Текст книги "След черной рыбы"

2

Труп Пухова лежал на песке. С него уже была снята одежда. Сильный, с белыми большими ногами, человек. Чуть поодаль стоял брошенный мотоцикл с коляской.

Кроме Туры, на месте происшествия были его оперативные сотрудники – и подвижный Хаджинур Орезов, и медлительный, тяжелый, с брюшком, Бураков. Они помогали Анне Мурадовой. Легкая, в желтой импортной курточке, Мурадова проводила осмотр трупа.

Она прощупывала голову убитого, диктовала следователю:

– В задней части головы имеются два отверстия, предположительно оставленные выстрелами из огнестрельного оружия… – Жесткие черные прядки падали ей на глаза, Мурадова то и дело откидывала их.

Следователь прокуратуры писал протокол, постоянно оглядываясь на труп, сверяясь с мнением Мурадовой.

Подошел Орезов, поманил Туру на берег. В песке валялась гильза. Тура присмотрелся и нашел еще одну и рядом – старый металлический рыболовный крючок.

Рассвет был пасмурный, тяжелый. К тому же пошел дождь. Труп Пухова накрыт брезентом. Следственно-оперативная группа потянулась к видневшейся вдали метеостанции – грузным, осевшим по пояс в песок домам, иссеченным зимними дождями, искромсанным ветром, оплавленным нещадным солнцем каменным баракам.

На фронтоне одного из них виднелись выложенные кирпичами слова «БАНК» и остатки выведенного густой масляной краской призыва «Все на выборы в Верховный Совет СССР!».

С визгом раскачивалась на ржавых петлях дверь.

– Давайте сюда, товарищ подполковник! – позвал Орезов.

Тура подождал. К нему приблизился громадный лысый казах – Адыл, проговорил заплетающимся языком:

– Зачем ты приходил сюда… Ты – кто? Ты – чужой! Ничего не узнаешь! Ничего!..

Его тянула сзади за телогрейку женщина, наглухо замотанная платком – только быстрые глаза были видны сквозь щель, повторяя настойчиво-вкрадчиво:

– Спать, спать, спать тебе надо…

Еще цеплялся маленький старик карлик Бокасса с черными усами.

– Молчи, молчи…

С ними был еще мальчишка. На шее у него висел маленький магнитофончик-«вокмен».

– Подойдите, – сказал Тура женщине.

Она отпустила Адыла, неуверенно шагнула вперед. Казах угрожающе накренился.

– Вы здесь работаете? – спросил Саматов.

– Да, уборщица я, – донеслось из-за тряпичного забрала.

– А это ваш муж? – Он разглядел, в сущности, еще молодое, симпатичное лицо.

– Нет. Моего мужа нет дома…

– А этот? – Тура показал на казаха.

– А это? Он так… сосед… вы не думайте, он человек хороший… – Она слегка улыбнулась.

– А что же он пьяный с утра?

– Жалко ему очень… его… того… Рыжего… – И ее черные влажные глаза исчезли из амбразуры темного платка.

– Как же! Конечно, жалко! Браконьеры, сволочи! Вам всегда жалко мертвого рыбинспектора!.. – Это подошел Кадыров. – Это я, как начальник Рыбинспекции, которого вы чуть не сожгли, могу лично подтвердить!

В это время пьяный напрягся и медленно проговорил:

– Не говори менту… ничего ты ему не говори…

– Вы за Пухова все здесь кровью харкать будете! – крикнул Кадыров. Он показал на женщину: – Это жена Мазута! «Мазут» значит «Икра»! Первый браконьер здешних мест. Мазута надо брать обязательно… Где он? Иди отсюда! Браконьерское семя!.. – крикнул он на мальчика с «вокменом».

– Мой отец никогда вам не попадался! – возразил мальчик.

– Ты молчи, браконьерский помет… Пухов, царствие ему небесное, жалел твоего отца, вот он и не попадался… Отплатили вы ему – полной мерой…

Неожиданно из проема глухого платка раздался женский неуверенный голос:

– Сережу все уважали… Ни у кого рука бы не поднялась…

– Ну да! Эт-то точно! – сердито рубанул рукой воздух подошедший Бураков. – У вас здесь рука не поднялась. Из Палестины террористы прилетели!..

Тура остановил его, обратился к женщине:

– Вы когда мужа последний раз видели?

– Дня три назад, – прошелестело почти неслышно из-под платка.

Тура спросил мальчишку:

– Где твой отец?

