами по-немецки шпрехал, теперь с испанцем по-испански хаблаю. Ладно, расскажу о себе чуточку правды, но под местным соусом.

– Ничего особенного. У меня ещё в школе проявилась склонность к языкам. Вот и учил. Немецкий – по школьной программе, испанский – наверное, понятно почему: 36-й год, Мадрид, Долорес Ибаррури, интербригады. Ещё французский и итальянский – просто красивые языки, певучие. Ну и английский – язык моряков, всё никак выбрать не мог, кем становиться.

Про то, что знаю португальский и фарси, я промолчал.

Я улыбнулся, Рамон тоже, а вот Белый ошарашенно почесал в затылке.

– Это ж пять языков! И как они у вас в голове не путаются, а, товарищ лейтенант?

– Уложены правильно, Семён Михайлович, вот и не путаются. Вот вы уставы хорошо помните?

– Конечно, – сержант даже обиделся.

– Вот. А какой-нибудь учёный, физик или химик может их часами зубрить, но не запомнит. А почему?

– Почему?

– Да просто они ему на фиг не нужны! Он понять не в состоянии, для чего это нужно учить. Вот и не получится. А если что-то нравится и ты действительно захочешь это узнать – запомнишь.

Сержант снова почесал в затылке.

– Может, и так, а всё равно удивительно.

Так, заговорились мы. Вот зачем я Рамона звал? А, вспомнил – замполит!

– Товарищ младший сержант, а как вы смотрите на то, чтобы сменить род занятий?

Теперь и Рамон выглядел удивлённым.

– У нас тут полноценное подразделение получилось. Командир – есть. Заместитель командира – есть. А вот комиссара нет! Как вы смотрите на то, чтобы временно стать комиссаром нашей роты?

– Спасибо, товарищ лейтенант. Я буду стараться.

– Не сомневаюсь, товарищ младший сержант. Кроме того, первое поручение вы уже выполняете – поднимаете боевой дух подразделения во время тяжёлых работ. Так что сразу же объявляю вам благодарность.

Больше мне ничего сказать не удалось. Из ДОТа выскочил боец и рванул к нам. Вскинул руку к пилотке.

– Товарищ лейтенант, рядовой Корда приказал доложить – фашисты миномёты подвезли!

О, проснулись! Я посмотрел на своих замов.

– По местам, товарищи. Личный состав укрыть.

Они бросились к своим людям, крича:

– Тревога! Всем в укрытие!

А я вместе с посыльным побежал к АППК. Он остался задраивать двери, его обязанностью было дежурить около бойницы, охраняя вход. Едва я вошёл в командный отсек, Корда уступил мне место у перископа.

– Товарищ лейтенант, они между ориентирами 6 и 7 разворачиваются.

Молодец ординарец, осваивает новую профессию артиллерийского наблюдателя. Вот уже и с ориентирами начал позиции немцев соотносить. А у фрицев что-то много миномётов. На первый взгляд три-четыре десятка. Я начал подсчитывать. Да, нехило: 54 штуки. Они их сюда что, со всей танковой группы собрали? А главное, зачем? Нас ведь уже пытались бомбить, и без толку. Так зачем?

Расстояние позволяло рассмотреть миномёты подробно. Метровая примерно труба на двуноге. Опорная плита квадратная. Очень напоминает наши 82-мм ротные миномёты, что-то подобное у немцев было, я помню. И стреляют они осколочными, обычными и прыгающими и… дымовыми. Вот это вполне может быть! Закидать нас дымовыми минами и под этим прикрытием пойти в атаку.

Тогда понятно и расстояние, на котором они разворачиваются. На 1400 метров мы стреляли, значит, это опасная зона. Но и на этой дистанции были недолёты. Надеюсь, именно так они и думают, ведь мои ребята пару раз просто промахнулись, а пару раз специально. А сейчас фрицы располагаются на удалении около двух километров. Как раз задымить нас, но оставить мост перед полосой завесы. И это хреново… Могло бы быть, если бы не наши отличные пушки и не менее замечательные пушкари.

Я вызвал орудийные казематы.

– Между ориентирами 6 и 7 противник разворачивает миномёты. Много, я насчитал пятьдесят четыре единицы. Предполагаю, что с целью поставить дымовую завесу, ну а после этого продолжить огонь осколочными. В это же время подразделения противника перейдут в наступление. Ваша задача – накрыть миномёты осколочно-фугасными, но!.. Первые два залпа – с недолётом. После чего чередовать попадания и недолёты. Незачем противнику знать реальную дальность стрельбы ваших орудий. Задача ясна?

