Текст книги "Битвы с экстрасенсами. Как устроен мир ясновидящих, тарологов и медиумов"

Гэри Нанн
Битвы с экстрасенсами. Как устроен мир ясновидящих, тарологов и медиумов

Gary Nunn

An Adventure in the World of Believers and Sceptics

© Gary Nunn, 2021

© Pantera Press Pty Limited, обложка, 2021

© Евгения Воробьева, перевод, 2023

© ООО «Индивидуум Принт», 2023

Эта книга посвящается двум людям, ушедшим в мир иной: моему отцу и моей бабушке, Лесу и Джойс Нанн,

а также двум, живущим и здравствующим в нашем мире: моей маме и моей сестре, Ли и Тарен Нанн

Пролог

Мой первый сеанс с экстрасенсом продлился всего 5 минут и 47 секунд – но, бог ты мой, это было незабываемо!

Произошел он на мероприятии под названием «Деловые фрукты» – это такой профессиональный нетворкинг для гомосексуальных мужчин. Увидев программу вечера, я очень удивился: в списке приглашенных гостей впервые была ясновидящая, и я специально записался ради нее. Это одна из немногих экстрасенсов, чьего имени я никогда не забуду: Мелани Обейд.

Заходя в помещение, я чувствовал, как зудит под костюмом потная кожа – стоял декабрь 2019‐го, самое начало лета в Австралии. Мелани я заметил сразу: она сидела поодаль с каким-то «деловым фруктом», нависшим над ней и жадно ловившим каждое слово. Он был словно околдован. Такое часто происходит с людьми на сеансах, даже со скептиками. Когда кто-то – кто угодно – сидит рядом и говорит с тобой только о тебе самом, это затягивает. И порой даже опьяняет. Что делает переживания еще мощнее.

Мужчины, обращавшиеся к Мелани в тот вечер, совершенно не походили на типичных клиентов экстрасенсов. При полном параде они стояли рядом со своими конкурентами и коллегами: менеджерами, директорами, руководителями, в общем, людьми, пользующимися влиянием и авторитетом. (Именно такие приходят обычно на мероприятия типа «Деловых фруктов». Сам я, впрочем, не из них. Я хожу на эти встречи в поисках потенциального будущего мужа, но почти всегда нахожу лишь разочарование и скуку.)

Это мероприятие меня, однако, не разочаровало – и все благодаря Мелани. За эти 5 минут и 47 секунд я испытал больше эмоций, чем за целую неделю.

Мелани – молодая блондинка с озорной короткой стрижкой. Я в жизни не видел таких завораживающих голубых глаз, как у нее. Они похожи скорее на осколки синего опала, чем на глаза человека. В ту же секунду, когда я сажусь на барный стул за столиком напротив нее и она начинает говорить, я попадаю под ее чары. Я во власти этих опалов.

Звучат какие-то случайные имена, это немного сбивает с толку.

Потом Мелани спрашивает о моих родителях: они все еще вместе или разошлись?

В разводе, отвечаю я.

А отец жив?

Умер.

«Он говорит: „Какого хрена здесь происходит?“ Не знаю, как он относился к таким вещам, но сейчас он настроен очень скептически и спрашивает, что ты, нахрен, творишь?»

Иногда я и сам задаюсь этим вопросом.

Я отвечаю, что папа, должно быть, нередко испытывал подобные эмоции в отношении моей довольно-таки экстравагантной жизни. Мы смеемся. У нас похожее чувство юмора, мне это нравится.

Внезапно ее пронзительные голубые глаза расширяются. Становятся практически – не могу подобрать другого слова – бесноватыми. Она ловит мой взгляд и словно смотрит мне прямо в душу.

Нас окутывает шум толпы посетителей сиднейского бара в гей-квартале на Оксфорд-стрит. Люди общаются, заказывают напитки. Но все это уже не имеет значения. Как будто мы с Мелани остались вдвоем в этом баре – а может, и во всем мире.

Шум уходит на второй план. Как и «деловой фрукт» до меня, я весь подаюсь к Мелани, наклоняюсь вперед, наши руки почти соприкасаются. Я даже не моргаю. Она тоже. Мое сердце бьется все быстрее. По линии роста волос проступают бисеринки пота. Я весь напряжен.

Голубые глаза Мелани будто прожигают меня насквозь.

– Твой отец просит передать тебе кое-что: ему очень, очень жаль, что он так мало был рядом.

