Текст книги "Джайв с манекеном"

– Чушь, – резко ответила я.

– Но ты живешь под чужим именем, – констатировал он. – И живешь неплохо, в то время, как твоя мачеха и сестра…

– Она мне не сестра, – возразила я. – Они бросили отца умирать в Праге, когда он стал обузой. Не было никакого наследства. Все деньги ушли на его лечение. Мой муж умер от сердечного приступа в больнице. Никакого криминала в его смерти нет.

– Но она сказала…

– Мне все равно, что она сказала.

– Ты – не полячка. И не Буковская, – сказал Оливье странным тоном. – Ты – Мержинская, русская театральная актриса. Я видел фотографии в Интернете. Только там ты блондинка. А теперь ты живешь под чужим именем во Франции и избегаешь людей. Если в твоей жизни не было ничего страшного, почему ты прячешься?

Я сразу не нашлась что ответить, уставившись на стол, покрытый скатертью в белую и красную клетку. В кафе слышались приглушенные голоса и гомон болельщиков – по телевизору шел футбольный матч. Из открытого окна кухни доносились запахи ванили и горячего теста. По тротуару торопливо шла женщина с бумажным пакетом, который она держала, как младенца. Из пакета торчали пучки зелени.

– Ты не скажешь мне? – спросил Оливье, после того, как молчание стало просто неприличным. Я покачала головой.

– Это очень долгая и неприятная история, – нехотя произнесла я. – И тебе лучше держаться подальше, Оливье. Поверь мне, это добрый совет.

– Почему?

– Потому, – резко ответила я, надеясь, что он перестанет спрашивать. Он помолчал с минуту, словно взвешивая все «за» и «против».

– Ладно, – наконец сказал он и натянуто улыбнулся. – Это, наверное, действительно не мое дело. Я вообще хотел попросить тебя об услуге.

– Какой?

– Ты не одолжишь мне три тысячи?

Я промедлила с ответом всего лишь секунду, и это явно было ошибкой, потому что Оливье буквально впился в меня взглядом, а на его бледном лице мелькнула тень злорадства.

– Извини, но ничем не могу тебе помочь. У меня нет денег, – ответила я.

– Жаль, – вздохнул он и развел руками, улыбнувшись, как Иуда.

Домой я почти бежала, поминутно оглядываясь, и выглядела наверняка, как полоумная. Во всяком случае, пара прохожих обернулись и посмотрели вслед девице в распахнутом пальто, несущейся по тротуару в компании ротвейлера. Баксу развлечение понравилось. В дом я влетела, едва не снеся ворота. Оставив пса сторожить хозяйство, я села в машину и поехала к Збышеку.

Мне казалось, что Оливье будет за мной следить. Его тон не оставлял сомнений. Та ничтожная сумма, которую он жаждал получить, была лишь приманкой. Если бы отказала сразу, возможно, он отреагировал бы по-другому, но мое замешательство не осталось незамеченным. В его глазах вспыхнул нездоровый интерес. Не знаю, что еще рассказала Людочка, но этого явно хватило. Насколько этот тандем осведомлен в моих проблемах осталось неизвестным. Оставаться дома нельзя.

До берлоги Збышека я добиралась окольными путями, петляла по улочкам, проехала через латинский квартал, где частенько покупала обувь и одежду на летних распродажах, прокатилась по набережной Сены и, увидев, что время вышло, направилась за документами.

Только въехав на Рю Шануанс я сообразила, как глупо поступила. Следовало забить машину вещами, взять пса и, получив паспорта, не возвращаться домой. Домовладельцу можно было позвонить откуда угодно, попросив собрать остальное и поместить на склад, деньги перевести через систему быстрых платежей… А можно было вообще не ставить в известность, бросить лишнее барахло и раствориться. Кристофу и Анне я могла бы позвонить позже или прислать сообщение.

Да, пожалуй, так и следовало поступить.

