Текст книги "Не умирай в одиночку"

Я рассмеялся. Пафоса в голосе было много, а вот напустить на меня ужас у бедняги так и не получилось.

– Я умираю от страха, – фыркнул я. – Да что вы мне сделаете? Статью ваша Вера напишет обо мне? Пусть старается. Я рядом с этой статьей закажу рекламу в два раза больше. Хотя, я могу проще поступить. Вот прикажу бухгалтеру во все газеты области рекламу дать, и что тогда ваша Вера сделает? Кто рискнет со мной связаться? Я же могу денежки не заплатить. Пойдет редактор на это? Вряд ли. А разоблачения госпожи Гавриловой гроша ломаного не стоят. Хочет копаться в моем прошлом, пусть копается. А уж если не найдет ничего путного да домыслами разбавит свой шедевр, я ее еще и за клевету привлеку.

– Вы что, мне угрожаете? – по-бабьи взвизгнул Крестников. Я вздохнул со всей жалостью, на какую был способен.

– Да Господь с вами. Нужны вы мне больно, угрожать вам.

Крестников шагнул было к двери, потом ко мне, потом снова к двери. Я с любопытством наблюдал за его передвижениями.

– Вы еще пожалеете, – прошипел он и пулей вылетел в коридор, едва не сбив с ног входившего в приемную Димку с кучей бумаг. Спустя мгновение из коридора послышался грохот и проклятия. Я подбежал к дверям и высунул голову наружу, оттолкнув в сторону Димку и Дашку.

Крестников валялся на полу, засыпанный бумагами, выпавшими из его портфеля и изрыгал проклятия. Я рассмеялся и повернулся к Дарье.

– Почему на этом месте все падают?

– Там ковролин задрался, приколотить некому, – затрещала она. – И лампочка как раз перегорела, окно далеко, ничего не видно…

– А если бы я, как и планировал, через неделю только вернулся, вы бы тут все поубивались? – ласково произнес я. Дашка поежилась. Она знала, что таким тоном я говорю в минуты гнева (хотя я как раз ничего подобного не чувствовал). – Что, без царя-батюшки некому лампочку ввернуть и ковролин к полу прибить? Может показать вам, как это делается?

Последние слова я произнес с возрастающей экспрессией. Дашку выдуло из кабинета. Я прислушался, однако грохота не последовало. Видимо, опасный участок она благополучно миновала. Димка замер у дверного косяка, прикинувшись ветошью.

– Заходи, – буркнул я ему и вошел в кабинет. Димка последовал за мной, двигаясь, как слегка подвыпившая балерина. Кажется, он и дышать боялся, не говоря уже о том, чтобы промолвить что-нибудь членораздельное.

– Давай отчет, – не глядя на него, произнес я, бросая на стол сигареты. – И окно открой.

Димка выполнил все в точности и строгой последовательности. Сам он скромненько притулился на краешке стула, готовый к трудовым подвигам. Мне было смешно, но я изо всех сил делал каменное лицо, стискивая зубы так, что самому было больно и неприятно.

Оказалось, что за время моего отсутствия Димка справлялся неплохо, и придраться к его работе было проблематично. Я хмыкал, просматривая бумаги, но найти предлога для разборки не смог. Димка преданно смотрел мне в глаза, чем напомнил старого пса, который жил у моих родителей, когда я еще пешком под стол ходил. Пес всегда шустро бегал за людьми в доме, стараясь не оставаться в комнате в одиночестве. Найдя себе подходящую на его взгляд компанию, пес укладывался рядом и клал тяжелую лобастую голову на ноги мне или родителям.

– Ну что же, – швырнув отчет Димке, произнес я. – Умеешь работать, когда захочешь.

Димка немедленно расцвел в самодовольной улыбке, только что хвостом не вилял. Сходство с псом стало поразительным. Я решил слегка поумерить его пыл и разбавил комплимент водой.

– Жалко, что с тобой это так редко бывает…

Димка усох, втянул голову в плечи и после моего недвусмысленного жеста, покинул помещение. Я развалился в кресле и закурил. Работать не хотелось совершенно. Свой законный отпуск я еще не отгулял, хотя мне, в принципе никто не мешал это сделать. Впрочем, вру… помешали. Одна особа, которая вдруг возомнила, что ей позволено слишком многое… Говорила мне мамочка, не связывайся с блондинками! Мало того, что тупы, так еще и претенциозны. Надеюсь, что там, где сия особа находится теперь, ей есть кому высказать свои претензии.

