Текст книги "Петербургская Коломна"

Комедию «Молодые супруги», поставленную на сцене Малого театра, зрители приняли благосклонно, она имела успех.

Недалеко от Театральной площади и Офицерской улицы, перпендикулярно Крюкову каналу, начиналась Торговая улица, названная так из-за соседства с находившимся на Офицерской улице Литовским рынком. В нижнем этаже дома № 5 по Торговой улице в 1824 году занимал квартиру конногвардейский офицер Александр Одоевский. Талантливый двадцатидвухлетний поэт-декабрист сблизился с Грибоедовым, кстати, тот приходился ему родственником. Приехав вновь в Петербург в сентябре 1824 года, автор «Горя от ума» поселился в Коломне, в квартире Александра Одоевского. Здесь ему вновь предстояла встреча с Офицерской улицей во время одного из крупнейших в истории Петербурга наводнений.

Коломна часто страдала от этого бедствия. Ее улицы и площади нередко превращались в бурные реки и «моря разливанные». Но такого нашествия невских вод, как это случилось в ноябре 1824 года, жители старой Коломны еще не видели.

Утром 7 ноября набатно гудели колокола коломенских церквей, палили пушки Петропавловской крепости, извещая жителей о наводнении. Вода начала стремительно прибывать с 9 часов, а спустя два часа всю Коломну уже затопило. Грибоедов был вынужден перебраться на второй этаж дома, так как пол первого этажа полностью залила вода. «В окна вид ужасный, – впоследствии вспоминал писатель, – где за час пролегала оживленная, проезжая улица, катились ярые волны, с ревом и пеною, вихри не умолкали… С правой стороны… поперечный рукав на место улицы между Офицерской и Торговой; дале часть площади в виде широкого залива, прямо и слева Офицерская и Английский проспект, где водоворот сносил громады мостовых развалин…»

Вода не только полностью затопила Коломну и Офицерскую улицу, но повалила решетки, передвинула мосты и оставила посреди улиц большие речные суда и баржи.

В 1860-х годах в книжном мире Петербурга был широко известен Евгений Петрович Печаткин, доставлявший огромное беспокойство III отделению.

Он – потомственный почетный гражданин, выходец из замечательного купеческого рода, с XVIII века владевшего Красносельской писчебумажной фабрикой. Окончив в

1858 году коммерческое училище, Евгений продолжил учебу на юридическом факультете Петербургского университета. Активный участник университетских волнений 1861 года, он два месяца провел в каземате Петропавловской крепости. Члена петербургского отделения «Земли и воли» – Е.П. Печаткина взяло на заметку III отделение за связь и «предосудительные отношения» с Чернышевским. Действительно, находясь в тесной дружбе с русским писателем, революционером-демократом, он занимался пропагандистской работой в воскресных школах среди рабочих и крестьян.

Е.П. Печаткин – революционер-демократ, член «Земли и воли»

В своем доме на Офицерской улице, приобретенном на имя жены В.И. Глушановской, Печаткин открыл женскую переплетную мастерскую, напоминавшую вымышленную швейную мастерскую Веры Павловны – героини романа Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Организованная на артельных началах, она объединяла для работы и общения интеллигентных, революционно настроенных девушек. Женская переплетная мастерская Печаткина вскоре выросла и приобрела широкую известность среди передовой молодежи столицы. Агентура III отделения с беспокойством доносила: «К ней примыкают все больше членов из партии передовых молодых людей, как мужчин, так и женщин, которые распространяют учение Чернышевского по плану Герцена. В запретных книгах у них нет недостатка…».

В мастерской действительно проводились регулярные читки запрещенной литературы, в частности докладов и рефератов о женском труде в духе идей революционера-демократа Чернышевского. Запрещенные книги доставляли из собственного магазина Е.П. Печаткина. Власти искали повод, чтобы запретить книжную торговлю Печаткина и прекратить деятельность крамольной переплетной мастерской на Офицерской улице.

30 апреля 1866 года в квартире Печаткина, в его магазине и мастерской произвели обыск, а через две недели Евгения Петровича арестовали по подозрению в причастности к делу Каракозова. Его типографию закрыли, а деятельность переплетной мастерской под бдительным оком охранного отделения постепенно зачахла. В конце 1869 – начале 1870 года Печаткин передал свою переплетную мастерскую на Офицерской улице В.А. Иностранцевой, сестре известного русского ученого-геолога А.А. Иностранцева.