Разозлившись на себя, я влетела в узкий, как нора, дворик, приткнула машину у раскидистого каштана и вышла, сжимая в руках сумочку, набитую деньгами. Двор, обшарпанный, на удивление грязный, выглядел настоящей клоакой. Неподалеку, из черного «Мерседеса» били в стены тяжелые басы рэпа, а немелодичный мужской голос кричал из динамиков что-то о свободе. В машине сидели негры, в черных кожаных куртках, бритые наголо и что-то орали друг другу. Я боязливо покосилась на них и поторопилась шмыгнуть в дом. Поднявшись на один пролет, выглянула в окно. Из «Мерседеса» вразвалочку вышел пузатый негр и небрежно подошел к моей машине. Я чертыхнулась и снова пожалела, что не взяла с собой пса. Хотя, если эта компания вооружена, собака не спасет.

Те два года, что я прожила во Франции, так и не смогла привыкнуть ни к арабам, ни к неграм, лилово-черным, наглым, совершенно бесцеремонным, и старательно обходила их стороной. Нежелание отвечать на их сальные шуточки было связано не только с боязнью быть ограбленной, убитой или изнасилованной, но банальной предосторожностью. Окажись рядом бдительный полицейский, желающий пробить мои документы на подлинность, моя легенда полетела бы к чертям. В такие минуты, отмалчиваясь на улицах после свистков и улюлюканий в свой адрес, я думала: вот оно нашествие терминаторов. Компьютеры стали моими врагами. Арабы же, а особенно арабские женщины, облаченные в свои черные одежды, с платками на головах, вызывали у народа инстинктивное опасение и неприязнь. Каюсь, я не стала исключением, особенно когда чудом опоздав на самолет в Рим, узнала о попытке его захвата.

Негр быстро огляделся по сторонам и, вынув из внутреннего кармана длинную узкую спицу, без особого труда открыл дверь машины и сунул туда верхнюю часть туловища. Я стиснула зубы от злости, а потом подумала: ну и что? Машину все равно придется бросить, почему бы не тут? В ней нет ничего ценного. Документы и деньги я взяла с собой, а ценность старой магнитолы весьма условна. Пусть подавятся. Больше в этой ситуации меня беспокоило, как выйти обратно, не нарвавшись на неприятности. Одна я с четырьмя здоровяками не справлюсь, тут и думать нечего.

Лифт не работал, я поднялась еще на один пролет и снова выглянула в окно. Негр уже вылез из машины и помахал приятелям выдранной магнитолой. Положив магнитолу на крышу «Рено» он, не торопясь, справил малую нужду прямо в салон. До меня донесся одобрительный гогот. Была бы у меня граната, как пить дать швырнула бы ее вниз. Негр поднял голову, увидел меня и издевательски помахал рукой. Я отвернулась и посоветовала себе успокоиться.

Збышек, похоже, стоял прямо за дверями, потому что открыл еще до того, как я подняла руку, чтобы постучать. Он втащил меня внутрь и, быстро выглянув наружу, захлопнул дверь, заперев ее на два замка.

– Принесла? – спросил он. Я вырвала плечо, за которое он держал меня и хмуро потребовала:

– Паспорта.

Он поманил пальцем. Я вошла в уже знакомую комнату, где на столе, заставленной банками из-под пива, пакетами чипсов и коробками из китайских харчевень, тощей стопочкой лежали три паспорта. Я схватила их и быстро перелистала.

Да, это я. Три документа, три разных имени, визы, отпечатки пальцев… Совпадает только фото.

– Деньги, – напомнил Збышек, стоявший как палач над жертвой. Я открыла сумочку и вынула пакет с деньгами.

– Пересчитаешь?

– Непременно.

– Столбиком? – ядовито поинтересовалась я. Нервное напряжение не отпускало. Збышек усмехнулся.

– Вроде того. Машинки у меня нет, так что придется вручную. Можешь пока выпить пива.

– Спасибо, не хочу.

– Напрасно. Бельгийское, очень даже хорошее… Ну, как знаешь. Сядь куда-нибудь, не отсвечивай.

Я отошла к окну, раскрытому настежь. Сверху расстилался отличный вид на парижские крыши, мокрые от моросящего дождя. Я пожалела, что не могу увидеть Сену, для этого пришлось бы пробиться взглядом через несколько рядов высотных зданий, стоящих на набережной Окс Флер и улице Урсен. Хотя, сегодня Сена не доставила бы мне удовольствия, она наверняка была мрачной, как промозглое серое небо, пронзенное насквозь шпилем Эйфелевой башни.

