Текст книги "У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века"

Разумеется, не мог оставаться равнодушным к межкорейскому потеплению и американо-северокорейскому сближению Китай, для которого ситуация в Корее особенно чувствительна, так как напрямую затрагивает насущные интересы национальной безопасности. По сути, китайским интересам отвечает ситуация “ни объединения, ни войны”, сохранение статус-кво на полуострове[16]16
  Шин В. А. Китай и корейские государства во второй половине XX столетия. М.: МГУ, 1998. С. 139–142.


[Закрыть]. Декларируя поддержку межкорейского диалога, Китай опасается чрезмерной самостоятельности Пхеньяна (на помощь которому к тому же потрачено немало сил и средств).

Вмешательство в корейские дела третьих стран или слишком тесное сближение двух Корей по этой логике может поставить политические и экономические интересы Китая под угрозу. Именно поэтому в Пекине довольно нервно восприняли углубление американо-северокорейского диалога, вероятно, заподозрив Пхеньян в попытке поиграть на противоречиях между Пекином и Вашингтоном в угоду собственным интересам. Китай предпринял шаги по укреплению своих политических и экономических позиций в КНДР, высказался за недопустимость американского военного присутствия в Корее в случае ее объединения. В 2000 г. были возобновлены контакты КНДР и КНР на высшем уровне. Китай стал настойчиво добиваться продолжения четырехсторонних переговоров, стремясь держать под контролем американо-северокорейские отношения.

Международные аспекты корейского урегулирования

В начале XXI в., как и в начале XX в., Корейский полуостров вновь стал одним из центров пересечения интересов великих держав, оказавшись в фокусе мировой политики. Сто лет назад противоречия вокруг Кореи не были разрешены мирно, что привело к трагедии для корейского народа (потере государственности и оккупации Японией) и стало источником внутрикорейского и международных конфликтов на протяжении всего XX в. Сегодня ситуация иная: есть возможность цивилизованно решить вопрос о мирном сосуществовании двух корейских государств с учетом интересов двух частей разделенной нации и заинтересованных стран. Это, однако, требует согласованных усилий и гармонизации интересов, отказа от политики силы, нажима и шантажа.

В частности, подтягивание экономического уровня Северной Кореи для того, чтобы позволить ей равноправно вписаться в систему внутрикорейского, регионального и международного разделения труда, представляется необходимой экономической предпосылкой национального примирения и интеграции КНДР в мировое сообщество. На этом пути не обойтись без согласованных действий как народов обеих частей Кореи, так и коллективных усилий заинтересованных стран.

Активизация взаимодействия Российской Федерации с корейскими государствами переплетена с расширением сотрудничества России в области корейского урегулирования с США, Японией, Китаем, ЕС, АСЕАН. Сверка позиций по Корее стала регулярной, заняла важное место во внешнеполитическом планировании России.

Корейское урегулирование имеет два аспекта: межкорейское примирение (это дело народа Кореи) и обеспечение внешней безопасности вокруг Корейского полуострова (это дело всех заинтересованных государств). Россия еще в 1994 г. выдвинула идею шестисторонней конференции по Корее[17]17
  Идея “шестисторонки” (СССР, США, Китай, Япония, две Кореи) родилась еще в 1970-е гг., а в 1988 г. президент РК Ро Дэ-у официально озвучил ее на Генеральной ассамблее ООН. В пользу многостороннего обсуждения корейских проблем и принятия шестисторонней декларации выступал президент РК Ким Дэ-чжун. См.: Тригубенко М. Е., Толорая Г. Д. Очерки экономики Республики Корея. М.: Наука, 1993. С. 104; Проблемы Дальнего Востока. 2000. № 5. С. 37.


[Закрыть], однако реализовать ее оказалось непросто из-за нежелания США, РК, да и КНДР включать дополнительных участников в переговорный процесс. Постепенно, однако, идею многостороннего обсуждения региональных проблем поддержали в Японии, Южной Корее, с оговорками – в США. КНР занимает пассивно-негативную позицию. КНДР поддерживает идею шестисторонней конференции, если на ней будет обсуждаться вывод войск США из РК, но скептически настроена по отношению к коллективной системе безопасности в СВА и другим многосторонним процессам. Однако ее позиции меняются. Присоединение КНДР к АРФ, возможно, даст импульс в направлении обсуждения вариантов многосторонних переговоров.