– Не знаю… Нет его…

– И он не знает, – кивнул Кадыров. – И Алия не видела… И никто не в курсе. Чисто Сицилия!.. Ну-ка открой нам его «козлятник»!

Женщина подняла руку:

– Да разве он оставит ключ! Вы же знаете… Ну! Никогда он ключа не оставит!

Показалась доктор Мурадова – ее желтая импортная куртка выделялась на унылом желто-сером фоне окружающего мира. Даже издали было видно, какая она еще молодая и гибкая.

– Два выстрела, и оба смертельные, – сказала она. – С повреждением жизненно важных органов… Остальное покажет вскрытие…

Тура кивнул. Взгляд его остановился на надписи, сделанной на фронтоне здания.

– А почему – «Банк»?

– Так здесь и был банк. – Мурадова улыбнулась. – Настоящий банк.

– Банк – в пустыне?

– Здесь был город. Вот это все был город… – Она широко обвела рукой вокруг себя.

Внезапно Тура поймал себя на том, что смотрит не на разрушенный город, а на нее, на Анну. Она тоже заметила это, отвела взгляд.

– …Лет двадцать или тридцать назад… А когда стали перекрывать залив, кто-то придумал сэкономить средства… Ну, чтобы бут и камень не возить издалека – снесли город и вывезли на перемычку…

Из «банка» показалась жена Мазута:

– Подождите немного, скоро картошка сварится. Есть хлеб, плавленые сырки… – Извиняющимся тоном добавила: – У нас тут со снабжением неважно…

– Ага. – Кадыров снова вспылил. – Если бы ты нового начальника милиции не боялась, сейчас бы нашлась из заначки осетрина да икра малосольная…

– Откуда? Если бы что было, от всей души бы и предложила…

– А я бы плюнул на такое угощение! На этой осетрине, может быть, кровь Пухова! А я рыбу с кровцой терпеть не могу… – Кадыров отвернулся.

– Зачем же так? Может, кто и ходит на запрещенный лов… Но чтоб человека убить!..

Шофер и Орезов осторожно укладывали окоченевшее тело в задний зарешеченный отсек машины. Ноги не пролезали в дверцу, и Орезов заорал на шофера, пытавшегося силой затолкать их в узкий проем:

– Угомонись, дубина! Это наш товарищ, а не саксаул…

Шофер смущенно пожал плечами:

– Я ведь как лучше… А он все равно ничего уже не чует…

– Много ты знаешь, чует он или не чует, – зло бросил через плечо Орезов.

Он бережно взял сизую распухшую ступню Пухова и осторожно засунул его ногу в машину и захлопнул дверцу с затворным стуком.

К Type, Анне и Орезову подошел невесть откуда взявшийся малюсенький человечек с усами, просительно сказал:

– Скажи, Хаджинур, начальникам – пусть я с Сережкой поеду… Я – маленький, места не занимаю, а ему одному, в ящике, не страшно будет… Все-таки не один там будет… – На лице его плавала странная гримаса.

Орезов отодвинул его рукой от машины:

– Отойди, Бокасса, не путайся под ногами! Сказали ведь тебе, умер Пухов, не страшно ему больше… И один он теперь навсегда…

Карлик со своей страдальчески-веселой улыбкой тихо нудил:

– Не говори так, Хаджинур, дорогой… Сережка любил меня, друзья мы…

– Отстань, Бокасса, не до тебя, – отмахнулся от него и Кадыров.

– А кто такой Бокасса? – спросил Тура у Орезова.

Орезов ответил:

– Блаженный… Тихий услужливый придурок… Фирутдин… Люди подкармливают помаленьку, а он по всему побережью кочует…

Пришел Бураков, помахивая папкой с документами. Тура пропустил его первым в «рафик». Бураков влезал, сопя и кряхтя.

– Эх, елки-палки, грехи наши в рай не пускают, – сказал он, отдуваясь.

Кадыров зло засмеялся:

– Была б моя воля, я бы из милиции всех пузанов вышиб.

Бураков усмехнулся:

– Эх, джигит удалой, все-таки маловато у тебя власти! Тебе бы еще судебную и обязательно право наказывать самому – вот тут ты бы себя показал! Было бы на что полюбоваться…

– Не сомневайся! Порядок был бы!.. Поэтому не тебя, а меня они и хотели сжечь! Кстати, я думаю, – Кадыров взглянул на часы, – Кулиеву сейчас как раз и выносят приговор…

Народ в зале суда стоял. Огромное помещение было полно людей.