– Так точно.

– Приготовить орудия к стрельбе. О готовности доложить.

Подготовка заняла около трёх минут. За это время немцы практически завершили развёртывание. Не торопятся, ждут чего-то. Я даже догадываюсь чего – подходящего ветра. А то начнёт дуть от нас, и весь их дым им же и в морду. Командиры орудий доложили о готовности.

– Заслонки открыть. Огонь!

Я в который раз приник к окуляру. Залп – недолёт. Ещё залп – недолёт. Третий залп – и один снаряд рвётся между тремя огневыми позициями. Расчёты выносит вчистую, миномёты валятся. Не могу сказать наверняка, но, похоже, две трубы из трёх покалечены осколками. Следом два залпа подряд с накрытием целей. Потом опять недолёт, снова накрытие. Немецкие миномётчики разбегаются. Оно и понятно, обычно ведь миномёт стоит в яме, а тут просто посреди поля. Укрыться от осколков негде.

В общей сложности орудия делают двадцать пять залпов. Там, где были позиции миномётчиков, – перепаханная земля.

– Прекратить огонь. Заслонки закрыть. Спасибо, ребята, красиво сработали. Немцы теперь уверены, что мы стреляли на пределе дальности. А это для нас хорошо. Будут им ещё сюрпризы.

– Служим трудовому народу!

Служу трудовому народу! Точно так же мы говорили и сейчас. В 37-м эту уставную фразу поменяли на «Служу Советскому Союзу!». Но люди упорно продолжали отвечать по-прежнему. В середине 1940 года уставной ответ снова сделали прежним. Только в воздушно-десантных войсках в том же году приняли ответ: «Ура ВДВ!» Я посмотрел, что там делают немцы. Нужное дело делают – трупы таскают. И правильно, на нашей земле они только этим и должны заниматься.

Вызвал Белого, дал отбой тревоге. Коротко объяснил, что произошло, и приказал вернуться к оборудованию позиций. А ещё внимательнее наблюдать за воздухом. Вполне могут опять авиацию прислать.

В «боевой журнал» я записал:

«13.25. Произведено 25 залпов осколочно-фугасными снарядами. Повреждено и частично уничтожено 54 миномёта противника. Визуально потери в живой силе – более 50 % личного состава».

После этого вызвал погранотряд, сообщил, что у нас нового. У них после первого боя тишина. Тем лучше. Чуть позже Белый сообщил, что готов обед. Бойцы потянулись к кухне. Хорошо быть командиром – самое вкусное тебе приносят, да ещё первому. Пока я обедал, Корда был за наблюдателя. Мне пришло в голову, что было бы неплохо вести журнал наблюдений. Надо поискать, может, есть ещё тетради.

После обеда дал ординарцу задание, и через полчаса тетрадь нашли. Теперь наблюдатель отмечал всё, что менялось у немцев. Пришлось свои часы положить на столик возле перископа. Хорошо, что у меня «Командирские», вопросов не возникает. А то была бы, скажем, «Победа» или «Спутник». И как объяснять, откуда такое название? Кроме Корды задействовал в наблюдении командиров орудий. Им полезно понаблюдать в перископ, что и где.

Как это ни странно, атак больше не было, уже и ужин прошёл. И это было странно. Так что, наплевав на всем известную истину, что немцы ночью не воюют, я приказал усилить наблюдение и удвоить количество часовых. Приказ отдавал лично, не по телефону. Заодно выяснил, что мой зам, я про сержанта Белого, успел прибарахлиться. Из подбитых на нашей стороне моста бронетранспортёров вытащил пулемёты, личное оружие немцев, патроны и гранаты. За что получил сразу и благодарность и выговор.

Благодарность – потому как автоматическое оружие на войне лишним не бывает. Выговор – что не поставил в известность о своих планах командира. Надо мне больше бывать снаружи, а то партизанщина какая-то начинается. А пока осмотрел позиции стрелковых взводов. Ну что, с задачей справились. Если мы сумеем удержать танки, то от пехоты бойцы отобьются. Окопы отрыты полного профиля, повороты через каждые 8—10 метров. На каждом прямом участке одна-две стрелковые ячейки. Такое устройство позволяет избежать лишних потерь при попадании снарядов, мин или гранат.

