Текст книги "Петербургская Коломна"

Оптик-механик украшал свое торговое заведение огромными золочеными пенсне, а хозяин соседней табачной лавчонки – фигурой коварно улыбающегося турка в красной феске, блаженно курящего из кальяна „лучшие сорта заморского табаку“».

Реклама эпохи головокружительных успехов молодого русского капитализма была мягкой и дружелюбной. Она ничего не навязывала потребителю, а лишь демонстрировала возможности покупок.

Глава старинной фармацевтической фирмы «Пель и сыновья» обращался к потенциальным пациентам с таким рекламным текстом: «Господа ревматики! Уродонал Шатлена – ваше спасение!» Рекламные формулировки были в те времена проще и человечнее, чем ныне. На некоторых кондитерских заведениях Офицерской улицы можно было увидеть рекламу со стихами поэта, скрывавшего свое имя под псевдонимом «Дядя Михей». Он рекламировал все съедобное, например, призы купить пастилу звучал так:

 
Как вкусна, дешева и мила
Абрикосовая пастила!
А впрочем, и прочее,
Убедитесь воочию!
 

А вот рекламный плакат, призывающий покупать знаменитое многоцветное мыло фабрики А.М. Жукова. На нем красовались пять дам, чьи наряды последовательно отражали капризы русской моды за два столетия. Плакат украшала надпись: «Пять поколений опытных хозяек стирают мылом А.М. Жукова».

Невозможно себе представить дворы домов Офицерской улицы без звонкого, бодрого крика уличных торговцев, сменявших друг друга с раннего утра до позднего вечера. По выкрикам этих энергичных «бизнесменов», заходящих со своим товаром во дворы, жители, не выходя из комнаты, могли определить время года и какой наступил православный праздник: Мясоед, Масленица или сам Великий пост.

«„Стюдень говяжий!" – влетает в открытую форточку веселый голос. Это значит „Мясоед“ на дворе – весенний или рождественский, или же на дворе сама „сплошная неделя“ (перед масленицей), когда даже самым постным людям разрешается „сплошь“ все мясное, и в среду, и в пятницу.

Но вот в комнату врывается громогласный призыв, вкусно восклицающий на весь колодезный двор: „Кто белорыбицу с балыком провесным, кто бел-грибы-сушены!“ Это значит – на дворе Великий пост.

Весна легко узнается по предлагаемому ассортименту выкрикиваемых торговцем веселым, радостным криком с улицы: „Щавель зеленый! Шпинат молодой!"

На улице становится все теплее и теплее, наступает лето, и в открытые окна комнат влетают уже новые крики торговцев, предлагающих: „Горошек зеленый! Огурцы, огурцы зеленые! Картофель рассыпчатый молодой!"

За яблоками, арбузами наступает пора новых выкриков во дворах домов: „Орех, клюква! Орехи, клюква!" – знать пришла пора золотой осени.

Так круглый год сменяются эти задорные, веселые голоса. Их ждут, к ним давно привыкли.

Действительно, как обойтись без услуг умельцев, специально пришедших во двор вашего дома, чтобы помочь, что-либо исправить или наладить: „А во-от точить ножи-ножницы, бритвы править!" или „Лу-удить, пая-ять!"

Сюда, на Офицерскую улицу, часто заходили татары-старьевщики в черных бархатных тюбетейках, откликающиеся на зов „Эй, князь!" и сердито сплевывающие, когда их дразнили, потряхивая скомканным в виде свиного уха углом одежды. Их заунывный голос требует: „Костей-тряпок, бутылок-банок!"»

Начиная с 1870-х годов положение улицы резко изменилось. Газеты Петербурга писали: «…той Офицерской теперь нет и в помине. Сохранились лишь отдельные каменные здания той поры, да и то порядком видоизмененные». Наступил период, когда в Коломне нарастающими темпами шло строительство новых доходных многоэтажных домов, с квартирами, сдаваемыми внаем.