– Все в порядке, – сказал Збышек. Я обернулась. Он укладывал деньги ровной стопочкой, перетягивая ее резинкой. – С тобой приятно иметь дело.

– Взаимно, – улыбнулась я. – А теперь, если не возражаешь, я пожалуй…

Я сделала шаг к двери с намерением попрощаться, но последнее слово застряло у меня в глотке. В дверь постучали, нет, скорее забарабанили, резко, сильно, без малейшей деликатности. Я отпрянула, Збышек подскочил на месте.

– Ты пришла одна? – прошептал он. Я затрясла головой, что означало «да». – Внизу никого не было?

– Были негры, – прошептала я. – Торчали у дома в облезлом «Мерседесе».

Збышек, сжимая купюры в руках, прокрался к двери и заглянул в глазок. За дверью что-то глухо хлопнуло. Послышался треск, короткий сухой звон и влажный удар. Из-под волос на затылке Збышека вырвался фонтанчик красных брызг.

Я закричала. Збышек, взмахнув руками, неловко упал на пол, не издав ни единого звука. Деньги рассыпались по полу разноцветным листопадом. В дверь снова замолотили, а потом, после короткой паузы стали бить чем-то тяжелым. Петли затрещали. Не сознавая, что делаю, я бросилась к окну, а в голове черной бабочкой бились слова Збышека, ответившего на мой нелепый вопрос.

«…Я прыгну вниз…»

Я перекинула ногу через узкий подоконник и оказалась на узком карнизе. Ветер, сырой и безжалостный, ударил мне в лицо. Я пошатнулась, прижалась к стеклу и только потом взглянула вниз, ожидая увидеть пропасть.

Подо мной, в паре метров, была площадка лестницы, прикрепленной к стене. Железный марш тянулся через всю стену. Не раздумывая, я прыгнула, не дожидаясь, пока неизвестные ворвутся в комнату.

Я упала на железную площадку, ответившую громким протяжным стоном, приложившись к перилам лицом. От удара на миг потемнело в глазах, а позвоночник откликнулся тупой болью. Я глухо вскрикнула, а потом, вцепившись в перильца, стала спускаться, с каждым пролетом набирая скорость. Ступени грохотали под ногами, а я, тяжело дыша, думала только об одном: бежать как можно быстрее, иначе – все…

До земли лестница не доходила. Я спустилась до последней ступеньки, уцепилась за нее руками и, провисев всего мгновение, сорвалась вниз, упав на спину в жидкую грязь. Серое небо завертелось перед глазами. Охая, я поднялась и, хромая, поковыляла прочь от дома, сворачивая в переулки, пока не оказалась на оживленной Рю Шантр. Мое пальто было грязным. Идти в таком виде было невозможно. Я затравленно обернулась, но погони не было. Рядом был магазин готовой одежды и я, не раздумывая, поковыляла туда, вызвав у продавцов настоящий переполох.

– Мадемуазель, у вас что-то случилось? – испуганно спросила толстуха у кассы. – Может быть вызвать полицию?

– Не надо полиции, – отрезала я, облизывая разбитую губу. – Мой парень – настоящая свинья. Мы поругались, и он толкнул меня в грязь. Я не могу идти в таком виде. Пожалуйста, подберите мне брюки и куртку.

Толстуха сочувственно покачала головой и крикнула какую-то Виржини. Спустя мгновение ко мне подошла молодая девушка. Я купила первую попавшуюся куртку и брюки, попросила вызвать такси. Примеряя одежду, все время нервно оглядывалась на витрину, ожидая, что мимо промчится «Мерседес», и, кажется, сумела заразить своим состоянием продавца. Наверное, поэтому они предпочли вызвать такси и избавиться от странной покупательницы. Усевшись в машину, я проехала несколько кварталов и попросила высадить у станции метро. До дома я добиралась с несколькими пересадками, бдительно озираясь по сторонам, и только оказавшись в Леваллуа Перре выдохнула с облегчением. Невероятно, но мне удалось уйти.

