Текст книги "Планета Дато"

6. Дато в мире фантазии

В работах Дато фантастично многое: и яркая, идущая куда-то по делам птица (работа так и называется “Птица идёт”), и необычайно печальный “Попугай”, – на земле просто нет таких грустных попугаев. А гигантская “Бабочка” – разве она земного происхождения?

Дато задумывается о проблемах глобальных: существования вселенной, планеты, человечества. Нередко средств реалистической живописи, рисунка для разговора со зрителем оказывается недостаточно. И тогда рождаются фантастические композиции, картины-притчи, рисунки-загадки.

Вот его композиция “Размышление о существовании”. Сложные переплетения ветвей-линий создают замкнутость формы, словно обозначая ограниченность нашего земного существования. Но здесь указание и на связь человека с природой, всем живущим на земле. А намёк на нимб на голове у существа, образуемого переплетением ветвей, даёт основание предположить, что это пророк, размышляющий о судьбах человечества. Единство всего живого на планете – тема композиции “Маски”.

Вглядываясь в неё, догадываешься, что не только отношение человека к животным беспокоит художника, но и отношения между людьми, и, не всегда понимаешь это, видна грань, отделяющая человеческое от звериного.

Откуда мы, кто мы, куда идём? Вопросы эти волновали Дато.

Очень интересна композиция “Рождение”, где Дато как бы демонстрирует “стихийную диалектику”, – без специального изучения философии, библейских сюжетов. Он самостоятельно приходит к выводам о происхождении (точнее, как бы сам формулирует для себя своё представление о происхождении) вселенной и человечества. Здесь и дерево жизни, и вверх идущая по спирали линия цивилизации, и поднявшийся выше всех человек с факелом знания в руках. И всё это движется, стоя на колёсах старой грузинской арбы.

“Старость” – композиция фантастическая не по сюжету, а по составляющим общее целое деталям. Несколько штрихов, линий, прямых и извилистых, – и перед вами “намёки” на старость! – трость, согнутые от усталости колени, опущенные плечи, – словно и старик-инопланетянин, а вроде бы и наш, земной старик. Намёк на старость превращается у мастера в символ старости… Так же философичны его “Дерево жизни”, “Всадник под деревом”, “Две фигуры” – печаль и радость, победа и поражение, кубизм и реализм, пустота и вдохновение, – так много мыслей и ассоциаций рождают эти непритязательные вроде бы, простые и лаконичные рисунки.

Многие фантастические работы Дато сложны лишь внешне, на первый взгляд, они легко читаются при близком с ними знакомстве. “Портрет старушки в клубке шерсти” – это ведь не мрачная сюрреалистическая композиция в рамках “драматургии ужасов”, – просто улыбка художника, созданная добрым сопряжением мира людей и мира вещей.

Так и “Художник-робот” – не из фантастического реального мира иной планеты – просто улыбка Дато, которому только что исполнилось 14 лет… Но есть у Дато и фантазии, вызывающие ассоциации с такими мастерами фантасмагорий, как Иероним Босх или Питер Брейгель старший. Тут и слон на арбе, которую тащит… цыплёнок, и фантастические насекомые, и аист с бокалом, и человеческие головы, высовывающиеся из-под огромной шляпы, и деревья, похожие на людей, и люди, похожие на зверей, и злые люди, с такими нечеловеческими лицами, каких на земле, казалось бы, и быть не может.

Но не страх рождают эти фантастические рисунки Дато: в одних случаях – улыбку, в других – тревогу за всё живое и доброе, в третьих – желание бороться с подлостью и злобой… Добрый человек Дато Крацашвили. И фантазии у него – добрые. Юмор у него присутствует в изображении деревьев и животных, людей и домов, цветов и фруктов. Если внимательно вглядеться, во многих работах Дато спрятана улыбка. Есть у него и специальные юмористические серии.

