Текст книги "Гость из бездны"

– У себя. Он покинул нас два года тому назад. Мы с ним немного не поладили. И с тех пор не виделись в натуре.

– Ваша дочь мне кое-что рассказала. Кроме того, я внимательно следил за всей полемикой, которая поднялась в связи с вашими предложениями. Должен сказать, что я целиком согласен с вами, хотя, конечно, мое мнение ничего не может значить. Как идет дело?

– Очень хорошо, – ответил Люций, и его глаза блеснули. – Гораздо лучше, чем мы могли даже желать. Вы видели тело три года тому назад. Пойдемте, я покажу вам его теперь. Предупреждаю, вы будете поражены.

– Я почему-то уверен в этом, – улыбаясь ответил Владилен. – Ведь вы очень скупо сообщаете о своей работе.

– Так надо, – ответил Люций. – И то чрезмерный интерес к ней вредно отражается на се же перспективах.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – сказал Владилен. – Но думаю, что в конце концов вы добьетесь всего, что вам нужно.

– Спасибо, – сказал Люций.

Они поднялись в открытом лифте на самый верхний этаж гигантского здания и вошли в лабораторный зал, расположенный под куполом. Стеклянные своды доходили до самого пола, и зал был залит потоками солнечного света, свободно проходившими сквозь молочные стекла. Но снаружи ничего не было видно.

Обстановка лаборатории – шкафы с приборами и аппаратами, столы и даже скамьи и кресла – была сплошь из стекла, что придавало всему какой-то призрачный вид. Блестящий пол как в зеркале отражал все, что на нем находилось.

Несколько человек в белых халатах что-то делали у столов, а один из них при входе Люция пошел к нему навстречу, так четко отражаясь на поверхности пола, что казалось, его ноги ступают по стывшей прозрачной воде.

– Раствор меняли? – спросил Люций.

– Конечно, но Ио велел усилить концентрацию “владилина” на пять процентов.

– Хорошо! – сказал Люций.

Он взял Владилена под руку и подвел его к предмету, стоявшему на самой середине зала.

Это был большой стеклянный ящик, установленный на тонких высоких ножках. Он был закрыт со всех сторон и наполнен прозрачной, слегка розоватой жидкостью.

В этом ящике, не касаясь дна, неподвижно висело человеческое тело, целиком погруженное в жидкость.

Снизу, сверху и с четырех сторон на него были направлены раструбы металлических рефлекторов. От них шли гибкие, аккуратно уложенные трубки, уходившие сквозь пол куда-то вниз.

Рефлекторы и стеклянный ящик окружал красный шнур, протянутый на расстоянии трех метров от них.

– За этот шнур проходить нельзя, – сказал Люций. – Попадете в зону действия излучателей, а они очень сильны, и их излучение вредно для нормальных клеток. Но вам и отсюда должно быть хорошо видно.

Владилен подошел вплотную к шнуру и, охваченный естественным волнением (то, что находилось перед ним, было слишком необычайно), принялся внимательно рассматривать неподвижное обнаженное тело.

Чем дольше он смотрел, тем более волновался. Люций был прав – зрелище не могло не поразить воображение.

Владилен хорошо помнил, как три года тому назад по приглашению Люция он вместе с Мунцием прилетел в лабораторию, чтобы взглянуть на труп, пролежавший в гробу почти две тысячи лет. Он видел тогда почерневшую от времени сухую “мумию”, в которой не было ничего, что при самом горячем желании можно было бы назвать “живым”. У обычных покойников в течение довольно долгого времени сохраняется общий внешний вид живого человека. Особенно кожа и волосы молчаливо говорят о том, что в мертвом организме еще есть жизнь. Здесь же, в этом трупе, извлеченном из могилы, все было безнадежно мертвым. Даже волосы на голове казались окаменевшими, тронь их – и они разломятся.

Прошло три года. И вот тот же самый труп снова находится перед глазами Владилена.