Предприимчивые купцы и фабриканты скупали участки, занятые барскими особняками и на их месте возводили многоэтажные строения «под жильцов». Облик Офицерской улицы менялся буквально на глазах ее жителей.

В конце первой половины 80-х годов XIX века в Петербурге вошел в моду итальянский ренессанс XV–XVI веков, так как мотивы этого стиля отличались сравнительной простотой архитектурно-декоративных элементов, их разнообразием и большой композиционной гибкостью. Это объясняется тем, что в эпоху Возрождения художественная обработка фасада обрела относительную самостоятельность. Она не была так непосредственно связана с конструкцией здания, как это требовалось в предшествующие периоды. Неоренессанс, созданный итальянскими архитекторами, предусматривал значительное количество разнообразных вариаций стиля, привлекал строителей многочисленными новыми приемами компоновки и орнаментально-декоративными мотивами. В петербургском неоренессансе существовало несколько разновидностей: использование ордера или отказ от него и применение в отделке фасадов только одной рустовки и нарядных ренессансных наличников.

Характерным примером ордерной разновидности неоренессанса середины 80-х годов XIX века является ныне существующий жилой дом полковника Брюна на Офицерской улице (ныне ул. Декабристов, 49), возведенный в 1840–1841 годах по проекту архитектора Е.Ф. Паскаля.

В основу композиции фасада этого жилого здания автором положен прием поэтажной обработки ордером в предельно упрощенном варианте. В данном случае столичный архитектор, стремясь, очевидно в соответствии с пожеланиями заказчика – полковника Брюна, сделать отделку дома на Офицерской улице простой и недорогой, вместо обычных для итальянского ренессанса колонн или пилястр обработал фасад доходного дома лопатками – плоскими вертикальными выступами. Благодаря подобному решению дом на Офицерской улице в рамках единой композиционной системы приобрел оригинальный художественный вид, эмоциональный и идейно-смысловой оттенок, отражающий его функциональное назначение – рядового доходного здания.

С точки зрения архитектуры вторая половина XIX века – это эпоха эклектики, особого стиля, пришедшего на смену классицизму. Эклектика была удобна для быстрого массового тиражирования доходных домов и вместе с тем создавала определенную видимость разнообразия во внешнем оформлении фасадов. Заказчики по-иному стали строить дома на Офицерской улице. У них были чисто утилитарные цели и свое практическое отношение к объекту выгодного вложения денег. Появился своеобразный подход к архитектурному стилю – с точки зрения его «доходности». Об этом в начале 1870-х годов с определенным сарказмом высказался в своем «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевский: «…право не знаешь, как и определить теперешнюю нашу архитектуру. Тут какая-то безалаберность, совершенно, впрочем, соответствующая безалаберности настоящей минуты. Это множество чрезвычайно высоких (первое дело высоких) домов под жильцов, чрезвычайно, говорят, тонкостенных и скупо выстроенных, с изумительною архитектурою фасадов: тут и Растрелли, тут и позднейший рококо, дожевские балконы и окна, непременно оль-де бефы (круглое или овальное окно) и непременно пять этажей, и все это в одном и том же фасаде <…> Дожевское окно ты мне, братец, поставь непременно, потому чем я хуже какого-нибудь ихнего голоштанного дожа; ну и пять-то этажей ты мне все-таки выведи жильцов пускать; окно окном, а этажи чтобы этажами; не могу же я из-за игрушек всего нашего капиталу решиться».

После этих строчек становится понятным, почему внешнее оформление современных зданий Офицерской улицы достаточно упрощено, но все же сохраняет черты того или иного исторического стиля – от позднего классицизма к неоренессансу.

Строили в то время очень быстро. Автор «Описания Санкт-Петербурга» И. Пушкарев писал: «Постройка новых зданий производится с быстротою почти невероятною… Едва только положат фундамент, как через пять месяцев делается уже огромный каменный дом в три и более этажей, в котором на другой год все комнаты от чердака до уголка дворника наполняются постояльцами».

