Текст книги "Подонок (сборник)"

– Каким заявлением? – не понял я.

– Ну что ты все придумал, и никто в тебя не врезался.

– Я не вру, товарищ милиционер! – возмутился я.

– Верю, что не врешь! – ответил он. – Уж больно номера серьезные. Ну так что, будем оформлять?

– Конечно, – ответил я, подумав, что этот капитан точно выдаст мой домашний адрес толстяку из мерседеса. Ну что ж поделать. Каждый зарабатывает себе на жизнь как может.

Капитан забрал мои документы и пошел к себе в машину, сказав, что позовет меня.

Можно было бы не волноваться, вроде все в порядке. Но я всегда переживаю за доверенность. Оформляю ее у знакомого нотариуса, поскольку машина принадлежит одному моему приятелю по имени Павел, который отдал мне ее в аренду. Денег я ему давно не плачу, хотя думаю, они ему нужны, если он еще жив.

Я не знаю, где он. И милиция, которая его ищет, не знает. Он был директором огромной бани на Таллиннской улице и даже одно время депутатом района. Почему и смог стать директором. Я работал у него на этом грузовике, и он делал вид, что платил мне деньги. Конечно, я регулярно за что-то расписывался, но ничего не получал.

– Тебе машину дали? – спрашивал он меня, и сам же отвечал, – Дали! Так вот иди и работай на меня и на себя.

Когда я задолжал за несколько месяцев аренды и он пригрозил отобрать машину, мне пришлось пойти к Сашке Шмелеву и рассказать, что в бане под лестницей черного хода стоит ящик с гранатами, а в кабинете директора хранится пистолет. Гранаты я увидел случайно, когда искал трос для погрузки. А пистолетом он постоянно махал перед моим носом, когда напивался, показывая какой он крутой.

В последний раз я видел этот пистолет, когда следователь показывал его понятым. Я был недалеко и разглядел стальной длинный ствол, идущий от барабана. Он был слишком большой и потому казался не боевым: газовым или просто игрушкой. Но следователь сказал, что тот вполне пригоден для стрельбы настоящими патронами, которых в сейфе было предостаточно.

Павел был невысокого роста, лысый, в то время лет сорока. Плоское лицо его постоянно улыбалось, но как-то невесело, криво. При этом он наклонял голову набок. Отчего казалось, что правый угол рта невидимая нить тянет к плечу, а левый перекашивает судорога. Лицо с узкими щелками зеленых глаз становилось ехидным и надменным, словно он знал про собеседника такое, о чем тот и не догадывался.

Такое лицо у него было, даже когда его выводили в наручниках милиционеры, и он глядел на меня, словно знал обо мне что-то такое, за что его скоро отпустят. Его действительно отпустили через трое суток, но в бане уже был переполох.

Вечером того же дня с чердака бани была слышна продолжительная стрельба. Стреляли одиночными и очередями. Когда подъехал ОМОН, все уже было кончено. Они подобрали несколько раненых и вызвали скорую с труповозкой. Павел пропал. Больше его никто не видел. Ходили слухи, что он спер напоследок бандитский общак. Так что его разыскивает не только милиция. А может, уже и не ищут.

Теперь эта баня ничья. Точнее не тех, кто из-за нее стрелялся. Оказывается, вместо пистолета гораздо результативней работать перьевой ручкой.

Как говорил отец: кто на кого учился! Тогда я этого не понимал.

Чиновники только еще набирают административный ресурс. То ли еще будет!

Баня стала принадлежать желтолицым. Мама рассказывала, якобы в библии написано, что именно оттуда придет третья мировая. Наверно, она была права, и начало уже положено. Ведь это не всегда атаки и бомбежки.

Рядом они построили свою синагогу, и по выходным, проходя мимо, можно подумать, что ты попал в чайнатаун. В самой бане я китайцев не видел. Там киргизы, а может, узбеки или татары моют полы и приносят простыни. Кто их разберет, они для меня на одно лицо.