Я вспоминаю время, когда мама с папой развелись: мне было пятнадцать, сестре тринадцать. Мы жили с папой. Он работал на полную ставку, готовил нам еду, возил нас везде, стирал нашу одежду, воспитывал нас. Мирился со всеми моими закидонами. Он был рядом, еще как.

До тех пор пока не умерла его мать, моя бабушка. Он был так нужен мне тогда. Чтобы помогать с организацией похорон, чтобы просто быть со мной. Горевать со мной. Но его не было. Все это вихрем проносится в голове. Я стараюсь не выдать своих эмоций.

– Он говорит, что ты на это только закатишь глаза, но просит отнестись к его словам серьезно. Он неимоверно гордится тем мужчиной, в которого ты вырос. Ты в порядке? – она интонацией подчеркивает слово неимоверно, как будто само по себе оно не в состоянии передать степень отцовской гордости за меня.

Я молча киваю. Гордится. Это слово затрагивает какие-то струны, задевает меня за живое. Во рту становится сухо. Я весь сжимаюсь. Мне очень жарко. Веки застыли неподвижно. В глаза как будто песка насыпали.

– Ты едешь за границу в следующем году?

Я киваю, не говоря ни слова. Каждый год я возвращаюсь из Австралии на родину, в Великобританию.

– Папа говорит: наверняка полетишь бизнес-классом!

– Да откуда у меня такие деньги, – парирую я. Мне хочется свести все к шутке. Хочется, чтобы мы снова смеялись.

Чего я не говорю Мелани – и чего она никак не может знать, – так это того, что случилось всего две недели назад.

Когда бабушка умерла, я полетел на похороны в Англию и собирался произнести там надгробную речь. Мы с ней были очень близки. Перед моим отъездом из Сиднея все спрашивали, могут ли они что-то для меня сделать, как это обычно бывает, когда кто-то умирает. И я отвечал: вообще-то да – можно мне апгрейд до бизнес-класса?

Дело было вот в чем: бабушка умерла всего через неделю после моего возвращения в Австралию из Лондона. Поездка на похороны означала, что придется снова проделывать этот долгий, ооочень долгий путь на самолете, а я еще не очухался от прошлого джетлага после перелета в Сидней.

На стойке регистрации в аэропорту я деликатно откашлялся и попытался изобразить аристократичный выговор – непростая задача для замшелого кокни вроде меня. Я принарядился по случаю: отглаженная рубашка, набриолиненные волосы. Был Всемирный день борьбы со СПИДом, так что я приколол к лацкану красную ленточку в знак того, что поддерживаю благие дела. Я изо всех сил старался сойти за человека, который заслуживает места в бизнес-классе.[1]1
  Пренебрежительное прозвище уроженцев Лондона, главным образом из бедного сословия. Так же называют и присущий им диалект. – Прим. ред.


[Закрыть]

Напрасно. Я скорбел. Я сделал все что мог. И теперь пришел в ярость. С кем тут нужно переспать, чтобы меня пустили в этот долбаный бизнес-класс? Почему мне никогда не достается апгрейд?

Мелани, конечно, всего этого не знала. И не могла знать.

– Отец спрашивает: мы ведь это записываем?

Я киваю.

– В качестве компенсации… нет! Не отводи взгляд от моих глаз!

Как будто это было возможно. Она меня все равно что загипнотизировала. Судя по всему, это ее метод – так Мелани осуществляет ясновидение. Через глаза. Кроме шуток.

– В качестве компенсации за все, что он говорил и делал, он обеспечит тебе место в бизнесе или в первом классе в следующий раз.

Подавив возглас удивления, я возвращаюсь мыслями к унижению, пережитому в сиднейском аэропорту.

– И, поскольку угодить тебе очень непросто, это станет доказательством, – продолжает Мелани, – что он очень сожалеет. Он говорит, что не знает, как еще попросить у тебя прощения. И еще он говорит: я знаю, ты в это не веришь, но я очень, очень тобой горжусь.

Опять эти берущие за душу слова. Сожаление. Гордость. Ведь именно этого мы хотим от родителей? Прежде всего остального. Мы знаем, что они любят нас. Это само собой разумеется. Любовь есть по умолчанию. Но вот чтобы гордились – это зависит от нас.