На Офицерской улице квартировали не только известные музыканты и актеры Мариинки и консерватории, но и обслуживающий персонал театров – бутафоры, плотники, кассиры, осветители, гримеры, костюмеры, портнихи и капельдинеры. Среди последних, как раз на Офицерской улице, в подвале одного из домов, снимал скромное жилье и капельдинер Большого театра Яков Тимофеевич Ваганов, определенный в должность из отставных унтер-офицеров. Армейское прошлое этой категории служащих театра казалось администрации не лишним, так как давало возможность капельдинеру с надлежащей выправкой и бравым видом встретить сановного зрителя и указать ему кресло в партере или ложе. Яков Тимофеевич был отцом трех дочерей, и усердная служба в театре давала ему ряд преимуществ, в том числе право зачисления своих дочерей в балетную школу, естественно, при наличии у них должных способностей к овладению искусством танца.

А.Я. Ваганова накануне поступления в училище.

Фото конца XIX в.

В балетную школу ему удалось устроить только младшую из дочерей, родившуюся на Офицерской улице 27 июня 1879 года и нареченную при крещении Агриппиной. Через несколько лет весь мир с восторгом рукоплескал мастерству знаменитой балерины Агриппины Яковлевны Вагановой, будущему известному педагогу, профессору-балетмейстеру, признанной всем миром главе русской национальной балетной школы, педагогическая система которой, изложенная в книге «Основы классического танца», популярна до сих пор не только в хореографических училищах нашей страны, но и за рубежом.

В 1869 году в небольшой квартирке дома на Офицерской улице, неподалеку от Аларчина моста, родилась Надежда Константиновна Крупская – жена, друг и соратник В.И. Ленина. Номер дома, к сожалению, установить не удалось. По случаю рождения ребенка в старинной метрической книге Вознесенской церкви, что располагалась при Адмиралтейской части, на 72 странице появилась следующая запись: «У состоящего в военно-юридической академии капитана Константина Игнатьевича Крупского и законной его жены Елизаветы Васильевны… от первого их брака дочь Надежда родилась четырнадцатого февраля тысяча восемьсот шестьдесят девятого года…».

Надя Крупская.

Фото 1876 г.

В маленькой, бедно обставленной гостиной квартиры старого дома на Офицерской улице собрались близкие родственники и друзья счастливой четы Крупских, чтобы в тот солнечный морозный зимний день разделить радость молодых родителей.

Знаменитый портрет Модеста Петровича Мусоргского Репин написал в последние дни жизни композитора.

С поразительной точностью передал художник внутреннее психологическое состояние одного из величайших музыкантов XIX столетия. Сколько тоски и страдания застыло в потухших, помутневших от хронической болезни глазах этого гениального человека в старом халате с чужого плеча, с нечесаными, встрепанными волосами и одутловатым измученным лицом. Ему было отпущено все – талант, огромный успех, слава и страшный период падения и нищеты в конце жизни.

Композитор М.П. Мусоргский.

Портрет работы И.Е. Репина. 1881 г.

Начиная с 1878 года в Мусоргском произошел какой-то внутренний надлом. Слишком поздно и неумело пытались бывшие друзья и соратники по «Могучей кучке» помочь и спасти его. Одиночество и нужда делали свое дело. Композитор был растерян и не мог уже, как раньше, противостоять жизненным невзгодам, тяжелым грузом придавившим его. Подорвав свой организм алкоголем, Модест Петрович часто и тяжело болел. Выпивки учащались и переходили в многодневные запои. В 1880 году он потерял последнюю работу, лишившись средств к существованию.

Попытки друзей и знакомых устроить его на какое-либо место оказались безрезультатными. Модест Петрович сильно опустился, стал неряшлив, от былой гвардейской выправки и элегантности не осталось и следа. Кое-как он перебивался случайными заработками, аккомпанируя на курсах пения Дарьи Михайловны Леоновой. Последние дни своей жизни он провел в дешевых меблированных комнатах на Офицерской улице. К сожалению, номер дома, в котором Мусоргский снимал убогую каморку, установить не удалось. В 1880 году официально зарегистрированные меблированные комнаты на Офицерской улице помещались в домах № 7, 8, 11, 17, 19 и 20. Где-то в одном из них и квартировал великий русский композитор.