Наша жизнь порой зависит от таких мелочей…

Первые несколько минут, когда я металась по дому, собирая вещи в кучу, меня поддерживал взрыв адреналина. Мыслить о чем-то ином, кроме побега я была просто не в состоянии, оттого носилась по комнатам, хватала с вешалок платья, швыряла их в чемодан, рылась в комоде, в поисках шкатулки с кое-какими драгоценностями, злилась, что не могу их найти. И только когда я споткнулась о коврик и растянулась на полу под аккомпанемент грохота и звона, кровь отхлынула от мозга. Я свернулась в калачик и заскулила, как щенок. Время, плотное и вязкое, остановилось. Я выла, корчась на полу, чувствуя, как разрывается от боли грудь.

Капли били в стекло. Небу нет дела до чужих истерик, у него хватает своих дел. Дождь – это не слезы. Это просто вода.

Я очнулась через полчаса, вымотанная донельзя. Слезы иссушили меня, голова была пустой и гудела, как линии высоковольтных электропередач. Я уселась на пол, оперлась о стену и тупо уставилась на чемодан. Торчащие из него вещи выглядели так, будто внутрь угодила бомба, разметав их в разные стороны. В моей руке была зажата шкатулка. Я обнаружила это когда подняла руку, чтобы вытереть слезу. Шкатулка была пустой. Когда я упала, мои кольца, пара браслетов, цепочки и серьги раскатились по полу.

Я подумала о кофе. Было бы хорошо посидеть в кафе, потягивать ароматный напиток, окружить себя чужими болтливыми французами, создав при этом атмосферу мнимой безопасности. Здесь же, в этом гулком пустом доме мне было не по себе. Среди людей, в стенах безликой человеческой массы я почувствовала бы себя защищенной и храброй, или, сумела бы убедить себя. Но идти к Жаку сейчас было нецелесообразно.

Мысль о кофе показалась стабилизирующей. Я поднялась и пошла на кухню. Через пару минут я, сидя за столом, мрачно разглядывала беспорядок в доме. Крепкий напиток прояснил мои затуманенные мозги, и я поняла – мне нечего собирать. Машины нет. Она осталась перед домом Збышека. Если ее не отогнали куда-нибудь в подворотню члены банды, полиция явится ко мне с вопросами. И если они увидят чемодан, то поймут, что я в чем-то замешана. Меня сунут в камеру предварительного заключения, намажут пальцы чернилами и, сняв отпечатки, сравнят их с теми, что отпечатаны в моих многочисленных паспортах, обнаружат несоответствия и отправят в тюрьму.

И тогда мне конец.

Не надо тешить себя иллюзиями, что ажаны не смогут выяснить, кто я. Сведения просочатся на родину. У Захарова и Гловы хватит связей, чтобы потребовать моей выдачи. Впрочем, на выдаче может настаивать и милиция. В конце концов, я убила человека. Никто не поверит, что я защищалась, вонзив в горло врага обломок ученической шпаги. На кону стоит слишком много денег, чтобы это выглядело самозащитой.

Я унесла чемодан в гардеробную и оставила его там, собрала драгоценности и положила в сумку вместе с деньгами. Стопку паспортов спрятала в потайной карман. А потом окинула дом прощальным взглядом. Больше здесь мне было нечего делать. Оставалась одна проблема – Бакс. Привыкнув иметь под рукой машину, я совершенно не переживала по этому поводу, но теперь, когда я осталась без верного «Рено», следовало озаботиться о том, куда пристроить собаку. Не каждый таксист готов был меня подвести, особенно в такую погоду. Чистить салон никому не хотелось. Впрочем, деньги решают все. Суну таксисту полсотни за доставленные неудобства и конец проблеме.

Проверив, перекрыла ли воду и газ, я погасила свет, свистнула Бакса и направилась к выходу. Пес глухо зарычал и рванулся вперед, натянув поводок. Я удержала его, чувствуя, как сердце рухнула куда-то вниз.

Тень у ворот оглушительно взвизгнула и попятилась.

– Ой, да держи ты своего пса, дура, – закричала она голосом мачехи. Я застыла, а потом нащупала кнопку выключателя. Фонари вспыхнули, осветив круглое, как луна, лицо Ларисы.

– Какого черта ты тут делаешь? – зло спросила я. – И как ты меня нашла?

– Мир не без добрых людей, – ядовито рассмеялась Лариса. – В дом пригласишь?

– Заходи, – раздосадовано ответила я. Пусть лучше войдет, чем кликушествует на улице. За Ларисой это не заржавеет, а соседи точно будут знать, что два года сочувствовали как минимум русской террористке.