О том, что баня принадлежит китайцам, мне сказал наш участковый Илья Гаврилович. Он совсем еще молодой. После десятилетки окончил школу милиции и почти год обслуживает территорию, где я живу. На вид ему лет двадцать. Он напоминает мне белобрысого хилого артиста из фильма про гардемаринов. Я так его и называю, когда он не рядом со мной.

Гаврилович долго возмущался, говоря о том, что такие бани строились, как спецобъекты и учтены гражданской обороной на случай войны. Но, видимо, китайцам мы уже сдались.

…Гаишник через лобовое стекло своей автомашины махнул мне, чтобы я подошел. Предложил сесть на заднее сиденье и протянул несколько бумаг с галочками для подписи. Не глядя, я поставил свою закорючку.

– Как насчет того, чтобы сразу получить справку? – спросил он, слегка прищурившись, зачем тебе бегать к нам в отдел, да в очередях высиживать? А мерседес с такими регистрационными знаками вообще можно не найти…

По интонации его голоса я понял, что если не дам денег, справку я получу только через два месяца – ровно столько ищут нарушителя. А потом еще столько же можно искать начальника ГАИ чтобы поставить печать!

– Сколько? – прервал я его тираду.

– Штука, – ответил он с улыбкой, радуясь моей понятливости.

Теперь он мне не нравился. Его густые усы топорщились и казались наклеенными, перестали напоминать мне о Белоруссии, крае, о котором я много слышал хорошего. Где теплый климат и растет виноград. Раньше все ездили туда на курорт. Зачем же этому капитану было уезжать из сытного места? Чтобы вымогать деньги у внуков блокадников?

Я достал тысячную купюру и, мельком запомнив ее номер, протянул гаишнику. Сочетание цифр было похоже на дату моего рождения с прибавкой адреса соседей проживающих напротив.

Тут же выписав справку и поставив на нее печать, отдал мне.

Когда я глядел на номер удаляющейся полосатой машины ГИБДД, набирая «02», то вспомнил рекламу одного сотового оператора, что лучше жить на светлой стороне. В этот раз капитану не повезло. Я подумал, что теперь он точно не расскажет обо мне толстяку в норковой шубе – появятся более существенные проблемы.

Дежурный сотрудник УСБ предложил мне дождаться результатов в ближайшем отделении милиции и не выключать телефон. В принципе я не возражал.

Можно было уже вернуться домой, напугать своим внезапным появлением бабок, уличить их в мелком воровстве и поиздеваться по данному поводу. Заработок был, но день только начался, и я решил еще покататься по городу.

Прочистил от снега закрепленный на стекле пропуск в центр, который недавно купил у случайного гаишника.

Это моя основная работа. Снимать деньги с лохов. Так я называю водителей, не умеющих ездить, или тех, кто очень спешит. Лохов много вокруг. Раньше, наверно, их было не меньше, но они старались держаться скромнее. Ездили осторожней. Теперь ОСАГО дало им возможность проявить свое бездарное мастерство на всю катушку. Они ничего не боятся.

За виновника расплачиваются мошенники – страховщики. Они стоят на его защите, закрывая своей грудью. И конечно, под такую защиту хлынули женщины. Что поделать, если других защитников теперь у них не осталось! По статистике они сидят за рулем двух автомашин из трех.

Блондинки и брюнетки, худенькие и не очень. Теперь у них есть свой раб и охранник – четырехколесный, мощный, как несколько десятков, а то и сотен лошадей. Вместе с ним им не страшен никто. Они не боятся даже самого страшного нарушителя порядка – самих себя. Женщина легко спорит и ругается через окно, стряхивает пепел на соседнее авто, унижает всех подряд, не стесняясь, подкрашивает губы и подтягивает чулки. Она кайфует и торчит со своим авто не хуже, чем с фаллоимитатором. Это еще один уровень долгожданной свободы, который женщины продолжают неустанно повышать.

Однажды, подъехав на заправку, я увидел новенький Рэйнж-Ровер. Он только что заправился и был готов уехать по воле своей хозяйки. Но женщина лет тридцати, видимо, забыла его заглушить во время заполнения бензобака и теперь, сидя в кабине, пыталась снова повернуть ключ в замке зажигания уже заведенного двигателя.

