Текст книги "Корректировщик. Где мы – там победа!"

– Да странно это. Справа бои не прекращаются, а слева что, фрицы испарились? Вот и переживаю.

– Тут ты прав. Слева чересчур уж тихо. Хоть бы иногда постреливали, ан нет. Странно, конечно.

Дальше мы шли молча, каждый думал о своем. Лейтенант выслушал нас, позвал командира «сорокапятки», и мы обсудили, кто и чем будет занят. Решили, что если будут танки, то огонь ведем по своему усмотрению, максимум в одного влепим одновременно. А вот по пехоте – каждый держит свой фланг. Единственное, я напомнил, что у меня всего 69 снарядов. Меня тут же обрадовали, указав на десяток ящиков, укрытых позади позиций под какими-то обломками. Саперы нашли их, проверяя развалины.

Попутно узнали состояние дела на данный момент. Десант полностью на берегу. Город Констанца практически наш, добивают немцев, румыны все чаще выкидывают белый флаг. Крейсера, лидеры и транспортные корабли, включая, кстати, семь захваченных немецких БДБ, ушли за вторым эшелоном. С ними (а вот это уже просто ни в какие ворота не лезет) ушли два сдавшихся румынских эсминца. По слухам, их командирам пообещали вернуть корабли Румынии после окончания войны. Причем обещание пришло «с самого верха».

Для артиллерийской поддержки десанта остался линкор «Севастополь». Для его защиты, ну и на всякий случай, оставили также все три эсминца. Пять оставшихся боеспособными тральщиков занимаются очисткой минных полей, активно используя найденные на десантных баржах схемы. Наибольшей угрозы ждут с севера и северо-запада, уж не знаю почему. Скорее всего считают, что именно там сосредоточены основные румынские и немецкие части. Именно на этих направлениях концентрируется артиллерия.

Обдумывая услышанное, пошли глянуть, что же нам Бог послал. Я сейчас про снаряды. Оказалось три ящика бронебойных и семь фугасных. Итого 15 и 35. Да в танке соответственно 19 и 50. Ну, на какое-то время хватит. Только надо их перетащить и загрузить в боевое отделение. Пока стоим, мешать особо не будут, а расходовать с них и начнем. Позвали остальных членов экипажа, да и лейтенант, спасибо ему, пару бойцов направил в помощь. За двадцать минут управились. Заняли места, подключились к ТПУ, и я совсем было собрался опять поставить очередную учебную задачу, как началось.

Сначала в паре километров левее раздались взрывы. Судя по всему – артподготовка. Потом началась стрельба. Постепенно к перестрелке стали примешиваться орудийные выстрелы. Ежу понятно, фрицы пустили впереди танки. Пока, судя по интенсивности огня, штук пять-семь. Вроде и немного, но наши быстро откатывались назад. На часах 18.53, немцы, как и всегда, пунктуальны. Не прошло и двадцати минут, как мы увидели бойцов, на которых пришелся удар. Было их около роты, и отступали они достаточно организованно. Я повел перископ вправо, пытаясь понять, куда же они отходят. Ведь не до моря же собираются отходить?

От наших позиций к ним побежал боец. Упал возле одного из солдат, видимо, что-то спросил, бросился дальше. Командира ищет? Почти рядом со связным нашего лейтенанта, а в этом я уже не сомневался, встал разрыв. Следом раздалось еще несколько взрывов. На какое-то время все затянуло пылью. Но вот в просвете мелькнул живой и, надеюсь, невредимый боец. Теперь он двигался короткими перебежками. Я посмотрел вправо, но противника в поле зрения еще не было. Снова поискал связного.

Ага, кажется, парень добрался. Во всяком случае, рота сначала залегла, а потом поменяла направление движения. Теперь они отходили больше к северо-западу.

– Там позиции румынской батареи. Я слышал, лейтенант говорил. Ее в самом начале наша группа захватила. Орудия подорвали, а укрепления-то остались.