Тот ли?…

Против воли закрадывается сомнение – не хочет ли Люций подшутить над ним, выдавая недавно умершего человека за того извлеченного из двухтысячелетней могилы?..

Куда делись чернота пересохшей кожи и общий “каменный” облик мумии? Так выглядят люди через несколько дней после смерти. Желто-восковая кожа кажется даже розоватой из-за цвета жидкости, в которую погружено тело. Это придает трупу “теплоту” жизни. Волосы не прилипают больше к черепу, они “всплыли”, и не надо никакого прикосновения к ним, видно и так – они мягки и шелковисты.

– Волшебство какое-то! – Владилен встряхнул головой, точно все еще не убежденный в том, что это зрелище он видит наяву, а не во сне. – В чем дело, Люций? Что тут произошло? Когда я видел его три года назад, это был несомненный труп. А теперь он почти что ожил.

Люций улыбнулся.

– Ну, это, конечно, сильное преувеличение, – сказал он. – Труп остался, как и был, трупом. Но клетки кожи ожили, это верно, и отсюда огромная внешняя перемена. Это результат трехлетнего непрерывного действия излучения и питательной среды, в которой находится тело.

Владилен схватил его руку.

– Значит, вас можно поздравить? – спросил он. – Вы добились цели?

Люций покачал головой.

– Поздравлять пока еще не с чем, – ответил он. – О том, что сейчас происходит с телом, мы знали раньше, чем начали работу над ним. Это повторение старых опытов, только в большем масштабе в смысле времени. Клетки наружного кожного покрова легко впадают в состояние глубокого анабиоза и сравнительно быстро выходят из него. Нами доказано, что даже две тысячи лет – недостаточный срок для того, чтобы клетки умерли окончательно, то есть окончательно потеряли способность к обмену веществ. Вот и все. Это еще не так много.

– Вы прекрасно знаете, что это не так, – раздался за ними чей-то голос.

Люций и Владилен обернулись. Возле них стоял Ио.

– Рад вас видеть! – сказал он, протягивая руку гостю. – Каким ветром вас занесло к нам? – и, не ожидая ответа, повернулся к своему товарищу: – Откуда такой пессимизм, Люций? Ожили не только клетки наружного кожного покрова. В чем дело?

– Я этого пока не вижу, – сказал Люций.

– Вы не верите показаниям приборов?..

– Я хочу убедиться в этом собственными глазами.

– Кто же вам препятствует это сделать? – Ио пожал плечами. – Столкновение двух противоположных желаний. Вы знаете, Владилен, он запутался. С одной стороны, ему хочется продолжать опыт и заставить все клетки тела, как бы глубоко они ни находись, вернуться к жизни. С другой стороны, не терпится вскрыть до и осмотреть, в каком состоянии внутренние органы. Одно исключает другое. Вот почему наш Люций в столь мрачном настроении.

Люций улыбнулся.

– Но ведь и сам Ио не в лучшем положении, – сказал он.

– Я слышал, что вы добились согласия на анатомирование тела, – сказал Владилен.

– Да, конечно! – иронически ответил Люций. – Нам разрешили вынуть мозг. А если говорить по-настоящему, то надо вынуть все органы тела и работать над каждым из них в отдельности. Но тогда нечего будет хоронить.

– Ничего, Люций! – успокаивающим тоном сказал Ио. – Мы итак сделаем немало. А может быть, добьемся, что нам разрешат и большее. Падать духом нет оснований.

Люций вдруг заговорил горячо и страстно:

– Моральные принципы! Право личности на неограниченную свободу. При жизни и после смерти. Результатом той работы, которую мы хотим произвести, была бы победа над теми немногими болезнями, которые еще остались у человечества. Такой результат оправдывает затраченные усилия и нарушения моральных устоев общества.

– Я не принадлежу к числу тех, кто вас обвиняет в их нарушении, – сказал Владилен. – Я считаю вас правым со всех точек зрения. Ваша работа меня восхищает, и я был бы счастлив, если йог бы помочь вам. Я не медик и не биолог. Но если вам нужен человек как рабочая сила, то располагайте мною.