Я закинул ноги на стол, как в голливудском вестерне, но потом подумал, что если кто войдет и увидит меня в столь неприглядной позе, может подумать, что у меня не все дома. Я сел поудобнее и целых пять минут развлекался тем, что пускал в потолок дымные кольца. Занятие это меня не увлекло. Можно было походить по конторе, заглянуть в собственный магазин, но мне как-то не хотелось шевелиться. Я с сомнением посмотрел на компьютер, а потом не выдержал и вошел в чат. Вдруг, да и развею свою грусть-печаль?

Появился я там вовремя. Гюрза лаялась с Вивианой. Беседа, очевидно, велась уже довольно давно. Со всех сторон виделись разноцветные возгласы поддержки. Вивиана проигрывала в этом споре, но позиций упорно не хотела сдавать. Гюрза перла буром, безжалостно разбивая туповатые словосочетания Вивианы, парируя ее контратаки с достойным восхищения изяществом. Наконец, Вивиана не выдержала.

– Откуда в такой махонькой девке столько яда? – осведомилась она.

– Мне по должности положено, – огрызнулась Гюрза. – Причем мне за это иногда даже платят.

– Видимо, платят мало, – хихикнула Вивиана. – Раз ты на мужиков бросаешься, как цепная собака.

– Я на них не бросаюсь, а коллекционирую, – возразила Гюрза. – А бросаются они на меня.

– Ой, да было бы на что бросаться! Небось, ты всем рассылаешь фото своей секретарши, а сама ты – уродина.

Гюрза фыркнула.

– Мою личность могут подтвердить пара десятков очевидцев, видевших меня во плоти.

– Да-да, – вмешался в разговор до этого молчавший Сероглазый, – я Юльку видел и даже обнимал. Ощупывал, так сказать перси.

Гюрза тряхнула персями.

– А вот вас, мисс, никто до сей поры не видел, – ядовито прокомментировала она, – и перси не щупал. Так что вопрос о том, кто из нас мисс Вселенная считаю закрытым.

– Ой, ой! – возмутилась Вивиана. – Между прочим, мой шеф решил, что следующую обложку будет украшать мое фото.

– Ну да, конечно, – хихикнула Гюрза. – Журнал не «Коневодство» часом называется? Я могу о вашем трагическом ржании написать туда пару заметок.

На несчастную Вивиану со всех сторон посыпался хохот, выражаемый в рисовании огромного количества закрывающейся скобочки. Однако, она не сдалась.

– Ой, кто бы говорил! Сама то работает во вшивой газетке. А я вот как сфотографируюсь для обложки со своей грудью четвертого размера, всех мужиков у тебя отобью.

– Я тебе сама что-нибудь отобью… ледорубом, – пригрозила Гюрза.

– Грудь четвертого размера – это уже вымя, – критически заметил Бахус. – Грудь должна умещаться в ладони.

В комнате было холодно. В открытое Димкой окно немилосердно дуло. Я поежился и всерьез задумался над тем, чтобы все-таки побороть лень и прогуляться до подоконника. Тем более, тем стояла кофеварка. В этот момент в дверь постучали. Я кашлянул. Створка приоткрылась и в кабинет протиснулась фигурка Дашки.

– Валерий Яковлевич, вас Яна Олеговна просит к телефону.

– Соединяй, – милостиво кивнул я. – Погоди. Иди кофе мне приготовь и окно закрой, а то сдохну тут. Ковролин прибили?

– Еще нет, – испуганно произнесла Дашка. – Завхоз за лампочкой уехал, приедет и прибьет.

– Как дети малые, – беззлобно махнул я рукой. – Соедини с Яной.

Говорить с Яной мне не хотелось, но особого выбора не было. Небось, опять будет учить меня правильной жизни, а если ей уже донесли, что с курорта с моей актуальной пассией мы вернулись порознь, то и вовсе одолеет насмешками. Впрочем, о моей личной жизни Яна была осведомлена не хуже чем Штирлиц о планах Мюллера.