Это мне Палыч обстановку проясняет. Спасибо, теперь буду знать. А то я пока с танком возился – все пропустил. Пехота стала отходить быстрее, и я сосредоточился на наблюдениях. Внутренний холод куда-то пропал, да и вообще теперь я был спокоен и сосредоточен. Как всегда, когда доходило до дела. Будь то драка за теплицами в школьном дворе или первый прыжок с парашютом. До – весь в напряге, а потом – будто все так и должно быть.

Когда показались танки, мы были готовы. В стволе бронебойный, горизонталь примерно выставлена. Танков было действительно семь. Два «T-II», легко узнаваемые по сдвинутому влево 20-мм орудию, три чешских «LT‑38», тоже легко определяемых по обилию заклепок. И в центре – две «тройки». Клин, немцы со времен «ледового побоища» ничего нового не придумали.

– Иволга, наводи по ближней «тройке».

Ну да, пришлось своих танкистов называть «по-птичьи». Они же все Коли. Надеюсь, кстати, что он знает, что такое «тройка».

– Готово!

– Огонь!

Знает! Короткий просверк на броне, танк на секунду замер, а потом внутри рвануло. Башня съехала набок, повалил черный дым. Ай да Иволга, ай да птичка, иногда певчая.

– Молоток! Наводи по следующему. Палыч, бронебойный!

Мне в руки сунули снаряд, я отжал рукоятку, открывая затвор, вложил его, закрыл затвор.

– Готово!

– Огонь!

Промах, снаряд разорвался позади машины. Нужно действовать быстрее.

– Иволга, стрелять без доклада.

– Есть, понял.

– Бронебойный!

Снова заряжаю, приникаю к перископу. Так, пушкари тоже одного подожгли. О, они еще и второго разули, вон застыл кормой к нам, и гусеница змеится рядышком. Выстрел. Вторая «тройка» будто споткнулась и замерла. Почти одновременно вспыхнула одна из «двоек», и оставшиеся два немецких танка попятились. Их пехота залегла и начала потихоньку отползать. Нашим пулеметчикам работать не пришлось.

Вторая атака началась почти без перерыва. Только теперь часть танков, что полегче, пошла левее, за нашими морпехами, а на нас полезли целых три «тройки». Не на нас конкретно, но в сторону проявившихся противотанковых средств. Перли они нагло, видать, решили, что это мы их случайно так удачно встретили, потому что били в борт. Придется их разочаровать. Даже «сорокапятка» эти «T-III» прошивает в лоб, хоть и только с 500 метров. А уж про нас и говорить нечего.

Первого мы подожгли с одного выстрела. Танк задымил, немного прополз вперед, и из него полезли черные фигуры.

– Командир, разрешите открыть огонь.

Это пулеметчики не выдержали. Им тоже хочется повоевать, а приказа нет.

– Отставить! Пока есть возможность – пусть считают нас противотанковым орудием.

Расчет «сорокапятки» тоже времени не теряет, сбил ближайшей к нам машине гусеницу и переключился на тех, что ползли к позициям отошедшей роты. Верно, у нас калибр больше, нам и воевать со средними танками, а они пусть легкими занимаются.

Мы принялись за того из трех, что еще был на ходу, и чуть было за это не поплатились. Пока мы тремя выстрелами заканчивали с ним, «разутый» «T-III» нащупал нас и влепил снаряд. Одно хорошо: фрицы действительно считали нас пушкой, вот и стреляли соответственно. Осколочным и слишком низко. Попали они в стену перед нами, но вот большинство осколков пришлось на пулеметные башни и люк мехвода. По главной башне тоже стукнуло, но так, вскользь.

Я наклонился посмотреть, как бывшие моряки приняли первое попадание в качестве танкистов. Ну, как… спокойно. Оба принялись проворачивать башни, проверяя, что ничего не клинит. А Иволга с криком: «Ах ты ж… (скажем, мурло)!» – засадил немцам очередной снаряд точно в башню. Через какое-то время из подбитого танка вылез механик-водитель и побрел в тыл. Похоже, его контузило, потому что, пока его не свалил на землю один из пехотинцев, он так и брел в полный рост.