– Эх, молодость, молодость! – не то одобрительно, не то осуждая порыв Владилена, сказал Ио.

– Спасибо! – ответил Люций. – Если время вам позволяет, поработайте с нами. Дело всегда найдется.

– В таком случае считайте меня своим сотрудником, – весело произнес Владилен.

– Мы вас переквалифицируем, – сказал Ио. – Из астронома станете биологом. Из макромира перейдете в микромир. Поверьте, он нисколько не менее интересен.

Глава третья

1

За завтраком в маленьком уютном домике, занимаемом Люцием и его дочерью, разговор все время вращался вокруг тела Дмитрия Волгина и проводимой над ним работы. Любопытство Владилена было беспредельно. Ему хотелось узнать все сразу. Люций терпеливо отвечал ему.

– Что происходит с телом сейчас? – спрашивал Владилен. – Зачем оно погружено в жидкость?

– Сейчас, – отвечал Люций, – как и все эти три года, идет процесс пробуждения умерших, а точнее, приостановивших свою деятельность клеток организма. Эта деятельность у живых клеток выражается размножением, делением, обменом веществ с окружающей средой. Жидкость, которую вы видели, это особый питательный раствор, проникающий в поры, и сейчас он заполняет всю внутреннюю полость тела. Этот раствор, который представляет собой идеальную среду для стимулирования жизненных процессов, мы систематически обогащаем. Он называется “владилин” и синтезирован триста лет тому назад великим биологом и химиком, которого, как и вас, звали Владиленом. Вы можете увидеть его бюст в первом этаже нашей лаборатории. Этот ученый всю жизнь работал над вопросами разложения тканей и оставил нам несколько десятков прямо-таки чудодейственных препаратов. Самым замечательным из них является препарат “В-64”, о котором, если вы захотите, я как-нибудь расскажу вам. Кроме раствора, мы применяем еще излучение. Вы видели металлические рефлекторы вокруг тела?

– Да, конечно. Вы еще предупредили, что к ним нельзя подходить очень близко.

– Вот-вот! С помощью этих рефлекторов тело пронизывается излучением, заменяющим необходимую для восстановления жизни высокую температуру.

– А что это за излучение?

– Долго и трудно объяснять. Как-нибудь в другой раз. Согласны?

– Конечно согласен, – Владилен засмеялся, – Я и так злоупотребляю вашим терпением.

– Нисколько. Так вот, излучение плюс раствор создают условия, при которых клетки должны ожить – в том смысле, как я говорил, то есть начать обмен веществ, если в них сохранилась способность к этому.

– Но ведь они уже ожили, – с удивлением сказал Владилен. – Почему же вы говорите “должны”?

– Потому что я все время думаю о тех клетках, которые находятся внутри тела, – Люций улыбнулся. – Вы видели его, так сказать, снаружи, внешне. Ио считает, что и внутренние клетки также ожили. Показания приборов как будто подтверждают его мнение. Что-то происходит, но что г. Никакой прибор не заменит глаза и скальпель.

– Что вы намерены делать в ближайшем будущем?

– Пока продолжать нынешний режим, но без мозга. На днях, вынем его из черепа. А тело останется в растворе. По нашим расчетам, должен настать момент, когда все клетки тела вернутся к жизни.

– И тело будет живым?!

Люций пожал плечами.

