Текст книги "Дело о Чертовом зеркале"

Глава третья

Старокузнецк – город хоть и большой, а все равно до столицы далековато. При всей его развитости, провинция провинцией. Люди простые, радушные, хлебосольные и, увы, доверчивые к столичному лоску.

Потому часто так случалось, что всякие столичные прощелыги получали здесь теплый прием. Бывало, что какого-нибудь дрянного московского актеришку, канатного плясуна или офицеришку средней руки встречали с хлебом-солью всем Старокузнецком. Зато представьте себе, какой фурор произвел здесь бас-профундо из Большого, или боевой ротмистр с Балкан, или модный драматург из Петербурга!

Так что несложно представить, какого переполоху наделала в городе статья, напечатанная в губернской газете:

Провинциальный историк переписывает мировую историю!

В ближайшее время в Старокузнецком краеведческом музее состоится событие, обещающее стать настоящей исторической сенсацией.

Известный далеко за рубежом империи профессор кафедр истории и археологии доктор русской истории Старокузнецкого университета г-н Денис Смородинов сделал открытие чрезвычайного значения, которое произвело настоящий переворот во всей исторической науке.

Последние несколько месяцев все научно-историческое сообщество было взбудоражено сообщением о том, что проф. Смородинов со своим приемным сыном г-ном Гусевым близок к находке древней статуэтки – «Золотого витязя», которая якобы является ключом к сокровищнице легендарного крымского разбойника Ахмет‑бея.

И вот на прошлой неделе стало известно о том, что «Витязь» найден! Более того, проф. Смородинов утверждает, что вскоре рассчитывает обнаружить несметные богатства крымского князя!

А пока, в ознаменование открытия мирового значения, в Старокузнецком краеведческом музее в течение нескольких дней будет производиться демонстрация золотой фигурки всем интересующимся историей, каковых, мы уверены, наберется немало. Торжественное открытие экспозиции, на которое приглашены светила исторической науки из обеих столиц и даже из-за рубежа, станет крупнейшим событием культурной и научной жизни не только самой Старокузнецкой губернии, но и всей империи и даже мира!

Статуэтка уже помещена в губернский краеведческий музей, стараниями профессора Смородинова крупнейший в Поволжье, и покамест ее тщательно скрывают от глаз любопытствующей публики. Открытие экспоната назначено на понедельник, 24 апреля.

Вашему корреспонденту также посчастливилось получить приглашение на это мероприятие, поэтому читатели «Вестника» первыми узнают обо всем, что будет происходить на открытии выставки. Мы внимательно следим за развитием событий.

Собств. корр. «Старокузнецкого вестника»

Алекс Правдинг

А самым удивительным выглядело появление в Старокузнецком музее профессора из Англии лорда Мак-Роберта, который в ходе тура по России и странам Ближнего Востока прочитал многочисленной аудитории лекции по истории средневекового пиратства. Сам профессор Смородинов не сводил глаз со своего кумира и даже стенографировал его лекцию в маленький блокнотик. Эх, вроде и ровесники они были, и круг интересов имели сходный, а вон как сложилось.

Один – институтский преподаватель в маленьком городке, всю свою жизнь не вылезающий из крымских раскопок, известный лишь в узких кругах своими монографиями о схватках легендарных атамана Червеня и Ахмет‑бея и фантастической теорией о действительном существовании совсем уж сказочного «Зеркала шайтана».

Другой – член Британских географического и исторического обществ, ученик великого Шапильона, отважный охотник за сокровищами, вынужденный из-за укуса ядовитого паука в низовье Амазонки передвигаться лишь в кресле на колесах с помощью верного слуги.

* * *

Музей был нарядно украшен, и в воздухе витал запах приготавливаемых блюд для банкета. При входе пожилой смотритель, одетый в гусарский костюм, дарил каждому вошедшему брошюрку «Старокузнецкий краеведческий музей: перечень экспонатов», несколько фотографических карточек с видами музея и свежеизданную книгу профессора Смородинова «Отрыв Крымского ханства от Османской империи».