– Именем… Советской Социалистической Республики… – провозгласил председательствующий.

Людям в зале было плохо слышно.

– Тише! Тише! – раздавалось вокруг.

Подсудимый, остриженный наголо, со впавшими глазами, был мало похож на черноволосого, с пышной прической парня, каким был в день ареста.

Умар Кулиев стоял в деревянном вагончике, позади адвоката, окруженный солдатами в форме внутренних войск с расстегнутыми кобурами. По другую сторону стола председательствующего суда стоял прокурор в форме. На передней скамье виднелись родственники подсудимого – отец, мать, жена подсудимого – молоденькая женщина в черном, та самая, что несколько раз попадалась вместе с Пуховым на глаза Type.

Отдельно – тоже в черном – стояли родственники убитого рыбинспектора. Отец погибшего – старик с фотографией сына в траурной рамке на пиджаке – закрыл лицо руками.

– …По совокупности совершенных преступлений… – читал судья. – С учетом особой жестокости и способа, опасного для жизни многих людей… Кулиева Умара…

Было плохо слышно.

– …приговорил… к исключительной мере наказания – смертной казни, с конфискацией лично принадлежащего ему имущества…

Закричали женщины. Толпа качнулась. Конвой сразу же в зале суда надел на осужденного наручники.

– Вы что?! – крикнул Кулиев.

– Вам понятен приговор? – спросил председательствующий у осужденного.

– Вы – что?

Кто-то из доброхотов в зале засмеялся зло:

– Он человека убил! И еще спрашивает: «Вы что?!»

– Мама! – крикнул Кулиев. – Отец! Успокойтесь… Вы же знаете…

Его уже уводили.

Во дворе перед отделением водной милиции стояло несколько машин. Около одной из них Саматов увидел уже знакомого ему Мириша Баларгимова – он кого-то ждал.

Тура Саматов вошел в здание, находившиеся в дежурке офицеры поднялись.

Дежурный – лейтенант Веденеев – доложил:

– За время вашего отсутствия, товарищ подполковник…

Саматов прервал его, показал на Мириша:

– Это к тебе?

Веденеев пожал плечами:

– Городская милиция! Как всегда! По шкурному делу! То каюту, то авиабилет…

Тура сказал:

– Объяви всем: больше этого не будет! Я запрещаю! Мы – транспортная милиция, а не транспортное агентство… А этому скажи – пусть идет в кассу!..

– Слушаюсь, товарищ подполковник!

Тура направился к себе, на второй этаж.

На лестнице ему встретился давешний снабженец – Вахидов. Он клал в карман какие-то бумаги.

– Довольны, товарищ подполковник? – спросил он у Туры. – Ваше приказание выполнено. Рыбу сдал в ресторан. Копию квитанции отдал вашему секретарю лично для вас. На память.

Вахидов, приблизив лицо к Type, с улыбкой сказал тихо:

– Ты человек чужой, временный. Я думаю, ты долго не задержишься. Тут и не таким рога обламывали, подполковник…

Тура ответил в тон:

– Запомни пословицу, Вахидов: когда бьют по рогам одну корову, ноют рога у всех коров. Будь здоров…

Поднявшись в приемную, Тура приказал секретарю:

– Гезель, найди Орезова… Пусть срочно позвонит.

– Сейчас, товарищ подполковник…

Гезель сняла телефонную трубку.

Ей нравилась ее роль секретаря при новом начальнике милиции. В кабинете все сияло, во всем чувствовалась женская рука.

Орезов позвонил уже через минуту:

– Спрашивали, товарищ подполковник?

– Срочно вызывайте всех, с кем Пухов мог иметь дело… Всех! Срочно…

– Понял.

– И всех, кто может знать, где сейчас находится Мазут.

– Вас понял. Товарищ подполковник! Веденеев – дежурный – просит трубку…

– Сейчас позвонили, товарищ подполковник! Еще труп. Опять в районе метеостанции! Доставлен в морг.

– Личность установлена?

– Рыбак! Сейфуллин… Несчастный случай на охоте, видно, влепил себе в лоб…

– Кто его доставил?

– Его родной брат. Он же и сообщил. Брат сейчас тоже в морге. Бураков уже там! Занимается!..

Тура взглянул на часы.

– Как только машина вернется, я тоже туда подъеду…

Дверь судебно-медицинской экспертизы открыла Анна Мурадова.