«З-з-з-з-з», – жалобно скулил стартер, который наказывали ни за что!

Я подумал, что раньше она поддерживала российский автопром, поэтому не слышит, как работает английский двигатель. А может, просто не любит Англию. Не вмешиваясь в личные взаимоотношения, я заправился и уехал.

Рассказал об этом случае Диме Иоффе, смеясь над случившимся.

Но он не разделил моего веселья и сказал, что видимо, женщина хотела со мной познакомиться и ради этого она не нашла другого способа, как насиловать свою автомашину. Я задумался над сказанным – это в голову мне не пришло. Дима всегда отличался оригинальностью мышления.

Глава 4. Кавказцы

…Прижав свой грузовик ближе к обочине, я оставил его на проспекте и направился по тропинке вдоль забора к отделению милиции. Небольшой парк перед стройкой летом всегда был олицетворением порядка и аккуратности. На скамеечках сидели молодые мамы с колясками, встречая идущих с остановки мужей. Но в эту зиму все было завалено кучами грязного снега, с которого даже детвора не рисковала съезжать на санках.

Напротив высокого крыльца отделения милиции, у заснеженных лавочек, кутаясь в дубленки, о чем-то калякали на своем несколько кавказцев, возмущенно размахивая руками, показывая в сторону закрытых металлических дверей, оборудованных переговорным устройством.

Эти загорелые джигиты уже чувствуют себя здесь хозяевами, – подумал я, – привыкли к нашим морозам и женщинам. Оставив своих жен хранить целомудрие на родине, они совращают южным темпераментом россиянок.

С каждым годом их становится все больше. Они переезжают сюда целыми мужскими кланами и начинают враждовать между собой, забывая, что все находятся в гостях. Пользуются природной толерантностью и бесшабашностью россиян, постепенно захватывают территории, выстраивая под себя целые районы, устанавливая там свои порядки. Чем начинают пробуждать в русских несвойственный им национализм.

Среди южан есть и неплохие ребята.

Помню, как один знакомый, продавая в ларьке пиво, никак не мог понять что такое «пара» и звонил мне на телефон, спрашивая:

– Один пиво знаю, два пива знаю, три тоже, четыре.… Но что такое пара пива?

…Я поднимаюсь на третий этаж к Шмелеву. В дежурке при входе мне сказали, что он на заявках и разбирается с очередной партией задержанных. В обезьяннике на первом этаже я успел заметить нескольких черных. Из темноты зарешеченной комнатки поблескивали их недовольные дикие глаза. До сих пор я не научился точно различать по национальности кавказцев и частенько путаюсь.

Шмелев рассказывал мне, что азербайджанцы приезжают к нам торговать, а грузины – воровать, в основном машины, но и квартирами не брезгуют. Армяне – это ремесленники. Они шьют хорошую обувь. Однажды угостили его карабахским коньяком. Лучшего он не пил до сих пор.

О чеченцах Шмелев почти никогда ничего не говорит. Я знаю, что он несколько раз ездил в тот регион и даже получил медаль «За отвагу» и орден «Мужества». Когда я напоминаю ему об этом, он ссылается, что это были мультики, хотя и очень страшные.

Я помню, что мультяшные человечки убили нашего Потапа. Значит, не такие уж они безобидные. И мне не хотелось, чтобы это повторилось со Шмелем.

Как-то по-пьяни он рассказал мне, что там президент выкармливает послушных ему киллеров, но скоро не сможет их контролировать и тогда мы снова получим гражданскую войну.

И хотя я не совсем понял, что он хотел этим сказать, но переспрашивать не стал. Ему виднее – он там воевал. Быть может, это сошло за шутку, если бы не история данного народа о которой когда-то на чердаке нам рассказывал лохматый профессор – бомж. Теперь эта история стала мне ближе. Я очень жалею, что плохо слушал того старика. Быть может, его и сослали на чердак за такие рассказы.

…Несколько кавказцев сидели на скамейке в фойе третьего этажа, лицом к входящим. Они с надеждой во взгляде встречали каждого поднимающегося снизу и тут же разочаровывались, если он начинал осматриваться по сторонам, разыскивая нужный кабинет. Эти южане всегда безошибочно узнавали тех, в чьих руках власть и судьбы их земляков. Потаенная хитрость и лукавство, видимо, передаются у них по наследству.