Итак, моя битва с экстрасенсами начинается с проверки на прочность Мелани Обейд – ясновидящей с пронзительными, почти неестественно голубыми глазами. А точнее, это она проверяет меня на привилегированность: получу я апгрейд до бизнеса или первого класса во время следующей поездки домой через полгода или нет. Пусть даже будет улучшенный эконом – я не стану придираться. Любой апгрейд станет благодатью для того, кто привык летать чуть ли не в багажном отсеке.

Наступает пауза. Шум толпы в баре постепенно становится ближе, и я с внезапной неловкостью осознаю, что все это время вокруг было полно народу. Потом до меня доходит, что Мелани настойчиво задает какой-то вопрос, на который надо ответить. Она повторяет его, пока я растерянно моргаю. Слух возвращается ко мне. Но я еще не совсем пришел в себя. Что?

– Салфетку, говорю, дать?

И лишь тогда, к своему ужасу и стыду, я понимаю, что сижу весь заплаканный: пока ее глаза меня гипнотизировали, из моих катились ручьи слез. Никогда еще ясновидящим не удавалось вот так застать меня врасплох. Поэтому я и запомнил ее имя.

Я киваю.

Я прямо-таки сгораю от смущения. Совсем рядом сидят мои друзья. Целый бар, полный незнакомых людей – потенциальных мужей и коллег.

Вообще-то я не думаю, что со мной говорил отец. Я точно знаю, что он умер, и ни в какую потустороннюю жизнь не верю. Это неверие засело во мне так же прочно, как начинка в карамели. Это был не мой отец – не тот, кто защищал и воспитывал меня, прививал мне здоровое любопытство и еще более здоровое недоверие ко всякой чуши. Это был не он.

Так почему же я плачу?

Глава 1
Вступление. Проверка сестрой

Жили-были скептик и мистик, и пришли они как-то в гости к старушке-ясновидящей.

Дело было за шесть месяцев до Мелани, на другом конце земного шара, в городе Чатем, что в графстве Кент. Скептик – это я, а мистик, стало быть, моя сестра Тарен. Нас усадили за некогда белой тюлевой занавеской из тех, что колышутся, когда мимо случайно проходит кошка. Ясновидящая обитает в скромном дуплексе, каких в этом глухом пригороде десятки, если не сотни – один от другого не отличишь.

У двери нас приветствует коврик, а постер при входе гласит: «Начнем с чашечки чая!» – которого нам, однако, не предложили.

В глазах сразу начинает рябить от китайских орнаментов, которые здесь покрывают буквально все поверхности: полки, телевизор, кофейный столик, где едва ли хватит места для чашек с блюдцами. Некоторые из них изображают существ, которые скалятся в чересчур широких улыбках – зловещих, неискренних и многозначительных.

– НУ ЧТО ЖЕ, – раздается голос медиума, – С КОГО НАЧНЕМ?

Мы с сестрой – непредвзятый скептик (да, звучит как оксюморон) и уверовавшая в магию – переглядываемся, и я тихонько подталкиваю ее вперед.

Мы приехали на сеанс к ясновидящей по имени Айрис: ей примерно 159 лет, она носит очки с толстыми линзами, ковыляет с палочкой, а когда говорит, выдает с трудом переносимое количество децибел.

Пока Тарен общается с Айрис, я подслушиваю – а это несложно, учитывая громкость, – и незаметно веду конспект, который быстро прячу, когда раздается фраза, которой чуть позже завершится и мой сеанс.

– ЗАПЛАТИ, ТОЛЬКО ЕСЛИ СЧИТАЕШЬ, ЧТО Я ЭТО ЗАСЛУЖИЛА!

Вот бы такси оплачивать по такому принципу, думаю я.

В руки к Айрис переходят деньги, о которых кроме нас троих никто в мире не узнает – особенно налоговая служба. Это будет наш маленький секрет. Конечно, мы заплатим. Ей же 159 лет, и она потратила на нас свое время.

Мы с сестрой так редко видимся, что каждый момент приобретает особенную ценность. Я воспринимаю этот визит как забаву, Тарен относится к нему вполне серьезно. Но главное – что мы сейчас вместе, для меня это очень важно.

Моя очередь. Айрис просит любой предмет, принадлежащий мне. Я бережно снимаю электронные наручные часы, и она принимается с пугающим пылом мять и тереть их пальцами. В голову приходит мысль, что она сейчас собьет мне будильник, а я забуду его снова настроить и завтра обязательно просплю – как обычно.

– СДАЕТСЯ МНЕ, ВАМ ПРИХОДИЛОСЬ НЕСЛАДКО, – говорит Айрис, – МОЖЕТ ДАЖЕ, ВЫ ЖИЛИ В ТРЕЙЛЕРЕ.