Стремясь увеличить доходность строения, предприимчивые домовладельцы при постройке жилого здания пытались уплотнить площадь двора, стараясь обойти введенный правительством в 1857 году «Строительный устав». Его положения гласили: «Во всяком отдельном участке должен быть по крайней мере один двор, пространством не менее 30 кв. саженей, причем наименьшая ширина его должна быть не менее трех саженей». Кроме обыкновенных дворов дозволялось устраивать, исключительно для освещения лестниц, коридоров, отхожих мест, чуланов и других помещений, световые дворики. В строительных правилах были статьи, запрещавшие устраивать жилые этажи с полами ниже поверхности тротуара. Не разрешалось также приспосабливать под жилье подвалы и чердаки. Однако на деле эти требования, как правило, не соблюдались – в полуподвальные этажи хозяева обычно заселяли прислугу и дворников.

Планировка жилых помещений доходных домов на Офицерской улице отличалась большим разнообразием. Диапазон их размеров и степени комфортности достаточно широкий: от гигантских многокомнатных квартир с огромными спальнями и такими же гостиными – до скромных, в две-три комнаты. В лицевом корпусе домов, с окнами на улицу, обычно располагались многокомнатные квартиры состоятельных жильцов. Солидные квартиры имели две лестницы – парадную и черную, выходящую во двор. Парадные лестницы в тот период оформлялись достаточно нарядно и зимой обязательно обогревались. Черные лестницы служили для прислуги; для дворника, разносившего по квартирам тяжелые вязанки дров; для приема торговцев и разного рода ремесленников.

Таким образом, лестницы словно разделяли квартиру на две части: на «барскую» и хозяйственную половины. В дворовом корпусе размещались более дешевые квартиры с одной лестницей.

Отапливались квартиры в основном дровами. Печи были или круглые кирпичные, декорированные гофрированными крашеными металлическими листами, или голландские изразцовые. Обычно изразцы для печей использовали белого цвета. Реже печи облицовывались более дешевыми неглазурованными изразцами, подвергавшимися окраске или даже оклейке обоями.

В соответствии с договорными условиями квартира могла сдаваться «с дровами» или «без дров». Конечно, квартиры «с дровами» для жильцов были более удобными, ибо домохозяин сам заботился о покупке и доставке дров, причем, как оптовый покупатель, получал их по умеренно низким ценам. За отдельную плату дворники кололи поленья и регулярно разносили охапки дров по квартирам.

Большой проблемой для жителей домов Офицерской улицы, как, впрочем, и других магистралей Коломны, являлось освещение своих квартир. Керосиновые лампы, появившиеся в 1860-е годы, к концу XIX столетия вытеснили все другие источники света, ибо керосиновое освещение обходилось в 4 раза дешевле газового и электрического, в 22 раза – свечного и парафинового и в 30 раз – стеаринового. В целях экономии старались максимально использовать дневной свет. Над дверями устраивались световые окна для освещения темных прихожих, коридоров и проходных комнат. Освещение экономили, вечерами в квартирах можно было наблюдать одну и ту же сцену: все собираются в гостиной за общим столом – дети учат уроки, отец читает газету, а мать что-либо вяжет, и все это при одной керосиновой лампе.

Судя по старым чертежам, площадь кухни в жилой квартире составляла не менее 8 метров, а обычно 10–12. Два метра в ней занимала плита и столько же – постель кухарки. При наличии прислуги последняя, не имея отдельной комнаты, вынуждена была ночевать вместе с кухаркой в кухне. Няня спала в детской. В плиту обычно вделывали открытые чугунные котлы для мытья посуды или баки для кипячения белья. Правда, это – редкое исключение, так как в подвалах всех доходных домов устраивались прачечные.

Ванны в домах на Офицерской улице имелись лишь в больших многокомнатных квартирах.