Мельком взглянув на них, я сосредоточенно повернул направо и нажал три кнопки кодового замка. Громко щелкнув, дверь распахнулась. Закрывая ее за собой, я успел увидеть, как черные, приподняв от скамейки свои задницы, смотрят мне вслед.

– Как ты вовремя, Артем! – обрадовался мне Шмелев, поднимаясь из-за стола и обнимая за плечи. Слегка прижимаясь своей щекой к моей. От него, как обычно, пахло водкой.

Шмелев выше и здоровее меня раза в два. Это он накачался уже в ментовке. Пальцы рук словно клещи – поэтому я предпочитаю с ним обниматься. Хотя он и так старается услышать, как хрустят мои позвонки. Лицом он похож на Жана Маре, если бы не множество оспин на лице – следы от порохового разрыва.

Женщины его обожают, но только до тех пор, пока он не напьется. Тогда он начинает показывать свою силу: поднимать их над головой, выкручивать кисти рук. Показывать, как кусаются лошади, сжимая чашечки женских коленок. Терпеть его может только жена, выгоняя в период запоев из дома на все четыре стороны.

Возвращается он трезвый, побритый до синевы с цветами и деньгами. Наверно, за это она его любит.

Кабинет у Сашки большой. Слева металлический ящик, на котором, словно сосиска в тесте, лежит завернутая в матрас постель. Ближе к окну – стол, покрашенный черной масляной краской, заваленный бумагами. Напротив стола, у стены, – ряд металлических стульев с дерматиновыми седушками. У нескольких нет спинок и они похожи на табуретки с рогами. У окна небольшой журнальный столик с белыми кругами от горячих чашек на лакированной поверхности. На нем лежат грязные тарелки, вилки, ложки с прилипшими к ним кусочками высохшей еды.

– Вот так я и живу! – сказал он, уловив мой взгляд, изучающий окружающую обстановку и, смеясь, продолжил на распев, – Опять от Машки ушел, и от Тоньки ушел, и от Светки ушел, а от тебя Артем я никуда не уйду! Потому, что ты мне нужен!

Я и не помню когда мы стали при встрече обниматься. Быть может, это признак мужской дружбы? Мне кажется, что первыми начали обниматься бандиты. Но я все равно ему рад. Уважаю Сашку. Он знает много того, о чем я могу только догадываться. Вся информация из самых грязных и темных закоулков стекается к нему.

Когда мы выпьем, он постоянно вспоминает баню и ту перестрелку. Из всех застреленных там ему жалко только одного Лешу «маленького», который рассказывал все, что творилось в банде, и мечтал со временем стать крупным преступным авторитетом, будучи убежденным, что каждый из них, чтобы подняться в преступной иерархии, стучал или ментам или фээсбешникам.

На столе Шмелева лежал ворох каких-то бумаг, протоколов и материалов. Он разом сгреб все это на край стола. Освободив небольшую чистую площадку, похожую на темную зимнюю водную гладь, прижимаемую ледяными белыми бумажными торосами. Достал из сейфа початую бутылку водки и нарезанное на блюдечке сало с хлебом.

– Ты как? – спросил он.

Я ответил, что за рулем и машина стоит на проспекте.

– Ну как хочешь, – ответил он и налив себе стопку, выпил.

Стал жевать хлеб с салом.

Усмехался, укорительно бубня через аппетитное чавканье:

– Тогда сала не получишь, не положено!

Я подумал, что ничего другого от встречи со Шмелем и не ожидал. Уходя от семьи, он ночует в своем кабинете, раскатывая матрас на стульях. Бухает он постоянно, но периодически запойно на два-три дня.

Утверждает, что это обычное состояние сотрудника милиции, будь то гаишник или участковый. Так что если случится ДТП с оперативной машиной, смело тащи водителя на экспертизу, если получится.

Может, так оно и есть. Но от нашего «гардемарина» я никогда не чувствовал запаха перегара. Илья Гаврилович всегда был подтянут и свеж. От него пахнет одеколоном. Возможно, пьянство было у него еще впереди.