В этих условиях Россия продолжает исходить из того, что для решения проблем Северо-Восточной Азии наиболее рациональным на перспективу является многосторонний формат с участием всех заинтересованных стран. Начатые США, РК, КНДР и КНР четырехсторонние переговоры полезны, но повестка дня их ограничена подведением юридических итогов военного конфликта полувековой давности. Именно поэтому состав участников ограничен воевавшими в той войне сторонами. Даже в случае успеха итогом будет лишь создание новой системы поддержания мира на

Корейском полуострове, но отнюдь не решение корейской проблемы, определение будущего миропорядка в СВА. Вместе с тем такой итог составит приемлемую основу для последующего обсуждения и поиска компромиссов. В том процессе уже должны будут участвовать все заинтересованные страны, без учета интересов которых противоестественно пытаться сконструировать сколь-либо устойчивую систему международных отношений в СВА.

В идеале компромиссным итогом диалога должно было бы стать предоставление сторонами друг другу гарантий безопасности (в том числе признание КНДР со стороны США, Японии, РК), обеспечение которых взяли бы на себя, помимо упомянутых стран, Россия и Китай, что придало бы им действенный характер. В обмен на это США, Япония, РК могли бы снять свою озабоченность по северокорейским ОМУ, ракетным программам (ценность их как средства сдерживания для Пхеньяна снизится при получении политических гарантий выживания режима). Но для этого оппоненты Пхеньяна должны на деле отказаться от цели реформирования и в конечном счете ликвидации северокорейской системы. Речь, таким образом, идет о своего рода “расширенной пакетной сделке”. Однако пока ее потенциальные участники допускают возможность силовых решений и настроены на ликвидацию контрагента, сближение позиций невозможно.

Следует при этом отдавать себе отчет в том, что, несмотря на серьезное потепление на Корейском полуострове в 1999–2000 гг., так далеко “тройка” (США, Япония и Южная Корея) пока зайти не готова: реформы и открытость КНДР (что для северокорейцев неприемлемо) инкорпорированы в число главных задач политики вовлечения. Вскоре, вероятно, перед “тройкой” встанут вопросы: а что же дальше? Каковы будут цели Запада, если Пхеньян на самом деле откажется от ОМУ, некорректного поведения на международной арене? Смирится ли мировое сообщество (от имени которого пытается говорить “тройка”) с легитимностью кимченировского режима на Севере Кореи? Как и до каких пределов развивать сотрудничество Запада с КНДР, которая сейчас настроена главным образом на получение все возрастающего объема помощи, последствия прекращения которой могут быть непредсказуемыми?

Особенность предлагаемого многостороннего диалога как раз и состоит в том, что он сможет определить место КНДР в современном мире. Форум должен быть запрограммирован на то, чтобы все стороны могли свободно излагать свои позиции, для начала даже не стремясь к согласию. Для КНДР такая постановка вопроса может быть ценна возможностью озвучить свои позиции по выводу американских войск, диалогу с Югом и т. п., для других участников – аргументированно их прокомментировать. В принципе, только так в международной практике и притираются оппоненты, поначалу казавшиеся непримиримыми.

Может быть рассмотрен другой, более приземленный вариант: не трогая сразу болезненную тему корейского урегулирования, начать с обсуждения реально назревшей в субрегионе СВА тематики вызовов всеобъемлющей безопасности (в том числе финансово-экономических, экологических, а далее – и военных), политического измерения многостороннего регионального сотрудничества.

Так или иначе вопросы сотрудничества в Северо-Восточной Азии, особенно связанные с крупными экономическими проектами, чем дальше, тем в меньшей степени будут разрешимы на строго двусторонней основе. Такие проекты, как магистральные нефтепроводы, газопровод, трансконтинентальная железнодорожная магистраль, Туманганский проект (экономическое освоение дельты р. Туманной на стыке границ КНР, КНДР и РФ), затрагивают интересы всех соседей, поэтому необходим механизм согласования всех точек зрения. Учет этого обстоятельства, очевидно, должен серьезно воздействовать на российские подходы к корейским делам и ситуации в СВА в целом.