– Что понимать под словом “живой”? – спросил он, точно ожидая ответа от собеседника. – Как ни странно, на этот вопрос вес еще нельзя дать определенного ответа. Клетки тела, может быть, отдельные ткани, будут живыми, но организм в целом, конечно, останется мертвым, в том смысле, как это понимается сейчас. Вообще для жизни многоклеточного организма характерно взаимодействие всех его частей, создаваемое работой мозга и нервной системы. Может быть, здесь проходит грань между “живым” и “мертвым”? Для вас, биологов, эта грань стала настолько неясной, что часто нельзя сказать, что перед нами – живое или мертвое. Для жизни организма, называемого “человек”, жизни разумного существа, требуется уже сознательная работа головного мозга. Это еще одна “грань”. Может быть, принять за основу се? Так делает Ио. Но вернемся к телу, находящемуся в лаборатории. Мы хотим довести его до состояния, в котором находится тело только что умершего, до начала разложения. Этим самым мы как бы вычеркнем все две тысячи лет, в течение которых это тело находилось в стадии разложения.

Люций замолчал и задумался. Владилен ждал продолжения, но, видя, что его собеседник как будто забыл о нем, решился задать следующий вопрос:

– А если это тело вынуть из раствора, что произойдет с ним тогда?

– Тогда начнется нормальный процесс разложения тканей. В теле Волгина, будем называть его так, этот процесс остановился благодаря герметической оболочке, в которую было заключено тело, но все же происходил в свое время. Насколько глубоко он успел проникнуть, мы не знаем, но уверены, почти уверены, – поправился Люций, – что “владилин” должен ликвидировать последствия. В этом убеждает нас то, что не видно и не было видно никаких внешних признаков разложения. Но вполне возможно… с этим никак не хочет согласиться Ио, что эти признаки находятся внутри тела. Тогда у нас ничего не должно получиться. Но приборы… действительно… очень странно… – Люций замолчал. Через минуту он заговорил снова, обычным голосом и, как всегда, точно формулируя свои мысли: – Должен сказать, что с телом Волгина произошло что-то, чего мы никак не можем понять. Как бы быстро ни положили его в гроб после смерти, как бы быстро ни запаяли этот гроб разложение должно было оставить гораздо большие следы, чем, это произошло в действительности. Ведь после того, как гроб бы запаян, процесс разложения продолжался некоторое время за счет кислорода, находящегося в тканях тела. Не положили же Волгина в гроб живым! В чем тут дело? Можно подумать, что запаянный гроб подвергали сильному нагреву. Это очень счастливое обстоятельство для нас, но как это могло произойти? Нельзя же допустить, что гроб действительно для чего-то нагревали. Мы запрашивали геологов – никаких процессов в недрах земли, при которых происходило бы выделение тепла, за все эти века не возникало в данном пункте. Значит, в земле гроб не мог нагреться.

– Может быть… пожар, – нерешительно заметил Владилен

– Возможно. В то время это было вполне возможно. Но в конце концов это не так уж и важно. Налицо факт, что тело почти не затронуто разложением. И этот факт – основа всех наших планов

– Вы не могли бы в самых общих чертах рассказать об этих планах?

– Вы уже кончили завтракать? – вместо ответа спросил Люций.

– Да, я сыт, спасибо! – ответил Владилен. Он слегка поклонился в сторону Мэри, которая вес время молча слушала, не произнося ни слова. Молодой астроном заметил, что се настроение, отличное в начале завтрака, испортилось после слов Люция о том, что из тела на днях вынут мозг.

Мэри ответила кивком головы.

– Тогда пройдем в сад, – предложил Люций. Он посмотрел на дочь, подошел и поцеловал ее в лоб. – Каждая профессия, – сказал он, – имеет свои приятные и неприятные стороны.

Он первым вышел из комнаты. Владилен последовал за ним.

Спустившись по ступеням веранды, Люций подошел к скамье, стоявшей в тени мангового дерева.

– Я люблю это место, – сказал он, жестом предлагая Владилену сесть рядом с ним. – Здесь как-то особенно чист и приятен воздух. Вы хотите знать наши планы. Мы не делаем из них тайны. Но, чтобы вы лучше поняли, мне придется начать издалека.

– Я готов слушать вас до утра, – сказал Владилен. Несколько минут Люций молчал, точно собираясь с мыслями. Владилен понял, что его снова захватили какие-то вопросы, не имевшие отношения к тому, что он хотел рассказать. Такому неквалифицированному слушателю, как Владилен, Люций мог прочесть целую лекцию без всякой подготовки.