Но прежде – несколько замечаний об улыбке Дато, открывающейся зрителю в других его работах. Вглядываясь, например, в “Рождение Евы”, задумываешься: кто сотворяет Еву? Конечно же, Бог Саваоф, как и положено по всем правилам “евотворения”. Но почему у него руки в пятнах? Не краска ли? Не художника ли напоминает Бог? А если вспомнить зарисовку “Руки”, где изображены руки самого Дато, видишь, что они напоминают руки Бога. Разве же не спрятал здесь юный художник свою добрую улыбку? Да и намёк: свою Еву, дескать, хотел бы сотворить сам…

Но улыбка у Дато может быть и сочувствующей, печальной, как на работе “Мужчина с собакой”, – сам ритм картины создаёт ощущение одиночества человека, бредущего по мостовой со своим четвероногим другом, но одиночества, к которому сам человек относится с известной долей иронии.

А вот “Старушка с палкой” – это уже улыбка сочувствия, вон как старушку время согнуло? Да нет, кажется, очередная загадка Дато, иначе почему бы у старушки была такая короткая палка? Вот и в серии “Клоуны” Дато; “Клоун” и “Уставший клоун”… Как поразительно сочетает Дато улыбку и слёзы, комедию, драму и трагедию!

А уж в его работе “Клоун-гимнаст” от улыбки, кажется, ничего не остаётся: надо бы вверх, а сил не осталось. Вроде бы и улыбка. Да вглядитесь – лицо у клоуна – это лицо Дато. А усталость – сильнее стремления к цели… Об этом композиция Дато?

Но вот в его улыбчивых зарисовках животных, казалось бы, чистый юмор: собаки, движения которых переданы с поразительным чувством пластики, симпатией к младшим братьям. Более того: у каждой свой характер, своё “лицо”, свой рисунок движения. Жеребята, лошади, телята – тоже все с улыбкой. А вот и ненависть, гротеск – люди со звериными мордами. Словом, всё как в жизни, доброе и злое рядом, смех и слёзы – тоже соседи.

Вот, кажется, чисто юмористическая серия: “Дирижёр”, – написана она с точным знанием не только сути профессии, но и её пластики. Ах, как смешно присел дирижёр перед пюпитром на… фалды фрака! Только поднял дирижёрскую палочку, а пюпитр далеко внизу. Увлёкся, взлетел в музыке, фалды фрака – крылья музыканта. Закрутила мелодия, затянула в круговорот, звуковорот, вот и результат: фрака нет, зато признание публики за азарт, за вдохновение.

8. Печаль Дато

И всё-таки был он скорее печальным художником, ибо был не по годам мудрым человеком и слишком многое его беспокоило: боль поэта, преследуемого и унижаемого; слёзы деревьев, теряющих свои ветви; старость людей, остающихся в одиночестве; старость домов, дряхлость зданий, с годами теряющих свою силу и красоту; беззащитность цветов, плодов.

При всём интересе к вопросам глобальным, мог Дато с его добрым открытым сердцем откликнуться и на конкретную проблему, личную беду, его теперь уже известная многим по выставкам в разных городах и, судя по “Книгам отзывов”, получившая широкое признание картина “Какабетский набат” родилась в результате отклика души Дато на несчастье, случившееся в грузинском селе Какабети, где потерявшее всё человеческое преступники украли ребёнка с целью получения выкупа и зверски убили его. Какабетские колокола Дато Крацашвили – это торжественная и горькая пьеса, оплакивание погибшего, это боль, сочувствие близким, это призыв к отпору жестокости, безнравственности.

Рушится нравственность, складывавшаяся в народе веками, но может разрушиться и вся планета. Предсказание ли это планетарной катастрофы, или воспоминание об ужасе, который испытали наши прародители, придя на землю и предчувствуя её будущее? Печально и необычно решает тему Дато, показывая нам скорбное лицо мадонны и трагический лик младенца Христа, казалось бы, в столь традиционной по названию композиции “Мадонна с младенцем”. Опять загадка?

9. Романтика Дато

И всё-таки при всей глобальности и трагичности восприятия окружающего мира, среди главных мотивов творчества Дато – романтизм. Правда, он был печальным романтиком. Ну, да ведь весёлые романтики – они только в туристических песнях. А в жизни и в высоком искусстве романтика, как правило, печальна. Как в его стихотворении

Синие кони

 
В сказочном мире на синем коне
Мчусь я дорогою синей.
Раннее детство… И кажется мне:
Всех победить мне по силам!
 