– Собаку привяжи во дворе, я ее боюсь, – сказала Лариса, опасаясь приближаться. Я криво усмехнулась и втащила Бакса в дом. Мачеха вошла внутрь после недолгих колебаний, жадно осматриваясь по сторонам.

– Да, бедненько, зато чистенько, – протянула она. – Чаем угостишь?

– Чая нет.

– А кофе? Я чувствую, что тут пахнет кофе. Замерзла, как собака, пока тебя нашла…

– Кофе тоже весь вышел, – холодно ответила я. – Зачем пришла?

Лариса очень неприятно рассмеялась, скинула дождевик и без приглашения устроилась на диване.

– А может я просто так, по-семейному? Не чужие, чай, люди-то, Алиса Геннадьевна. Было ж время, когда и я тебя в своем доме привечала, пирогами кормила.

– Это было один раз, – напомнила я.

– Ну, пусть так. Вот, стало быть, и я к тебе пришла с ответным визитом.

Ее тон не нравился. Для гостьи она вела себя слишком нагло. Не нужно было долго думать, из какого источника она почерпнула сведения обо мне. Оливье, гаденыш… Интересно, что он ей наболтал?

– Рюмочку коньяку? – предложила я светским тоном. – Больше потчевать нечем. Я не такая знатная кулинарка, как ты.

– А, давай, – махнув пухлой ручкой, сказала Лариса. – Прохладно у тебя…

Наливая коньяк, я сосредоточенно размышляла, нет ли на кухне чего-нибудь помощнее, вроде кураре, но в голову ничего не лезло. Не кормить же ее мелками от муравьев?

Подав коньяк, насыпав в вазочку фисташек, я уселась напротив с вполне беззаботным видом. Лариса насмешливо смотрела на меня.

– Как ты оказалась во Франции? – спросила я. – Вы ведь уехали в Германию, если я не ошибаюсь?

– Ай, да ну их, бургеров этих, с их порядками, – скривилась мачеха. – Ни выпить, ни поорать. Улицы мети, после одиннадцати шуметь не смей – сразу полицию вызовут. Подумали и решили, поедем сюда, тут вроде веселее жить.

– И как? – усмехнулась я. – Весело?

– Кабы весело было, я б цветочками на дороге не торговала, – огрызнулась Лариса. – Работы нет, язык это противный так и не освоила. Людка, вроде, шпрехает, она французский в школе учила. А я вот все никак не вдолблю.

Лариса отпила из бокала, сморщилась и поставила его на стол. Я выжидающе молчала и потягивала коньяк. Ларисы надолго не хватит, это я точно знала. И хотя она очень изменилась, и от вздорной клуши с глуповатым лицом не осталось и следа, удержать в себе эмоции она не сможет. В этот момент я вспомнила родной театр, двух престарелых прим, соревновавшихся в умении держать паузу, и мысленно поблагодарила их за урок.

– Думаешь, небось, зачем я пришла? – спросила Лариса, елейным голосом, сдобренным изрядной порцией цианида. – Гадаешь, нервничаешь…

– В основном, удивляюсь, – спокойно ответила я. – С чего это вдруг случился этот приступ материнской любви. Мы и при жизни отца не ладили, а уж после его смерти и подавно.

– Да ладно, – зло фыркнула мачеха. – Овцой-то не прикидывайся, Мата Хари, а меня конченой дурой и подавно не считай. Я тут подумала и решила: ты должна мне по родственному помочь. Двести тысяч евро меня вполне устроят.

Я рассмеялась. Лариса недобро прищурилась.

– Я сказала что-то смешное?

– Конечно. Сейчас я тебе из чулка достану двести штук мелочью. Я похожа на человека, у которого водятся такие деньги?

– Не придуривайся!

– А кто придуривается? Даже если бы и были… С чего мне просто так выкладывать бабло малознакомой бабе? Исключительно потому, что когда-то она жила с моим папенькой? Так отец меня бросил еще в детсадовском возрасте. Я его почти не знала, а уж тебя и подавно. Так что шли бы вы, женщина, пока ветер без камней!

– Я-то пойду, – хмыкнула Лариса. – Я так пойду, не обрадуешься. И с полицией вернусь.