– Вовремя ты пришел! – продолжал Сашка, дожевывая – Черных видел в коридоре? Азербайджанцы не могут разобраться со своими помидорами. На общем складе хранили. А теперь друг друга обвиняют в воровстве. Половина без регистрации. Вот я их всех и приволок. Мне это надо? Да они и сами уж не рады, что заявку сделали. Толкаются здесь часа четыре. Скучно с этими янычарами.

Я слушал, молча кивая головой.

– Сходи, их старшие в коридоре сидят, – продолжал он. – Заряди им штуку баксов и чтобы они все проваливали отсюда. Все равно ничего не получится, только время на них потрачу. Заявление по овощам начальство не даст принять. Не дай бог глухаря подвесим. А у меня в запаснике хороший клиент сидит, за ним грабежей немерено! Надо расколоть.

Я согласился. Это было мне не в первой. Сашка парень грамотный и своего не упустит. Выйдя к черным, я спросил кто из них старший. Двое тотчас поднялись со скамьи. Заискивающе улыбаясь, подошли ко мне. Их загорелые морщинистые физиономии, похожие на обугленные чугунные сковородки, старались вызвать у меня доверие выражением покорной ничтожности. Но в глубине настороженных карих глаз я видел копимую надменность повелителя, презрительно кормящего с рук белую нацию, которая не в силах обеспечить свое благополучие и процветание.

– Штука баксов и все свободны, – сказал я им тихо.

– О, – начал было один заготовленное заранее причитание, пытаясь поднять руки к своему лицу в молитве.

Второй строго посмотрел на него и, слегка ударив по рукам, жестко забубнил что-то на своем языке. Затем он обернулся ко мне:

– Всех отпустишь, командир?

– Всех, – сказал я, – жду пятнадцать минут!

Вернувшись к Шмелеву, я сообщил, что все в порядке.

Тот опрокидывал в рот очередную порцию алкоголя.

– Ты что, сегодня один? – спросил я, заметив отсутствие суеты в соседних кабинетах.

– Да нет. Комбинацию одну проводим. Посидишь в мешке, как раньше? А то мой барабан не пришел. Наверно, запил опять.

– Это как? – не понял я.

– Ну, там увидишь!

Глава 5. Ловушка для обывателя

Он обнял меня за плечо, и мы пошли. В соседнем кабинете, чуть поменьше размером на диване сидели двое его коллег. У каждого из подмышечной кобуры торчала коричневая рукоятка пистолета.

Посреди комнаты стоял металлический стул, на который меня посадили.

– Это Артем, – улыбаясь, представил меня Шмелев, – он справится. Мы с ним не раз в мешках на чердаке кайфовали в детстве. Его приятели усмехнулись. Один, зайдя сзади, завел мои руки за спинку стула и застегнул на них наручники.

Я вопросительно уставился на Сашку, который сел напротив меня на диван. Но он только улыбался моему непониманию. Казалось, что это его забавляет.

– Выводи, – сказал он тому, кто продолжал сидеть на диване и парень быстро выскочил в коридор, распахнув настежь дверь.

Через мгновенье я услышал металлический звук отпираемой двери и требовательный голос того парня:

– Выходи на допрос!

Стоило мне из любопытства повернуться в сторону открытой двери, и на моей голове оказался полиэтиленовый прозрачный мешок. Я обернулся в сторону Шмеля и увидел его перекошенное от злости лицо. Сквозь замкнутое полиэтиленом пространство я услышал его искаженный не поддельной ненавистью голос, прорывающийся через шелест мешка:

– Ну что, подонок, будешь говорить!

Опять «подонок» – подсознательно подумал я и, остолбенев, не понял к кому он обращается. Но лицо Сашки находилось так близко от моего и смотрело в упор, что мне не оставалось иного как подумать о себе.

Решив, что он чокнулся на почве белой горячки, я попытался резко встать, но почувствовал, что тот парень сзади поставил ногу прямо между металлических браслетов на моих руках, так словно пытался притянуть мои кисти к полу, заставив распрямить напрягаемые мной локти.