Сноб внутри меня хмыкает, но я стараюсь сохранять невозмутимость. Представляю себе, как хохочет Тарен – позже я буду наблюдать это каждый раз, проигрывая запись сеанса. То есть очень часто. Можно не верить, что медиумы умеют говорить с духами, но поднять дух они могут, и еще как.

– Раньше она была лучше, – признаёт Тарен, когда мы собираемся уходить и Айрис уже нас не услышать. Учитывая ее глухоту, это значит, что достаточно не кричать ей прямо в ухо. Тарен здесь не впервые. Моя сестра отлично ориентируется в кругах экстрасенсов. Когда я написал ей в WhatsApp и попросил порекомендовать кого-нибудь интересного, в окошке диалога моментально замигали три точки. Я не успел даже объяснить, зачем спрашиваю. Не знал, что она умеет отвечать так быстро.

Через несколько секунд пришло аж семь рекомендаций. Видимо, Тарен давно ждала, когда я спрошу. Наверное, она подумала, что я наконец пришел на путь истинный. Узрел свет, так сказать.

– Если честно, я даже не уверена, что это была Айрис, – добавила сестра, когда мы оказались за дверью. Чем изрядно меня огорошила. – Я сейчас припоминаю, что она то ли умерла, то ли вышла на пенсию и за нее теперь работает ее приятельница.

На пенсию вышла? То есть вот эта 159-летняя перечница – коллега помоложе?

Обмен остротами – наша давняя традиция. Экстрасенсы – единственная тема, которая всегда объединяла нас с сестрой. Не считая Бейонсе.

В тот раз мы немного поупражнялись в остроумии в адрес этой Айрис, еще не подозревая, что ей, как и другим экстрасенсам предстоит сыграть в нашей жизни немалую роль – направлять нас, развлекать и удивлять.

В 2015 году я был свидетелем того, как Тарен обращалась к разным медиумам в поисках утешения после смерти нашего отца. Мне стало любопытно, действительно ли они помогут ей пережить утрату или она из-за них застрянет в стадии отрицания или торга. А еще мне хотелось понять, отчего так много (вы не поверите сколько) людей попадают под их влияние, порой вопреки собственному благоразумию.

Годом позже я написал большой репортаж о крупнейшем со времен всемирного экономического кризиса банкротстве одной из ведущих австралийских брокерских компаний. В этой любопытной истории был замешан экстрасенс, консультировавший руководителя фирмы в течение четырех лет. Сюжет запал мне в душу, да так, что я спустя несколько лет решил разобраться в этой теме поглубже.

Раньше я был уверен, что всякий, кто верит экстрасенсам и прибегает к их услугам, – уязвимый, внушаемый, наивный и, в общем-то, недалекий человек. Мне не приходило в голову, что к ним могут тайком обращаться люди, облеченные властью и авторитетом, пользующиеся влиянием и несущие большую ответственность.

Мне казалось, что все люди делятся на «верующих» и скептиков, и эти группы, как две параллельные прямые, никогда не пересекаются. Но в сегодняшнем мире, где растет недоверие к экспертам, организациям и некогда незыблемым авторитетам, все не так однозначно. Нравится нам это или нет, наметилась явная тенденция ставить эмоции, интуицию и инстинкты на одну полку с фактами и логикой.

Я решил выйти за пределы бинарного мышления и попробовать разглядеть за этим бескомпромиссным делением на верующих и скептиков реальных людей и реальные истории, со всеми их полутонами. Мне захотелось взглянуть на нашу жизнь под совершенно новым углом – с точки зрения медиумов, ясновидящих и тех, кто в них верит. Это было все равно что смотреть на мир, повиснув вниз головой, – да и сам мир, честно говоря, стал гораздо хаотичнее, чем я привык.

Самые удивительные вещи скрываются в зазорах между привычными явлениями – именно они вдохновили меня на этот эксперимент. И дело не только в призраках, духах и прочей эзотерике, не в людях, чрезмерно тяготеющих к фиолетовому цвету при выборе одежды. Дело в нас.

А раз так, то главы этой книги – не о всевозможных способах верифицировать деятельность экстрасенсов, а о том, какую ценность имеют для нас различные аспекты их работы: от самых деликатных и судьбоносных до неловких и пугающих. Это расследование посвящено человеческому фактору в индустрии сверхъестественного.