Проблемы стабилизации на рубеже веков

Северная Корея заметно изменилась с начала нового века. В этом есть заслуга как администрации Ким Дэ-чжуна, так и России в частности. Именно наши страны дали возможность руководителю КНДР Ким Чен-иру продемонстрировать позитивный потенциал и позитивный подход к миру. Именно с России началось дипломатическое наступление КНДР, которое привело к нормализации отношений с большинством европейских стран и сделало возможным сам межкорейский саммит. С моей точки зрения, именно сегодня мы должны помочь Северной Корее протянуть руку миру, содействовать тем позитивным тенденциям ее политики, которые мы наблюдаем. Самое главное – нужно дать Северной Корее представление о том, каким образом она может вписаться на равных в систему международных отношений и как будет выглядеть в случае определенных изменений своей внутренней и внешней политики.

К сожалению, до сих пор политология – и южнокорейская, и российская, и западная – во многом уходит от этого вопроса. В Южной Корее мы слышим постоянные утверждения о том, что Северная Корея должна меняться в направлении реформ и открытости, рыночных реформ и демократии. И на этом анализ заканчивается. А как будет выглядеть Северная Корея в случае, если она пойдет по этому пути? Где будет место руководителей и политических элит этой страны? Как будет взаимодействовать обновленная Северная Корея с мировым сообществом? На эти вопросы ответа нет. И, разумеется, это рождает у северокорейцев подозрения в том, что все разговоры об открытости и демократии не более, чем вывеска, дымовая завеса для того, чтобы подорвать и уничтожить их систему. Вряд ли можно требовать от какого бы то ни было правительства, чтобы оно добровольно вступило на путь, ведущий к самоубийству. Рассчитывать на то, что Северная Корея согласится на объединение под эгидой Южной Кореи, не приходится.

Значит надо учиться жить вместе, надо учиться сосуществовать на каком-то достаточно длительном историческом этапе. Заслуга президента Ким Дэ-чжуна в том, что он понял это раньше других и стал проводить соответствующую практическую политику, которая встретила понимание в Северной Корее. К сожалению, события начала 2001 г. заронили в душах и умах северокорейцев сомнение в том, что Ким Дэ-чжун будет последователен в этой политике, что он сможет проводить ее и дальше. Определенную роль здесь сыграли и те трения в американо-южнокорейских отношениях, которые стали следствием упоминания о ПРО в российско-южнокорейском коммюнике. На высшем уровне северокорейцы, похоже, решили, что их президент не может быть полностью самостоятельным и сделали вывод о том, что, прежде чем разговаривать с южнокорейской стороной, надо договориться с Вашингтоном.

Реализм, впрочем, возобладал, и сейчас северокорейцы не отказываются от диалога с Югом, к чему мы их и призывали. Мы считаем это позитивным фактором. Однако базовой посылкой северокорейской политики остается тезис о том, что необходимо в первую очередь получить гарантии безопасности от Вашингтона. Это вполне понятно. Без того, чтобы руководство Северной Кореи получило определенные гарантии невмешательства, гарантии уважения к своей системе, вряд ли можно требовать от него перехода к реформам, поскольку в любой стране период реформ означает дестабилизацию. Пока северокорейское руководство не получит твердые гарантии того, что дестабилизация не будет использоваться теми, кого оно считает своими противниками, для подрыва режима, переубедить его будет невозможно.

Мне кажется, что в период администрации Дж. Буша особую важность имело как раз взаимодействие между Южной Кореей и США для того, чтобы дать КНДР эти гарантии безопасности. Конечно, эти гарантии (не только письменные, но и субстантивные) должны были исходить в первую очередь от США. Но нынешнее демократическое руководство Республики Корея очень многое может сделать для того, чтобы именно таким стал курс Вашингтона. Была ли возможность того, чтобы президент Буш теоретически сделал в отношении Северной Кореи то, что республиканец Никсон сделал в отношении маоистского Китая? Двигаться надо было в сторону полного дипломатического признания, подписания соответствующего договора.