– Мне вас жаль, – сказал Тура. – Второй труп…

– Вы уже в курсе?

– Да, мне сказали.

– Я знала Сейфуллина. Хороший человек! Мы рядом жили. Я часто видела его и жену…

Они прошли в секционную.

На столе лежал закрытый простыней труп. Сбоку, у окна, негромко плакала женщина в черном, вдова убитого. Брат убитого – личность из тех, которые обычно не запоминаются, – молча сидел рядом.

Тут же находился и Бураков. Он заканчивал писать.

Анна Мурадова откинула простыню с головы – лицо Сейфуллина было изрешечено дробью.

– Множественное попадание дроби… Выстрел в упор или с близкого расстояния…

– Вы подозреваете кого-нибудь? – спросил Бураков у вдовы.

Женщина заплакала, брат сказал только:

– Кого мы можем подозревать? Врагов у него не было…

– Когда он ушел из дома? – спросил Тура.

Сейфуллин-брат посмотрел на вдову, потом сказал:

– Вторые сутки…

– Он не говорил, куда уходит? Зачем? – спросил Тура.

Ответила женщина:

– Я была на работе.

– Дети есть у вас?

– Двое. Они сейчас в пионерском лагере… – Она снова расплакалась.

Тура обернулся к брату:

– Где вы обнаружили труп?

– Недалеко от метеостанции…

– В воде?

– Да.

– А почему вы решили искать его там?

Мужчина задумался:

– Не знаю, словно подсказало что…

– Я возьму объяснения, товарищ подполковник… – сказал Бураков. – И приеду!

Тура и Мурадова вышли во двор. Анна вынула из халата сигареты. Тура чиркнул зажигалкой.

– Какой сегодня длинный день, – сказала она. – И конца не видно!

– У меня тоже. Даже шашлык «Дружбу» не поешь…

– Хотите напроситься на ужин?

– Хочу…

Она поколебалась.

– Хорошо. Принимается…

Коридоры водной милиции заполнили рыбаки – молодые и старые, но все одинаково загорелые, с обветренными лицами; громкоголосые, тяжелые, сильные.

В кабинете перед Турой сидел Багиров, видавший виды старик рыбак. Отвечая Type, он время от времени оглядывался на дверь, боясь, что его могут подслушать. Было заметно, что ему нравится играть с Турой в кошки-мышки.

– Я вижу, Багиров, вы не очень-то многословны, – заметил ему Тура.

– Браконьер – это профессия на всю жизнь… Когда человек на моем месте начинает разговаривать с милицией, язык у него становится длинным и извилистым, как Военно-Грузинская дорога… Этому меня шесть лет учили…

– И меня.

– Я слышал – говорили! А где освобождался?

– В Бутырках.

– Значит, стоит еще?

– Стоит. Даже новый женский корпус построили… За медпунктом.

– Правильно! Мне тоже говорили!

Бураков открыл дверь.

– Одну минуту, – сказал ему Тура.

Бураков понимающе кивнул. Закрыл дверь.

Браконьер поймал взгляд Туры, пальцем поманил его ближе.

– Ты вечерком возьми машину да прогуляйся по берегу, где Рыжего подстрелили… Многое поймешь.

– А Мазут? – спросил Тура. – Где он может быть?

Браконьер с секунду смотрел на него, мигнул, сказал тихо:

– Ты съезди на Осыпной. К старику прокаженному – к Кериму. Может статься, что и Мазут там…

– Они дружат?

– Бывает…

Старик закончил шепотом:

– Прокаженный Керим все знает. Но я тебе ничего не говорил. И больше меня не вызывай. Все. Мне еще внуков поднять надо…

Он пошел к выходу. Дверь за ним еще не закрылась, как зашел Бураков. Он мельком внимательно взглянул на Туру:

– Что-нибудь новое?

Тура покачал головой:

– Нет…

– Я чего зашел… – начал Бураков. – Полковник Агаев звонил, просил выбрать время заехать к нему…

– Ясно.

Бураков помолчал, потом нерешительно сказал:

– Вы меня извините, Тура Саматович, я хотел совет вам дать. От души!

– Ну говори…

– Вы здесь человек новый, а я вырос, всю жизнь здесь прожил. У нас здесь нравы дикие, и на советы людей вокруг полагайтесь осторожно, вы себе больше доверяйте.

Саматов покачал головой:

– Ну так я и к твоему совету должен осторожно относиться.