Теперь за нас решила взяться пехота. Сначала посыпались мины. Нам-то не страшно, а вот саперам снаружи может прилететь. Потом полезли стрелки. Встретили их как положено, с музыкой. Мы на некоторое время превратились в зрителей. Представители инженерных войск РККА демонстрировали свою подготовку, и надо отметить, она на высшем уровне. Подпустив фрицев метров на триста, их накрыли одновременно и из минометов, которых, оказывается, уже не один, и из всех штатных стволов.

Вдогонку и мы послали пару осколочно-фугасных, чисто для подтверждения, что живы и здоровы. А то вдруг немцы думают, что их танк нас достал? И наступила короткая тишина. Я стащил с головы шлемофон. Изнутри он оказался совершенно мокрый. Да и форменка на спине, похоже, в том же состоянии. А ведь собственно бой длился… сорок минут? Мне показалось от силы пятнадцать. Я снова нахлобучил шлем.

– Экипаж, поздравляю с боевым крещением. Как настроение, хлопцы?

– Отличное! – Это Иволгин.

– Норма. – Палыч.

– Повоевать не дали! – Это Соловьев.

– Ни разу даже не выстрелил! – Грачев туда же.

В борт застучали, и я, приоткрыв люк, высунул голову наружу. Внизу стоял саперный лейтенант, а с ним капитан с багровым шрамом на бритой голове. Пришлось выбираться на броню и спрыгивать на землю.

– Капитан Горлов.

– Сержант Яковлев.

С минуту мы рассматривали друг друга.

– Вам приказано сменить позицию и выйти вот сюда.

Он достал крупномасштабную карту, судя по всему 1:50 000, и отметил на ней точку. Потом протянул карту мне.

– Возьмите, сержант, пригодится.

Пока я разбирался с не совсем привычными обозначениями, он продолжил:

– Здесь вы хорошо поработали. Теперь ваша задача – поддержать огнем роту старшего лейтенанта Ольшанского. Они понесли потери, тяжелого оружия тоже практически нет. Пока к ним не перебросят артиллерию, ее роль будет выполнять ваш танк. Задача понятна?

– Так точно, товарищ капитан.

– Выполняйте. Желаю успеха.

– Товарищ капитан, у нас бронебойных снарядов двадцать одна штука осталась. А танков у фрицев что-то чересчур много.

Капитан слегка прищурился, словно пытался получше меня разглядеть в подступающих сумерках. Вот я дурак! Это же надо было ляпнуть про «чересчур много танков». Откуда мне, сержанту, знать, сколько их должно быть? А все шутки с памятью. В прошлый раз и сил у немцев было не так уж и много, и танков было с гулькин нос. Просто у наших всего этого оказалось еще меньше. А сейчас мы только за две отбитые атаки сожгли пятерых, да «сорокапятка» еще троих как минимум. И я все время думаю, что же изменилось. Вот и сказанул не вовремя.

Капитан перестал изучать мою физиономию.

– Артеменко!

Из ниоткуда возник юркий мужичок с казацкими усами и в пилотке поперек головы. Каску он держал в руках, видимо, или только что снял, или, наоборот, не успел надеть. На плече болтается редкий в морской пехоте «ППШ».

– Здесь, товарищ капитан.

– Передай Петрову, пусть погрузит пять ящиков бронебойных на танк.

– Есть.

И ординарец исчез, как не было. Капитан обернулся ко мне:

– Еще что-нибудь, товарищ сержант?

– Никак нет, товарищ капитан.

В ожидании снарядов офицер продолжил меня рассматривать. Теперь его внимание привлекли немецкие подсумки для магазинов.

– Откуда? – Капитан указал на мои трофеи.

– Тут на территории нашел уничтоженную кем-то группу немецких саперов. Вот у их унтера и забрал оружие. А то к моему «ППС» только три магазина было.

– И где теперь ваш автомат?

– У меня. – Лейтенант приподнял висящее на плече оружие.

Капитан снова прищурился:

– Насколько я помню, устав запрещает просто так передавать личное оружие другим лицам.

– Так точно, товарищ капитан, запрещает. Но мое личное оружие на дне, а этим «ППС» моряки поделились.

– Тонул?

– Дважды, товарищ капитан.

– Это как?

– Сначала выкинуло за борт взрывом, наверное, я не помню. Только вытащили, снаряд попал в катер, снова тонули. Из всего десанта и команды выжили пять человек. Я, вот в танке сержант Павленко и трое в казино остались.