Мне кажется, что именно к такому развитию событий должны быть направлены усилия Южной Кореи. Только признание со стороны США повлечет за собой, я надеюсь, необратимые позитивные перемены на Корейском полуострове. Вслед за ним, очевидно, последуют нормализация отношений Северной Кореи с Японией, соответствующие финансовые вливания со стороны Японии. Это создаст мощный базис для экономического сотрудничества КНДР с внешним миром и в первую очередь с Южной Кореей. В рамках указанного сотрудничества будет образовываться новая социально-экономическая структура, новые отношения собственности, которые пока просто не могут развиваться из-за отсутствия финансового базиса. Это, конечно же, приведет к эволюции КНДР при сохранении государственности, при сохранении системы в более привычном для других стран направлении, к конвенционализации (превращению в обычное государство).

Движение по такому пути вполне могло начаться еще в середине 1990-х гг. Уже тогда Северная Корея проявляла готовность к прогрессу при заключении соответствующих двусторонних соглашений с Южной Кореей и готовность к диалогу. Но мы потеряли до перехода власти к республиканцам 10 лет, можем потерять еще столько же. Поэтому мне хотелось бы, чтобы в наших дискуссиях с южнокорейской стороной, с представителями и науки, и администрации рождались те подходы, которые будут способствовать реализации именно этого сценария на Корейском полуострове. Россия могла бы принимать полноправное участие в этом процессе.

Необходимы международные гарантии новой ситуации на Корейском полуострове, и в таких гарантиях должны участвовать, конечно, все заинтересованные стороны, т. е. как минимум США, Китай, Россия, Япония, возможно, Европейский союз как наблюдатель. Именно такую перспективу мы хотели бы приблизить.

Корейский полуостров – надежды на снижение напряженности[18]18
  На основе статьи: Толорая Г. Д. Корейский полуостров в поисках пути к стабильности // Мировая экономика и международные отношения. 2008. № 1. С. 45–56.


[Закрыть]

Исторические корни и причины конфронтации

Кроме, пожалуй, Ближнего Востока, трудно найти регион, который может соперничать с незавидной славой Корейского полуострова как зоны перманентного конфликта на протяжении столь длительного периода современной истории. Он находится в фокусе политики ведущих держав (прежде всего, США), которые, по сути, хотели бы изменить здесь ситуацию в свою пользу.

После окончания корейской войны 1950–1953 гг. столкновения между Севером и Югом не раз ставили регион на грань большой войны. Роль сверхдержав в Корее была двоякой: с одной стороны, глобальное противостояние подпитывало, в том числе, и корейский конфликт, с другой – лидеры мировых систем удерживали своих “клиентов” от безрассудных шагов, что позволило сохранять на полуострове худой, но мир.

После завершения холодной войны многим казалось, что нестабильность на полуострове – это всего лишь следствие глобального противостояния двух систем, а потому уйдет в историю вместе с ним. В начале 1990-х гг. США и их союзники, в первую очередь Республика Корея (РК) и Япония, были убеждены, что до падения тоталитарного строя в КНДР остаются считанные месяцы. Такие ожидания особенно усилились в связи со смертью в июле 1994 г. харизматического лидера страны Ким Ир-сена. В то время и многие российские эксперты-международники, которые не были вооружены специальными знаниями “Страны утренней свежести”, воспринимая ее как аналогию восточноевропейских режимов, разделяли подобные ожидания.

Однако краха коммунистического режима в Пхеньяне не произошло. Дело в том, что уже тогда расхожие представления о Северной Корее как о сталинистской стране, производном от советского социалистического строя, были упрощением и не позволяли давать верные ответы на широкий круг вопросов, связанных с будущим Корейского полуострова.

В КНДР с самого начала стала происходить кореизация сталинской модели, приведшая к созданию чучхейского социализма под лозунгом “жить по-нашему”. Ким Ир-сен, дистанцировавшийся в 1950-1960-х гг. и от советского, и от китайского руководства, на основе созданной по образцу СССР административно-командной системы формировал под флагом идей “чучхе”, прикрытых марксистско-коммунистической риторикой, государственность, в которой причудливо соединились черты коммунистического тоталитаризма, теократии, феодализма и конфуцианско-бюрократических начал. После смерти Ким Ир-сена, возведенного в божественный сан “вечного президента КНДР”, общественное устройство страны подверглось еще большей эволюции в сторону самобытности.