– А вы и отнеситесь осторожно. Но я все-таки скажу. В Библии, – он ткнул в потолок, – записано: «Не будь слишком грешен, но и не будь слишком праведным…» Вы еще только появились, а уже нажили врага себе. И какого! Директора Сажевого комбината Кудреватых! Да это фигура союзного масштаба… Он в этих делах может вам помощь оказать! И какую! А вы остановили и обыскали машину его снабженца… Вахидова… Мы здесь охотимся за браконьерами, а не за начальством! Нам с ним все равно не справиться! Это я честно, по совести…

– И я тебе честно. Ты увидишь Кудреватых? Или будешь с ним говорить?

– Я с ним часто разговариваю.

– Передай, чтобы он шел к едреной матери. Со своей сажей. А с браконьерством я сам разберусь…

В дверях показался начальник Рыбинспекции Кадыров.

– Последние новости. Умара Кулиева за поджог и убийство приговорили к расстрелу… Теперь эти твари поутихнут! Подыхать никому не хочется!

Вдова Сейфуллина стояла у окна в своей квартире и смотрела в пустой двор, в котором ее оставил одну погибший муж.

Квартира была маленькая, с дешевой мебелью, с домоткаными половиками. Над кроватью висели фотографии – ее и мужа. Портрет Сейфуллина был в траурной рамке.

Внезапно позади скрипнула дверь – кто-то шел по квартире.

Сейфуллина вздрогнула.

На пороге стоял Садык Баларгимов – глава браконьерской мафии Берега. Он выглядел весьма респектабельно, хотя и не без уголовного шика.

– Сашка не вернулся с охоты? – спросил он у вдовы.

Она молча, с ужасом смотрела на него. Потом кивнула на траурную рамку вокруг портрета.

– Э-э… А я-то думал – он выплыл! Только не заявляется! Пьянствует где-нибудь… С радости…

Баларгимов прошел во вторую комнату, осмотрелся. На столе лежала тетрадка, рядом – ручка.

– На меня пишешь? – Он кивнул на тетрадь. – Нашептали уже… Люди у нас такое наговорят – диву даешься.

– Это от детей осталось, – через силу выдавила Сейфуллина. – В пионерлагере они…

– Садись, сестра, – пригласил ее Баларгимов. И сам сел – на корточках. У стены. – Запомни. Вот как дело было… Мы с ним на охоту пошли. На качкалдаков. Ночь, а оба пьяные, с ружьями. И перевернулись… Ружье у него ударилось о лодку и выстрелило… – Баларгимов поднялся, прошел по комнате. – Так и говори, если хочешь здесь жить. А не нравится – езжайте к себе. Никого не держим. Страна у нас большая, все равно вы чужие тут. И о детках своих подумай. Как бы с ними чего не случилось. А то овдовеешь ты, сестра, еще раз – и окончательно. На… Тут на первое время. На расходы… – Он бросил на стол толстую пачку денег.

Дачи, в которых жило руководство области, были окружены забором. У ворот дежурил работник милиции. За воротами стояли уютные двухэтажные коттеджи, утопавшие в зелени.

Тура и Агаев разговаривали за столом в светлой огромной гостиной. Из нее вело несколько дверей. Жена Агаева – из жен, главная обязанность которых – состоять при муже, – придвинула ближе к Type стол на колесиках.

– Пожалуйста, Тура…

Агаев налил чаю в пиалу, подал Type.

– Прошу тебя… – Он продолжал прерванный женой разговор: – Сложность в том, что здешние люди – рыбаки. Аллах разрешил употреблять рыбу в пищу, а значит, и рыбную ловлю. Сейчас мы им запретили это, а сами не обеспечили их никакими продуктами. Ты видел, что у нас в магазинах… Пустые полки… Мы делаем их преступниками, сажаем… А они по-своему выполняют продовольственную программу…

– Ты совсем Туру заговорил… – улыбнулась жена Агаева. – Берите сладости, Тура. Здесь изюм, орешки…

– Мы сейчас, Лора… – отстранил ее Агаев. – И конечно, Рыбинспекция в очень тяжелом положении. Раскрыть убийство Пухова будет очень трудно!.. Браконьерский промысел носит организованный характер. Берег и море поделены между шефами лодок…

– Целое браконьерское производство…

– Государство в государстве. А во главе стоит хозяин Берега. Обычно с богатым уголовным прошлым. Он железной рукой наводит порядок…

– И высокое начальство знает об этом?