– Привет, дорогой, – послышалось в трубке ее насмешливое контральто. – Как отпуск?

– Изумительно, – буркнул я. – Чем обязан столь неожиданному вниманию.

Яна хмыкнула.

– Время тебя не учит. Даже наоборот. Ты становишься хамом, батенька.

– А ты становишься излишне любопытной. Говори, что хотела.

– То есть, ты не веришь, что бывшая супруга может просто так позвонить бывшему мужу и поинтересоваться, как у того идут дела? – осведомилась Яна, но в ее голосе все еще была слышна издевка.

– От тебя дождешься, – парировал я. – Хотя, ты права. Ты можешь поинтересоваться, хотя бы для того, чтобы урвать свой кусок.

– Какая пошлость, говорить с дамой о деньгах, – фыркнула Яна. В голосе ее было бесконечное презрение. – Я по другому поводу звоню. Я, знаешь ли, тоже хотела бы погреться на солнышке. Осень никогда не была моим любимым временем года, особенно такая, как сейчас.

– Тебе путевку купить? – осведомился я ядовито. – Поезжай в Египет, там всегда жарко. Правда, твои меха там не понадобятся, будешь нелепо выглядеть в них на пляже.

– Спасибо за совет, дорогой, но путевку мне купит Евгений. Я просто хочу, чтобы Артем это время пожил у тебя.

– Он не хочет на солнышко? – удивился я.

– До конца четверти еще две с половиной недели, а он стал отвратительно учиться, – отрезала Яна. – Впрочем, если бы удосуживался интересоваться, как живет твой сын, ты чаще навещал бы его, а не ездил на курорты со своей телкой. Кстати, как там наша молодуха?

– Ты про сына хочешь поговорить или про молодуху? – уточнил я. Яна вздохнула. Ее попытка вывести меня из себя полностью провалилась.

– Артем тоже хотел поехать на курорт. Между прочим, ты обещал взять его с собой на каникулах, а вместо этого поехал раньше срока с…

– …молодухой, – закончил я. – Это мы уже выяснили. Между прочим, ты тоже могла поехать позже и взять его с собой.

– Ребенок должен быть с отцом, – возразила Яна порывисто, а потом добавила с определенной долей скепсиса. – Тем более, что я хотела бы там побыть с Евгением, а они не очень ладят…

– Неужели? – лицемерно удивился я.

– Представляешь, недавно Артем обозвал Женю козлом, – пожаловалась Яна.

– Наш человек! – обрадовался я. Бывшую жену этот ответ не удовлетворил.

– Впрочем, чему я удивляюсь, это же сын своего отца. Ладно, мне уже пора. Пожалуйста, забери его из школы сегодня. После школы забери его вещи, я уже все приготовила… Валера, я надеюсь, ты возьмешь его пожить?

– Артем не собака, чтобы его «брали пожить», – разозлился я. – Мне он вообще-то сын.

– Я имела в виду… Ну, я надеюсь, что на это время у тебя там не будет жить очередная пассия…

– Тебя не коробит совместное проживание с козлом, то есть Женей, почему у меня должно быть по-другому? – осведомился я холодно, но Яна уже нащупала мое слабое место.

– Вот и договорились, – повеселела она. – Да, проследи, чтобы он вовремя делал уроки, не кусочничал, и вообще лучше обедайте в ресторанах, а то будете там одни пельмени да пиццы уминать, испортишь ребенку желудок…

– Это мой сын и я как-нибудь разберусь, чем его кормить, тем более, что у меня есть домработница.

– Да? Не знала. Впрочем, твои молодухи вряд ли умеют готовить, они только для одного дела пригодны… Да, проследи, чтобы он делал уроки и не позволяй допоздна смотреть телевизор и сидеть за компьютером. Своди его к окулисту, мне кажется, что у него портится зрение…

– Хорошо, – коротко ответил я, не чая, как отвязаться от бывшей супруги. Яна вздохнула.

– Вот и славненько, – ответила она и не удержалась, пустив в меня последнюю отравленную стрелу. – Кстати, ты в курсе, что твоя молодуха на работу не выходит уже два дня?