Для понимания специфики процессов, протекающих сегодня на Корейском полуострове, надо обратиться к истории. Корейская цивилизация (стоит напомнить, что население полуострова – беспрецедентно моноэтническое) насчитывает несколько тысяч лет, а начало государственности восходит еще к бронзовому веку (Древний Чосон существовал задолго до н. э.). Сменившие его раннефеодальные государства (период Троецарствия) на протяжении сотен лет конфликтовали друг с другом, да и для объединенной в X в. Кореи был характерен регионализм. Таким образом, территориальный раскол и противоречия не являются для Кореи чем-то необычным, хотя никогда еще противостояние не было замешано на столь острых идеологических разногласиях, как в XX в.

Надо отметить, что в развитии двух непримиримых идеологических противников было немало общего. Менталитет нации сформировался под влиянием конфуцианства, которое предполагало примат общественного над личным, авторитаризм в государственном управлении, иерархическую государственную структуру и соответствующие модели поведения человека в обществе. До недавнего времени система контроля над населением на Юге, хотя, конечно, и уступала по охвату Северу, но во многом унаследовала колониальные традиции, когда машина подавления была строго иерархичной, имели место высокая степень специализации и дифференцирования функций административных органов, выстраивание четкой властной вертикали. И если на Юге эти традиции постепенно были размыты под влиянием вестернизации, на Севере, получившем прививку сталинизма и маоизма, система подавления личности стала особенно суровой, не имеющей (кроме разве что Кампучии) аналогов в истории тоталитарных обществ XX в.

Неудивительно, что после столетий добровольной изоляции, сменившейся полувековым японским колониальным гнетом, нищая страна и ее малограмотное население оказались благодатным материалом для подобного эксперимента. Некоторое повышение уровня жизни в контексте индустриального роста в КНДР при суровой изоляции (не позволявшей населению делать сравнения) обеспечили народную поддержку руководства, которое, по конфуцианской традиции, воспринималось как имеющее “мандат небес”. Драконовская система слежки и репрессий, уравнительное распределение, милитаризация, объясняемые (реально существующей) внешней угрозой, позволили создать в относительно небольшой замкнутой стране репрессивную систему государственного управления, доказавшую свою жизнестойкость и сопротивляемость переменам.

На Юге Кореи тем временем под патронажем США создавалось государство с рыночной экономикой, политическая система которого позиционировалась как демократическая. До второй половины 1980-х гг. демократизация не заходила чересчур глубоко: в стране с небольшими антрактами правили военно-диктаторские режимы (Пак Чон-хи, Чон Ду-хвана). С начала 1960-х гг. экономическое развитие характеризовалось небывалыми темпами благодаря совмещению трех начал: жесткого государственного регулирования при олигархической (чэболь) системе организации бизнеса, политике привлечения зарубежного капитала и технологии, экспортной ориентации промышленного роста. К началу 1970-х гг. Республика Корея опередила КНДР в экономическом отношении, а сегодня уже вступила в стадию перехода от индустриальной к постиндустриальной фазе развития.

С конца 1980-х гг. в РК начался процесс реальной демократизации, превративший страну в либерально-демократическое государство, с сильной восточноазиатской спецификой – иерархичностью, нивелированием личности, приматом коллективных интересов, достаточно сильной регламентацией жизни.

После, по сути, гражданской войны в Корее, в которую оказались вовлечены практически против своей воли две сверхдержавы (и вынесший основную тяжесть боевых действий Китай), примирение между Севером и Югом оказалось заложником геополитики. Конфликт имел к тому же не только идеологическое, но и “внутрисемейное” измерение, а потому был особенно непримиримым: каждый претендовал на владение истиной и легитимностью. Однако обе страны подчеркивали свою тягу к объединению, правда, каждая понимала под этим навязывание собственной системы партнеру и фактическое подчинение если не силой, то невоенными средствами. Надо сказать, что КНДР (которая еще в 1970-е гг., после падения Южного Вьетнама, всерьез задумывалась о “походе на Юг”) в 1980-е гг. сформулировала, пусть в основном в пропагандистских целях, довольно реалистичный план объединения. Концепция создания Демократической Конфедеративной республики Коре предусматривала сохранение систем на Севере и Юге и широкую региональную автономию. Концепция, будучи в тех условиях весьма утопичной, в принципе создавала базу для будущего диалога.