– Понятно. У остального экипажа как с оружием?

– СКСы.

– Пистолеты есть?

– Нет.

Офицер покачал головой:

– Артеменко!

Юркий ординарец снова появился, как чертик из табакерки. Вот же фокусник. Следом за ним потянулись солдаты с ящиками. Они закидывали их на броню, потом двое запрыгнули туда же и начали открывать ящики и доставать снаряды. Палыч, голова которого торчала из люка во время всего разговора, начал их принимать. А капитан допрашивал своего «казачка»:

– Остап, у тебя в вещмешке сколько пистолетов?

– Товарищ капитан! – В голосе солдата сквозила неподдельная обида. Но Горлов, видно, к этому давно привык.

– Так сколько, Артеменко?

– Ну, три. Коровинский «АПК», потом «ТТ» и тот немецкий, как его, во… флюгер.

– «Люгер», Артеменко, «Люгер‑08» или «Парабеллум». А еще пистолеты коллекционируешь. Так, Остап, отдай все сержанту. Все, ты понял? Патроны, магазины, кобуры. Все! Потом еще достанешь, я помогу.

Какие интересные отношения между командиром и ординарцем! Но именно сейчас – очень для нас выгодные. Пока солдат доставал из сидора (где он его только раздобыл, давно ведь на ранцы перешли) оружие, амуницию и боеприпасы, Палыч и артиллеристы закончили грузить дополнительный боекомплект. Капитан протянул мне руку:

– Удачи, сержант.

– Спасибо, товарищ капитан.

Я полез в танк, а оба командира направились к своим позициям. На ходу капитан взглянул на часы. Я автоматически тоже. 20.00, день заканчивается. И фрицы, голову даю на отсечение, попробуют успеть атаковать. Еще хотя бы раз.

Глава 4

До указанной точки было всего ничего, километр, может два. Я снова был за водителя, и на командирском месте сидел сержант Павленко.

– Палыч, справа должен быть парк или сквер. Видишь?

– Что-то есть, командир. Деревьев, конечно, маловато, но, наверное, это он.

Теперь надо было смотреть в оба, а то наеду на кого-нибудь из тех, кого должен прикрывать. Воронок здесь было неожиданно много. Странно, как я понял, батарею по-тихому брала спецгруппа, а выглядит так, будто ее сначала долбали артиллерией. И она не из тех, что были в моей истории. Те были или прямо на молу, или севернее города, или южнее. А эта буквально на границе порта и жилых кварталов.

Я остановил танк, открыл верхний люк кабины и высунулся. Такое ощущение, что тут начинали что-то строить. А потом, используя завезенные материалы и часть площадки, установили эту самую батарею. Во всяком случае, вокруг навалено столько всего, что черт ногу сломит. Сейчас загоню машину во‑о-он туда, и надо пройти по позиции, понять, можно тут маневрировать или придется превратить «Т‑28» в неподвижную огневую точку.

Только теперь я отдал Палычу «ТТ», а Иволгину трофейный «Люгер». «АПК» я сразу присвоил себе, уж очень я его уважаю. Прилаживая на ходу кобуру, вылез на броню и увидел несколько человек, быстро идущих к нам. То, что это наши, даже не сомневался. Наклонился к люку, крикнул: «Палыч, ты за старшего!» – и пошел навстречу. Первым шел офицер. Это я не по погонам сужу, их уже не разглядеть, темновато, а по походке. А сам ротный идет или кто-то из взводных – сейчас узнаю.

– Товарищ командир, танк «Т‑28» прибыл в ваше распоряжение. Командир танка сержант Яковлев.

– Старший лейтенант Ольшанский. Добро. Как со снарядами?

– Пока хватит, товарищ старший лейтенант.

– Добро. Почему остановились здесь?

– Хотел пройти по позиции, прикинуть, можно ли маневрировать. На одном месте стоять не очень хочется.

– Гурамишвили, пройди с сержантом, покажи, где можно проехать. Тут только кажется, что все завалено и изрыто, на самом деле места много, развернетесь. Водитель у вас хороший?

– Я за водителя, товарищ старший лейтенант.