– Безусловно! Вот погоди, скоро они соберутся тут на мой юбилей…

– По-моему, он у тебя осенью.

– Юбилей – когда к тебе собираются самые достойные люди…

– Ты ждешь много гостей?

– Будешь ты! Замминистра – генерал. Он здесь раньше работал. Обстановку нашу знает… Приедут Первый и его люди… Ну, облисполком, городские власти…

Раздался звонкий детский голосок в дверях – и Тура уже подхватил вбежавшую в комнатку девочку.

– Как дела? – Он посадил ее на колени.

– Нормально…

– Ты помнишь дядю Туру? – спросил Агаев. – Помнишь, как он вытащил тебя из воды…

– Ну где же девочка помнит! – вступилась Лора. – Ей и трех лет не было!..

– Ты знаешь… – Тура прижал к себе ребенка, – мне иногда жаль твоего папочку! Он играет в очень серьезные игры…

– Обстоятельства принуждают… – ответил Агаев, нагибаясь, чтобы взять дочь у Туры. – Иди, я тебя потискаю…

– Ну, папочка, не надо… – Девочка шутливо уклонялась от отцовской ласки, которой в действительности была рада.

Тура вспомнил своего сына – Улугбека, возню, которую они всегда затевали, когда Тура появлялся дома.

– Я надеюсь, Тура, с твоим приездом у нас теперь не будет проблем с раскрываемостью, – заметил Агаев, отпуская дочь. – Профессионалов-разыскников тут в водной милиции сроду не было! Поэтому, если тебе будет нужна помощь, я подключу из областного управления. Только скажи!

Тура поднялся, собираясь идти.

– Я задержал тут снабженца Сажевого комбината Вахидова, – сказал он. – Мне передали, что директор жаловался на меня в обком…

– Задержал и хорошо… Закон для всех одинаков, главное… – Агаев показал сжатый кулак, – поддерживать друг друга. Тогда нам никто не опасен.

Были уже сумерки.

Тура и Анна шли от помещения экспертизы к машине.

– Вы, наверное, моих сотрудников хорошо знаете? – спросил Тура.

– Да. Во всяком случае, много лет. – Она замедлила шаг, помолчала мгновение и быстро подняла на Саматова взгляд. – Все они мои добрые знакомые…

– А Сергей Пухов был тоже вашим добрым знакомым? – спросил Тура.

– Конечно… Хотя мы общались очень мало… Все свободное время Пухов проводил со своими мальчиками… Он был замечательный отец… А почему вы спрашиваете?

Тура открыл дверцу, посадил Анну в машину. Сел сам. Вспыхнули фары. Машина тронулась.

– У меня такое чувство, что за несколько часов до гибели Пухов хотел со мной встретиться…

– С вами? – Она смотрела широко раскрытыми, как ребенок, глазами.

– Он ходил за мной, но каждый раз что-то ему мешало. С ним была женщина…

– Женщина?! С Сережей!..

– Да. Это молодая женщина. Почти подросток. В черном…

– Это могла быть жена или подруга погибшего рыбака. Их тут много. И все в черном. Но почему вы не посоветуетесь с подчиненными? Вы им не верите?

Машина остановилась. Они вышли, стали подниматься по лестнице.

Typа вернулся к прерванному разговору.

– Я обязан им верить, – пожал он плечами. – Мне вместе с ними работать. Но я думаю, что по меньшей мере один из них предатель…

– Предатель?! Почему?

– Пухов не открыл свою тайну местной милиции, потому что не доверял им. Значит, и я не имею права ее разглашать…

Анна вынула ключ из сумочки, обернулась к Type, спросила в упор:

– Но почему вы доверили ее мне?

– Я почти никого здесь не знаю. Кроме вас…

Она неуловимо легко провела ладонью по его плечу:

– Вы и меня совсем не знаете…

Тура попробовал отшутиться:

– Может, потому, что вы не офицер водной милиции…

Брови у нее взлетели.

Тура добавил серьезно:

– Я вас чувствую…

Анна открыла дверь, они вошли в переднюю. Тут же вспыхнул неяркий свет. Перед собой в зеркале Анна увидела близко лицо Туры – он стоял позади нее, помогал ей снять куртку. Анна повернулась к нему. Их губы оказались рядом…

С минуту, а может, всего с секунду они стояли, прижавшись, – покорные, даже печальные перед стихией, которая ими теперь распоряжалась. Тура выключил лампу, теперь в комнату проникал лишь свет фонаря за окном.