Вместе с тем большинство южнокорейцев физического объединения желают ныне больше теоретически. Они не готовы брать на себя бремя заботы о северянах в рамках единого государства и настроены на постепенную конвергенцию, а не на разгром и оккупацию Севера. Похоже, что количественный разрыв в уровне и образе жизни Севера и Юга (и до раскола имевшие свои региональные различия) перешел в качественный. Высказываются предположения о том, что в Северной Корее уже сформировался особый субэтнос, и она находится на пути формирования отдельного этноса с иными, чем на Юге, ценностями и смыслами. За последние 60 лет даже языковая эволюция, как свидетельствуют наблюдения, привела к трудностям в буквальном смысле взаимопонимания между корейцами Севера и Юга (не говоря уже о разнице в менталитете). Мало кто из северокорейских перебежчиков смог приспособиться к жизни на Юге.

За прошедшее десятилетие сотрудничество Севера и Юга, несмотря на по-прежнему полярное государственное устройство и во многом разные ценности, стало реальным фактором политики в Восточной Азии и в глобальном формате. Появились надежды на действительное примирение и мирное сотрудничество двух Корей без характерных для прошлого попыток подрывных действий в отношении друг друга (во всяком случае, на уровне стратегии). Пугающая соседей возможность “обвального объединения” с непредсказуемыми военными и экономическими последствиями отодвинута, причем шансы навязать его извне серьезно снизились. Примирению послужил и субъективный фактор: Ким Чен-ир признал в качестве партнера Ким Дэ-чжуна (Пхеньян на протяжении десятилетий ценил его как лидера оппозиции диктатуре), встреча с которым в Пхеньяне 15 июня 2000 г. стала поистине эпохальной. Был достигнут компромисс и по парадигме объединения, на первом этапе как “свободной федерации”[19]19
  South-North Joint Declaration. Promoting Peace and Cooperation. Seoul: Ministry of Unification, 2000. P. 183.


[Закрыть]. Для Южной Кореи это была эволюция в направлении реализма, поскольку в 1990-е гг. южнокорейцы говорили о маложизнеспособных планах создания “Корейского сообщества”, что предполагало бы, в силу разности потенциалов Севера и Юга, фактическое подчинение Севера[20]20
  Неслучайно в Сеуле до сих пор функционирует администрация пяти северных провинций и имеются постоянно обновляемые конкретные планы принятия на себя всеми звеньями госаппарата бремени управления Северной Кореей при возникновении чрезвычайной ситуации.


[Закрыть].

Второй саммит Ким Чен-ира и Но Му-хёна в октябре 2007 г. закрепил формулу сосуществования двух корейских государств на достаточно длительный исторический срок с перспективой неспешного сближения без давления и вмешательства. Был намечен порядок создания нового режима поддержания мира на полуострове с участием лидеров трех или четырех государств. Решили создать зону мира в прибрежном районе Желтого моря (где пока еще не урегулирован вопрос территориального размежевания), а прилегающий к демилитаризованной зоне треугольник в КНДР вблизи Хэчжу сделать фактически зоной совместного с РК предпринимательства. Запланировали серьезные инвестиции в расширение уже работающей несколько лет Кэсонской промышленной зоны, строительство судостроительных предприятий в Нампхо и Анбёне, налаживание грузовых железнодорожных перевозок между Севером и Югом, в том числе в перспективе до китайской границы, модернизацию шоссе до Пхеньяна[21]21
  Korea Herald. Seoul. 04.10.2007.


[Закрыть]. Остались, правда, неудобные вопросы о том, возможно ли выполнить эти планы с учетом смены администрации в РК и прохладного отношения к ним США, однако политическая воля правящих элит двух стран была выражена достаточно определенно.