Я сделала глубокий вдох, а потом мило улыбнулась.

– Иди. Расскажи им, откуда ты меня знаешь. А я буду отрицать. При самом удачном раскладе, ты сухой тоже из воды не выйдешь. Пойдешь по этапу за попытку шантажа, уж не знаю, как это тут называется. А при самом неудачном варианте, поверят мне, молодой, красивой и респектабельной, а не торговке цветами.

Я улыбалась, но, похоже, мои слова мачеху лишь разозлили, но отнюдь не выбили из седла. Она поджала губы, а потом сунула руку в сумочку. Я подобралась и приготовилась дать команду Баксу, и без того наблюдавшему за нами с напряженным вниманием. Но Лариса вынула из сумки не пистолет, не нож, а яркий журнал и газету и швырнула их через стол. Газета до меня не долетела, а журнал, проскользив по лакированной поверхности, сбил бокал. Осколки стекла брызнули во все стороны, а недопитый коньяк впитался в ковер, образовав на нем некрасивое пятно.

– Полиция – это самый простой вариант, – произнесла Лариса прежним тоном. – Но ведь можно поступить по-другому. Взять, к примеру, этот журнальчик и газетку и отправить на родину. Там будут рады узнать, что актриса Мержинская, которую до сих пор разыскивают менты, преспокойно проживает в Париже, не особенно скрываясь. А там, глядишь, и другие люди заинтересуются.

Я придвинула к себе газету, свернутую вчетверо. На третьей полосе выделялась небольшая заметка, обведенная зеленым маркером. Броский заголовок гласил: «Супруга медиа-магната Кристоф д’Альбера при смерти. Миллионер провожает супругу вместе с молодой фавориткой».

Заметка была унылой и малоинформативной. Скупо описывалось состояние Анны, еще более скупо подробности биографии д’Альберов. Меня представляли как «загадочную подругу месье д’Альбера, разводящую племенных ротвейлеров». Все бы ничего, но материал иллюстрировало мое фото. Я отложила газету в сторону и открыла журнал.

Здесь было то же самое. Светский хроникер запечатлел нас на собачьей выставке. Я улыбалась в объектив, удерживая на поводке Бакса, а рядом стоял Кристоф.

Лариса, скалясь барракудой, допивала коньяк. Чего-то подобного я подсознательно и ждала, потому произошедшее не стало для меня ударом.

– Я выпишу тебе чек, – спокойно ответила я.

– Э, нет, – живо возразила мачеха. – Я предпочитаю наличные.

– Побойся бога. Я не держу здесь таких денег, а банки вот-вот закроются. Возьми чек, и покончим с этим.

– Нет, – твердо сказала она. – Только наличные. Я тебе не верю. Сними с карточки.

– У меня там мелочь, – покачала головой я. – И без того потратилась. Основной капитал на другом счете. Хочешь денег – бери чек или жди до завтра.

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась мачеха. – Завтра в десять утра едем в банк. Обналичишь бабки и отдашь их мне. И не вздумай мухлевать, я вашу породу насквозь вижу!

– Всегда рада помочь родственникам. Не хочешь переночевать? У меня есть отличная гостевая комната.

Если Лариса до предложения и хотела остаться, то тут же передумала. Я произнесла его, улыбаясь дурной улыбкой, поглаживая пса по черной голове.

– Нет, спасибо, – с убийственной вежливостью отказалась мачеха. – Еще подушкой задушишь. В общем, завтра я тут к десяти буду, как штык. Чтобы без фокусов!

Я развела руками. Внутренний голос подсказывал – это еще не конец. Проводив Ларису, я улеглась на диван и принялась размышлять. Мысли скакали, как блохи.

В одиннадцать вечера я вышла выгулять пса. Облаченная во все черное, я не слишком выделялась в темноте. В сумке лежали документы и деньги. И, хотя я надеялась «на авось», в глубине души не верила, что повезет. Так оно и вышло.