– Смерть! – задумчиво начал Люций. – Много загадок, до сих пор не разгаданных наукой, таит в себе это простое и всем знакомое слово. Одно из самых первых в человеческом языке. Внешне смерть проста. Это остановка деятельности сердца, которое прекращает подачу крови, а с нею и кислорода к клеткам тканей. Я говорю о смерти человека и других млекопитающих позвоночных животных. Не получая кислорода, клетки умирают, ткани начинают разлагаться. Вот и все. Видите, как просто. Проще быть не может. Но это только на первый взгляд. Вопрос в том… впрочем, не будем отвлекаться. В медицине различают смерть клиническую и смерть биологическую. Первая – это еще не окончательная смерть. Она характеризуется только остановкой сердца. После нес можно вернуть человеку жизнь. Первым, кому удалось это сделать, был профессор Неговский, живший в первом веке коммунистической эры. Профессор – это научное звание того времени. Теперь оно почти забыто, – пояснил Люций. – В то время считали, что клиническую смерть отделяют от биологической, то есть окончательной, шесть минут, после которых происходят уже необратимые изменения в клетках головного мозга и центральной нервной системы. Профессору Неговскому удался его опыт потому, что случай привел его к умершему человеку через одну минуту после остановки сердца и он имел в своем распоряжении еще достаточно времени. Этот промежуток между клинической и биологической смертью называют с тех пор “мнимой смертью”. Вот здесь и таится бесчисленное количество загадок, над решением которых бьются поколения ученых, вплоть до наших дней. Чем дальше проникала наука в тайны клетки, тем продолжительнее становился период “мнимой смерти”. Настойчивый труд биологов продлил его от шести минут до трех часов. Мы добились того, что в течение трех часов после остановки сердца человека можно вернуть к жизни, – в голосе Люция звучала гордость. – Правда, теперь, когда побеждены все болезни сердца и оно является самым долговечным из органов человеческого тела, случаев вернуть к жизни умершего от остановки сердца давно не представлялось. Это, конечно, очень хорошо, но все же лишает нас возможности проверить на практике новейшие открытия. А это уже плохо. Нам надо знать, где находится предел “мнимой смерти”. Ведь не может же быть, чтобы таким пределом являлись три часа, о которых я говорил. Предел находится гораздо дальше, но где?.. Человек должен победить смерть. Это не значит, что люди станут бессмертны, такое предположен бессмысленно. Но они должны жить столько, сколько позволяет им их тело, то есть триста, триста пятьдесят, может быть, четыреста, но никак не двести лет, как сейчас. То, что люди умирают раньше, чем следует, это вина нашей науки, моя вина в том числе. Мы мало работаем. Чего бы это ни стоило, мы должны дать человеку полный срок его существования. И это будет сделано!

Люций посмотрел на Владилена так, словно только что вспомнил об его присутствии.

– Извините! – сказал он. – Я уклонился в сторону… Вы спрашивали о наших планах. Я сегодня немного рассеян, мне не дает покоя одна мысль. И самое интересное – я сам прекрасно сознаю, что мысль моя абсурдна. Волгин умер не три часа, а почти две тысячи лет тому назад… Да, так вернемся к нашей теме. Прежде всего, что такое жизнь? На этот вопрос проще всего ответить, процитировав слова великого мыслителя древности: “Жизнь – это способ существования белковых тел, существенным моментом которого является постоянный обмен веществ с окружающей их внешней природой , причем с прекращением этого обмена веществ прекращается и жизнь” note 2Note2
  Ф.Энгельс. Диалектика природы. Госполитиздат, 1950 г., стр. 244.


[Закрыть] . Тут все сказано. Это относится к простейшим живым клеткам, являющимся основой всех сложных организмов природы, в том числе и человека. Отличие живого организма от мертвого более сложно. Эта сложность происходит оттого, что многоклеточный организм, например человек, имеет очень много различных проявлений жизни. Когда организм как целое умирает, отдельные его органы могут продолжать жить, то есть обмен веществ в них не прекратится. Вам ясно?