По воспоминаниям жителей, Офицерская улица в конце XIX и начале XX века славилась поразительной ухоженностью и порядком. Весь жилой фонд находился в частных руках и по одной этой причине содержался в идеальном состоянии. За его благополучием наблюдали домовладельцы, управляющие домами, дворники и швейцары. Жилые дома всегда добротно окрашивались, большинство парадных подъездов оборудовались специальными козырьками, укрепленными на красивых металлических столбиках. По краю тротуара устанавливались ряды каменных или металлических тумб, оберегавших прохожих от наезда телег и пролеток.

Особенно красиво на Офицерской улице выглядели первые этажи большинства домов. Подъезды и парадные двери содержались в идеальной чистоте. Их регулярно прибирали и полировали. Начищенные до блеска медные и бронзовые дверные ручки ярко сияли на солнце. Большинство парадных дверей изготовлялось из ценных пород древесины, но наибольшее предпочтение на Офицерской отдавали красному дереву.

Подъезды зданий всегда содержались в идеальном состоянии. Здесь главная фигура – швейцар. Они набирались в основном из заслуженных дворников, тех, что пообходительней, состарились на службе и не могли уже выполнять тяжелую физическую работу. При найме швейцара обязательно принимались во внимание благообразная внешность и учтивость претендента на довольно престижное место. Жили они в швейцарской комнате первого этажа дома, убирали парадную лестницу (черную убирали дворники), натирали до блеска мозаичные лестничные площадки, чистили медные ручки дверей. Хозяин выдавал им обмундирование – ливрею и фуражку с золотым позументом. Швейцары пользовались полным доверием жильцов, при своем отъезде из города обычно они оставляли им ключи от квартиры. Швейцары старались как можно лучше обслуживать жильцов и всегда оказывали им всевозможные услуги. Как правило, при приходе в дом незнакомого человека швейцар обязательно спрашивал, к кому он идет, и следил за посетителем.

Располагая квартирами самого различного размера и качества, хозяин каждого дома на Офицерской улице пускал жильцов с разбором, всегда имея в виду их платежеспособность, положение в обществе и благонадежность. При необходимости до заключения контракта он сам или его управляющий наводили нужные справки и собирали подробные сведения о будущем жильце с его старого места жительства.

Справочная книга «Весь Петербург в кармане», составленная в 1851 году Алексеем Гречем, указывала: «…всякое лицо, прибывшее в Санкт-Петербург, обязано владельцу или управляющему домом, а где оных нет – дворнику того же дома или здания, в котором остановился, дать вместе с видом своим на жительство сведения о прибытии и не иначе, как на листке, нарочно для того заготовленном, с верным и подробным в надлежащих графах оного означением о самом себе и с показанием прежнего места своего жительства… Каждое лицо при переходе в Санкт-Петербурге из одного дома или здания в другой также обязано дать владельцу тем домом… сведения о самом себе и о прежнем месте своего жительства…».

Хозяин дома с каждым жильцом заключал торжественное условие (контракт). Договор заканчивался строкой, гласившей: «…Условие сие с обеих сторон хранить свято и нерушимо». На документ наклеивалась гербовая марка, и он скреплялся подписями хозяина и квартиранта. В договоре оговаривалась квартирная плата, зависевшая от величины и удобства квартиры, ее расположения (на улицу или во двор), от высоты этажа. Наиболее дорогими были квартиры во втором этаже, с окнами на улицу (в 1875 году – в среднем 20 рублей в месяц). В первом и третьем этажах в этот же период времени квартира стоила 18 рублей, в четвертом – 16 рублей. Аналогичные квартиры с окнами во двор стоили обычно на 6 рублей дешевле.

Часть получаемой квартплаты хозяин отчислял на необходимые расходы по дому, на жалованье управляющему, дворникам, оплату страховки дома, налогов, на очистку территории и санитарных сооружений.