Ходы сообщения позволяют отойти на вторую линию окопов или распределить личный состав для круговой обороны. На каждое отделение есть блиндажи и перекрытые щели, где бойцы могут переждать обстрел или бомбёжку. Вот интересно, а где брали лес для перекрытий? То, что там минимум три наката, я вижу даже при беглом осмотре. Надеюсь, местное население не разорили.

– Комиссар, а где брёвна брали? Леса я поблизости не вижу.

– В деревне, товарищ лейтенант. Они перед войной строить что-то начали, лес завезли. Вот штабеля и лежат. Я с бойцами ходил. Председателю всё объяснили, расписку оставили. Он мужик хороший, всё понял, даже людей дал и телеги – подвозить лес к позициям.

– Молодцы, отлично поработали. А настроение у бойцов как?

– Ждут, когда в бой можно будет вступить. А то ДОТ воюет, а мы или копаем, или в щелях сидим. Обидно!

– Передай, что это хорошо, раз для вас работы нет. Значит, прижали мы немцу хвост. Только особо не надейтесь. Если они сообразят и полезут на большом фронте – вот тогда вам мало не покажется. Танки мы на переправе остановим, а пехота на вашей совести. Если они к ДОТу подберутся и сверху начнут в вентиляцию и перископную трубу гранаты и взрывчатку совать – мы долго не продержимся.

– Понятно, товарищ лейтенант. Я бойцам объясню.

– И ночью не расслабляйтесь. Мы фрицам здорово накостыляли, могут попробовать отыграться. Подползут в темноте или захватят бойца для допроса или вообще, если подготовленные егеря, участок траншеи займут. Потом выбивай их оттуда.

– Да вы не волнуйтесь, товарищ лейтенант, солдаты у нас обстрелянные, дело знают.

Когда окончательно стемнело, я вернулся в ДОТ. Бо́льшая часть бойцов спала на своих постах. Спальный отсек вмещал только треть гарнизона. Вот и спали на нарах поочерёдно – два часа и меняются. В принципе, получалось приемлемо. Дежурные бдят, сменившиеся после смены ложатся на нары, отдыхающая смена – на полу возле постов. Мне Корда матрас в отсек приволок. Вот странно, огромного роста парень, силища как у троих, а ходит за мной как нянька. Надо будет тихонько у сержанта поинтересоваться: он его давно знает.

Сна не было. Вроде и устал, а спать всё равно не могу. Слишком много мыслей. Например, вот мои бойцы за неполных два дня построили чёрт-те сколько укреплений. Как? На занятиях по фортификации нас учили, что на один блиндаж нужно потратить что-то около 50 человеко-часов. На ОДИН блиндаж! А их минимум четыре. Плюс два НП – основной и запасной, даром что находятся в паре десятков метров один от другого. Да плюс сплошные траншеи с ходами сообщения и позициями для пулемётов и стрелков.

Это же в моё время нужно полнокровную сапёрную роту, да с полным комплектом техники задействовать. А тут обычные лопаты да малые сапёрные лопатки… Ну и немцы за рекой в качестве стимулятора. И всё равно – невозможно, невероятно, недоступно! Повезло мне с людьми. Что с сержантами, что с рядовыми. Очень хочется, чтобы все они дожили до победы.

Удивительно, но ночью нас не трогали. В семь тридцать прошёл завтрак, после этого все заняли свои места – и тишина. В перископ я видел, как фрицы завтракали в девять. И опять ничего. Чего же они ждут? Это выяснилось чуть позже. Танки, бронетранспортёры и грузовики на отметках 8 и 10 стали освобождать место. Это, соответственно, пять и семь километров. Ага, помнят вчерашнюю историю с миномётами, держатся подальше. А на освобождаемое место начали втаскивать тяжёлые гаубицы.

С ходу я увидел, что тут два вида орудий. Первые с относительно коротким стволом, судя по колёсам со спицами, ещё времён Первой мировой войны. Вторые выглядели куда более современно и опасно. И стволы длинные. Старых было много – я насчитал два дивизиона. А новых всего один – двенадцать штук. Точно свозят сюда со всей группы. Им тут долго топтаться нельзя, авиации в нашей армии хватает. Хотя я за два дня практически её не видел. Всё-таки Тюленев – странный командующий.

Я использовал переговорные трубы: пока не идёт бой, это вполне удобно.

– Расчёты, к бою. Первое орудие ориентировать по отметке 10. Второе по отметке 8. Осколочно-фугасными. Цель – тяжёлые гаубичные батареи противника. О готовности доложить.

