Текст книги "Мифы советской эпохи"

Тухачевский и таинственные похищения белых генералов

26 января 1930 года в центре Парижа был похищен председатель РОВС генерал А. П. Кутепов. Первые же шаги следствия установили, что похищение было произведено агентами ОГПУ, которые выследили генерала, схватили и на машине доставили в Марсель. Здесь, в порту, стояло наготове советское судно. Кутепова провели на борт под видом загулявшего на берегу пьяного старшего механика. Выйдя из Марселя, судно взяло курс на Новороссийск, но, когда до советского берега оставалось сто миль, Кутепов умер от сердечного приступа. Сообщение о похищении генерала появилось в московских газетах 30 января 1930 года…

Имена похитителей недолго сохранялись в тайне. Их публично раскрыл Г. Беседовский (настоящая фамилия – Вайнштейн), сбежавший в 1929 году работник полпредства в Париже, хорошо осведомленный о деятельности ОГПУ во Франции. В числе организаторов этой операции Беседовский назвал Е. Гольденштейна – начальника летучей бригады Иностранного отдела ОГПУ в Берлине, занимавшейся террористическими актами за границей; Яновича (кличка «Николай») – уполномоченного ОГПУ во Франции – и его жену Анну Иосифовну; М. Гельфанда– 2-го секретаря полпредства во Франции – непосредственного организатора похищения Кутепова. Помогал им в этой операции Аренс – 1-й советник полпредства, ведавший подкупом печати и связью с Французской компартией.

Не остались тайной и политические цели похищения: РОВС считался врагом большевизма и во многом держался на энергии Кутепова, который был крупной фигурой в рассеянной по всему миру белой эмиграции. Чтобы ослабить РОВС, нужно было ликвидировать Кутепова. Но, как выяснилось, не только это было причиной его умерщвления…

Чтобы правильно ориентироваться в исторических событиях, необходимо ясно представлять себе расстановку тогдашних политических сил и ее изменения. В 20-х годах главным зарубежным противником троцкистского в своей основе ОГПУ были белая эмиграция и ее ударный отряд РОВС, возглавляемый Кутеповым. Именно против РОВС была направлена многоходовая провокационная операция «Трест», проводившаяся ОГПУ на протяжении целого ряда лет. Но к началу 30-х годов в СССР произошли серьезные перемены. В 1927-м был снят со всех постов, а в 1929-м вообще выдворен из страны Троцкий. Предстояли серьезные передвижки в высших эшелонах власти, но многочисленные приверженцы Троцкого, по-прежнему занимавшие высокие посты во всех органах государственного и партийного аппарата, не собирались сдаваться без боя. И по логике борьбы перед лицом общего врага прежние противники делают шаги к сближению…

Через семь лет после исчезновения Кутепова генерал А. И. Деникин счел возможным обнародовать тайную подоплеку гибели председателя РОВС. Оказывается, в 1929 году в Париже состоялась тайная встреча Тухачевского и служащего большевикам генерала Потапова с Кутеповым. Генералу Потапову тогда даже организовали встречу с великим князем Николаем Николаевичем. «Как выяснилось впоследствии, – сказал Деникин, – и Тухачевский, и Потапов действовали с ведома большевиков и таким образом были всего лишь представителями очередного «Треста». Теперь ясно, что Деникин ошибался, считая визит красных генералов очередной провокацией ОГПУ. В действительности это была попытка троцкистской оппозиции наладить контакты с белым движением против Сталина.

Похищение Кутепова показало, что он ни о чем не договорился с Тухачевским, его вербовка не состоялась. Для сокрытия факта его встречи с Тухачевским, который в то время был весьма влиятельным лицом в военной иерархии СССР, и была разработана операция по его похищению. Но провал вербовки Кутепова с лихвой был возмещен согласием генерала Скоблина и его жены, певицы Плевицкой, работать на ОГПУ, данным ими 10 сентября 1930 года. Через полтора года после вербовки Шпигельгласс не мог нахвалиться своим приобретением. «Что касается Скоблина, – докладывал он начальству, – то я застал уже полностью сформировавшегося агента, снабжавшего нас первоклассной информацией. Теперь уже моя главная задача состояла не в том, чтобы учить его или «выжимать» из него информацию, а в том, чтобы помогать ему и обеспечивать безопасность его и Плевицкой».