 
Утро в тумане… А в нашем окне —
Я – отраженьем – на синем коне!
А за окошком чинара
Кажется грустной и старой…
 
 
Раннее детство. Капризы. Игра.
Споры. Ошибки. Отметки.
Детство… Обидная это пора:
Как оскорбление: “Детка…”
 
 
Детство имеет один лишь изъян:
Быстро проходит. В тумане
Годы проносятся, как ураган.
И ураган разгоняет туман
Детских бесплодных мечтаний…
 
 
Белым от старости стал синий конь,
Синяя грива его серебрится.
Нет, он уже не поскачет в огонь,
Синяя юность ему только снится.
 
 
Всадник, – он тоже с годами иной.
Вот – от забот уже некуда деться…
Память о детстве всё так же со мной.
Нет беззаботности милого детства.
 
 
Горько и больно, – откуда во мне
Зависть, сомнение, высокомерье?
Мне бы сейчас проскакать на коне, —
Только закрыты из взрослости двери…
 
 
Позднею осенью чёрной я видел
Старой чинары усталую ветку.
Право, меня бы никто не обидел,
Если б сейчас обозвал меня “деткой”…
 
 
В детстве казалось: на синем коне
Быть мне в сражениях непобедимым!
Синие кони… Увы, лишь во сне
Вы равнодушно проноситесь мимо…
 
 
Смерть подкрадётся с улыбкой игривой.
С нею сразиться б, да конь мой устал…
Грустно мне машет он синею гривой…
Я ж умирать не боюсь. Я мечтал!
 

Конечно же, умирать всегда страшно. Красиво у А. Блока сказано: “И гибель не страшна герою, пока безумствует мечта”. В пятом классе Дато посвятил свою классную работу теме “Мечта”:

“Первым делом человек должен задуматься: “Что случится, если его мечта не сбудется?” Я не могу себе представить, чтобы не сбылась моя мечта – стать художником. Почему? Во-первых, потому что я хочу этого всем сердцем, а ведь то, чего очень хочешь, всегда сбывается, правда, ты должен содействовать этому. Ну, и во-вторых, потому, что способности – это сокровище, которое у тебя никто не может отнять, если только ты сам не захочешь поделиться им. Ведь у Шота Руставели: “Что припрячешь, то пропало, что раздашь, вернётся снова”.

Вновь и вновь, как детскую считалку, повторяю про себя эти слова: “Что припрячешь, то пропало, что раздашь, вернётся снова”. Как же щедро раздавал он сокровища своей души, своего таланта! Каждый талантливый человек талантлив по-своему. Печальный гений Дато… Он был по-доброму талантлив, этот “маленький принц” с древней кахетинской земли…

Я снова раскрываю чудесную добрую сказку Антуана де Сент-Экзюпери, французского писателя, тоже трагически рано ушедшего из жизни, и вчитываюсь в этот диалог:

“– Самое главное – то, чего не увидишь глазами… – сказал он.

– Да, конечно…

– Это как с цветком. Если любишь цветок, что растёт где-то на далёкой звезде, хорошо ночью глядеть в небо. Все звёзды расцветают.

– Да, конечно…

– Это как с водой. Когда ты дал мне напиться, та вода была как музыка… Помнишь? Она была очень хорошая.

– Да, конечно…

– Ночью ты посмотришь на звёзды. Моя звезда очень маленькая, я не могу её тебе показать. Так лучше. Она будет для тебя просто одна из звёзд. И ты полюбишь смотреть на звёзды… Все они станут тебе друзьями”.

С тех пор, как узнал Дато, его стихи и картины[5]5
  Первую статью о его творчестве я опубликовал ещё в 1989 г. См.: Георгий Миронов “Бессмертная свирель Дато”. – “Литературная Грузия”, 1989, № 7, с. 185–194.


[Закрыть], всё чаще всматриваюсь в звёздное небо: всё кажется, – увижу звезду “Дато”. Ведь с 1988 г. открытая ещё 17 мая 1972 года астрономом Крымской обсерватории Т. Смирновой новая планета, зарегистрированная в международном центре малых планет под номером 3146, наречена именем Дато Крацашвили и отныне будет именоваться “Дато”…

Но увидеть её так и не довелось. И вам, друзья, её не увидеть. Она слишком далеко от нас. Но в память о Дато нужно чаще смотреть в небо, – ведь тогда полюбишь смотреть на звёзды и все они, как обещает Маленький принц, станут твоими друзьями.