Управляющий домом – фигура особая. Нанимали его по договору, с обязательным условием «…в устранение могущей случиться растраты месячный за квартиру сбор обеспечивается со стороны управляющего или равным денежным залогом, или надежным поручительством». Что же входило в обязанности этого наделенного немалыми правами человека, энергичного, предприимчивого профессионала? Он обеспечивал «сбор денег за квартиры, ведение денежных или домовых книг, надзор за дворниками и рабочими по дому, наблюдение за чистотою, порядком и благочинием в доме, приискание подрядчиков и рабочих, заключение с ними условий и расплата в размере разрешенной суммы, взнос куда следует поземельных и страховых денег и проч. Управляющий ответствует за все по дому упущения и беспорядки и принимает на свой счет и страх все могущие последовать от того взыскания, налагаемые административными и судейными властями».

В договор с жильцами дома по Офицерской улице входили пункты, обязывающие жильцов по очереди мыть парадную и черную лестницы, лестничные площадки и ежедневно подметать их. Жильцам категорически запрещалось хранить на лестницах и площадках какие-либо вещи, в том числе и по причине опасности пожара. Текстом договора запрещалось жильцам выливать помои и выкидывать мусор вне указанных для этого мест, но отнюдь не в клозетные трубы. Не разрешалось развешивать белье во дворе, саду, на балконах и окнах (для этих целей отводились чердачные помещения). Собак жильцы дома могли выводить гулять, но не иначе как в намордниках.

Конечно, мытьем лестниц и уборкой мусора занимались не сами квартиросъемщики, а специально нанимаемые для этого люди, которых подбирали, естественно, не жильцы, а владельцы домов или нанятые ими управляющие.

Заботами домовладельцев и управляющих поддерживался достойный порядок в домах и на улицах. Муниципальные власти требовательно следили за этим. В настольной справочной книге для господ домовладельцев и управляющих содержались все постановления городской думы, обязательные для хозяев домов. Домовладельцы содержали улицы в надлежащей чистоте вкупе с тротуарами и площадями, примыкавшими к их домам. К восьми утра мостовые и тротуары должны были быть очищены, а затем в течение дня поддерживались в чистоте. Накапливающийся мусор регулярно и своевременно убирался. Зимой тротуары и мостовые у домов обязательно посыпались песком. Летом улицы поливались ежедневно дважды в течение суток: утром – к десяти часам и пополудни – к четырем часам. Сор из квартир, домашние и кухонные отходы, уличные сметки собирались в особые баки утвержденного муниципалитетом образца. Такие баки приобретались за счет домовладельцев. Ежедневный вывоз этих баков осуществлялся специальным муниципальным транспортом.

Владельцы домов обязывались выставлять для дежурства на улицах дворников с особыми бляхами по существующему образцу. Дворники несли дежурство от четырех часов пополудни до восьми утра, сменяясь через четыре часа. Во время дежурства дворники должны были пребывать «на ногах», им запрещалось выполнять в это время какую-либо работу, в том числе даже подметать улицу и тротуары. «Справочник домовладельца» содержал 240 страниц, четко регламентирующих его права и обязанности. Уборка улиц в тот период отнимала много времени, прежде всего потому, что транспорт был конным и его следы регулярно обозначались на проезжей части. Зимой дворники систематически очищали тротуары и проезжую часть от снега. Сбрасывать снег в каналы и реки категорически запрещалось. Его отвозили на специально отведенные свалки. Уборка улиц от снега производилась рано утром, а при снегопадах по нескольку раз в день.

Средний петербургский доходный дом обслуживали в XIX веке три дворника. Делали они, в общем-то, то же, что и нынешние, разве что следили еще, чтобы «жильцы не вывешивали ковры, платье, белье на перилах, окнах, балконах, а на окна… цветов, клеток и тому подобных вещей не выставляли, не выкидывали и не выливали бы чего из окон…».