После чего снял трубку телефона и вызвал командиров орудий.

– Так, мужики. Для нас эти батареи не страшны. Там калибр от силы 150 мм, а нам и 200 нипочём. Но вот тем, кто снаружи, как и пулемётным ДОТам, придётся тяжело. Так что постарайтесь.

И положил трубку. Тут больше говорить не о чем, пусть готовятся. А сейчас продолжил наблюдение за немцами. Да, опыта им не занимать. Гаубица – это вам не полевая пушка, в ней веса 3–5 тонн, а они их разворачивают очень быстро. За спиной зазуммерил телефон, Корда ответил и спустя минуту передал мне трубку.

– Здесь Грач.

– Кит на связи, как дела, капитан?

– Мои наблюдатели докладывают, что против нас разворачивают тяжёлые орудия, предположительно 105-мм. Что у тебя?

– У нас то же самое, но калибр побольше. Есть у тебя чем их накрыть?

– Нет, у меня только батарея «сорокапяток» да в окопах десяток АГ-2. Старых ещё, 39-го года выпуска. Но и на том спасибо. Я вышел на «главного», сообщил обстановку. Жду ответ.

– Тогда удачи.

– И тебе. Конец связи.

Да, пограничникам тяжко придётся. Я имею возможность проредить артиллерию немцев, а они нет. И комфронта ни мычит ни телится! Ведь уже сутки прошли с моего доклада. Да и капитан на них тоже выходил. И тишина. Может, ещё раз попробовать? Я повернулся к ординарцу – и тут в ДОТ ударил первый снаряд. А следом ещё и ещё. Опоздали!

Я слышал, как загремели запираемые двери орудийных казематов, и одновременно в переговорных трубах прозвучали доклады о готовности. Длинно говорить времени уже не было, и так затянули с открытием огня.

– Открыть заслонки, огонь без команды!

В перископ я видел, с какой скоростью били немцы. И это только старые гаубицы ведут огонь, новые продолжают разворачиваться. Повернул трубу к позициям стрелков. Там тоже вверх летит земля, а ещё дым поднимается, тяжёлый, густой. Значит, решили всё-таки поставить дымовую завесу. Первый выстрел наших орудий я не услышал, а скорее почувствовал. Снова повернулся к немцам.

Мои артиллеристы показывали класс, точность их стрельбы была потрясающая! На моих глазах одна из гаубиц разлетелась от прямого попадания. Сейчас и мои, и фрицевские расчёты соревновались на скорость стрельбы. Хуже было другое. К берегу ползли немецкие танки и бронетранспортёры. Кто-то из их командиров правильно рассчитал – пока орудия ведут контрбатарейную стрельбу, есть возможность подойти к мосту. Я схватился за телефон.

– Пулемётчики, к бою! Бронебойными. Прицел 4. По бронетранспортёрам противника…

Техника фрицев приближалась к мосту на максимальной скорости. Их командир сделал одну ошибку, всего одну, но это и позволило нам остановить атаку. Он послал вперёд бронетранспортёры с пехотой, хотел сначала захватить переправу, а уже потом пускать по ней танки. Этим я и воспользовался. Едва БТРы достигли отметки в 400 метров, я скомандовал:

– Огонь!

Ударили три пулемётные установки. 12,7-мм – это для легкобронированной техники смерть. К мосту, огибая ранее подбитую технику, спешили полтора десятка «Ганомагов». Точнее 17 штук. Пехота частью бежала, прячась за машины, частью сидела внутри. За восемь минут всё это практически перестало существовать. Тяжёлые пули дырявили корпуса как картонные. Бронетранспортёры горели, один взорвался, некоторые просто останавливались.

Солдатам было ещё хуже, пули буквально рвали их на части. Я не видел ни одного, кто выполз бы из этой мясорубки. Даже после того как я дал приказ прекратить огонь. Танки остановились, не доходя до места «расстрела» своих камрадов. Немцы особыми сантиментами не обладали. В бою вполне могли продолжать движение вперёд, даже если там и были свои раненые. Но на этот раз впереди была свалка металлолома, внутри которой вполне могли быть живые. И начни танкисты давить технику вместе с ними – своя пехота со свету сживёт. Тем более что стояли они тут вплотную.