Я не успел ответить, Яна положила трубку. Настроение, которое я так успешно восстановил, испортилось окончательно. Я швырнул трубку на рычаг, а потом заглянул в монитор. Никакого везения. Вивиана, правда еще задирала народ своими тупыми репликами, а вот Гюрзы уже не было. И мне оставаться не стоило.

Яну у нас во дворе обожали все мальчишки и все мальчишки понимали, что шансов ни у кого не будет. Она была такая неприступная, модная и язвительная, словно принцесса. Девчонки ее ненавидели, а мальчишки дрались за право носить ей портфель. Впрочем, это тоже удавалось редко. За Яной в школу приезжал служебный автомобиль ее папочки, крупной партийной шишки, и она упорхала от нас, как тропическая бабочка. Даже учителя заискивали перед ней. Мне же вряд ли светил хотя бы благосклонный взгляд принцессы. На что я мог рассчитывать, если мой отец бросил нас с матерью, когда я только-только родился, а мама всю жизнь простояла на заводе у станка. Правда, когда я учился в десятом классе, мама стала бригадиром, что слегка улучшило нашу материальную жизнь, но не настолько, чтобы Яночка Левина обратила на меня свое внимание.

Я любил ее долго. Наивно надеялся, что она дождется меня из армии, хотя она тогда даже не знала, как меня зовут. Любил, отправляясь в ЗАГС в первый раз. Моя первая жена была очень похожа на Яну, но ей не хватало того шика, который был присущ семье Левиных, партийцев, слуг народа и так далее.

Ситуация изменилась после перестройки, когда я стал преуспевающим коммерсантом, развелся с первой женой и купил себе первый автомобиль – «Жигули» пятой модели. Союз разваливался вместе с надеждами многих людей, а семья Левиных оказалась не так уж и подготовлена к смене государственного строя. Яна, трудившаяся где-то в администрации, перестала каждую зиму менять шубы, однако по-прежнему носилась по улицам, гордо задрав нос на недосягаемую величину. Пару раз я подвозил ее домой, однажды пригласил в ресторан, где сперва получил по рукам, а потом по морде.

Потом был дефолт, но я не утонул, а выплыл, разорив нескольких конкурентов. Тогда я вовремя отказался от продажи одежды из Турции и переключился на книги. Пока мой бизнес становился на ноги, местная шпана меня не трогала, посчитав, очевидно, что связываться со мной не стоит – книжки это же не продукты, миллионов не заработаешь! А потом было уже поздно. С нынешним серым кардиналом города Тимофеем Захаровым я когда-то играл в одной песочнице, посему тот меня не трогал, подчеркнуто вежливо здоровался за руку, а шантрапа вроде Гоги Сытина, именуемого в народе Большим, или Кирилла Зуева по прозвищу Бек, даже в смутные времена меня обходила стороной. Наверное, потому, что мой магазин находился на территории Захарова, бывшего моим старым знакомым. Впрочем, и Бек и Большой меня больше не занимали, поскольку недавно их перестреляли.

А вот семья Яночки шла на дно. Работать ни она, ни ее родители, привыкшие только руководить, не умели. А потом еще и неизвестные грабители залезли в их квартиру и вынесли все ценности, накопленные папочкой Яны за время диктатуры пролетариата. Взять было что. Одни только драгоценности Яны и ее мамаши тянули на целое состояние. Жить по средствам семья Яны никогда не умела. Ограбление было тяжелым ударом для отца Яны. После инсульта его парализовало. Мать, работавшая в архиве, вынуждена была взять на себя уход за мужем. В результате основным добытчиком капиталов стала Яна, которой пришлось тянуть на себе не только родителей, но и бездельника мужа, за которого она вышла в порыве внезапно вспыхнувшей любви. Муж тоже был из хорошей семьи, словно породистый персидский кот. По профессии он был музыкантом, скрипачом, если быть точнее, причем довольно талантливым. Но после развала «совка» заграничные лавры ему уже не светили. Скрипач начал пить, у него тряслись руки, в итоге на карьере пришлось поставить крест. Яна почему-то с ним не разводилась, хотя соседи жаловались на частые скандалы с битьем посуды и действующих лиц…

…Или о действующие лица…

Каламбур, прости господи!