Шмель лихо обернул скотч вокруг моих ног, так что они прижались к ножам стула. Я почувствовал, что не могу ими двинуть. Резкий вздох облепил мое лицо пленкой, заставив почувствовать резь в глазах и удушье. Парень позади меня тоже стал кричать о каких-то кражах.

Прерванное полиэтиленом дыхание вырвалось наружу кашлем. Через помутневшее нутро пакета я успел рассмотреть, что именно Сашка одной рукой затягивает мешок на моем горле, продолжая, что-то выкрикивать в образовавшемся вокруг меня тумане.

Я закричал что есть мочи и вспомнил, как мы учились на чердаке прорывать полиэтилен, изо всей силы вздохом затягивая его в рот, а затем перекусывая зубами. Я, что есть силы, вобрал в себя воздух, но мешок только обтянул мне нос и губы, едва прикоснувшись к передним резцам зубов. В этот момент я понял, что мое дыхание не насыщает легкие. Собрав последние силы, оттолкнулся носочками ног, наклоняя корпус со стулом назад. Но тот парень позади меня знал свое дело и я опять в бешенстве заорал что-то невразумительное.

В этот момент хлопнула дверь, и я почувствовал, как кто-то вошел. Ну, теперь мне точно конец, – подумал я, втроем они меня скрутят в бараний рог.

– Все, все! – тихо зашептал вошедший, сдергивая с меня мешок, наклонившись ко мне и прислоняя палец к своим губам. Делая мне знак, чтобы я молчал.

Даже если бы я хотел что-то сказать, то не смог. Мой организм усиленно насыщался кислородом, изрыгая наружу хрипы, с наслаждением поглощая прокуренный кабинетный воздух.

Я в упор глядел на Шмелева, который ножницами срезал скотч с моих ног и, кивая вошедшему, спрашивал:

– Ну как он? Крякнул?

– Уверен, через минуту постучит три раза, как я ему сказал, – спокойно отвечал тот.

Через несколько секунд наручники были сняты и Шмель извиняюще трепал меня по волосам:

– Ладно тебе, Артем, ну это же шутка такая. Надо было, чтобы гаденыш один тебя увидел в мешке. Пойдем по стопке дерябнем.

Теперь я понял, что оказался наглядным примером колки попавшего в оперские лапы преступника.

Я не возмущался. Только подумал, что за прошедшее двадцатилетие у милиционера Сильвера выросла целая плеяда воспитанников, готовых его заменить на страже порядка. Их методы не сильно отличаются, но они не бьют детей и подростков по ушам и действуют более гуманно, ставя спектакли с участием своих друзей.

Видя вокруг улыбающиеся лица оперативников и чувствуя плечами их дружеские похлопывания, я хотел рассказать им про их предшественника Сильвера, но решил не будоражить прошлое. Успокоился и представил, как все это выглядело со стороны: мое сопротивление, утробные вопли из мешка, крики оперативников, ерзанье на стуле.

– Шмель, мог и предупредить, – обратился я к Сашке укоризненно, радуясь, что ошибся по поводу белой горячки.

– Ты что! – возмутился он, у тебя бы никогда так достоверно не получилось! Ты же не артист!

– Ну да, – согласился я, – не артист. Но все же страшновато! Хрен знает, что вам ментам в голову взбредет. Вы же пьяные все!

В этот момент в металлическую дверь в конце коридора раздался одинокий стук.

Все затихли. Выходивший оперативник многозначительно поднял палец вверх. Но стук больше не повторился, и он немного разочарованно сел на диван. Как только он откинулся на спинку, снова раздался стук, но уже громче. Оперативники переглянулись. Но никто ничего не сказал.

Через несколько секунд всеобщее молчание нарушили три громких стука в металлическую дверь.

– О! – произнес Шмелев и, обращаясь к выходившему коллеге, продолжил – Ну теперь веди его в свой кабинет и принимай явку с повинной на все эпизоды. Пусть сначала сам все напишет собственноручно, а затем оформляй как положено. А мы пойдем ко мне в кабинет по стопочке за победу.