Шли в дворники в основном крестьяне, переезжавшие в город, чтобы как-то поддержать в деревне семью. Люди это были разные, из дальних и ближних уголков России, и говор их живописно вливался в гул петербургских улиц.

В. Даль в очерке «Петербургский дворик» дает такую зарисовку их работы: «…на дворе погода какая-то средняя… Один дворник метет плитняк, другой, насупротив, на общую пользу салопов и шинелей пешеходов лакирует чугунные надолбы постным маслом с сажей. Чиновники идут средней побежкой между иноходи и рыси… Первый дворник метет размашисто всех их сряду по ногам. Они поочередно подпрыгивают через метлу; один, однако же, миновав опасность, останавливается и бранится. Дворник продолжает свое дело, будто не слышит, и ворчит про себя, но так, что через улицу слышно: „А обойти не хочешь? Нешто глаз во лбу нет?“…».

По воспоминаниям петербуржцев, в середине 1870-х годов столичный градоначальник Ф.Ф. Трепов впервые ввел обычай ранней весной скалывать с мостовой слежавшийся зимний снег и лед. Коломенские жители называли это распоряжение «Треповской весной». Живущий вблизи Офицерской улицы художник М.В. Добужинский вспоминал, что Петербург его детства совпал по времени с периодом градоначальства генерала от кавалерии и генерал-адъютанта Федора Федоровича Трепова, и хорошо запомнил ходившую тогда крылатую фразу: «Дворники делают весну в Петербурге». В своих воспоминаниях художник пишет, что «целые полки дворников в белых передниках быстро убирали снег с улиц».

Домовладелец и его управляющий отвечали перед властями за все, что нарушало общественные правила, и несли самую строгую административную или даже судебную ответственность за возможные упущения.

Начиная с первых дней ХХ столетия квартирная плата и расходы по дому выросли во много раз. Владельцы домов попали под особый контроль петербургских газет. 3 августа 1906 года «Петербургская газета» писала: «Несмотря на то, что квартирный кризис в Петербурге миновал, цены на квартиры стоят очень высокими, и отношение городских домовладельцев к жильцам заставляет желать лучшего. Домовладельцы считают, что они благодетельствуют жильцам, отдавая внаем им ряд неудобных клеток, именуемых комнатами. За последнее время многие домовладельцы отказывают в найме квартир докторам, евреям и священникам. О санитарном состоянии квартир жилец не смеет и заикаться, весь отданный контрактом во власть домовладельцам. Цены на квартиры в Петербурге совершенно произвольные. Квартиры являются предметом первой необходимости. Поэтому предприниматели не имеют права произвольно повышать цены за квартиру. Городская дума должна обсудить вопрос об ограничении прав квартирных хозяев на бесконтрольное увеличение платы за жилье!»

Наш город отпраздновал свой славный юбилей – 300-летие со дня основания. Он, как и его улицы, имеет свою родословную и биографию. Мы вернули городу на Неве и многим магистралям их исторические названия. Но при этом не смогли вернуть их величие и красоту. Ровесница Петербурга – Офицерская улица, некогда блиставшая своей красотой, порядком и ухоженностью, утратила свое былое величие. Дома, в которых жили выдающиеся деятели России, великие русские композиторы, артисты, писатели и поэты, многие годы пребывали в таком запущенном, обшарпанном виде, что тяжело видеть подобную картину и рассказывать об этом. До такого неприличного состояния довести некогда блистательные дома наших предков можно, вероятно, имея большое умение и желание. Загаженные, разоренные подъезды, облупившиеся стены, покореженные двери из некогда красного полированного дерева.

Особенно безобразно выглядят фасады домов со стороны дворов, как правило, захламленных, грязных, со следами бесхозяйственности и запустения. Любопытно, однако, что после революции, в советское время, еще довольно продолжительно сохранялись некоторые «старорежимные» правила и житейские нормы, поддерживающие достойный порядок в домах на улице Декабристов. Правда, из подъездов исчезли швейцары, но дворники в белых фартуках с медными бляхами на груди еще долго оставались на своих постах. Кроме института дворников продолжала существовать и служба домоуправителей, они в своей работе во многом использовали дореволюционный опыт почтенных управляющих домами на Офицерской улице.