– Да, конечно, благодарю вас.

– Вот тут-то, – продолжал Люций, – мы и подошли к задачам, которые поставили перед собой, работая над телом Волгина. За девятнадцать веков пребывания в земле клетки умерли, если можно так выразиться, до последнего предела. Но все органы тела находятся на своих местах. Сначала мы поставили перед собой такой вопрос: могут ли эти, как будто окончательно умершие, клетки снова ожить, начать снова обмен веществ с окружающей их внешней средой? Теперь мы можем уверенно ответить: “Да, могут!” Вы сами видели, что кожа ожила. Стоило только дать возможность клеткам вернуться к жизни, и они вернулись к ней. Это сам по себе замечательный результат опыта. Но оживление кожного покрова – еще не все. Мы поставили перед собой задачу доказать то же самое по отношению ко всем тканям тела, где бы они ни находились. Ио, утверждает, что мы уже достигли этого. Буду рад, если это так. Но сам пока еще не уверен. Есть область, где никаких изменений не произошло наверняка. Это мозг. Мы решили вынуть его из черепной коробки и произвести опыт отдельно. Было бы хорошо сделать то же самое со всеми внутренними органами, но этого нам не разрешают. Неуважение к умершему! Мы не имеем его согласия! – сказал он голосом, в котором ясно звучала глубокая досада.

– Вашей работе, вероятно, очень мешает, что тело находится в ящике с раствором? – спросил Владилен, желая отвлечь Люция от неприятных мыслей.

– Вы попали в самую точку, – ответил Люций и тяжело вздохнул. – Не только мешает, но служит, в известной степени, тормозом. Если бы тело не было в растворе, мы могли бы легко убедиться, в каком состоянии внутренние ткани, не анатомируя труп, то есть не нарушая запрета, наложенного на нас. Но вынуть тело из раствора пока что никак нельзя.

– Почему?

– Я уже говорил вам, что тогда начнется процесс разложения тканей. Жизнь клетки – это процесс в известном смысле аналогичный горению. Углерод должен соединяться с кислородом, с выделением при этом тепла. Если вынуть тело из раствора, то приток кислорода к клеткам прекратится. В живом организме об этом заботятся – сердце, кровь и легкие, а в мертвом они бездействуют. Но должен сказать, что года через два, если все пойдет так, как мы предполагаем, тело можно будет вынуть из раствора.

– Каким образом?

– В теле имеются артерии и вены. Они проникают всюду. Подобно коже и другим тканям, они должны прийти в первоначальное состояние. Очистить их от старой свернувшейся и засохшей крови мы сможем. Это будет не трудно, если только сосуды станут достаточно эластичными, А я думаю – так и будет. Тогда с помощью “искусственного сердца”, или попросту говоря специального насоса, мы пустим по ним жидкость, заменяющую кровь, насыщая ее кислородом. Кстати сказать, эта жидкость известна очень давно, примерно с девятнадцатого века христианской эры. Она называется, как и тогда, Рингер-Локковской, но, конечно, сильно видоизменилась с тех пор.

Слушая Люция, Владилен все время пытался вспомнить мелькнувшую у него мысль, которая сразу же пропала. “Кажется, это было тогда, – думал он, – когда Люций говорил о мозге”.

– Я не понимаю только одного, – сказал он, надеясь, что, вернувшись к разговору об этом, вспомнит. – Зачем вы хотите удалить мозг? Не лучше ли оставить его в теле? Ведь артерии вены проникают и в него.

– Я понимаю вашу мысль, – одобрительно сказал Люций. Но это нам ничего не даст. Если мы вынем мозговое вещество вернее, то, что осталось, то сможем воздействовать на него более сильными средствами. Ведь мы не имеем надежды на то, что клетки мозга оживут, как остальные органы тела.