Пить я не стал. Я вспомнил, что за дверью меня уже верно заждались кавказцы и, приведя себя в порядок, вышел к лестнице. Пожилой мужчина сунул мне в руку свернутые купюры, и я вернулся обратно. Шмелев снова был один и дожевывал бутерброд с салом. Я выложил на стол переданные деньги. Оставив на столе две сотни, Шмелев сгреб все остальное и, приподнявшись, сунул в задний карман брюк.

– Вот это я понимаю! – радостно сказал он. Так бы получать в кассе раз в месяц и беды бы не знали!

Я протянул руку за оставшимися купюрами.

– Это не тебе! – поучительно сказал Шмелев, забирая их.

Моя рука повисла в воздухе, а в душе зародилась обида.

Он встал из-за стола.

– Надо отнести в дежурную часть, чтобы остальных отпустили, на ходу бросил он и, обращаясь ко мне, добавил, – а тебе не положено, ты ведь коммерсант!

С этими словами он скрылся за дверью.

Для нуждающегося в деньгах Шмеля, это поведение было в порядке вещей. А нуждался он всегда. Периодически мне кажется, что он становится похожим на скрягу. Но кто знает, что творится у него в душе.

Я вспомнил, что во время экзекуции слышал звонок своего телефона, но потом об этом забыл. Встав со стула, достал «самсунг». Посмотрев на него, увидел пропущенный звонок с незнакомого телефона. Нажал на вызов и услышал нетерпеливый мужской голос:

– Это сотрудники УСБ. Вы куда пропали?

– Сижу в уголовном розыске, как договаривались, – ответил я.

– Мы вас обыскались, сейчас подойдем.

Я положил трубку в карман и снова сел на стул.

Вернулся Шмелев. Он был весел.

– Дежурка за бутылкой поехала! – сказал он, – и на Ладожский рынок заодно заглянут, как там наши подопечные. Пусть угостят чем-нибудь.

Он уж хотел попрощаться со мной:

– Может на посошок? – предложил он формально, направляясь к сейфу за бутылкой.

В этот момент в кабинете замигала сигнальная лампочка, оповещающая, что кто-то пришел на прием и стоит за железной дверью с кодовым звонком.

Шмелев, недовольно поморщившись, поставил обратно вынутую бутылку и прикрыл железную дверцу. Выглянув из кабинета, он увидел, что его коллеги уже стоят там и возмущаются, что неизвестные за дверью жмут без разбору на все кнопки вызовов. Шмелев подошел к двери и зло распахнул ее, готовый наброситься на хулиганов.

Я догадался, откуда дует ветер, и пошел вслед за Сашкой. Как только он открыл дверь, почти в нос ему уперлась красная корочка удостоверения:

– УСБ ГУВД! – прозвучал твердый громкий голос и, отодвинув Шмеля в сторону, зашли двое коренастых лысых крепышей моего возраста.

Заметив испуганные лица оперативников, один из них ехидно произнес:

– Ну что, не ждали, а мы приперлися. Небось уже денежки делите? – и, усмехнувшись, прошел дальше по коридору к замершим, словно кролики перед удавом, оперативникам.

Шмелев испуганно прижался спиной к стене и пододвинулся ко мне. Я почувствовал, как его рука судорожно нащупывает мой задний карман, а затем впихивает туда какой-то комок.

– Спасибо большое за информацию, – напутствовал меня Шмелев, подталкивая к двери, – До свидания!

Сотрудники УСБ обернулись к нам:

– Кто здесь Соколов? – спросил один из них.

Я назвался.

Шмелев шарахнулся от меня, как от прокаженного. Глядя в упор мне в лицо, словно пытаясь разгадать сокрытую там тайну, стал отодвигаться задом к своему кабинету.

– Ну и накурено здесь у вас, – пожаловался тот, кто назвал мою фамилию, – водкой воняет, пойдем лучше вниз….

Дежурная часть находилась справа после входа в отделение. Она отгораживалась дверью с маленьким окошечком на уровне среднего роста и практически не запиралась. Я зашел внутрь. Слева две небольшие камеры обезьянника с лавками внутри, человека на три-четыре. Двери в них представляли собой сваренные из толстой арматуры решетки с огромными квадратными металлическими замками, из которых наружу торчали вороненые длинные ключи.