И действительно, за несколько лет работы Скоблин оказал Советскому Союзу, все еще считавшемуся вотчиной троцкистских руководителей, ценнейшие услуги. Докладывая о его деятельности в Центр, Шпигельгласс писал:

«Во-первых, Скоблин ликвидировал боевые дружины, создаваемые для заброски в СССР; во-вторых, свел на нет зарождавшуюся в РОВС мысль об организации особого террористического ядра. В-третьих, выяснил, кто из наших людей открыт французами, и разоблачил агента-провокатора, подсунутого нам французами и работавшего у нас одиннадцать месяцев. В-четвертых, донес о готовящемся Миллером, Драгомировым, Харжевским и Фоссом убийстве Троцкого. В-пятых, выдал организацию по подготовке убийства Литвинова. В-шестых, разоблачил работу РОВС из Румынии против СССР. Исключительная осведомленность агента помогла нам выяснить не только эти шесть дел, но и получить ответы на множество мелких вопросов и быть совершенно в курсе работы РОВС».

Таким образом, выполняя задания троцкистского руководства ОГПУ, Скоблин, с одной стороны, парализовал работу РОВС против России и не дал ему превратиться в филиал иностранных разведок. С другой стороны, он спас высланного из России Троцкого, поставленного на родине вне закона, от готовящегося на него покушения белых офицеров.

Измышления Александрова об одновременной работе Скоблина на ОГПУ и германскую разведку основаны, похоже, только на одной детали его участия в похищении генерала Миллера – преемника Кутепова на посту председателя РОВС. Схема похищения была та же, но, поскольку Миллер был осторожнее Кутепова, чекистам пришлось прибегнуть к помощи Скоблина. Николай Владимирович предложил шефу РОВС встретиться с двумя сотрудниками немецкой разведки. Как показывал на допросах в 1939 году один из участников операции, «встречу назначили на 22 сентября 1937 года. В этот день Миллер явился в РОВС в половине одиннадцатого утра. Занимался делами у себя в кабинете. В начале первого сказал начальнику канцелярии РОВС генералу Кусонскому, что у него назначено на 12.30 свидание, после чего он намерен вернуться на службу. В штаб РОВС Миллер не вернулся. На машине мы увезли его в Гавр, где стоял пароход «Мария Ульянова», выгружавший груз кож, доставленных из Ленинграда. Вечером он вышел из порта, 29 сентября пароход прибыл в Ленинград, на следующий день Миллера привезли в Москву и расстреляли».

Сейчас известно, что осторожный Миллер перед уходом оставил пакет, который следовало вскрыть, если он будет долго отсутствовать. Пакет пришлось вскрыть поздно вечером, в нем оказалась записка: «У меня сегодня в 12 час. 30 мин. свидание с ген. Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе. Он должен отвезти меня на свидание с германскими офицерами, военным атташе в балканских странах Штрофманом и Вернером, чиновником здешнего германского посольства. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, что это ловушка, а потому на всякий случай оставляю записку». Известно и то, что на следующий день Скоблин чудом сбежал от разоблачивших его офицеров. И, как говорят, Шпигельгласс тайком переправил его в Испанию, откуда его должны были вывезти в СССР. Но в Испании Скоблин таинственным образом исчез, и судьба его до сих пор неизвестна.

Записка Миллера дала фальсификаторам истории повод утверждать, что Скоблин сотрудничал с немецкой разведкой. Но, как явствует из недавно рассекреченного скоблинского «дела», никаких Штрофмана и Вернера в природе не существовало, на встречу с Миллером под видом немецких разведчиков приехали чекисты, которых начальник Шпигельгласса А. Слуцкий запрашивал еще в декабре 1936 года. Он писал тогда руководителю военной разведки в Западной Европе генералу В. Кривицкому: «Отберите среди вашего персонала двух людей, способных сыграть роль германских офицеров. Они должны обладать достаточно представительной наружностью, чтобы сойти за военных атташе, должны уметь изъясняться, как военные, и быть исключительно верными и храбрыми. Командируйте их мне немедленно». Но покушение на Миллера задержалось, и обещанные Кривицким агенты были выделены Слуцкому только в сентябре 1937 года…

Материалы рассекреченного «дела» заставляют усомниться в связях Скоблина с немецкими спецслужбами и Гейдрихом. Чтобы разоблачить Тухачевского, ему не нужно было заниматься изготовлением фальшивок. У него были дня этого достоверные факты!