Сперва нужно было найти нейтральную отправную точку для этого пути. Мне не хотелось начинать его из позиции снобизма, снисходительности и пренебрежения к «верующим», но и с ходу отталкивать от себя закоренелых скептиков я не собирался.

Вот почему я начал эту книгу с Тарен.

Иногда я завидую ей, потому что и сам хотел бы быть как она – немного не от мира сего. С тех пор как мы детьми без конца пересматривали «Русалочку», она так и верит в существование русалок. Не знаю, конечно, действительно ли она говорит это всерьез, но когда я не так давно подарил ей гипсовую фигурку русалки для раскрашивания, она расправилась с ней за какие-то несколько дней.

Иногда я думаю, что вера в русалок, предсказания будущего и загробный мир, где мы снова встретимся с нашими близкими, помогает как-то примириться с жестокой реальностью. Я долго не мог понять, почему Тарен, которая далеко не сразу подпускает к себе новых людей и начинает доверять им, так легко открывает свои самые сокровенные мысли экстрасенсам.

Сейчас моей сестре 35, а когда она впервые попала на спиритический сеанс, ей было 22. В 2018 году, во время нашей первой из многих бесед о ее опыте общения с экстрасенсами, я пообещал, что буду слушать, не осуждая и не перебивая.

Думаю, ей бы хотелось, чтобы я всегда себя так вел. Когда мы росли, она часто замыкалась в себе и могла часами молча играть с куклами. Я никогда не замыкался – и никогда не молчал. Я все выплескивал наружу. Она бы сказала, что я ей и слова не давал вставить, но мне кажется, она не возражала, ведь благодаря мне ей не приходилось думать, как поддержать разговор. Я мог прийти, поотрывать головы всем ее барби со словами «Давай играть, как будто взорвалась бомба», а потом пожаловаться маме, что Тарен устроила беспорядок, и сделать вид, что я тут ни при чем. Знаю, знаю, я был тем еще засранцем. Половину своей взрослой жизни я трачу на попытки искупить это. Помню, папа просил меня быть с сестрой помягче. Он в ней души не чаял. А на меня сложно было найти управу, мама называла меня «маленьким негодником». Думаю, я обращался с сестрой, как если бы она была братом, о котором я втайне мечтал. Бедная Тарен.

Если она и пыталась дать мне отпор в детстве, то делала это так тихо, что глуховатая бабуля, сидя рядом с нами, склонялась поверх нее ко мне и спрашивала: «ГЭРИ, ЧТО ОНА СКАЗАЛА?»

И вот наконец ей выпал шанс вставить слово. И не одно. В начале нашей беседы она чувствовала себя неуверенно, судя по скупым ответам, но постепенно оттаяла. Это было для нее вполне характерно. Я больше десяти лет проработал журналистом, и Тарен оказалась одним из самых зажатых собеседников, с кем мне приходилось иметь дело. Она заставила меня попотеть. Быть может, это была ее месть. Если так, то я ее не виню!

Поразительно, как много Тарен помнит о своем первом спиритическом сеансе – точнее, о тех деталях, которые были угаданы с пугающей точностью. О том, что не совпало, она запомнила гораздо меньше, хотя кое-что рассказать смогла.

И это не редкость: человеческая память устроена так, что в ней сохраняются только самые интересные детали и подробности, которые экстрасенс угадал верно или показалось, что угадал. Я называю это избирательной памятью. Пересказывать все, в чем медиум ошибся, не так интересно. Большинство людей – как «верующих», так и скептиков – просто не признаются в этом. Чтобы быть хорошим рассказчиком, нужно подчеркивать самые лакомые подробности. Внимание: это ловушка.

Впрочем, моя сестра – тот редкий человек, который умеет быть по-настоящему честным и откровенным. Она ни за что не предала бы истину ради красного словца. Это просто не в ее характере.

Та первая ясновидящая решила сосредоточиться на проблемах тогдашнего бойфренда Тарен:

– Твоя бабушка говорит, что тебя ждет совсем другой путь. Тот человек, с которым ты сейчас, тебе не подходит.

Очень мило, что бабушка, мать нашей матери, умершая несколько лет назад, наконец смогла поговорить с внучкой из своего загробного обиталища.

Я спросил Тарен, повлияло ли это на ее отношения. Отчасти повлияло.

– Как будто я всегда это знала и теперь получила подтверждение, – сказала она. – Поскольку все остальное она угадала верно, мне показалось, я понимаю, что она имеет в виду.