Кавказцев в них уже не было. Шмелев успел выполнить обещание. Теперь в ближней камере сидел знакомый капитан. Он забился в самый дальний угол, но блеск погон и нагрудной бляхи с номером выдавал в нем сотрудника милиции. Бушлат на нем был расстегнут. В руках мял снятую с головы шапку. Теперь было заметно, что волос у него на голове почти нет. Светлый приглаженный пушок едва прикрывал блестящую лысину, а длинная реденькая челка, как только он слегка наклонял голову, падала на глаза и он, поплевав на ладонь, приглаживал ее к высокому выпуклому лбу. Он это делал двумя руками, отложив шапку.

Напротив, у окна за столом, сидел худощавый мужчина в костюме и заполнял ручкой какие-то бумаги. Сотрудники УСБ, подойдя к нему, о чем-то пошептались, показывая на меня. После чего он кивком предложил мне сесть рядом.

– Вы Соколов? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Номер купюры хорошо запомнили?

Теперь я понял, что запомнил его на всю жизнь и ответил:

– Хорошо.

Он стал расспрашивать об обстоятельствах дела, и мне пришлось повторить ему все, что случилось с момента совершения ДТП. Записывая все в протокол, он изредка поднимал голову, чтобы задать очередной вопрос.

– Где справка, за которую он вымогал у вас деньги? – спросил он.

– В машине, – ответил я, вспомнив, что положил ее ко всем документам в бардачок.

– Принесите, пожалуйста, мы ее отксерокопируем и вернем.

Я вышел на улицу. Лавочки перед отделением были пусты. Два сержанта, стоящие на крыльце около входа, недобро посмотрели на меня.

– Ну, теперь тебе гайцы проезда не дадут, тормозить будут, – с усмешкой сказал один, обращаясь ко мне.

Я смолчал. Только хмуро посмотрел на говорившего. Увидел в его светлых голубых глазах опасливое уважение.

Они были еще совсем молоды. На вид лет восемнадцать. Возможно, их привлекли в милицию на альтернативную службу, и в дальнейшем они мечтали выучиться и встать на офицерские должности. Я был рад, что дал им повод задуматься…

Когда я вернулся в дежурную часть, мужчина за столом показывал двум понятым тысячную купюру, похожую на ту, что я передал гаишнику, периодически заполняя протокол.

Капитан теперь сидел за столом напротив него и продолжал периодически приглаживать волосы. Теперь я понял, почему он делал это двумя руками. Черные, как уж, тонкие браслеты не давали ему расцепить руки. Теперь он не смачивал их слюной. Ладони его были мокрыми, а голова, словно только что приняла душ. Пот градом скатывался вниз, исчезая под расстегнутым воротом кителя.

Дознаватель предложил мне сесть за стол рядом с собой, напротив капитана, и я снова смог увидеть знакомые белорусские усы.

Я вспомнил, что точно такие же были у мужчины на обложке пластинки с надписью «Песняры», которую любила слушать моя мать. Наверно, пластинка до сих пор где-то валяется. Я подумал, что совсем не помню, как она звучала, а проигрыватель давно сломался и служит мне дополнительной табуреткой для пришедших гостей.

Мне отчего-то стало жалко, что я никогда не услышу, как поет парень, изображенный на пластинке, схожий с гаишником. Вполне вероятно, что сам капитан мог хорошо петь в детстве, выучиться в консерватории, а затем выступать на эстраде. Но вместо этого он выбрал другой путь и теперь сидит в наручниках, потому что всего лишь попался под руку одному подонку.

Можно предположить, что этот капитан даже знал те песни с пластинки и напевал их, крутя баранку под проблесковым маяком, выискивая нарушителей и вымогая с них деньги. А потом нес часть денег своему командиру, а часть домой, где его ждала жена и двое маленьких ребятишек, периодически играющих в доброго папу-гаишника – честного борца за соблюдение правил дорожного движения. А в свой выходной он даже объяснял детям эти самые правила. Но только не те, по которым сам служил.