Казалось, проявившиеся примерно с 2000 г. тенденции достаточно быстро приведут к выходу КНДР из изоляции и положат начало мирной эволюции северокорейской системы. В начале нынешнего десятилетия многие, включая автора этих строк, испытывали определенные надежды на такой исход событий, считая, что роль международного окружения (в том числе России) – в поощрении таких тенденций и в создании благоприятных условий на основе межкорейского примирения для прекращения вражды КНДР со значительной частью внешнего мира и конвенционализации страны.

Мы далеки от попыток свести осложнение ситуации в Корее, вылившейся в ядерный кризис 2002 г., лишь к “козням американских империалистов”, тем более что ядерные амбиции Пхеньяна не были надуманными и реально угрожали режиму нераспространения еще в 1990-е гг. Тогда их удалось купировать, и, как показывают нынешние события, движение к денуклеаризации в конце 1990-х гг. можно было бы начать с гораздо более низкой точки. Если бы не искусственный демонтаж администрацией Буша согласованных его предшественником “рамок” сосуществования с КНДР, сегодня мы бы жили в более безопасном мире, мире безъядерной Северной Кореи и значительного снижения напряженности в Восточной Азии.

Глубинная причина нестабильности состоит в том, что ни США, ни КНДР пока не выработали для себя концепции сосуществования, хотя ход диалога по ядерной проблеме с начала 2007 г. породил определенные надежды. В КНДР по-прежнему уверены, что США на нынешнем этапе по собственным соображениям меняют лишь внешнюю тактику подхода к Пхеньяну: “вовлечение” направлено на то, чтобы попробовать “задушить КНДР в объятиях”[22]22
  В попавшем за рубеж тексте откровенной лекции высокопоставленного партийного деятеля для северокорейских кадров (декабрь 2006 г.) говорится: “Природа американцев не изменилась… Главная их цель – уничтожить нас изнутри и создать смуту, разоружив нас идеологически… Американцы по-прежнему хотят нас проглотить, но с недавних пор они хотят “размягчить” нас, прежде чем проглотить…” См.: Чунан вольбо. Сеул, 2007.


[Закрыть]. США же считают, что КНДР нельзя верить ни в чем, а поэтому все договоренности с ней – лишь тактические шаги для решения собственных задач. А приоритеты в этом регионе – укрепление собственных военно-политических позиций и сдерживание Китая (а заодно и России).

Как преодолеть антагонизм между КНДР и США?

Политика угроз со стороны Пхеньяна была лишь ответом на давление, используемое Соединенными Штатами и их союзниками.

Необходимо отдавать себе отчет в особенностях психологии руководства КНДР: едва выжив после столкновения в годы корейской войны со всей мощью американской военной машины, оно не считало себя застрахованным от повторения пройденного в случае утраты защиты со стороны СССР и Китая. Ким Ир-сен сомневался в возможности найти компромисс со своими противниками, полагая, что в покое его не оставят.

С учетом наличия у США планов ядерных ударов против КНДР в ходе корейской войны и в течение достаточно длительного времени после нее[23]23
  McCormack G. Target North Korea. Sydney, N.Y.: Nation Books, 2004. P. 150.


[Закрыть], мысль о приобретении относительно дешевого и доступного “ядерного стратегического уравнителя” была для руководства страны весьма соблазнительной[24]24
  Даже в 1998 г. военные США проводили учения по превентивному ядерному удару по КНДР. См.: Korea Times. 25.09.2005.


[Закрыть]. Тем более что в КНДР развивалась мирная атомная программа[25]25
  Следует признать, что СССР содействовал развитию ядерных исследований в КНДР, всегда, впрочем, обращая внимание на соблюдение стандартов нераспространения. См.: Ткаченко В. П. Корейский полу остров и интересы России. М.: Восточная литература, 2000. С. 71; Федоров Ю. Корейская ядерная проблема // Аналитические записки. 2003. № 1. Т. 2. С. 6; Новый вызов после “холодной войны”: распространение оружия массового уничтожения. М.: СВР РФ, 1993. С. 92.


[Закрыть]. Что подтолкнуло Пхеньян к практическому переводу ее на военные рельсы? Возможно, толчком стали разведданные о секретной программе Сеула по созданию атомной бомбы[26]26
  Чунан ильбо. 26.09.1991.