Да, профессор, как мог, попытался поднять курс своих акций на рынке исторической науки. Помимо представителей губернской прессы на открытии статуэтки присутствовали три иногородних журналиста, один из которых успел шокировать присутствующих ярко-полосатым сюртуком. Помимо этого был и известный столичный меценат Яхонтов, уроженец Старокузнецка, и председатель Английского клуба князь Чернобородский вместе с тремя одноклубниками (надо добавить, что Английский клуб являлся главным попечителем музея и также основным поставщиком охотничьих трофеев для зала фауны), и фабрикант Стрыльников, безуспешно попытавшийся прорваться к профессору, окруженному кольцом журналистов. Как только он узнал, что до банкета еще надо ждать целый час, сразу же ушел в ресторан.

Звезда мероприятия – лорд Мак-Роберт – был одет в костюм шотландского горца. Из-под килта выглядывали суховатые старческие ноги, покрытые седым пушком, обутые в кожаные ботинки с оторочкой из волчьего меха. Сам путешественник был укутан в тартан – плед расцветки клана Мак-Робертов – бордовый в крупную клетку. Лицо у лорда было все покрыто сетью морщин и шрамов, однако на свои шестьдесят с хвостиком он не выглядел – столь живой огонь горел в его желтоватых глазах, уже подернутых старческой мутью.

Вез коляску за особые ручки слуга и телохранитель лорда, сопровождавший его во всех приключениях, не менее известный Хью. Это был угрюмый рыжеволосый человек с массивной челюстью, перебитым носом и оттопыренными ушами. По сути, он был ровесником лорда, как известно, они вместе выросли, но звериная сила и первобытное зверство, пышущее в каждой клеточке ирландца, словно молодили его, и не каждый согласился бы сразиться с ним врукопашную. На боку коляски висел знаменитый саквояж лорда кожи аллигатора, из которого выглядывала трость красного дерева с рукояткой в виде головы сфинкса.

– Сэр Эндрю, – начал по-английски Смородинов, – для меня величайшая честь наконец-то познакомиться с вами лично. Я еще студентом следил за вашей головокружительной карьерой, и, если честно, именно ваша книга «В плену у каннибалов Океании» и побудила меня перевестись с юридического на исторический факультет – о чем я нисколько не жалею.

– Полноте, – отвечал лорд по-английски, но с твердыми шотландскими «r», – мне просто повезло, что отец знавал Шапольона и еще мальчишкой отдал меня к нему в ученики. В свою очередь, я счастлив признаться, что ваша монография о разгроме войска крымских татар под Шайтан-Кале и стала причиной моей экспедиции в Среднюю Азию, благодаря которой мне был пожалован орден Подвязки.

– О да, – завистливо закивали старокузнецкие ученые, знакомые с потрясающими историческими находками, которые лорд Эндрю принес в дар Лондонскому музею.

– Вашу теорию о роли атамана Червеня в падении династии Гиреев, – продолжал сэр Эндрю, – я нахожу несколько смелой, однако разве не нам должно быть известно, что смелым благоволит Господь! Теперь, ежели слухи не лгут, я могу вас поздравить и с подтверждением еще одной вашей теории – о том, что «Зеркало шайтана» не вымысел! Я, пока ехал в поезде, уже набросал несколько статей, которые намереваюсь отправить в исторические журналы, и непременно доложу о вашей находке на собрании Британского исторического общества.

Тут присутствующие разразились аплодисментами, от которых Смородинов густо покраснел. Не смея что-либо вымолвить от переполнявших его чувств, профессор пригласил гостей в зал истории Старокузнецкого края, где были накрыты банкетные столы.

– Прошу вас, господа, закусить чем Бог послал, – сказал он, откашливаясь. – На голодный желудок разговоры о днях давно прошедших всякому наскучат. А уж потом перейдем к гвоздю вечера! – и профессор торжествующе указал в конец дальней залы, где на особом пьедестале красовалась статуэтка золотого витязя, накрытая белоснежным покрывалом. Рядом с ней, насупив брови, стоял на посту внушительных размеров полицейский с обнаженной шашкой и лихо закрученными усами.