Поэт А.Н. Майков вспоминал, что он был крайне шокирован, навестив однажды Модеста Петровича на Офицерской улице. Его поразили нищета и убожество комнаты, где кроме стола и кресла ничего не имелось. Было всего два часа дня, но Мусоргский спал в большом обветшалом кресле. Он уже не мог работать и даже не пытался что-либо сочинить.

В феврале 1881 года его выставили из квартиры за неуплату. 11 февраля он пришел к Леоновой в крайней растерянности и сильном возбуждении, умолял Дарью Михайловну разрешить ему переночевать в ее доме, потому что ему «некуда деться, остается идти на улицу, что у него нет никаких ресурсов, нет никакого выхода из этого положения». Он упал и потерял сознание. Приехавшие друзья композитора – Стасов, Бородин, Римский-Корсаков застали его почти без сознания, в бреду. Явно требовалось поместить Модеста Петровича в больницу.

Однако это оказалось делом не простым. Обещал содействие Бородин, друживший с С.П. Боткиным. Но пока Александр Порфирьевич вел со знаменитым петербургским врачом переговоры, проблему решила жена композитора Кюи, Мальвина Рафаиловна, принявшая близко к сердцу беду великого музыканта. Через свою приятельницу, певицу О.А. Скальковскую, жену врача Николаевского госпиталя Л.Б. Бертенсона, она определила Мусоргского в больницу. Правда, пришлось пойти на обман – госпиталь предназначался для солдат и офицеров – в военную клинику композитора поместили под видом вольнонаемного денщика Бертенсона, выделив ему отдельную солнечную палату.

К концу февраля Модесту Петровичу стало лучше, ему даже разрешили вставать с постели и сидеть в кресле. Мальвина Рафаиловна Кюи прислала ему вышитую рубашку и малиновый халат мужа. Именно в это время И.Е. Репин по просьбе В.В. Стасова и написал знаменитый портрет Мусоргского. Он потрясает не только внешним сходством, но и глубоким психологическим раскрытием образа Модества Петровича. Видны усталость от прожитых лет и следы тяжелой болезни великого композитора России.

Модесту Петровичу стало настолько лучше, что он уже собирался выписываться из госпиталя, но в начале марта из деревни приехал его Филарет Петрович и привез больному деньги. Вечером Модест Петрович дал госпитальному сторожу 25 рублей, попросив купить ему вина. Сразу же наступило резкое ухудшение. Врач признал его положение безнадежным. 16 марта 1881 года великого композитора не стало. Ему было всего 42 года.

1906-й год на исходе. Снегопады добавили работы петербургским дворникам. Декабрьские вьюги заносили сугробами подъезды домов старой Коломны. Афиши, расклеенные по городу, извещали, что 30 декабря 1906 года в Театре В.Ф. Комиссаржевской на Офицерской улице, 39, состоится премьера первой лирической драмы господина А.А. Блока «Балаганчик». Поэт решил дебютировать в роли драматурга. Впервые он соприкоснулся с внутренней жизнью театра, бывал на репетициях спектакля, перезнакомился со всеми его актерами и с молодым режиссером Всеволодом Мейерхольдом, вложившим в спектакль огромное количество новаций и выдумок, усилив гротескные ситуации пьесы.

А. Блок. Фото 1907 г.

Среди новых лиц, с которыми познакомился поэт в театре, была молодая актриса труппы Наталья Николаевна Волохова, в нее Блок безоглядно и безрассудно влюбился. Она жила тут же, на Офицерской улице. «Чарующий голос, прекрасный русский говор, интересный ум», – так скажет о ней актриса Валентина Веригина. «Раскольничья богородица», – охарактеризует актрису М.А. Бекетова, тетка поэта. Наталья Николаевна, по мнению Марии Андреевны, «…была дивно обаятельна. Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы и глаза, именно „крылатые" черные, широко открытые „маки злых очей“. И еще поразительна была улыбка, сверкавшая белизной зубов, какая-то торжествующая, победоносная улыбка.

Актриса Н.Н. Волохова.