Потом они лежали молча. Лицо Анны уткнулось в грудь Туре.

– Почему ваша жена не приехала вместе с вами? – спросила Мурадова.

Тура на секунду внутренним взглядом увидел Надю – как видел в последний раз в аэропорту, когда она и Улугбек убегали от агзамовской банды.

Он сказал как можно спокойнее:

– Не смогла. Если говорить точнее, моей жены нет в живых. Ее убили. Вместе с сыном.

– Простите. – Ее лицо выражало искреннее сочувствие. – Я не знала… Не будем об этом!

Но он еще видел себя как бы со стороны, когда он вышел из кабинета генерала и в коридоре УВД ему сообщили страшную новость про Улугбека и Надю.

Водоохранное судно «Александр Пушкин» шло по изумрудно-зеленой воде. Ветер стих. Повсюду виднелись колонии водорослей, вырванных ночным штормом.

В рубке рядом с высоким белобрысым парнем – капитаном Мишей Русаковым – стоял Тура.

– Далеко Осыпной? – спросил Тура. – А? Товарищ капитан дальнего плавания…

Русаков не дал договорить:

– Я не дальнего плавания, я малого плавания… Только любой вам подтвердит… – Миша Русаков засмеялся, мазнул ладонью по белым смешным усам, подчеркивающим его молодость, – кто у нас здесь, на Хазарском море, не плавал, тот не моряк. У нас здесь четыре сопли на погон зазря не получишь, – показал он на свои узкие погончики, пересеченные сломанными золотыми полосками нашивок.

– А я нисколько и не сомневаюсь, – сказал Тура. – Просто для меня всякое плавание – дальнее. Признаюсь честно, я степняк.

Вокруг до самого горизонта морское поле было сплошь изрыто бороздами… Тысячи оттенков зеленого и синего переливались, переходили один в другой. Они шли по гребням волн. Еще больше появилось водорослей, они были другого цвета, чем у побережья.

– Я тоже степняк… – заметил Русаков. – А стал моряком. Женился на Гезель и остался…

– На нашей Гезель?

Русаков улыбнулся:

– Сейчас сына жду…

Далеко в море показался белоснежный паром. Высокий, с обрезанной напрочь кормой, паром был похож на гигантский утюг – из старых, с круглыми дырочками по бокам, заправленных древесным углем.

Сбоку, огибая паром, проскочила с высоко задранным из воды носом моторная лодка, звук ее двигателей рассек воздух. Позади надвое распалась высокая волна.

– Наверняка браконьер, – объявил Русаков. – Ходил калады проверял… Но подходить бесполезно…

– Точно, – авторитетно заметил поднявшийся в рубку вместе с Хаджинуром Орезовым Кадыров. – В море браконьеру видно издалека. Если лодка идет к нему – значит, рыбинспекция. Браконьер к браконьеру никогда не плывет. Сразу весь улов на дно. Подъезжай, инспектор!

– Вон и Осыпной… – Хаджинур взял у Миши Русакова бинокль. – Керим встречает нас…

Он передал бинокль Саматову. Тура не сразу разглядел песчаную косу слева, деревянный домик и рядом цистерну.

– Он действительно прокаженный? – спросил Саматов, возвращая бинокль. – И никогда не выезжает с острова?

Кадыров ответил:

– Я его в городе лет десять не видел.

– Так и живет один?

– Насколько я помню. Ни жены, никого. Из Кызыл-Су раз в неделю придет лодка – привезут воду, хлеба, иногда овощей. А он им – рыбы, раков. А то браконьеры пожалуют. Он им наживку – кильку. Сети чинит. Молчаливый старик, обходительный. Сейчас сами увидите!

– Стоп! А это кто? – Хаджинур повел биноклем. – Мазут собственной рожей! Клянусь! В лодке…

– Что за лодка? – вскинулся Кадыров.

– Летняя. С двумя моторами.

– Миша! – взмолился Кадыров. – Только не упусти! Хаджинур! – Кадыров сорвал с себя куртку, бросил на палубу. – Я размажу его по стене за Сережу! Только б не упустить!

Мазуту на вид было лет тридцать пять.

Браконьер был длиннорук, ловок, с копной жестких черных волос и чуть сваленным набок носом. На нем был изрядно потрепанный армейский бушлат, старую шапку-ушанку он держал в руке. Браконьер и не пытался бежать.

Старик Керим стоял рядом, у деревянного помещения с надписью над входом – «Госзаповедник. Застава “Осыпной”».