Распорядитель банкета, директор музея Савва Лукич Погорельцев, неоднократно повторял: у нас-де здесь не Петербург и тем более не Европа, конечно, однако ж и мы не лыком шиты, и стол хоть и скромный, зато все свежее, с собственных грядок.

Были тут и зефир из лангустинов, и жареное филе цесарки, сервированное галетами из сельдерея и соусом из малины, и белужья икра на теплых оладьях со свежей земляникой, и стерлядь по-петергофски, и суп-пюре из перепелов, и консоме. А выбор вин такой, что заморские гости только языками цокали (что, конечно, не могло не понравиться старокузнечанам).

Впрочем, разумеется, не все присутствующие сразу набросились на еду (хотя большинство поступило именно так). Лорд Эндрю, например, не притронувшись к закускам, залпом осушил несколько бокалов специально для него заказанного односолодового виски «Король Георг» и начал развлекать собравшихся, мастерски подражая голосам африканских диких зверей. Его телохранитель во всеобщем веселье участия не принимал и продолжал стоять позади коляски с лицом, напоминавшем статую с острова Пасхи (где, кстати, неутомимый лорд тоже побывал). Один раз к боксеру подошел профессор лингвистики Лонгрин и хотел было с ним из вежливости заговорить, но ирландец лишь хрустнул своими огромными костяшками и, не сказав ни слова, так посмотрел на бедного лингвиста, что тот поспешил ретироваться в противоположный конец зала и больше уж попыток сближения не делал.

Когда столы опустели, а гости принялись за кофе и сигары, Смородинов и Погорельцев перемигнулись: пришла пора переходить к основной части мероприятия. Директор музея повел гостей по всем трем залам музея, а профессор отошел в угол, еще раз пробегаясь по своим запискам. Речь, которую он готовил всю предшествующую ночь, вышла лаконичной, но яркой и образной.

Гости, следуя за Погорельцевым, осмотрели зал флоры, собранный стараниями студентов и преподавателей естественного факультета, зал фауны, состоявший большей частью из даров любителей охоты, и наконец исторический зал: картонный макет города Старокузнецка 1589 года с крохотными человечками, затем остов мамонта, найденный предшественником Смородинова профессором Мерзяевым, затем позолоченную копию статуэтки древнего воина, затем костюм половецкого мурзы, выкопанный из кургана, затем кучу черепков, наконечников стрел и копий, возле которых никто особо не задерживался, затем камни с отпечатками древних ископаемых, затем чучела, изображавшие современных русских и мордовских крестьян в праздничных одеждах, и наконец – половецкую бабу, закрытую накрахмаленной простыней, из-под которой торчала грубая нога без пальцев.

Обход был закончен, и теперь гостей ждало самое главное – презентация статуэтки золотого витязя, одного из ключей к сокровищам Ахмет‑бея и таинственному «Зеркалу шайтана».

– Милостивые государи, – торжественно сказал директор музея, – это поистине потрясающая находка, которая станет нашим главным экспонатом. Я уверен, что это событие будет по достоинству оценено нашими уважаемыми экспертами, – и он легонько поклонился – сперва журналистам, а потом представителям науки, которые не замедлили вернуть поклон.

Однако тут и произошло то, что, без сомнений, можно назвать крохотным камешком, который попал под колесо судьбы – отчего завертелось оно вкривь и вкось и полетело вместо ровного тракта по косогорам и буеракам. Где-то поодаль вдруг раздался ужасный грохот, начинавшийся сверху и заканчивающийся глубоко внизу. Пылкое воображение могло представить, что половецкий мурза в полном боевом облачении провалился в ад, громыхая латами по ступенькам. Впрочем…

– Господа, а где же их светлость лорд Эндрю? – вдруг спросил кто-то из членов Английского клуба.