– Почему? – быстро спросил Владилен. Он выпрямился, напряженно ожидая ответа. “Сейчас вспомню. Это как раз то самое”.

– Да потому, – ответил Люций, не замечая волнения своего собеседника, – что произошли необратимые изменения…

“Вспомнил!”

– Мнимая смерть?

– Да. Период мнимой смерти закончился тысячу девятьсот лет тому назад.

– Откуда вы это знаете? Откуда вы это знаете, Люций? Вы сами говорили, что с телом Волгина произошло что-то, чего вы никак не можете понять. Кто знает, может быть, его…

Он не закончил фразы, пораженный выражением лица биолога. Люций смотрел на Владилена странно остановившимися глазами. Потом его лицо вспыхнуло от прилива крови. Схватив руку молодого астронома, Люций сказал почему-то шепотом:

– Идем… Идемте сейчас же к Ио… Это… грандиозно!

Он сжал голову руками и просидел так несколько минут, словно борясь с нахлынувшими на него мыслями. Потом он порывисто вскочил. Его глаза блестели. Выражение торжества и какой-то глубокой радости было на его лице.

– Владилен! – сказал он. – Запомните эту минуту. Если бы вы только знали, какую мысль подали мне!

2

– Эта мысль явилась внезапно, как откровение. Слова Владилена, которым он не придавал должного значения, пробудили в памяти фразу из книги другого Владилена – великого ученого шестого и седьмого веков. Я вам напомню, а может, вы и не читали ее. Владилен писал: “Свойства препарата В-64 еще никому не известны до конца. Возможно, что они раскроются полностью только тогда, когда его применят к объекту, мнимая смерть которого кажется давно прошедшей”. Разве это не поразительно, что никто из нас не вспомнил этого указания, прямо относящегося к нашей работе? Ни я, ни кто-либо другой никогда не думал о В-64 в таком аспекте…

– Разве? – перебил Люция Ио. – А когда вы работали над усовершенствованием этого препарата, разве вы не думали о его возможном применении? Не нужно ложной скромности, Люций. Все знают о вашей работе. Очень многие называют препарат В-64 препаратом ВЛ-64.

Люций поморщился и досадливо махнул рукой, словно отгоняя невидимое насекомое.

– Не в этом дело, Ио, – ответил он. – То, что я сам работал над препаратом Владилена, и работал не один год, делает еще боке странным мое упущение. Да, я считаю упущением, что мы не подумали раньше, а дожидались, пока нам не подскажут, что следует применить В-64. Ну, хорошо, – прибавил он, видя, что Ио опять собирается перебить его, – пусть будет ВЛ-64. Не все ли равно, дело не в названии. Так вот я говорил, что никто не думал о препарате в связи с работой над телом. Ведь мы собирались вынуть мозг. И вот теперь… Я признаю, что это очень дерзкая мысль, но она осуществима!

Люций был сильно взволнован. Он говорил, не переставая мерить широкими шагами обширную террасу, увитую зеленью дикого винограда, в доме Нунция, расположенном у самого моря на южном побережье бывшей Франции.

Его слушателями были четверо.

Один был сам Мунций, другой – старик с совершенно седыми волосами и проницательным взглядом темных глаз под нависшими лохматыми бровями, третий – широкоплечий, с почти черным от загара монгольского типа лицом, с узкими, раскосо поставленными глазами. Четвертый был Ио. Он сидел немного в стороне и следил за каждым словом своего друга, так же сильно взволнованный, как и тот. Многое зависело от того, сумеет ли Люций убедить этих трех людей. Впервые идея, родившаяся в тишине их лаборатории, носилась на открытый суд. Мнение людей, которые сейчас внимательно слушали Люция, могло сыграть решающую роль.

Что они думали? На чью чашу весов бросят они всю тяжесть своего авторитета?…

Старик был неподвижен. Мунций с нахмуренным лицом барабанил пальцами по ручке кресла. (“Он против нас”, – думал Ио.) Человек, похожий на монгола, не скрывая восхищения, след словами Люция с напряженным вниманием. Его глаза блестели.