В своей далекой от Тбилиси Москве я по-прежнему продолжаю смотреть в чёрное небо, выискивая звезду по имени “Дато”, звезду маленького принца из Грузии, с которым я, к сожалению, так и не успел встретиться при его жизни. Но память о его картинах, рисунках, стихах всегда со мной. Надеюсь, что теперь она будет и с тобой, читатель. Одно из последних его стихотворений:

И капли дождя меня позабудут

 
Как годы, в Арагви уносятся воды…
Часы пробивают часы, а не годы.
И детские годы, и юность – не вечны.
Осенним дождём умывается вечер…
В ту осень далёкую, что впереди,
Такие же серые будут дожди…
Мелодию красок я за пианино
Сумею найти и – озвучить картину!
 
 
И красок на холст разноликую лаву
Я бросил. И холст обречён был на славу!
Картина теперь поживёт пусть сама
В музее, на выставке и в магазине.
Я осень писал. Но наступит зима.
И значит – забота о новой картине.
Зима в седине улыбнётся счастливо.
Снежинки чинару не гнут, – лёгок груз…
 
 
Вновь осень притащится. Утром дождливым
С палитрой и кистью в руке я умру…
И знаю: дождю быть и в день похорон,
Ведь осенью любит поплакаться он…
Родные, друзья и толпа посторонних
В дождливое утро меня похоронят…
Дождь слёзы прольёт на цветочную груду.
А капли дождя обо мне позабудут…
 

Я расспращивал маму Дато и бабушку Олю: какой был день, когда умер Дато, какой, когда хоронили? Он не дожил до осени, умер 13 июля 1980 г. И без палитры, красок и кисти в руке. Умер в больнице после тяжёлой операции, едва пережив своё семнадцатилетие. А день? “Мрачный был день, пасмурный,” – сказала мама. “Чёрный был день”, – сказала бабушка Оля.

А дождя не было. Не сбылось это предсказание Дато. И капли дождя не позабыли его: каждая капля дождя, проливающаяся над Тбилиси, помнит его, Дато Крацашвили, посвятившего тбилисскому дождю столько прекрасных картин и стихов.

“Жил да был Маленький принц. Он жил на планете, которая была чуть побольше его самого…”

Загляните ещё раз в эту сказку. Обратите внимание: Маленький принц Антуана де Сент-Экзюпери жил на планете № 3251. А маленький принц из Грузии художник, поэт, философ Дато Крацашвили живёт теперь на планете № 3146.

Они ведь соседи!

А ещё говорят, что чудес не бывает. Просто чудеса совершают добрые и хорошие люди. Дато был яркой звездой при жизни. И это справедливо, что когда он умер – погиб на взлёте, – он стал звездой на небе.

Пусть ярко горит твоя звезда, Дато!

1987–2007 гг.

Георгий Миронов,

Доктор искусствоведения,

член Союза художников РФ,

Действительный член Академии российской словесности, Член Союза писателей РФ

Дато Крацашвили: штрихи к портрету

Искусство

 
Уходит детство, юность пролетает…
Воспоминаний сон приятно розов.
Но взрослость – ураган. И грёзы тают.
Развеивает взрослость мои грёзы.
 
 
Всё оказалось проще и сложней.
Не нравится? Но нет пути назад.
Рывок вперёд не удаётся мне.
Рывку назад и сам бы был не рад.
 
 
Я в дождь бреду куда-то в никуда,
Туда б пойти… Но я туда “не вхож”.
Приходят и уходят поезда.
Я сам со стороны на дождь похож.
 
 
Бессонница замучила вконец,
И жизнь моя бессмысленно пуста.
И тут я вижу: предо мной – дворец!
Огромные тяжёлые врата!
 
 
А там, за ними – ни добра, ни зла…
Не давит грудь сомнений тяжкий груз,
Торжественно гудят колокола.
Врата открыты в Храм Прекрасных Муз!
 
 
Вход старикам и юношам открыт,
Но не войдут подлец, глупец и хам.
Огонь искусства в алтаре горит.
Здесь божеству искусств воздвигнут Храм!
 
 
И нужно ль говорить, какие чувства
Я испытал, входя. Одна строка
На тех вратах во храм – слово
“ИСКУССТВО” —
Написано на разных языках.
 