Тут-то все и заметили, что лорд, которого вроде бы вез на коляске великан Хью позади всей процессии, куда-то пропал. У раскрытой двери лишь сиротливо стоял приоткрытый саквояж. Сразу же кто-то вспомнил, что буквально несколько минут назад рядом с коляской крутился со своим блокнотиком один из журналистов в полосатом костюме, соломенном канотье и больших очках в черепаховой оправе. По всей видимости, журналист пытался прямо на месте написать специальное интервью с лордом для своего издания, в обход коллег. Теперь же и полосатого журналиста-проныры нигде не оказалось.

Предчувствуя недоброе, Погорельцев рванул к длинной мраморной лестнице в два пролета. За ним ринулись и остальные гости. Неужели лорд свалился с лестницы?.. Причем не где-нибудь, а в Старокузнецком краеведческом музее. Да еще и на глазах у прессы. Дело попахивало крупным международным скандалом.

Онемевшие посетители музея, толкая друг друга, бросились вниз по крутым мраморным ступенькам. Их взорам предстала ужасающая картина: в самом низу лестницы действительно валялось перевернутое кресло сэра Эндрю с жалобно поскрипывающим колесом, изогнутым восьмеркой. Сам старик с раскинутыми в стороны руками лежал под ним, к счастью, живой. Из рта его стекала кровь.

Ошеломленные гости во главе с Погорельцевым бросились приводить чуть живого Мак-Роберта в чувство, но в этот момент сбоку от верхнего пролета лестницы послышался еще один ужасающий звук: из крохотного чулана, где уборщик хранил метлы и швабры с ведрами, вывалилось бесчувственное тело ирландца. На его шее багровели красно-синие кровоподтеки – следы от пальцев неизвестного душителя.

– Боже, – чуть дыша шептал Смородинов, – мы пропали… Срочно пошлите за лучшим врачом… За Родиным… Он скорее всего в городской больнице оперирует, раз не пришел… Но сейчас он нужен здесь!

* * *

Когда подданные его величества Эдуарда VII пришли в себя с помощью немалого количества виски, ничего членораздельного они так и не сказали.

– Какой-то ловкач подкрался сзади, когда я поворачивал коляску его светлости за угол, – хрипел Хью, держа на травмированной шее лед, – и сдавил мне шею. Я сразу вырубился.

Пока ждали доктора Родина, присутствующие стали слоняться по музею. Однако тут обнаружилась еще одна неприятность.

Директор музея вышел в исторический зал, чтобы объявить оставшимся гостям и журналистам о закрытии экспозиции в свете случившегося скандала, да так и ахнул.

– Боже мой, господа…

– Что еще, Савва Лукич? – устало спросил Смородинов, не поворачивая головы.

– Господин Смородинов, что же это… – пролепетал директор, растерянно глядя на профессора и указывая на экспозицию трясущимся пальцем.

Постамент был пуст. Статуэтка «Золотой витязь» исчезла. Вне всякого сомнения, Старокузнецк никогда еще не знал такого позора. Несчастный профессор был близок к обмороку. Сердобольные горожане отвели его к окну, посадили рядом с пострадавшими британцами и налили водки, но не на донышке, как гостям из туманного Альбиона, а по-русски – всклень[2]2
  Доверху (устар.).


[Закрыть]. Смородинов выпил не закусывая и прошептал:

– Все зря… Теперь загадку не раскрыть…

После чего сердобольные горожане дали профессору еще стакан водки, осушив который, несчастный успокоился и обмяк. Тем временем Погорельцев послал за полицией и предложил, не теряя времени даром, искать виновника скандала.

Кто-то из посетителей напал сзади на крепыша ирландца, ловко пережал ему сонную артерию, засунул обмякшее тело в чулан и спустил с лестницы несчастного лорда. Но кто? И зачем?

Усатый вахмистр предложил самый простой способ дознания: пересчитать число гостей и выявить ушедших. Но это и не понадобилось – сразу раздались крики:

– А где этот полосатый писака?