Я встретил ее в жуткий дождь, в сентябре. Она стояла на обочине в десять вечера и отчаянно махала руками проезжавшему транспорту. На ней был невзрачный дешевый китайский плащ, беретка и сапоги с отрывающимся каблуком. Я сидел в четвертой по счету машине – черном «Мерседесе» в фирменных джинсах и скромном свитерке, купленном за бешеные деньги в Ницце.

– Садись, – вежливо предложил я. Яна не узнала меня и близоруко щурилась, с сомнением смотря внутрь машины.

– Яна, это я, Валера Беликов, – весело представился я. – Садись, ты уже насквозь мокрая. Не бойся, я не кусаюсь.

Она шагнула вперед и угодила дырявым сапогом в лужу. Чертыхаясь, она неуклюже вползла в машину.

– Домой? – спросил я. Яна не ответила, нервно кусая губы. Она даже не поздоровалась, хотя недостатком воспитания не страдала.

– Есть предложение посидеть в ресторане, – улыбнулся я. – Давно не виделись, хочется поговорить.

– О чем? – горько усмехнулась Яна.

– О жизни.

Яна отвернулась, уставившись в окно.

– Да что о ней говорить? Раньше у меня была жизнь, о которой можно было говорить, а сейчас так, существование…

Яна неожиданно заплакала. Я остановил у обочины и начал ее утешать, шепча на ухо разные глупости, что она самая-самая… Что я всегда любил только ее и всегда буду любить. Она поскуливала у меня на плече, а потом вцепилась в мой свитер и принялась стаскивать его с меня, жадно и агрессивно…

Я сделал ей предложение на следующий день, придя к ней на работу – в серый кабинет с тусклым светом, где на бетонном подоконнике умирал фикус и два кустика герани. Поговорить в кабинете не было никакой возможности. В кабинете сидели еще две сотрудницы, навострившие уши при моем появлении. Пришлось спускаться в полуподвал, где в столовой мы пили дрянной томатный сок и ковыряли винегрет, овощи в котором, похоже, собирали в кучу, а потом взрывали.

– А ты не пожалеешь? – иронично спросила она. – Я не самый приятный человек в семейной жизни, да и приданое у меня богатое: алкаш-муж, парализованный отец и безработная мамаша.

– Я и сам не подарок, – беззаботно отмахнулся я. – А с твоими неприятностями я как-нибудь справлюсь.

– Ну-ну, – иронично хмыкнула Яна и дернула плечами. Она снова была на коне, предрекая сложности в нашей совместной личной жизни. Как в воду глядела…

Мы промучились двенадцать лет. Яна оказалась не подарком, как и обещала. Она снова научилась быть хозяйкой жизни, приняв ее как должное. Хуже было отношение ее родителей и бывшего мужа, которые почему-то решили, что я обязан им свалившимся на меня сокровищем. И если претензии родителей были более-менее обоснованы, то притязаний бывшего мужа я не понимал, но в помощи ему не отказывал, чувствуя себя гадко.

Часто так бывает, что ты всю жизнь хочешь купить себе какую-то вещь. Ты копишь на нее деньги, отказываешь себе во всем, ожидая, что запретный плод вот-вот станет твоим. Или не надеешься, глядя на стальные прутья, огораживающие Эдем от посягательств простых смертных. Там все кажется тебе таким волшебным, что ты готов пожертвовать всем, только бы получить то, что было тебе так недоступно. А потом вожделенная добыча сама падает тебе в руки, как яблоко с ветки и ты, вкусив его сочную мякоть, понимаешь, что он горек. Но мало того, в придачу к нему ты получаешь еще и несколько сочных червей, копошащихся внутри. Увы, но, примерив приглянувшееся платье, мы часто видим, что фасончик явно не наш, цвет убивает, выпячивает все недостатки внешности. И ты, судорожно стараясь что-то исправить, понимаешь на уровне подсознания, что этот наряд не для тебя, что следовало остаться в джинсах и майке, в которых комфортно, как дома на печи.

Наш брак с Яной стал именно таким. Поначалу я ошалело бегал за ней, как собачонка, заглядывая в глаза и повинуясь первым командам. Потом «старался понять». Был у нее такой термин: «Ты должен меня понимать, ведь я…» Поводов для понимания было много.