– Вы же сказали, что командир?

– Пока стоим – командир, а как надо двигаться – водитель.

– Так, понятно. А хоть один танкист в экипаже есть?

– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Я и сержант Павленко из морской пехоты, а остальные трое из команды тральщика «Груз».

– Ясно. Гурамишвили вам все покажет, но постарайтесь побыстрее. Думаю, немцы вот-вот полезут. Потом зайдите ко мне на КП, доложите. Если успеете.

Мы успели. Местность, с первого взгляда казавшаяся сплошной свалкой, на самом деле очень нам подходила. Было множество маршрутов, ведущих к огневым позициям. Подъехали, отстрелялись и ушли. Благодаря сваленным в кучу бетонным балкам, земляным насыпям, грудам кирпича, просто какого-то мусора звук двигателя будет рассеиваться, и фиг нас по нему отследишь. Время приближалось к 21 часу, я торопился доложиться и вернуться к машине. Гурамишвили провел меня на КП, я отодвинул плащ-палатку, вошел… и замер.

В тусклом свете переноски я увидел лицо, мимо которого проходил каждый день три года. Ёлки зеленые, только теперь до меня дошло. Старший лейтенант Ольшанский. Герой Советского Союза. Это именно он и остатки его роты прикрывали отход неудавшегося десанта. Их оставалось чуть меньше взвода, но они держались пять часов, что позволило эвакуировать всех, включая раненых. Всех, кроме них. Когда их отжали к самой воде, старший лейтенант вызвал огонь корабельной артиллерии на себя. Это были последние залпы десанта на Констанцу и последний салют героям.

Ольшанский глядел на меня с явным недоумением. Ага, я его понимаю. Вошел, руку к шлемофону на голове вскинул и застыл:

– Товарищ старший лейтенант, все в порядке. Маршруты присмотрел, огневые позиции тоже. Готовы к выполнению поставленной задачи.

– Добро. А что это вы, сержант, так застыли, будто приведение увидели?

– Виноват, товарищ старший лейтенант, очень у вас знакомое лицо оказалось. Никак не могу вспомнить, где я вас видел.

– Да? Ну, это к делу не относится. Рация у вас есть?

– Так точно.

– Вот наша частота, настройтесь и слушайте. Вдруг понадобится срочная помощь на одном из участков обороны.

– Есть!

Я вышел с КП, пытаясь переварить происходящее. Это уже не просто что-то общее где-то в прошлом. Это конкретный человек, выпускник нашего училища. Срочную Константин Федорович служил как раз на Черноморском флоте. Потом его направили в наше училище, а после окончания вернули на ЧФ, но уже в морскую пехоту. Он погиб в феврале 1943 года… и я только что с ним разговаривал. С такими шуточками точно крыша поедет. Перед позициями разорвался снаряд. За ним второй, и я бросился к танку.

В люк влетел, как птица, даже сам не заметил. Подключился к внутреннему переговорному устройству:

– Экипаж к бою! Палыч, настрой рацию на эту волну.

Я не глядя сунул назад бумажку. Как настроить рацию, он уже знал. Сам спросил, пока стояли на старом месте. Сейчас я вел машину, выводя ее на позицию примерно в центре оборонительного рубежа. Начнем оттуда, потом будем перемещаться туда, где будет жарче. Жаль все-таки, что у меня нет механика-водителя. Буду скакать, как белка, между этой кабиной и главной башней. Не забывать бы ТПУ отсоединять-присоединять.

Бой продолжался третий час с небольшими перерывами. После артподготовки немцы как озверели. Они лезли и лезли, не обращая внимания на потери. Мы сожгли четверть заправки горючего, меняя позиции, а ведь расстояния тут – курам на смех. И меня все больше интересовал вопрос: откуда у фрицев столько танков? В третьей атаке, если считать с самого начала, их было с десяток. Определив, что слева против них действует «сорокапятка», они попытались наступать, сдвинувшись метров на пятьсот в сторону. Не тут-то было. Вместо нас саперов сейчас поддерживала полная противотанковая батарея 76-мм орудий.