В самом деле, таинственный журналист в полосатом костюме и больших очках, крутившийся рядом с лордом, незаметно исчез. Как поймать негодяя? Мнения разделились. Кто-то предлагал немедленно послать вахмистра в погоню, сообщив приметы преступника, благо они были весьма и весьма запоминающимися. Другая фракция считала, что полицию привлекать ни в коем случае не надо, дабы не усугублять скандал, а разыскать мерзавца самим и прищучить.

Окончательно пришедший в себя Погорельцев действовал решительно. Сперва он проверил фамилию журналиста в списке приглашенных при входе и установил, что был это специальный корреспондент газеты «Саратовские губернские ведомости» Иван Абрамович Рабинов. Такое неблагозвучное сочетание привело к очередному взрыву негодования понятно какого содержания. Далее Смородинов вышел на улицу и установил у дежуривших на козлах ванек, куда делся полосатый барин в очках.

– А, так он на Сидоре поехал, вашество, – отвечал крепкий веснушчатый парень, – до телеграфа. За двугривенный.

За виновником ужасного происшествия (а после обнародования его имени сомневающихся, что эту мерзкую каверзу устроил именно он, не осталось) тотчас снарядилась погоня. До телеграфа преследователи во главе с Погорельцевым добежали за пять минут, благо было недалеко. Когда разгоряченные преследователи с криками ворвались в зал, за одним из столов они увидели скрючившуюся фигуру в полосатом костюме. Огромный нос украшали большие очки с толстенными стеклами в черепаховой оправе. Человек что-то быстро писал на бланке телеграммы карандашом, слюнявя его на мясистом языке, и был настолько увлечен этим процессом, что не обратил на разгневанных краеведов ни малейшего внимания.

Между тем самый крепкий из них, широкоплечий бородатый мужчина со значком Союза русского народа на лацкане пиджака, магистр русской истории, доцент кафедры истории славян Никита Зиновьевич Ласточкин первым подлетел к мошеннику, схватил того за шиворот и выволок из-за стола самым неучтивым манером.

– Ну что, попался, иуда! – заорал он на весь зал. – Ты что ж, христопродавец, удумал! Захотел русских историков перед всем миром опозорить, гнида! – и затряс субтильного корреспондента «Саратовских губернских ведомостей» так, что у того очки съехали на самый кончик носа и едва не сверзлись на пол.

– Позвольте, милостивый государь, – начал репортер (разумеется, с легкой картавостью), пытаясь высвободить свой щегольской пиджак из цепких рук панслависта. – Во-первых, я крещеный православной веры, а во‑вторых, я представляю здесь крупную губернскую газету, в которой, если вы не прекратите сей же час свое безобразное поведение, завтра же появится статья о том, как старокузнецкие ученые мужи относятся к прессе! И вообще, господа, потрудитесь объяснить, что здесь происходит? – закончил он свою филиппику, обращаясь уже ко всем присутствующим.

– Сейчас я тебе объясню доходчиво, друг ситный, Иван Абрамыч. – Специалист по древнеславянской истории наконец выпустил из рук пиджак репортера и принялся совершенно недвусмысленно закатывать рукава. Корреспондент медленно попятился к стене, оглядываясь в поисках путей к отступлению.

– Постойте, Никита Зиновьевич, обойдемся без рукоприкладства. В конце концов, мы ведь не шпана какая-нибудь, а люди науки. Давайте лучше посмотрим, что он там писал в своей телеграмме, – сказал Погорельцев, уверенным движением отодвигая слависта в сторону. Затем подошел к столу, поднял бланк к самым глазам и прочитал вслух, так, чтобы всем было слышно:

– Заголовок: «Падение старокузнецкого научного сообщества». Подзаголовок: «Великий британский ученый лорд Мак-Роберт упал с лестницы в музее». И дальше текст заметки: «Малозначительное с научной точки зрения мероприятие, организованное Старокузнецким историческим обществом во главе с проф. Смородиновым, обернулось международным скандалом. Известный на весь мир британский ученый, престарелый лорд Эндрю Мак-Роберт, вот уже много лет страдающий параличом нижних конечностей и передвигающийся в инвалидном кресле, который случайно проездом оказался в Старокузнецке и решил почтить своим присутствием означенное действо, из-за недосмотра и безответственности организаторов упал с лестницы во время церемонии открытия так называемого «Золотого витязя» и теперь находится при смерти. Вот так в очередной раз наши соседи доказали свою полную неспособность к организации даже столь малозначительных мероприятий, не говоря уже о приеме высоких иностранных гостей. Перефразируя известную русскую пословицу, не по Сеньке шапка. Подумать только, в каком неприглядном свете предстала Россия перед почтенным ученым мужем. А обиднее всего то, что есть ведь на Руси-матушке и достойные губернии, да только вспоминать о нашем отечестве британский историк теперь будет с содроганием, и то, если его не погубят старокузнецкие эскулапы. Вашему корреспонденту удалось задать великому ученому несколько вопросов буквально за несколько минут до того, как случился этот ужасный инцидент. Специальное интервью профессора только для наших читателей появится в ближайшем номере газеты. Мы будем следить за развитием собы…» Мда-а… У вас два «несколько» в одном предложении, господин Рабинов, – закончил чтение Погорельцев и многозначительно посмотрел на журналиста.

– Хватайте его, господа. Покажем ему, как мы умеем организовывать значительные мероприятия! – послышалось из толпы, и негодующие историки стали брать незадачливого корреспондента в кольцо, лишая возможности ретироваться. Кто-то уже прихватил его за лацкан. Журналист попытался высвободиться, да не вышло, только лацкан надорвал. В воздухе запахло расправой. – Куда дел «Золотого витязя», подлец?

– Какого еще витязя? – заверещал горе-журналист, чуя, что запахло жареным.

– Господа ученые, отставить самосуд! – послышался вдруг окрик городового, в сопровождении двух дюжих молодцов так кстати для репортера появившегося на телеграфе. – Я имею предписание доставить этого господина в участок для разбирательства. Соблаговолите расступиться. – И, обращаясь к своим спутникам, добавил: – Петухов, Мальцев, а нуте-ка, берите этого молодца. Свезем его в седьмой.

Репортер не стал оказывать сопротивления властям, а даже, наоборот, испытал при этих словах вполне понятное облегчение и с видимым энтузиазмом вверил себя в руки охранителей порядка.

Журналиста вывели из здания телеграфа, посадили в коляску и повезли в участок. Кто-то из зевак сказал:

– Глядите-ка, Егор, никак бомбиста заарестовали…

Вскоре место несостоявшейся расправы стали покидать и сконфуженные историки. Кто-то отправился в ресторан «Монмартр» подлечить нервы, кто-то решил вернуться в музей, чтобы посмотреть, что скажет о характере травм доктор Родин.

Тут и раздался где-то совсем рядом душераздирающий вопль, заглушаемый воем собак.

* * *

Родин прибыл в губернский музей быстро, минут за двадцать после того, как в больницу прибежал перепуганный мальчишка. Оставив коляску на улице и кинув вожжи толстяку в униформе, доктор решительно поднялся по широкой лестнице, держа в одной руке свою неизменную трость, а в другой – тяжелый саквояж.

– Что стряслось? Где пострадавшие? – на ходу спрашивал он у знакомых еще по университету историков (исторический и медицинский факультеты находились в одном здании).

– Георгий Иванович! – шептал с придыханием Андрей Киселев, дослужившийся до доцента. – Скандал! Скандал! Какой-то негодяй (думаю, что его вот-вот схватят) придушил английского гостя, сунул его в альков, а другого, старика Мак-Роберта скинул с лестницы! Да еще и украл «Золотого витязя», бедный Смородинов еле дышит!

– Скверно, – хмыкнул Родин, быстро и ловко моя руки в особом рукомойнике. – А где Иван Гусев? Тут ли?

– Ванюша не приходил, – Киселев держал перед Родиным полотенце, – флюс у него, видать, так и не встал с кровати. Ну оно, может, и к лучшему, хоть не видел этот позор. Он, как вы знаете, парень нервический, ученый не кабинетный… Не дай бог до греха бы дошло…

Родин наконец зашел в кабинет директора, где в разных углах лежали на креслах и кушетках пострадавшие. Начать осмотр было решено с самого пожилого: седовласого лорда в клетчатой юбке.