Само собой, некоторое время спустя она рассталась с тем парнем. Наверное, это произошло бы в любом случае. Насколько Тарен помнит, он никогда не казался ей «тем самым». Но подумайте, какую роль эта женщина сыграла в судьбе незнакомого человека: она спровоцировала разрыв отношений, которые толком не успели развиться.

Впрочем, Тарен так не считает.

– Она ведь меня не заставляла. Мы просто были очень разными. Я вышла с сеанса счастливой и растерянной, – рассказывает она. – Весточка от бабушки дала мне надежду: она не просто исчезла, она где-то еще есть. Помню, я подумала, что это не очень-то хорошо по отношению к моему парню, но вместе с тем вроде как правильно. Потому что он был мудаком.

* * *

Прежде чем продолжить, я предлагаю определиться с несколькими терминами. Экстрасенсом мы обычно называем человека, предположительно обладающего способностями к восприятию явлений, недоступных обычным органам чувств, а также будущих событий. Медиум – это человек, выступающий посредником в общении между живыми людьми и духами умерших. То есть экстрасенс предсказывает будущее, а медиум помогает связаться с мертвыми. Многие занимаются и тем и другим. В рамках этой книги мы будем использовать термин «экстрасенс» как гипероним, обозначающий и тех и других, а также астрологов, которые составляют вам гороскоп по знаку зодиака. Термин «медиум» мы оставим для специалистов по общению с мертвыми.

Считается, что в духовном мире существует шесть основных способностей, самая распространенная из которых – ясновидение. То есть восприятие событий в будущем или явлений, недоступных обычным органам чувств. Понятие «ясновидение» (clairvoyance) происходит от французских слов clair «ясный» и voyance «зрение, видение». Как правило, это понятие употребляют для обозначения способности видеть то, что другие не могут, – происходящее в иной реальности.

В рамках этой книги слова «интуиция» и «интуитивный» не имеют сверхъестественных коннотаций, если только я отдельно не оговариваю это в тексте. Под «холодным чтением» скептики подразумевают набор приемов, позволяющих экстрасенсам считывать находящегося перед ними человека без предварительной подготовки: они используют особенности речи и мимики, язык тела, общие сведения о клиенте и т. д. «Горячее чтение» предполагает, что экстрасенс или медиум имел возможность подготовиться заранее и разузнать о клиенте дополнительные сведения. «Менталист» – это своего рода фокусник, демонстрирующий публике владение сверхъестественными психическими способностями, такими как, например, телепатия. При этом чаще всего менталисты исповедуют скепсис относительно проявлений духовного мира и нередко даже раскрывают секреты своих номеров. «Скептик» – это тот, кто сомневается в реальности духовного мира, однако степень недоверия может быть самой разной: от минимальной до совершенно непробиваемой.

В попытке сохранить непредвзятость я буду исходить из позиции агностицизма.

Убежденный скептик верует в свое неверие так же глубоко и непоколебимо, как самый горячий поклонник экстрасенсов верит в их способности. И то и другое однобоко, и крайности похожи друг на друга больше, чем на какие-то промежуточные позиции. Я называю этот эффект «подковой веры». Сомневаясь во всем, начинаешь верить в теории заговоров. И, находясь на самой оконечности «скептической» части подковы, оказываешься не так уж далеко от ее противоположной оконечности, на которой находятся глубоко верующие в реальность экстрасенсорных способностей.[2]2
  Здесь прослеживается аналогия с «теорией подковы» в политологии, согласно которой ультралевые и ультраправые политические партии не являются антагонистами и не находятся на противоположных концах линейного политического спектра, а сближаются между собой наподобие концов лошадиной подковы. – Прим. пер.


[Закрыть]

Чрезмерный скептицизм лишает нас возможности познать этот причудливый, порой мрачный, зачастую любопытный, иногда очаровательный и бесконечно увлекательный мир, в котором я провел последние два года. Мир, полный самых ярких персонажей – от благонамеренных адептов интуиции до откровенных мошенников.

Наше отношение к духовному миру вскрывает потаенные страхи, уязвимости, табу, наш стыд и скрытые желания. Так что же это – сплошной обман или профессия, способная дать ответы на самые глубокие и трудные вопросы о жизни и том, что значит быть человеком? Думаю, одно другому не мешает.

Обитатели иной реальности, живущие среди нас, готовы раскрыть свои секреты. Пристегните ремни.