Фото начала ХХ в.

Кто-то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув, рассекают тьму. Но странно: все это сияние длилось до тех пор, пока продолжалось увлечение поэта. Он отошел, и она сразу потухла. Таинственный блеск угас – осталась только хорошенькая брюнетка. Тогда уж нельзя было сказать про нее: „Вот явилась, заслонила всех нарядных, всех подруг“».

Известно, что в поэзии Блока последовательно сменялись женские образы. Каждый из них по-своему высок, притягателен и недостижим. «Прекрасная дама» – «Незнакомка». И вот появляется новое лицо, на котором вдруг сосредоточивается сознание поэта:

 
Там, в ночной завывающей стуже,
В поле звезд отыскал я кольцо.
Вот лицо возникает из кружев,
Возникает из кружев лицо.
 

Эти стихи написаны за пять месяцев до знакомства с Волоховой. Встреча словно предначертана. И вот она состоялась – с ней, женщиной, приобщившей Блока к «темной и страшной стихии – стихии любви».

 
Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.
 
 
И под знойным снежным стоном
Расцвели черты твои,
Только тройка мчит со звоном
В снежно-белом забытый.
 
 
Тыс взмахнула бубенцами,
Увлекла меня в поля…
Душишь черными шелками,
Распахнула соболя.
 

Вихрь реальной и в то же время призрачной любви, вихрь суровых петербургских метелей закружил влюбленных. Пришедшую любовь Блок сравнивал с вьюгой, с суровой зимней петербургской стихией, с вьюжной пляской и ослепительным сиянием снега морозной ночи.

Отсюда, с Офицерской улицы, поэт уводил Наталью Николаевну в места, связанные с его «Незнакомкой». Волохова невольно подчинялась волшебству придуманного поэтом мира – мира, в котором она была предсказана. Впоследствии Наталья Николаевна признавалась: «Действительно, я невольно теряла грань реального и трепетно, с восхищением входила в неведомый мне мир поэзии. У меня было такое чувство, точно я получаю в дар из рук поэта этот необыкновенный, сказочный, из тончайших голубых и ярких золотых звезд город».

 
Она пришла из дикой дали —
Ночная дочь иных времен.
Ее родные не встречали,
Не просиял ей небосклон.
 
 
Но сфинкса с выщербленным ликом
Над исполинскою Невой
Она встречала легким вскриком
Под бурей ночи снеговой.
 
 
Бывало, вьюга ей осыпет
Звездами плечи, груды и стан, —
Все снится ей родной Египет
Сквозь тусклый северный туман.
 
 
И город мой железно-серый,
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной верой
Она, как царство, приняла.
 

Цикл стихов «Снежная маска» Блок написал за две недели новогодних и рождественских праздников в январе

1907 года. Книга начиналась словами, обращенными к Волоховой: «Посвящаю эти стихи Тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными в огни и мглу снежного города».

Блок впервые соединил описание зимнего холода с любовью к женщине в «Снежной маске». Любовь и холодная, ледяная стихия неразделимы. В актрисе Волоховой, в ее судьбе поэт видел мятежную бурю и олицетворение независимой российской стихии.

С Коломной и Офицерской улицей связаны детские годы еще одного нашего замечательного земляка, человека, которого все называли «совестливым». В трудные минуты жизни люди всегда обращаются к Совести, к тем, кто обладает ею в полной мере. Само время востребовало академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, гражданина России, почетного гражданина нашего многострадального города, человека, имевшего моральное право быть нашей Совестью, выстрадавшего это право, выступавшего с беспредельной смелостью, убежденностью и искренностью в защиту людей. Академик Лихачев призывал грядущие поколения петербуржцев не повторять тяжелых ошибок прошлого, приведших к стольким бедам и страданиям.

Академик Д.С. Лихачев.

Фото. 29 июня 1992 г.

Мне довелось познакомиться с академиком в Пушкинском доме, беседовать с ним. В качестве нештатного корреспондента межрегионального морского информационно-исторического вестника «Андреевский флаг» я брал у него интервью. В конце нашего разговора Дмитрий Сергеевич любезно написал несколько строк для газеты о своем отношении к Андреевскому флагу и российскому флоту. Оказалось, что детские годы академика Лихачева прошли в Коломне, на Офицерской улице.