Старик-прокаженный был высокого роста, худой, со старческой безысходностью в глазах. Он молча поздоровался, но с места не сдвинулся.

Саматов сделал несколько шагов к помещению, но какой-то шум позади заставил его обернуться.

За его спиной Кадыров и Хаджинур в одну секунду опрокинули браконьера на землю и с остервенением молча стали избивать его.

– Назад! – Тура бросился между ними, с силой отшвырнул обоих.

Старик-прокаженный смотрел на происходившее отрешенно, Миша Русаков – со стыдом и любопытством.

Драка прекратилась так же мгновенно, как и началась.

Контора заповедника, которую Тура выбрал для разговора с Мазутом, представляла собой запущенное небольшое помещение. Половину его занимал грубо сколоченный стол с двумя длинными лавками. Больше в помещении ничего не было.

Хаджинур и Кадыров были тоже здесь.

Лицо браконьера заплыло пока еще только розоватым пятном. Кадыров и Хаджинур сидели, не глядя по сторонам. Мазут закурил сигарету, он делал вид, что ничего не случилось.

Тура достал лист бумаги, протянул ему.

– Можете написать о том, что произошло. Я – свидетель.

– Нет! – Мазут покачал головой. – У нас свои дела!

Тура обернулся к Хаджинуру и Кадырову:

– Это безобразие!

– А стрелять в рыбинспектора – не безобразие? Убить человека! Сирот оставить!.. – жутко закричал вдруг Кадыров. – Мы ведь с ними как? «Обнаружив факт нарушения правил… – Он кого-то копировал. – Я, рыбинспектор такой-то…» Будто он стоит передо мной – руки по швам! А они ведь стреляют! И не думают «представляться»! У-у, гад! На Осыпной приплыл! Думал, не найдут!

– От кого я должен скрываться?! – Мазут за неимением платка вытер окровавленное лицо меховой опушкой ушанки. – От тебя?!

– Оделся по погоде, тварь?! – Кадыров готов был снова броситься на него и едва сдерживался. – А когда в Пухова стрелял, тоже в этом был?

– Мне в Рыжего нечего было стрелять! Пухов мне первый друг был…

– Выходит, он к тебе шел в ту ночь?

– Может быть…

У Мазута погасла сигарета, он вытащил спички.

– Припекло! – не отставал Кадыров. – Лодка и та полна окурков! Смотри, спалишь!.. Опять без лодки будешь!

– Если ты не спалишь! – Мазут деланно рассмеялся, чиркнул спичкой. Лицо его пылало. – Никто не спалит!..

– Бесхозные орудия лова разрешено уничтожать!

Тура прервал их, спросил Касумова:

– Где ты был ночью три дня назад? Хаджинур, записывай…

Касумов сказал:

– Не знаю. Забыл. Кто убил Пухова, тоже не знаю.

Хаджинур записал, протянул бумагу Касумову.

– Теперь распишись, – сказал Тура.

– Расписался.

– А теперь снимай моторы с лодки, – вскочил со стула Кадыров. – Они тебе больше не понадобятся. Сейчас поедем в Восточнокаспийск! – Они стояли друг против друга. – И там потолкуем!

– Все! Он свободен, – сказал Тура. – Можешь идти. Когда понадобишься, мы тебя вызовем.

Орезов и Кадыров стояли в недоумении – никто не ждал такого поворота событий и в первую очередь сам Мазут.

– Могу ехать прямо сейчас? – Мазут на секунду окунул лицо в ушанку, убрал ее, взглянул на Саматова.

– Можешь.

– Спасибо.

Ни на кого не глядя, браконьер прошел к дверям.

Через минуту раздался гул спаренных моторов.

Едва Мазут уплыл, в помещение вошли Миша Русаков и Керим, они слышали весь разговор.

Русаков принес с судна завернутые в скатерть хлеб, консервы и другие продукты, сложил на стол.

– Это вам, отец…

Прокаженный поблагодарил, сел отдельно. У него оказалась массивная – даже для его крупной головы – тяжелая нижняя челюсть. Он что-то жевал, по-стариковски, задумчиво, глядя куда-то в стену.

– Зря вы его отпустили, – сказал Кадыров. – Они теперь договорятся, кому какие дать показания. Вы их еще не знаете…

– Если хотят человека допросить, то ему нельзя перед этим бить морду… Потому что это уже не допрос, а нечто другое! И все показания после этого лишены фактически силы!