Когда я свернула к скверу, через который ходила к кафе Жака, позади под чьей-то ногой треснула ветка. Я уже видела ярко освещенную улицу, вереницу такси, но предпочла сделать вид, что направляюсь совсем не туда. Прервав прогулку на полпути, я резко развернулась и направилась к дому, практически нос к носу столкнувшись с Людочкой. Она проводила меня внимательным взглядом и довольно улыбнулась. Я же, захлопнув за собой дверь, подумала, из каких мелочей состоит наша жизнь. Уйди я из дома на четверть часа раньше, они бы меня уже не нашли.

Я лежала на диване, слушала как тикают часы и смотрела в потолок. Время, злейший враг, словно издеваясь, заставляло стрелки двигаться все медленнее и медленнее. Не могу сказать, что я твердо знала, что нужно делать.

Леваллуа Перре. Моя улица. Частные домики, обнесенные глухими заборами, натыканные, как соты. Соседи, большей частью дружелюбные, любопытные и в то же время равнодушные к тому, что их не касается. На улицах – кипарисы и каштаны. Иногда здесь царит адская суета, но бывают дни, как сегодня, когда мертвая тишина заползает в каждый уголок, давит звуки, заставляя замирать. И тогда жизнь в парижском пригороде затихает. На уик-энд тут тихо, как в гробу. Я пожалела, что Лариса не пришла в выходные. У меня было бы больше времени на раздумья.

Хотя, хорошо, что она явилась в будний день. Я не хотела бы мучиться от бездействия несколько дней.

Двести тысяч меня бы не разорили. Не такая большая потеря за свободу, вот только уверенности в благоразумии мачехи и ее команде нет. Получив мзду один раз, она потребовала бы еще, и еще, и еще, пока не выдоила бы меня без остатка, а потом, не имея возможности получить еще, Лариса бы меня сдала с потрохами, просто из желания отомстить.

Думаю, она ненавидела меня всегда. В детстве я была якорем, который тянул отца вниз. Не думаю, что он сильно сомневался, когда решил переехать в Германию. Кажется, им не хватало каких-то документов, потому переезд состоялся, когда я уже была замужем за Володей. Я вспомнила нашу последнюю встречу в театре, после премьеры, когда мне померещился ее взгляд, злобный и жалкий. Я была богата, жила в шикарном доме. Ее участь была незавидна. Страна Лимония светлых надежд не оправдала, отец подвел, и она спокойно сбросила его с плеч, высмеяв за никчемность. Встреча во Франции была шансом поквитаться.

Бакс храпел у дивана, просыпаясь, когда я убирала руку с его горячего бока. Присутствие пса успокаивало.

Я могла понять Оливье. Художник-неудачник, непризнанный гений, чьи планы все никак не осуществлялись. Лариса и Людочка заморочили ему голову несметными богатствами, которые так легко получить, и он поплыл. Возможно, он мне симпатизировал, может быть, даже увлекся, но деньги – шуршащие, зовущие, волшебные – перевесили хорошее отношение.

Часы показывали половину первого.

Я поднялась и подошла к окну. Фонари рассеивали тьму. У ворот, увитых виноградом, прохаживался темный силуэт, тонкий и смазанный. Чиркнула зажигалка, и неверный свет пламени высветил из мрака лицо Оливье. Прикурив, он повернулся. Я не видела его лица, лишь тлеющую красную точку сигареты, но в тот момент мне казалось, что он смотрит мне прямо в лицо, невзирая на стекло и тюлевую броню.

Сколько они намерены караулить?

Я набрала номер Оливье и поднесла телефон к уху. Силуэт задергался и вытащил свой сотовый, горевшим слабым огоньком.

– Алиса?

– Сколько они тебе пообещали? – тихо спросила я.

– Алиса… я…

– Сумма, Оливье. Сколько вы намерены с меня выдоить?

Он помолчал, а потом нехотя сказал.

– Шесть тысяч.

Я чуть не рассмеялась. Добавив в голос толику отчаяния и надежды, я сказала.

– Они обманули тебя.

– Что?

– Обманули. Они просят с меня сто…

Оливье не ответил, и только задышал в трубку, подсчитывая ущерб. Не дав ему опомниться, я прорыдала:

– Это все, что у меня есть. Я отдам тебе половину, если ты поможешь мне. Я не верю им. Они пойдут в полицию, а я… Я не могу… Я должна уехать…

Он молчал. Всхлипывая, я с каким-то отстраненным хладнокровием слушала его дыхание. Ну, Оливье, порадуй меня, скажи, что согласен, ведь пятьдесят тысяч больше шести.