Старожилы хорошо помнят до сих пор, какой существовал тогда порядок в городе. В каждом сохранились в целости ворота, они, как и двери парадных подъездов, с наступлением позднего времени запирались на ночь. В дом можно было попасть, только позвонив дежурному дворнику. Этот «старорежимный» порядок не только впечатлял, но и исключал любую возможность нарушить его. В подъездах и подворотнях жильцы в вечернее время не проходили сквозь строй выпивающих подозрительных личностей. Квартирные кражи в то время случались редко и считались чрезвычайным происшествием в городе.

Правда, уже в начале 20-х годов ХХ века дома начали терять свой блеск и красоту. В это время в городе объявили сбор меди и других цветных металлов для Волховстроя. По волевому распоряжению местных органов (опять утилитарный принцип и команда «надо!») жители в обязательном порядке сдавали медную посуду, а управдомы всех домов улицы Декабристов энергично снимали изящные, изумительной красоты старинные медные и бронзовые ручки парадных дверей и заменяли их грубыми деревянными палками на железной основе. Одновременно с операцией «Бронзовая ручка» дворники закрашивали серой или коричневой краской полированные поверхности резных дверей, сработанных некогда прекрасными питерскими мастерами из ценных пород дерева.

Последующие реорганизации в деле управления домами довершили начатую в 20-х годах бесхозяйственность. Перемены, последовавшие в 50-е годы прошлого столетия, ликвидировали институт управдомов и не только резко сократили число дворников, но и изменили их обязанности, превратив тех, по существу, в посредственных уборщиков домовых территорий.

С подворотен старинных домов исчезли ажурные чугунные ворота и козырьки над подъездами. Все разрушено, оборвано, заменено жалкими, убогими подделками.

Разрушая и опустошая старые дома, наши сограждане, вероятно, забывали, что таким образом они разрушали и калечили свои души. Вредоносные опустошения в человеческой среде обитания откликнулись такими же разрушениями нашего сознания и формированием целого поколения людей с огрубевшими покалеченными душами.

Офицерская считается «малой родиной» многих наших замечательных сограждан, живших на этой улице в разное время. Ее старые дома хранят память о выдающихся деятелях русской культуры и искусства – великих композиторах, музыкантах и артистах. Здесь жили и творили композиторы М. Балакирев, И. Стравинский, А. Серов, М. Мусоргский и П. Чайковский. На императорской сцене блистали искрометным талантом Н. Семенова, А. Павлова, Т. Карсавина и другие талантливые русские артисты.

Покоренные таинственностью и прелестью Коломны, на Офицерскую улицу съезжаются знаменитые писатели и поэты. Здесь им особенно хорошо работалось. В ее старинных особняках, на ее просторах слагались замечательные стихи поэтов А. Блока и О. Мандельштама. Атмосфера и воздух Офицерской улицы как нельзя лучше располагали к творчеству великих русских писателей Н.В. Гоголя, Н.Г. Чернышевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева и других наших известных прозаиков.

В начале XIX века неподалеку от Театральной площади находился дом купца Георга Голлидея, выходивший своими главными фасадами на Офицерскую улицу и Мариинский переулок, а флигелем – на Екатерининский канал. Этот красивый особняк арендовала театральная дирекция.

Жилое здание построили в начале XIX века. Его хозяин, богатый купец первой гильдии Георг Голлидей, был выходцем из Нарвы. Став домовладельцем, он заключил контракт с дирекцией Императорских театров, для которой подобное соглашение являлось достаточно выгодным. Дом находился в нескольких минутах ходьбы от Карусельной (Театральной) площади, где тогда размещался Большой театр. Во-первых, администрация экономила на оплате актерам проездных денег, а во-вторых, любого артиста, при необходимости, можно было экстренно вызвать на службу.