Потом я терпел, сжимаясь, как пружинка. Терпел вспышки ее раздражения, ее беспричинной злобы и ядовитой иронии. Я терпел ее презрение, хотя это было тяжело и совершенно незаслуженно. Сколько бы нулей не было в моем состоянии, для Яны и ее родителей я был и остался плебеем. Хуже всего, что отношение ее придурковатых папаши и мамаши было таким же и к нашему с Яной сыну. Так смотрят на уродившегося в элитных псов бракованного щенка, с белым пятном на пузе или голове (когда его не должно быть) или слишком тонкими ногами. Неважно, что щенок весел, здоров и дружелюбен. Его никогда не примут в клуб графьев, поскольку его происхождение и экстерьер оставляет желать лучшего. Артем, встречавшийся с бабушкой и дедушкой на совместных семейных ужинах, жался ко мне или Яне, ревел и утирал сопли, наотрез отказываясь проводить с ними каникулы. А вот у моей матери он бывал охотно, пока та была жива. Другая бабушка не заставляла его декламировать «Бородино» и «Мцыри» (по скудности собственного образования мои тесть с тещей Канта не читали), покупала детские книжки и охотно подкармливала собственноручно выпеченными пирожками с мясом и варениками с клубникой. Яниных родителей мама не любила, а Яну побаивалась. Те в свою очередь мою родню презирали полностью до седьмого колена.

Я терпел, а потом пружинка лопнула…

Разводились мы тяжело, из-за Артема. Когда я собирал чемодан, он выл и бегал за мной по квартире, цепляясь за ноги. Ему тогда было восемь лет, и он прекрасно понимал, что я ухожу навсегда. Яна не сделала ни единой попытки меня остановить: просто стояла и курила, небрежно стряхивая пепел в пепельницу из керамики, привезенную не то из Индии, не то из Египта. Присутствующие при скандале тесть и теща из углов подавали ядовитые реплики. Артем выл… В итоге я бросил чемодан и ушел в чем был, забрав только документы и кошелек с деньгами и кредитками.

После развода Яна устроилась прекрасно. Я оставил ей свою квартиру, не желая травмировать сына еще и переездом. Тесть и теща вознамерились было переехать к дочери, а свою квартиру сдать, но Яна воспротивилась. Первое время я жил в своем офисе, при магазине. Спал на неудобном кожаном диване и каждое утро начинал с гимнастики, потому что в тридцать с лишним лет тело уже не хочет повиноваться по первому сигналу. У меня болела спина, я плохо спал и мало ел. Яна, к которой я приезжал за вещами и повидать сына, не забывала отметить мой плохой внешний вид и ядовито высказывалась, что мол, она предупреждала, и что я все равно вернусь.

Я не вернулся.

Мой друг уезжал за границу на пару месяцев и пустил меня пожить в свою квартиру, с условием, что я буду поливать его цветы и ухаживать за его попугаем – серым какаду с мерзким характером. Попугай крал у меня карандаши, разгрызая их в мелкие щепки, вырывал у себя перья, втыкая вместо них разодранные на узкие полосы глянцевые журналы и орал дурным голосом «Караул!». Артема птица недолюбливала еще больше, чем меня. Клеток попугай в принципе не признавал, ловко открывая запоры. Вылетев из клетки, попугай пикировал на моего сына, таскал его за вихры или долбил клювом в макушку. И все равно я был счастлив в этой крохотной хрущобе, где в ванной негде было повернуться, а уж если по недомыслию ты натыкался на одну стену, то тут же пересчитывал и остальные три, спотыкаясь об унитаз, натыкаясь на раковину и набивая себе синяки о стиральную машинку. Так чувствует себя человек, который нес на горбу торбу с камнями, а потом бросил ее к чертям собачьим.