Пока я оценивал позиции танков, артиллеристы закончили бить по дальней батарее и сейчас совместно добивали ближнюю. Похоже, фрицев здорово напрягли, потому что гаубицы продолжали вести огонь, несмотря на бешеные потери. Через пять минут залпом наших орудий опрокинуло последнюю из них. И сразу танки стали пятиться. Ну ещё бы! Теперь наши артиллеристы вполне могут пострелять и по этим стальным тушам.

– Орудия, бронебойным, выбор целей свободный, по пять снарядов… Огонь!

Первым выстрелом оба наводчика поразили один танк. Дальний! По-видимому, каждый решил, что второй начнёт с ближнего. Зато следующие четыре залпа уничтожили ещё два и вывели из строя ещё три машины. Оставшиеся в живых экипажи бежали в тыл, петляя как зайцы. Видели, что наши пулемёты делали с пехотинцами. Я приказал закрыть заслонки и прислать наблюдателя. Нужно было проверить, что делается на позициях стрелков.

Пошёл я вместе с Кордой. Только после окончания боя я сообразил, что не видел происходящего на флангах. Так что снаружи могли ждать неожиданности. И что интересно, ждали! Правда, приятные. Немцы всё-таки сумели переправиться на нашу сторону. И даже обойти стороной правофланговый ДОТ, благо теперь они о нём знали. А вот о чём они не знали – это о ДЗОТе и расположенной недалеко от него кухне.

Их было одиннадцать, во главе с унтер-фельдфебелем. Судя по необычной формы каскам, это были парашютисты. Кроме того, за принадлежность их к десантным частям люфтваффе говорило вооружение. Один пулемёт МГ-34, десять «шмайсеров», в смысле пистолетов-пулемётов МП-38, и одиннадцать пистолетов «Парабеллум-08». И прошли они тихо. Пулемётный ДОТ гаубицы тоже не оставили без внимания, так что наблюдение было затруднено.

Выйдя к нам в тыл, диверсанты направились к основной цели. И нарвались! Когда из ДЗОТа по ним резанули из немецкого пулемёта, они растерялись. Видимо, групп было несколько, и немцам показалось, что они наткнулись на своих. Тем более что рассмотреть замаскированную огневую точку они так и не смогли. Вот и принялись кричать и размахивать руками, показывая, что свои.

Бойцы сообразили, что к чему, и огонь прекратили. Осмелевшие фрицы выперлись ещё выше по склону – и тут откинулись заслонки, прикрывающие амбразуры. Выхода у диверсантов не было. В два ствола их положили бы в секунды. Пришлось им сложить оружие. А самой обидной для них деталью было то, что собирал это оружие… повар. Да-да, повар, в белой куртке и белом же колпаке. Он потом в лицах показывал, как реагировали истинные арийцы на этот казус.

Так что теперь у нас опять были пленные. Их тщательно обыскали и связали. Унтера привели ко мне для допроса. Когда его заводили в капонир, парень совсем сдулся, оценив отсутствие видимых разрушений. И это после вчерашней бомбёжки и сегодняшнего артобстрела. А когда я начал задавать вопросы, рядом со мной встал Корда. Этого хватило, чтобы фриц не запирался.

Первым делом были отправлены разведчики на поиски ещё двух групп. Одна должна была переправляться в километре левее, ещё одна за поворотом реки. Потом пошло выяснение общей картины. Как я и предполагал, перед нами была ударная группа Клейста. И состав был ожидаемый: 11-я, 13-я, 14-я и 16-я танковые дивизии и две моторизованные СС – «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Викинг». А ещё я узнал, что фюрер грозится расстрелять генерал-полковника, если он опять позволит «унтерменшам» разбить элитные части вермахта.

Группу, засланную на левом фланге, частично уничтожили, а частично взяли в плен бойцы старшины-пограничника. Двоих его солдат, конвоирующих пленных диверсантов, увидели ещё до получения приказа отправить разведку. Из этой группы немцев уцелело трое. А вот следов второй группы не нашли. Я связался с погранотрядом и передал им информацию.

Капитану приходилось туго. Сейчас, когда у нас затишье, все слышали канонаду на правом фланге. И помочь ему мне было нечем. Услышав, что у пограничников уже серьёзные потери, я решил снова выйти на штаб фронта. Плевать мне на субординацию, наору на всех, причём на самом что ни на есть командном языке. Может, хоть тогда они прочухаются? Во всяком случае, пришлют кого-нибудь из Смерша или частей по охране тыла по мою душу? А уж на месте я им всё покажу!