А может, там уже и не саперы, огонь стал намного плотнее. Мы тоже времени не теряли. Сперва подожгли одного и «разули» еще двоих. В следующей атаке подбили еще троих. Мелочи вроде «T-II» уже почти и не было, сплошь «тройки». Но и бронебойные снаряды таяли. Это понятно, чем темнее становится – тем чаще мы мажем. Если вначале атакующие немецкие танки хоть как-то выделялись на фоне неба, то теперь их подсвечивали только вспышки выстрелов и отсветы огня от уже подбитых машин. Это Иволга еще молодец, уверен, половина моих однокашников в подобной ситуации пуляла бы в белый свет, как в копеечку, в два раза чаще.

Во время четвертой атаки пришлось (к их радости) поработать и нашим башенным стрелкам. Немцы волной накатывались на правый фланг, и я погнал танк туда. Еще на подъезде дал команду:

– Пулеметчикам огонь без приказа!

Ну, они и оторвались – переднюю цепь наступающих выкосили подчистую. Потом мы перемещались еще трижды, в какой-то момент, помогая Иволге, мое место в башне занял Палыч. Изначально он только заряжал, но потом что-то сообразил и пару раз командовал: «Стоп!» Я делал короткую остановку, они делали несколько прицельных выстрелов, и мы продолжали движение. Если так дальше пойдет, Палыч в движении будет занимать место командира. Только надо объяснить ему, как пользоваться панорамой.

Танк, появившийся справа, сначала показался мне обычной «тройкой». Странным было то, что он вел огонь из пулеметов, но не использовал орудие, хотя выполз на прямой выстрел. Перед ним было укрепление, построенное из балок. То ли это шпалы, то ли бетонные столбы, непонятно. Но стояло оно удачно, а в нем находился станковый пулемет. Пулеметчик был опытный, и немцев перед ним было много. Мертвых. Здорово парень работает.

А тут танк выскочил прямо на него, но орудие молчит, только пулеметы огрызаются. На танк упал отсвет от горящего собрата, и вдруг я понял. Этот странный ствол! Для 50-мм – слишком толстый. Для 75-мм – слишком длинный. Это не орудие, это огнемет! Потому он и молчит, там дальность струи метров пятьдесят-шестьдесят.

– Иволга, справа. Скорее, это огнеметный танк, подойдет ближе – хана братве!

Башня рывком развернулась, и тут же грохнул выстрел. На месте башни «T-III» вспух огненный шар. Ну, да, у него же емкости для огнесмеси вместо боеукладки. А на таком расстоянии наш снаряд его броню под любым углом пробивает влет. Собственно на этом доблестный Вермахт и сдулся. Жаль ненадолго.

Последнюю атаку я долго не забуду. К этому моменту стало гораздо светлее. Исключительно потому, что вокруг нас горело все, что могло гореть. Фрицы упорно лезли, и в конце концов им удалось ворваться на позиции. Началась рукопашная. В жизни это совсем не так, как в учебном фильме, на занятиях или даже на учениях. Тут все проще и страшнее. Главный прием – нанести удар раньше противника. В ход идет все: ножи, лопатки, приклады, каски, вообще любой предмет, попавшийся под руку.

Пулеметы смолкли, Мы с Иволгой продолжали бить из орудия попеременно, то по наползающим танкам, то по следующей волне пехоты. Как в этом грохоте Палыч услышал, что кто-то лезет на броню, я не знаю, но ведь услышал. А потом сержант, от которого я не слышал ни одного мата за все время нашего знакомства, так загнул в бога, душу и тринадцать апостолов, что я даже от боя отвлекся. А Палыч вытащил пистолет, сунул ствол в отверстие шаровой установки, оставшееся после извлечения кормового пулемета, и начал стрелять.

После четвертого выстрела довольно потряс пистолетом и выдал короткий монолог. В нем он объединил Гитлера, немцев и дьявола, соединив их в такой камасутре, что индусам даже не снилось. А потом сказал:

– Лез тут один. Еще ящик какой-то затащить пытался.

Я похолодел и начал отсоединять шлемофон. Пора перебираться на водительское место и отходить назад. Надеюсь, мы никого из своих не задавим, но дальше так нельзя. Этот фриц, видимо, сапер, а ящик – стандартный заряд взрывчатки. Хорошо, что в суматохе в нас просто противотанковую гранату не бросили, наверное, под рукой не оказалось. А ведь могли бы.