– Милорд, – сказал Георгий, кланяясь, – для меня большая честь вас осмотреть, так как я был давним поклонником ваших книг… Ваш голос – голос отважного путешественника – звучал в моей голове с самого раннего детства…

Старик приподнялся на локтях и пристально посмотрел в лицо молодого врача, расстегивая свою рубашку узловатыми пальцами.

– Благодарю… Для нашего брата комплимент от читателей важнее любого лекарства… Что ж, я думаю, серьезных травм у меня нет, я удачно сгруппировался… А ноги давно не чувствуют боли!

Пока Родин осматривал и пальпировал жилистое тело старика, покрытое старыми шрамами, Мак-Роберт смотрел на его отражение в старинном зеркале.

– А ведь мы с вами встречались, молодой человек, – с улыбкой сказал он. – Правда, немного по разные стороны баррикад, если так можно выразиться.

Родин улыбнулся.

– Неужели вы участвовали в Англо-бурской бойне на стороне Британии? Я всегда считал вас человеком науки, который выше политических дрязг… Здесь не больно?

– Терпимо, терпимо… – Лорд замялся, подбирая слова. – Видите ли, при всей любви к науке и преданности ко всем странам земного шара, я был и остаюсь патриотом Британской империи. Я знаю, у вас, русских, принято бить в спину своей стране, особенно когда она немного пошатнулась. А мы, истинные британцы, такой привычки не имеем. Да, вот тут больно. Перелом? Проклятые кости к старости стали совсем ломкие…

– Нет, сударь, сильный ушиб. Я сейчас натру мазью, сперва будет немного гореть, но потом пройдет… У меня особая мазь, как раз из Африки… – Невольная связь с избитым Смородиновым заставила врача нахмуриться. – Прошу извинить меня, это не мое дело… Просто меня потрясла жестокость британских солдат к мирному населению…

– Я не солдат, – улыбнулся Мак-Роберт, – просто иногда помогаю своей стране. Плачу за долги, знаете ли…

Родин перешел к Хью и принялся осматривать его шею, на которой остались следы от пальцев душителя.

– Я в норме, док, – сказал ирландец, прихлебывая виски, – просто немного неожиданно напал тот сукин сын. Вообще, у меня шея бычья, да подлец попал прямо по артериям, вот и срубил меня.

Пока Родин наносил на шею здоровяка мазь, тот засмеялся, как от щекотки:

– А вот я вас держал на прицеле, док, верите? Вы тогда крутились среди бурских укреплений в полный рост. А я, в отличие от своего мастера, не люблю этих мерихлюндий, я люблю стрелять. А вот мастер Эндрю вдарил мне по винтовке, мол, не стреляй по доктору.

– Спасибо, – только и смог вымолвить Родин.

– Ха-ха, – хрипло засмеялся Хью и закашлялся, – но я-то видел, док, в вашей руке винчестер и видел, как вы подстрелили пару наших парней. Ну-ну, не обижайтесь. Сейчас-то мы вместе, и я благодарен и мастеру Эндрю, и святому Патрику, что тогда вас не подстрелил. Вот вы теперь мажете мне шею этой болотной слизью, и опять же, слава богу, что все хорошо кончилось. Сдави тот негодяй мои жилы чуть сильнее – а пальцы у него железные, клянусь крестом святого Петра, – может, мы бы уже и не разговаривали.

После осмотра ирландца Родин наконец перешел к Смородинову, валявшемуся на кушетке с задранными ногами и тупо смотрящему в потолок.

– Денис Трофимович, как ваша спина?