Яна издевалась надо мной несколько месяцев, но я проявил характер и решил, что два раза в один капкан не попадают. Она угомонилась не скоро, пытаясь шантажировать меня сыном, но это не помогало. На суде, где у меня был прекрасный адвокат, Яна отказалась от большей части своих притязаний, чтобы оставить Артема у себя. В противном случае она не получила бы даже сотой доли того, что я заплатил ей в качестве отступного. За ней осталась прекрасная квартира, машина и часть дохода от одного магазина. Можно, конечно, было не давать ей и этого, но я не собирался обделять единственного ребенка. Яна утешилась быстро, найдя мне замену в лице какого-то очкастого хмыря, которого так не любил мой сын. Хмыря, кстати, поначалу очень радушно приняли родители Яны, однако разочарование произошло еще быстрее. Новый зять не баловал новоявленную родню ни вниманием, ни деньгами, хотя отнюдь не пролетарское происхождение давало им надежды на обратное. Еще больше его невзлюбил бывший муж Яны, которого раз и навсегда отлучили от семьи. Бывшие родственники стали более приятственно отзываться обо мне, звонили в мой офис, передавали приветы и просили денег. Но даже мое терпение не безгранично.

Яна же по-прежнему наблюдала за мной как пирующий на падали коршун. Любая моя женщина становилась объектом для пристального и детального изучения, едва ли не со снятием отпечатков пальцев и забора проб ДНК. Яна всерьез опасалась, что моя новая жена может поломать ей удачно налаженную жизнь, а может, и просто не хотела выпускать меня из своих цепких лап навсегда. Да и моя жизнь со временем налаживалась. Я съехал от друга, который решил остаться за «большим бугром» навсегда, купил квартиру в двух уровнях (в пику Яне) и забрал облезлого какаду к себе, так как неожиданно привык к его мелким пакостям. Какаду почему-то напоминал мне бывшую тещу и не позволял раскисать.

За сыном я приехал почти вовремя, хотя он уже стоял на крыльце школы, беседуя со стайкой пацанов его возраста. Шапку он, конечно же, не надел. Ветер трепал его светлые вихры. Я вздохнул. Не мог волосами пойти в Яну? У нее волосы были темные, тяжелые, как маслянистая река, а сын унаследовал мои, светло-русые и не слишком густые. Лучше бы он мой характер унаследовал… Я дважды надавил на сигнал. Артем увидел меня и, небрежно попрощавшись с приятелями замысловатым движением рук, кое я даже толком и не зафиксировал, скатился ко мне со ступенек.

– Привет, па! – завопил он, влетая в машину. – Я теперь у тебя буду жить?

– Пока да. Чего без шапки стоял?

– Да я только вышел.

– Вышел он… А если б я опоздал, ты бы ее одел? Думаю, что нет.

– Можно подумать, ты куда-то опаздываешь, – фыркнул Артем. – У тебя же внутри будильник стоит. Па, поехали в пиццерию, я жрать хочу, как слон.

– Не жрать, а есть, – сурово поправил я сына. – Поехали, дома все равно холодильник пустой. Заодно в супермаркет заедем, продуктов наберем. Я Людмиле Петровне сегодня позвоню, чтобы она на работу выходила, а то нам грозит голодная смерть.

– Ага, – обрадовался сын, – а ты мне луку купи зеленого. Мама его редко покупает, говорит, изо рта плохо пахнет и изжога будет.

Я улыбнулся. Пока моя мама была жива, каждую весну она ставила в банки, подходящие по размеру луковицы, чтобы есть проросший зеленый лук, делать салаты. «Для витаминов», – назидательно говорила она. Артем, приходивший к бабушке в гости, первые зеленые стрелки объедал со скоростью изголодавшегося козленка. Не знаю почему, но стебельки лука Артем молотил так, как порядочные дети молотят конфеты. Луковицы после его набегов выглядели так, словно по ним тупой косилкой проехали. А мама всегда радовалась и гладила Артема по голове морщинистой ладошкой.

Потом она умерла. И лук стало некому выращивать.

В пиццерии, пока Артем доедал четвертый по счету кусок итальянской лепешки с начинкой, я сделал пару звонков, один из которых мне не очень понравился. Мы заехали за вещами Артема, а потом отправились в супермаркет. Набив тележку под завязку, я покатил ее к кассе. Артем догнал меня у самого выхода из зала, протягивая мне пару журналов с комиксами, пачку жвачки и дурацкий набор конфет в виде игрушечной машинки, набитой разноцветным драже. Я даже ухом не повел, памятуя о том, что Яна ребенка держит в черном теле, комиксы ненавидит, а конфеты позволяет есть только на десерт и никогда «просто так».