[Закрыть] (по имеющейся информации, она должна была быть готова к 1981 г.). Наверное, в Пхеньяне также признались себе в том, что экономическое соревнование с Югом проиграно, и военный паритет стремительно меняется не в пользу КНДР. При этом советско-китайские противоречия позволяли северокорейскому руководству надеяться на безнаказанность даже в случае, если бы о его ядерной авантюре стало известно.

Во второй половине 1980-х гг. руководство КНДР из-за попыток “обновления социализма”, приведших к эрозии всевластия идеологов в СССР и социалистических странах Европы, почувствовало себя брошенным. Пхеньян с подозрением относился даже к китайским реформам, сохранявшим власть в руках коммунистической иерархии, справедливо полагая, что в условиях враждебного окружения результатом подобных экспериментов в КНДР была бы с учетом идеологической изоляции населения дестабилизация, которой не преминули бы воспользоваться те силы в Южной Корее, для которых “поглощение Севера” было единственно возможной программой действий[27]27
  В конце концов Конституция РК определяет как государственную территорию всего Корейского полуострова, а КНДР рассматривает ее как незаконное образование и обязывает государство стремиться к объединению в соответствии с принципами свободы и демократии. См.: Булычев Г. Б. Политические системы государств Корейского полуострова. М.: МГИМО (У) МИД РФ, 2002. С. 19.


[Закрыть].

С приходом к власти М. С. Горбачева КНДР стала сомневаться в готовности СССР (который был связан с КНДР Договором о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи 1961 г., предусматривавшим фактически автоматическое вовлечение в конфликт в Корее в случае его возникновения)[28]28
  Отношения Советского Союза с народной Кореей. М.,1981. С. 146–197; Известия. 24–25.12.1988.


[Закрыть] выполнять обязательства по “защите восточного форпоста социализма”[29]29
  Bulychev G. Moscow and North Korea: the 1961 Treaty and After // Russia in the Far East and Pacific Region. Seoul, 1994. P. 97–98.


[Закрыть]. Она уже перестала скрывать ядерные амбиции[30]30
  Договор о нераспространении ядерного оружия. Проблемы продления // Открытый доклад СВР РФ за 1995 г. М.: СВР РФ, 1995. URL: http:// svr.gov.ru


[Закрыть], используя их как средство шантажа. В конце 1980-х гг. Пхеньян заявил об этом открыто. Планы нормализации отношений СССР с Южной Кореей в КНДР были расценены как “политика, направленная на свержение существующего в КНДР строя”, что привело бы к “автоматическому расторжению союзного договора”, а потому “КНДР будет вынуждена разработать средства, альтернативные американскому ядерному оружию в Южной Корее и выйти из Договора о нераспространении ядерного оружия”[31]31
  Об этом было заявлено министру иностранных дел СССР Э. Шеварднадзе в августе 1990 г., накануне установления дипотношений между Москвой и Сеулом; см.: Актуальные проблемы Корейского полуострова. М., 1994. С. 241.


[Закрыть].

Если холодная война делала невозможным сотрудничество сверхдержав в том, чтобы приструнить Пхеньян, то с начала 1990-х гг. в ответ на форсирование ядерных разработок Пхеньяном Россия поддержала США в том, чтобы надавить на потенциального нарушителя режима нераспространения (в его сохранении Москва была весьма заинтересована по собственным соображениям, чтобы сохранить монополию на единственный остающийся атрибут сверхдержавности). В 1992 г. под международным давлением КНДР подписала Контрольное соглашение с МАГАТЭ и в результате ее специнспекций в 1993 г. была, так сказать, схвачена за руку. Для сторонников жесткой линии в Пхеньяне это стало подтверждением их правоты о невозможности компромиссов с врагами.

В знак протеста КНДР в марте 1993 г. вышла из ДНЯО (позднее выход был приостановлен за день до окончания предусмотренного процедурой выхода 3-месячного срока). Поскольку защитить Пхеньян было некому, в США росли настроения силового решения конфликта, в частности точечных бомбардировок ядерных объектов. При этом перспектива перерастания конфликта в полномасштабную войну не останавливала американских стратегов. Все это лишь убеждало КНДР в правильности ее стратегии самозащиты при опоре на собственные силы, и спираль конфронтации продолжала раскручиваться.