– Как мы это сделаем? – тихо спросил он. Я улыбнулась.

– Я не знаю… От них надо избавиться. Мы должны поехать в банк на их машине?

– Да…

Значит, машина есть… Очень хорошо…

– Мы должны разделиться, Оливье. Ты поедешь со мной, а они пусть едут следом. По дороге мы оторвемся, вернемся сюда, ты получишь свою долю, а я исчезну.

– Почему ты говоришь – вернемся сюда? – насторожился он.

– Потому что деньги в доме, Оливье, – сказала я. – Я замуровала их в подвале.

Он снова замолчал. Я ждала, слушая, как тикают часы.

– Я не знаю, Алиса, – сказал он, наконец. – Все… все так запутано… Я не могу тебе верить…

– Оливье, я тебя умоляю!

– Я не знаю. Надо подумать. Я позвоню тебе.

– Нет, – вскричала я. – Не надо. Я боюсь их. Они могут понять, что мы сговорились. Если ты согласен, то завтра, когда я выйду из дома, скажешь, что поедешь со мной. Если нет – я все пойму… Пожалуйста, Оливье… Прошу…

– Я подумаю, Алиса, – пообещал он и отключился. Я уселась на диван и почесала Баксу живот. Он тут же перевернулся на спину, похрюкивая от удовольствия. Цель была достигнута, зерно раздора посеяно.

Мне уже приходилось иметь дело с шантажистами. Чего только стоил полоумный фанат, запечатлевший момент, когда мы с подругой выносили из дома труп бандита, явившегося за деньгами. Впрочем, в прошлой жизни меня трясли, как грушу, со всех сторон, и это были куда более изобретательные люди.

Леваллуа Перре. Домики-соты. Камерная идиллическая атмосфера пригорода. Соседи.

Справа от меня жила мадам Пьюдеба, очаровательная старушка, помешанная на розах. В ее саду было больше сотни кустов самых разных сортов и оттенков. Дети навещали мадам Пьюдеба редко и цветами, как мне кажется, она спасалась от одиночества. Иногда мы встречались с ней в магазине и мило кивали друг другу. Однажды она пригласила меня на чай, и угостила Бакса печеньем. Слева жил месье Рош, адвокат с обширной практикой и большим семейством. За два года я так и не подсчитала, сколько у него было детей. При подсчетах я сбивалась, каждый раз получая разный вариант: то пять, то шесть. Мадам Рош меня не любила, а Бакса считала убийцей кошек и детей. Мы сталкивались с ней в кафе Жака, куда она приходила со своим выводком. Мадам Рош никогда не здоровалась и гневно выговаривала Жаку, что он позволяет опасному животному находиться рядом с людьми. Кажется, она была и расисткой, поскольку ее отношение к нефранцузам было подчеркнуто брезгливым.

Через два часа я снова подошла к окну, простояв у него больше четверти часа. У ворот никого не было.

Они явно караулили меня в машине. Ночь холодная, присесть негде. Ночевать со мной в одном доме Лариса отказалась. Возможно, потому что побоялась расправы, может быть, опасалась предательства со стороны Оливье. Явись они ко мне всей бандой, в разговоре всплыла бы истинная сумма, а делиться мачеха не желала. Чья бы очередь не была дежурить у ворот, он явно халтурил. К тому же никто не знал, что машины нет в гараже. Лариса туда не заглядывала, а соглядатай у ворот либо проворонил момент моего возвращения, либо явился позже.

Я крадучись прошла в гостиную, выходившую окнами во двор, и шепотом позвала собаку. Да здравствуют парижские пригороды, с коттеджами, обнесенными каменным забором в полтора метра высотой!

Вылезти в окно не составило никакого труда. Бакс, вспрыгнув на высокий подоконник, спустя миг оказался в саду. Дальнейший выбор был небогат. Ворота семьи Рош выходили на ту же улицу, что и мои. К тому же адвокат держал дома двух котов, которые иногда бродили по ночам. Хотя ночь была сырой, я решила не рисковать. Дом мадам Пьюдеба был угловым. Больше всего я боялась, что Бакс, принимавший все за веселую игру, начнет лаять, потому я нацепила на него намордник.