– Можно? – спросил Артем.

– Можно, – ответил я. – Мама говорила, у тебя зрение портится?

– Ничего не портится, – сразу насупился сын. – Просто она думает, что я в очках буду выглядеть умнее и стану похож на этого козла.

– Про взрослых нехорошо говорить – «козел», – строго сказал я.

– А что делать, если он козел? – с бесконечным презрением осведомился сын. Интонации были насквозь Янины. – Он меня жить учит, своими правилами хорошего тона уже задолбал! Пусть он свой этикет в задницу засунет!

– Ты как с отцом разговариваешь? – возмутился я.

– Так я же не про тебя, а про этого козла – дядю Женю, – рассудительно парировал Артем. – Представляешь, он мне сказал, чтобы я называл его папой.

Я едва не врезался в столб.

– Чего?

– Чтобы папой его называл, – меланхолично повторил Артем, жуя стрелку лука. – Так и сказал: «Ты, Артемка, меня папой зови».

– А ты чего ему ответил? – заинтересовался я.

– Я ему ответил, что я еще с дуба не рухнул, – ответил сын.

– Так и сказал?

– Так и сказал. Пап, а давай купим «Нитро Фэмэли»?

– Это что такое?

– Это такая игра прикольная. Там у одной семьи похитили ребенка, а они пошли его вызволять, ну и мочили направо и налево всех подряд! Я у Лешки в нее играл, мне понравилось.

– Хорошо, купим. А что дядя Женя ответил, когда ты ему так сказал?

– Сказал, что он займется моим воспитанием.

– А ты? – осведомился я, подозревая, что мой ребенок за словом в карман не полез. Так и вышло.

– А я ему сказал, чтобы он шел в задницу, козлиная морда!

Мой ребенок!

Я попытался взять себя в руки и не слишком сильно лыбиться, тем более, что сын на меня искоса поглядывал, но губы сами расползались в улыбке. Артем мое настроение почувствовал и сам заулыбался.

– Артем, так разговаривать с коз… дядей Женей не стоит. Будь с ним вежлив, и не лезь под руку. Но если этот… то есть если он еще раз попросит называть тебя папой, скажи ему, что я ему все зубы… то есть, что у тебя папа есть и другого тебе не надо! Понял?

– Понял. Па, а может мы еще и четвертую версию «Дума» купим?

– Хорошо, купим. А что мама тебе на это сказала?

Артем помрачнел.

– Сказала, что яблоко от яблони недалеко падает. И что она мне рот вымоет мылом за такие слова, потому что этот козел побежал к ней жаловаться. И что у тебя сейчас очередная молодуха, и тебе на меня наплевать. Вы с ней себе другого ребенка заведете.

Так-так-так… Ну, Яна….

Я подавил в себе желание позвонить Яне и высказать ей, все, что я думаю о ней и об ее козле Жене, но сдержался. Артем посмотрел, как у меня на щеках заходили желваки, и тяжело вздохнул.

– Никаких детей мы заводить не будем, и вообще, мы расстались, – сообщил я сыну.

– Да я знаю. Мама вчера тете Милане звонила и радостно так сообщала, что ты свою молодуху бросил.

– Что за тетя Милана?

– Не знаю, я ее никогда не видел.

В квартиру мы вошли нагруженные сумками и пакетами. Попугай, который нас и за людей не считал, оживился и выдал матерную тираду на птичьем языке.

– Пап, – крикнул мне Артем, – у него поилка сухая совсем. Можно я воды ему налью?

– Налей, – крикнул я из кухни, забрасывая продукты в холодильник. – Смотри только, чтобы он тебя не укусил.

– Да я осторожно… Ай!!!

Я фыркнул. Укусил таки, мерзавец!

Артем что-то бурчал в комнате, но я его не слушал. В голове вертелись неприятные мысли. Занятый ими я все делал машинально. Ну, Яна, ну стервозина… Больше всего мне не понравилось то, что меня сознательно отодвигали на второй план в жизни моего ребенка. Что же, с этим я мириться не стану.