Мы отбились и на этот раз. Даже думать не берусь, сколько людей осталось в строю у Ольшанского, но и немцы выдохлись. Атак больше не было. Мои орлы дрыхли прямо на своих сиденьях, а мы с Палычем оставались в наблюдении. Попутно я ему объяснял, что и как на командирском месте. Хотя кое-что он уже и сам сообразил. Потом дремали по очереди. Сиденья в танке для этого мало предназначены, но все равно нам лучше, чем морпехам. Они там наверняка позиции восстанавливают, так что им не до сна.

В пять утра мы с парнями выбрались наружу. Пока тихо, надо по-быстрому справить естественные надобности. Потом ведь не до того будет. Еще хотелось подышать свежим воздухом, но не тут-то было. Эту кашу из тяжелых запахов воздухом вообще назвать сложно. Несло гарью, кислятиной сгоревшего пороха, пылью, бензином. А еще к этому примешивался чуть сладковатый запах горелого мяса. И это явно не от походных кухонь. Надеюсь, это все же из сгоревших танков несет, а не с наших позиций.

Потом ребята вернулись в машину, подкрепиться. Оказывается, сухпай нам еще вчера вместе со снарядами принесли. Спасибо капитану, вспомнил, хотя, может, это вовсе и не он, а Артеменко. Короче говоря, три десятка бойцов, некоторые из которых тащили на себе какое-то тяжелое вооружение, увидел только я. Значит, к Ольшанскому подошло подкрепление. То, что они тащат, может быть станковыми пулеметами, а может и «АГ» – автоматическими гранатометами Таубина. Сила, однако.

О, только о нем подумал. Ко мне шел ротный в сопровождении Гурамишвили. Это, видимо, его ординарец, а может, связной.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.

– Здравствуйте, сержант.

Черт, не помню, в сороковом уже ввели все эти: здравия желаю, так точно, никак нет? Или они появились позже? На таких мелочах и прокалываются сильно умные пришельцы вроде меня.

– Спасибо за помощь. Здорово вы немцев жгли, я видел.

– Служим трудовому народу. Среди ваших большие потери, товарищ старший лейтенант?

– Большие, сержант. Но ты сам видел, пополнение прислали, так что жить будем.

Ну, слава богу, сбился на «ты» все-таки. А то в боевой обстановке это выканье раздражает. В мирное время оно понятно, уважение, субординация и все прочее. Но в боевой обстановке, где иногда каждая секунда на вес золота, командир вполне может без этого обойтись. А в разгар боя и я могу обратиться просто «лейтенант» или «командир» без всяких там старших и товарищей.

– Скоро рассветет, немцы опять начнут. Снаряды у вас еще есть?

– Бронебойных – десять штук. Осколочно-фугасных пока достаточно.

– Я свяжусь, попрошу подбросить.

– Спасибо, товарищ старший лейтенант.

Я посмотрел в светлеющее небо. Ясно, чтоб его, а нам бы сейчас облачность не помешала. Ольшанский посмотрел туда же.

– Думаете, прилетят?

– Думаю да, товарищ старший лейтенант. Погода ясная, сил тут у немцев много, не может быть, чтобы их авиация бездействовала. Если исходить из истории.

Черт, да что это со мной. Опять ляпнул не подумав. О какой истории может идти речь? Это для меня история, а они тут живут, для них это сегодня, и никак иначе. И снова легкий прищур глубоко посаженных глаз. Но вопросов пока не задает.

– Я тоже думаю, что прилетят. Так что найдите место и постарайтесь замаскироваться.

Ольшанский ушел, а я вызвал экипаж наружу, и мы стали искать место, где можно замаскироваться. В конце концов нашли. Невдалеке росли два дерева. Когда-то их явно подстригали, так что они образовывали что-то вроде арки. Теперь по ним прошелся огонь, но стволы и ветки особо не пострадали. Вот под этими деревьями мы и встали. Пока прикидывали, чем притрусить получившуюся композицию, несколько краснофлотцев притащили масксеть.