Воспоминание о Пицунде

 
Забываются кипарисы,
Те, что видел уже не раз…
Дням прошедшим бросаю вызов:
Никогда не забуду вас! —
Море, дождь посредине дня…
Но и вы – не забудьте меня.
 

Лирика

 
То говоришь, что я ещё дитя,
То удивишься: как успел так много!?
Тост за тебя! Тост за тебя! Хотя
Мы у начала. И длинна дарога…
А эти выпали из гнезда
 
 
Вновь мчится поезд. Остановок нет.
Мы снова тянем дым из сигарет.
А что за нами? Незаметен след
Промчавшихся, но не забытых лет.
 
 
В Тбилиси – мать. Но провожатых нет.
Любимая! Но не пришёл ответ…
Лишь пишет дождь слезливый свой сонет
Строками брызг…Мотив уже напет…
 
 
И тот, кто юн, и кто давно уж сед,
На этот поезд получив билет,
Несутся в нём вперёд на лунный свет…
Покинувшим гнездо дороги нет…
 

Почему?

 
Почему почему почему? —
Повторяю я снова и снова, —
Должен друга искать другого?
Старших я никак не пойму…
 
 
Почему со своими друзьями
Вы всегда разбирались сами?
 
 
Вам всё кажется, что вокруг
Лучше вашего сына нет:
Тот не ровня, и тот – не друг…
Но ведь важно – кто они мне!
 

Оставьте меня

 
Все хотят мне добра. Говорят: “Будь таким,
Как такой-то, ведь всё хорошо, что – такое!”
Но поймите: Я – есть! Не хочу быть другим.
Ради Господа Бога, оставьте в покое!
 
 
Много вас, ибо имя у вас – легион.
“Посмотри нам в глаза!” – Говорите вы строго.
“Будь, как я!”, “Будь, как мы!”, “Как она!”,
“Будь, как он!”
Ах, оставьте ж меня, если верите в Бога!
 

Бег

 
Нам надоела суета сует.
Бессмысленность пути и остановок.
Находим что-то, и теряем снова.
А радости находки всё же нет…
 
 
Нашёл мечту, – она уже стара.
Нашёл себя, – а жизнь уже иная.
Бежим вдоль рельс, в пути не уставая.
Бессмысленная, жёсткая игра.
 
 
И всё-таки бежим, отлично зная,
Что не заменит в беге нас никто.
Что можно жить, лишь вечно познавая,
Кто ты такой, бегущий вдаль Дато?
 

Прощание

 
Мы встретились с тобой в последний раз,
В последний раз. Но я не знал об этом.
Могу ль быть живописцем и поэтом,
Не чувствуя, когда пробьёт мой час?
 
 
А день был тихий. Неба синева
Чуть закрывала сизой дымкой горы.
Мучительно искала ты слова.
А я играл “Аве, Мария” гордо…
 
 
Но то – до встречи. В поцелуе замер
Весь мир. Его с тобою обнимая,
Я целовал залитые слезами
Глаза любимой, слёз не ощущая!
 
 
В тот миг, надев тебе свой амулет,
Не знал, что не увижу много лет…
 

Разговор с порхающим листом

 
Я просил: “Спой мне песню,
порхающий лист!
Очень грустной была для меня та
апрельская ночь.
Даже вечер уже был обманчив,
тревожен и мглист,
Только лист улетел. И любовь
улетела прочь…
Ветерок напевал колыбельную
для чинар.
Я же мысленно видел глаза твои,
полные слёз…
Как суметь пережить мне разлуки
этой удар?
А мелодию ветра порхающий лист
унёс…
 

Ливень

 
О, Господи, какой был ливень,
Когда мы встретились с тобой!
И даже ливень был счастливым,
Когда мы встретились с тобой.
 
 
Я вновь мечтаю близ Куры
Полюбоваться на Метехи,
А в Ортачала – на дворы,
Одеты в камень, как в доспехи.
 
 
Хочу на Мтацминда с тобой
Читать Табидзе до заката.
Хочу весь день с тобою рядом
Пробыть, целуясь…
 
 
Чтоб небосвод был голубой,
Чтоб занесло нас листопадом…
Обиду ж вспоминать не надо,
Обиду злую…
 
 
Какой был ливень, боже мой,
Когда расстались мы с тобой!