Очевидцы тех далеких времен с удивлением замечали, как постепенно формировался вокруг Большого театра специфический микрорайон, населенный актерами, драматургами, режиссерами, музыкантами, работниками сцены. Благодаря служителям Мельпомены, населявшим дом купца Голлидея, здание стало широко известно в столице.

Кто же жил в этом огромном жилом здании в первой половине XIX века?

В первом этаже трехэтажного здания с небольшими колоннами и тремя фасадами размещались театральная администрация, нотная контора и театральная типография Похорского (в ней печатали афиши и пьесы). В корпусе, выходившем на Офицерскую улицу, на первом этаже помещался «Северный трактир» итальянца Джулио Сеппи, а во флигеле – репетиционный зал. В верхнем этаже (третьем) были размещены крепостные певчие, приобретенные театральной дирекцией по случаю у театрала-любителя обер-егермейстера А.А. Нарышкина, тот «должников не согласил к отсрочке» и вынужден был «с молотка» распродать свой крепостной театр.

На втором и частично на третьем этажах жили театральные служащие и актеры: знаменитый трагик А.С. Яковлев, Брянские, Каратыгины, Колосовы, молодая балерина Екатерина Телешова, в которую был пылко влюблен Александр Грибоедов, восторженно воспевший в стихах яркое мастерство примадонны. В начале 1818 года Грибоедов часто бывал на Офицерской в доме Голлидея. Драматург гостил в квартирах многих актеров. Артист И.И. Сосницкий на склоне своих лет вспоминал: «Я был тогда молодым человеком, жил в казенном доме и заболел; Грибоедов посещал меня очень часто, привозил лекарства, и все на свой счет». Когда после окончания Театрального училища актриса Е.Я. Воробьева стала женой Сосницкого, в Малом театре была поставлена комедия Грибоедова «Молодые супруги» – «нарочито… для рекомендации молодых Сосницких перед публикой».

Особенно часто Грибоедов бывал у Каратыгиных. Глава этой актерской семьи был энциклопедистом петербургской сцены. Никто не подозревал тогда, что служивший чиновником в банке старший сын Андрея Васильевича Каратыгина, Василий, станет вскоре гордостью русского театра, великим трагическим актером.

В.А. Каратыгин.

Фарфоровый бюст по модели И.А. Теребенева. Середина 1850-х гг.

Любимец А.С. Пушкина драматический актер Я. Брянский также занимал квартиру в этом доме. Женой Брянского была известная актриса А. Степанова. Впоследствии их дочь, мемуаристка А. Панаева, вспоминала о визитах в их дом поэта Пушкина, графа Милорадовича, декабриста Якубовича, балетмейстера Дидло, многих ведущих артистов и государственных деятелей того времени.

А.С. Грибоедов.

Литография с гравюры Н.И. Уткина. 1863 г.

В жизни А.С. Пушкина театр занимал важное место. Театральные впечатления поэта нашли яркое отражение в его творчестве. Пушкин был особенно желанным гостем в актерской семье Колосовых. Он часто наведывался на Офицерскую улицу, в дом купца Голлидея, где его всегда гостеприимно и радушно встречала мать семейства, Евгения Ивановна, балерина Большого театра, и дочь Александра, драматическая актриса. В небольшой квартире Колосовых, души не чаявших в дорогом госте, Пушкин чувствовал себя как дома. Александра Колосова вспоминала о проделках поэта: «Угрюмый и молчаливый в многочисленном обществе „Саша Пушкин“, бывая у нас, смешил своею резвостью и ребячьей шаловливостью. Бывало, ни минуты не посидит спокойно на месте: вертится, прыгает, пересаживается, перероет рабочий ящик матушки, спутает клубки гаруса в моем вышиванье, разбросает карты в грандпасьянсе, раскладываемом матушкою…».