Автограф Д. С. Лихачева об Андреевском флаге и Российском флоте. 1992 г.

В своих воспоминаниях, опубликованных в печати, Дмитрий Сергеевич писал: «…мои первые детские воспоминания восходят ко времени, когда я только учился говорить. Помню, как в кабинете отца на Офицерской сел на подоконник голубь. Я побежал сообщить об этом огромном событии родителям и никак не мог объяснить им – зачем я их зову в кабинет. <…> Жили мы так. Ежегодно осенью мы снимали квартиру где-нибудь около Мариинского театра. Там родители всегда имели два балетных абонемента. Достать абонемент было трудно, но нам помогали наши друзья – Гуляевы. Глава семьи Гуляевых играл на контрабасе в оркестре театра и поэтому мог доставать ложи на оба балетных абонемента. <…> Первые кинематографы. Совсем забыли, что на узкой Офицерской против нашего дома был кинематограф „Мираж“. Он был сделан из нескольких магазинов, соединенных вместе…

Кроме основной картины (помню „Сто дней Наполеона", „Гибель «Титаника»" – это документальный фильм, оператор снимал всю пароходную жизнь и продолжал снимать кораблекрушение до того момента, когда погас свет, а потом снимал даже в спасательной лодке) обязательно давалась комическая (с участием Макса Линдера, Мациста и др.) и „видовая". Последняя раскрашивалась часто от руки – каждый кадр, и непременно в яркие цвета: красный, зеленый – для зелени, синий – для неба».

Глава 3
Дома и люди Офицерской улицы

Неширокая, всего лишь 15 метров, Офицерская улица начиналась от Вознесенского проспекта, одной из главных и красивейших магистралей Петербурга. Ее территория в основном была окончательно оформлена строениями середины XIX века. Жилые дома в четыре и пять этажей различаются деталями отделки и составляют в настоящее время единую панель застройки, оживленную плоскостным декором и цветной штукатуркой. Существующий ныне облик жилых зданий сложился здесь в процессе неоднократной перестройки и надстройки более ранних строений. Доходные дома Офицерской улицы нередко приспосабливались для различных учреждений.

Далеко не всяким жителям Коломны были доступны здесь отдельные квартиры. Из-за высокой квартирной платы многие студенты, мастеровые, музыканты и артисты снимали на Офицерской так называемые меблированные комнаты. Как правило, хозяйки подобных жилых помещений брали внаем у местных домовладельцев несколько дешевых квартир, обставляли их комнаты примитивной, недорогой мебелью и впускали в них жильцов за приемлемую для тех плату. Подобная деятельность являлась довольно выгодным делом и в итоге приносила им стабильный и ощутимый доход. Мебилированные комнаты на Офицерской улице располагались в домах № 7, 8, 11, 17, 19, 20.

Довольно продолжительное время, вобравшее в себя многовековую историю Петербурга, Офицерскую улицу почему-то обходили вниманием историки, краеведы и даже составители фундаментальных справочников советских времен.

А ведь здесь бывали, жили и работали знаменитые деятели России, признанные писатели, поэты, композиторы и артисты.

Дома и старинные особняки этой уникальной улицы нашего города свято хранят память об этих замечательных людях и их деяниях.

В наши тревожные дни особенно актуально звучат применительно к Офицерской улице слова убежденного сторонника наглядного показа истории, Николая Павловича Анциферова, утверждавшего в 20-х годах XX века, что «в эпоху кризисов великих культур особенно остро пробуждается сознание содержавшихся в объектах города духовных ценностей, наиболее ярко поднимается чувство любви к ним и вместе с тем желание и жажда хранить их и защищать».

Действительно, в смутное время, когда колеблется жизненность великой русской культуры, сердце невольно стремится погрузиться в нее, слиться с нею теснее и разгадать ее.

Офицерская улица уже давно пережила пик своей славы. Померкли ее былой блеск и великолепие. Однако для тех, кто остается неравнодушным к истории нашей великой культуры, прошлое внезапно оживает, оборачивается выразительными картинами и наполняется голосами наших далеких замечательных предков, имевших некогда «свое местожительство в Офицерской улице, Коломенской или Казанской частях города Санкт-Петербурга».