Определять, где морпехи, а где приданные части, я уже научился. Тут просто: у моряков тельник в вырезе гимнастерок, а у остальных нет. Да, а сеть жалко. Накинули мы ее на сгоревшие ветки, издалека смотрится нормально, из фона не выбивается. Но вот снять ее будет практически невозможно. Во всяком случае, в целом виде. Пока возились, к нам снова пришли. На этот раз принесли снаряды. Как и в прошлый раз – пять ящиков бронебойных. Кроме снарядов, передали бинокль для меня. Это капитан Горлов про нас не забыл.

В 9.00 показались немецкие самолеты. Их заметил находящийся в наблюдении Соловьев. С юго-запада приближались три группы по девять машин. Соловей вернулся на свое место, а я сидел на башне в открытом люке и наблюдал в бинокль. Определить тип по силуэтам я не могу, но то, что это бомбардировщики, не сомневаюсь. А потом произошло то, чего я никак не ожидал. До наших позиций оставалось около километра, когда на немцев сверху свалились истребители. Наши истребители, я четко видел в бинокль звезды на крыльях.

Похоже, немцы тоже этого не ожидали. Во всяком случае, ничего, похожего на истребительное прикрытие, я не увидел. Бомбардировщики стали загораться один за другим. Прямо сказка, век бы смотрел. Уже через пять минут количество фрицев в воздухе сократилось на треть. Остальные стали отворачивать, ссыпая бомбы куда придется. Надеюсь, хоть немного свалится их же частям на головы. А краснозвездные машины продолжали избиение. После каждого их захода бомберов становилось все меньше. В небе белели несколько десятков парашютов. А потом загрохотало, и на нас посыпались снаряды. Немцы начали артподготовку.

Едва обстрел начал стихать, мы выползли из укрытия и направились к месту первой огневой позиции. И вовремя, танки с крестами были уже близко. Едва остановившись, я перебрался на свое место в башне. Фрицев снова было десять, опять в строю были три легкие машины, но зато появилась одна «четверка». С нее мы и начали. Подпускать их близко не хотелось, а издали, как оказалось, пробить лобовую броню не так просто. На один-единственный «T-IV», мы потратили три снаряда. При наших ограниченных возможностях – чрезвычайно много. Нельзя же ждать, что нам раз за разом будут подкидывать такие подарки, как сегодня. У Горлова своих забот хватает, вон как на его позициях гремит.

Батарею, которая поддерживала нас слева, действительно обрабатывали на полном серьезе. Там все еще вставали столбы разрывов, немцы продолжали артобстрел. Но вопреки всему артиллеристы работали. Пока мы долбили «четверку», они подожгли одного и подбили второго. Потерявший гусеницу «T-III» намеревался продолжить бой в качестве неподвижной огневой точки, но его очень уж удобно развернуло к нам бортом. Иволга не промахнулся.

Немцы застряли в пятистах метрах от наших позиций, а потом повернули назад.

– Прекратить огонь!

Я сдвинул шлемофон на затылок и вытер мокрый лоб. Палыч снял мешок гильзоуловителя и открыл люк, чтобы его опустошить. В ответ снаружи громко чертыхнулись.

– Командир танка, ко мне!

Интересно, кто это там такой грозный? Я выглянул из люка. Снаружи стоял капитан в сопровождении автоматчика. Тельника в вырезе нет, значит, пехота. И откуда он тут взялся? А этот посмотрел на меня и снова повторил:

– Командир танка, ко мне!

Пришлось выбираться наружу.

– Командир экипажа сержант Яковлев.

– Товарищ сержант, почему не преследовали отступающего противника?

Он что, с ума сошел? Какое преследование? Одним танком преследовать шесть машин с пехотным сопровождением?

– Не понял, товарищ капитан.

– Капитан Баранчук, инструктор политотдела.

Интересно, интересно. Какого именно политотдела? Если 8-й бригады, то он должен быть из флотских. А раз нет, то из артиллеристов или минометчиков. Ну, да, на погонах пушки, значит, именно из них. А чего тогда раскомандовался?

– Повторяю вопрос: почему не преследовали отступающего противника?