– Первоначально стоявшая перед нами задача вам известна, – продолжал Люций. – Проверить, могут ли клетки тела ожить после столь длительного пребывания в совершенно высохшем состоянии. Мы были уверены, что могут. Не надо вам говорить, как важно для науки получить доказательство. Именно потому, что это имело громадное, чисто практическое значение, было решено, что это исследование надо проделать. Вы знаете также, что многие возражал мотивируя свой протест уважением к человеку и его личной воле. И вы знаете, что нам удалось доказать правоту наших взглядов. Не только клетки, но и ткани тела человека, умершего две тысячи по тому назад, сейчас живут. Когда три года назад после разговора с астрономом Владиленом, который, не будучи биологом, заметил то что упорно ускользало от нашего внимания, я высказал свою идею мои товарищи сразу согласились со мной. Даже Ио! Не сердитесь мой друг! Всем известно, что вас иногда трудно бывает убедить. Но и вы согласились почти сразу. Весь наш коллектив стал сознательно направлять работу по новому, до конца еще не осознанному, пути Никто не возражал нам по существу. Идея увлекла всех. Вы знаете, в чем она заключалась. Воспользоваться ожившими артериями и венами и ввести в мозг препарат ВЛ-64, оживить клетки мозга, не вынимая его из черепа. Поистине, это был грандиозный опыт! И вот теперь, когда перед наукой открылась перспектива величайшей победы, раздаются голоса, которые говорят нам: “Довольно! Задача выполнена, и надо дать возможность природе докончить так давно начатое дело”. Нам предлагают прекратить работу и отдать, как они говорят, последний долг умершему, то есть уничтожить его тело Мы не можем, не должны с этим соглашаться. Нами достигнуто больше, гораздо больше, чем мы предполагали вначале. Не только ткани, но и весь организм в целом получил способность к самообновлению. Мозг из высохшего комочка материи превратился в обыкновенное мозговое вещество. Комиссия из крупнейших ученых медицинского института признала, что восстановление превзошло вес ожидания. Что отличает это тело от живого? То же, что отличает любого только что умершего. Отсутствие дыхания и централизующей работы мозга. Организм не работает как единое целое. Но обычный труп не имеет кровообращения, его ткани разлагаются каждое мгновение все больше и больше. Здесь этого нет. Кровь нормально циркулирует по телу, правда, пока еще не через сердце, а искусственным путем. Но это не имеет решающего значения. Сердце можно восстановить и заставить начать работу, так как это не зависит от мозга. В том состоянии, в каком оно находится сейчас, это тело может существовать сколько угодно долгое время. Все были поражены когда увидели его. Человек как будто спит…

Люций остановился у края балюстрады и стал рассеянно срывать листья винограда. На обширной террасе наступило молчание, только равномерный шум прибоя нарушал тишину.

Люций снова заговорил, не оборачиваясь:

– Осталось сделать последний шаг. Восстановить сердце, заставить работать мозг и вернуть дыхание. Превратить смерть в бессознательное состояние, в глубокий сон. А затем… разбудить мертвого. Впрочем, это уже неверно – тело не будет мертвым. Двести лет тому назад великий Владилен предлагал произвести такой опыт, но у него не нашлось подходящего объекта. У нас не сохраняют тел умерших. Невероятный случай, редчайшая удача дали нам возможность, в самой решительной форме, сделать то, о чем мечтали поколения ученых И вот говорят: “Довольно!”. Но почему? “Из уважения к человеку”, – отвечают нам. Слабый довод! Нам говорят: “Это жестоко и ненужно!”. Но ведь были и будут смерти случайные, внезапные, преждевременные. Они вырывают из жизни людей, которые могли бы жить долго. Как же можно говорить, что опыт не нужен, если он избавит человека от угрозы случайной смерти, какой бы редкой ни была такая смерть в наше время?