– Спина прошла, Георгий, – равнодушно вымолвил профессор. – А вот сердце разбито. Помните, двадцать пять лет назад мы вместе с вами, Ванюшей и его отцом, Афоней Гусевым, лазили по крымским скалам и верили, верили, черт возьми, что где-то тут есть вход в сокровищницу… Вы, наверное, не помните, вы были еще совсем малы…

– Помню, – ответил Родин. – Отец Вани разбился, и мы вместе с ним смотрели на его останки…

– Да, – простонал Смородинов, – он пытался подняться по отвесной скале без страховки… Только потом я понял, что нельзя найти вход в сокровищницу без ключа – без этого «Витязя»… И все. Его нет. Он похищен. Все, смерть Афони Гусева и самое жизнь моя, все было зря.

Он налил себе еще полный стакан водки и выпил, после чего сложил руки на груди, как покойник, и отстраненным взглядом уставился в потолок.

– Ладно, коллега, – отозвался со своей лежанки Мак-Роберт. – Не стоит предаваться унынию. В конце концов, мы живы, а все эти игрушки не стоят нашей бессмертной души.

Смородинов надулся и уткнулся лицом в подушку. Конечно, легко так говорить британцу, всемирно известному охотнику за сокровищами, богачу и прославленному ученому. У старокузнецкого же профессора это было первое и, по своей сути, самое главное открытие всей жизни, а может быть, и последнее. Каково же знать, что смысл всей твоей жизни, хрупкий мостик к счастью – украден, похищен, и все в тебе сломано и признано бессмысленным и зряшным.

– И Стрыльников… Ведь даже не посовестился прийти на мою выставку! Подошел ко мне, перегаром дышит, портмоне свое показывает, карту сует, подмигивает, кривляется – мол, договоримся! Слава богу, тут пресса была, коллеги, гости… А то бы ведь он и не побоялся опять побить меня палкой. И все равно – мол, давай приходи после своего сабантуя в ресторан «Монмартр», там и обсудим все по-деловому!

На этих словах несчастного Смородинова передернуло.

– Я бы ни секунды не усомнился. что это именно Стрыльников придушил мистера Хью, пытался погубить лорда Эндрю и похитил «Золотого витязя»… Только я лично видел в окно, как он сел в коляску и укатил к «Монмартру», благо ресторан тут в двух шагах… Ничего, ничего не понимаю… Вот возьмите, кстати, нашу брошюрку, изданную в честь открытия нового экспоната. Мы вместе с Ванюшей Гусевым издали… Там подробно написано и про «Витязя», которого мы потеряли…

Родин сунул книжечку в карман, подошел к окну и распахнул его.

– Успокойтесь, профессор. Кстати, где Иван?

– Ушел домой, я сам его отпустил… – Смородинов жадно вдохнул свежий воздух. – Слава богу, он не видел этого позора, иначе обязательно ввязался бы в драку. Ох, как бы этого не хотелось… Сегодня и так пролилось много крови…

И тут, словно в подтверждение этих слов, с улицы раздался дикий крик, сопровождаемый собачьим воем.

* * *

Ресторан «Монмартр» был одним из лучших в Старокузнецке, а может, и самым лучшим. Тут отдыхала самая богатая публика, яства и вина были самые роскошные, а девицы – самые свежие и красивые. Садик там тоже был разбит самый что ни на есть аристократический: с фонтанчиками, скамеечками и плевательницами, и старый покосившийся заборчик с мусорной кучей был совсем не виден.

Уже под вечер углежог Архип Кукин по прозвищу Шишка по своему обыкновению выкатил старую скрипучую тележку на двор и направился к дровешнице. Псы чего-то развылись. Не к добру. Архип поежился, протяжно зевнул, перекрестив рот, и не спеша, с достоинством двинулся в сторону хозяйственных построек, расположенных на заднем дворе «Монмартра». Каждую ночь он доверху нагружал свою таратайку дровами (выходило пудов шесть) и шел на кочегарку, где в течение нескольких часов жег угли для кухонь ресторана, чтобы к утру были «с пылу с жару». Сегодня надо было поторапливаться: в ресторане гулял главный клиент – фабрикант Стрыльников, и на кухне требовали «жара ста преисподен». Значится, дров и углей побольше, это повара так шуткуют.