Без «Красной папки»

Уникальность Скоблина как разведчика состояла в том, что, будучи завербован троцкистским руководством ОГПУ, он верно служил «фирме», имел бесспорные заслуги и пользовался полным доверием начальников-троцкистов. Благодаря этому доверию летом 1936 года он получил приказание встретиться в Лондоне с военным атташе в Англии Казимиром Путной, который, по заданию Тухачевского, искал тогда выход на руководящие круги русской антисоветской эмиграции. В доме некой титулованной англичанки, члена палаты общин парламента, куда были вхожи Путна и его жена, ему посоветовали встретиться с генералом Скоблиным, весьма влиятельным лицом в левых кругах эмиграции, враждебных советской власти.

12 июля 1936 года Скоблин прибыл в Лондон. «Прикрывала» его поездку Плевицкая, которую он якобы сопровождал в гастрольной поездке в британскую столицу. Но, пока Плевицкая пела, Скоблин в доме титулованной дамы вел тайные переговоры с Путной. Сподвижник Тухачевского, информированный троцкистской разведкой о том, кто такой Скоблин, считал его своим и был с ним полностью откровенен, поведав о том, что власти Сталина скоро конец, что вожди Красной Армии сговорились между собой и в недалеком будущем в России грядет установление национальной военной диктатуры…

И тут – фантастический поворот судьбы! В сентябре 1936 года во главе советских органов госбезопасности ставят Николая Ивановича Ежова, меняющего главное направление работы Иностранного отдела ОГПУ на европейском театре. Если раньше все силы отдела были сконцентрированы на борьбе с белой эмиграцией и РОВС, то теперь главной задачей стали считать выявление связей высших чинов Красной Армии, посещавших страны Европы, и выяснение их лояльности по отношению к сталинскому руководству.

С этого момента Скоблин оказался в двойственном положении. С одной стороны, он продолжал работать на людей Троцкого, еще остававшихся в центральном аппарате ОГПУ – НКВД. А с другой – он получил новое задание от ежовского руководства: отслеживать зарубежные связи соотечественников, в том числе и собственных начальников-троцкистов. И оказалось: в руках Скоблина сосредоточены ключевые сведения о разветвленном военно-политическом заговоре против Советского правительства!

Газета «Возрождение» от 7 января 1938 года, издававшаяся в Париже, так изображала события, происходившие в СССР в 1937–1938 годах

Полтора года проницательный разведчик находился на острие тайной борьбы, пока начальники-троцкисты не подставили его на совершенно ненужной, бессмысленной операции по похищению генерала Миллера. Надобности в похищении 70-летнего Миллера не было никакой. РОВС, парализованный Скоблиным до ликвидации его председателя, фактически был разрушен и опасности для СССР уже не представлял. Зато сведения Скоблина о военном заговоре сыграли поистине судьбоносную роль для Отечества.

Осенью 1937 года, сразу после исчезновения Скоблина, когда Тухачевский и другие заговорщики были давно уже расстреляны, эмигрантская пресса осветила многое в таинственном деле белогвардейского генерала. В заметке «Встреча Скоблина с Тухачевским и Путной» газета «Возрождение» писала 5 ноября 1937 года: «Путна был весьма близок к Тухачевскому, и последний, очевидно, вошел в сношение со Скоблиным с его ведома и согласия… Путну, как известно, арестовали значительно раньше Тухачевского. Легко предположить, что чекисты, осведомленные Скоблиным о его встрече с Путной и о переговорах, которые он с ними вел, добились от Путны признания. Затем произошли расправы с Путной, Тухачевским и со всеми другими генералами, которые действовали с ними заодно. Путна выдал Тухачевского».

Не составляла секрета для эмигрантской прессы и программа преобразований, которую заговорщики заготовили для России. 2 июля 1937 года газета «Последние новости» опубликовала заметку «От СССР – к России. За что расстреляны Тухачевский и другие». «По имеющимся в Париже совершенно бесспорным сведениям, – писал автор, – целями заговора были свержение диктатуры Сталина, отказ от коммунизма, уничтожение установленного Сталиным режима и переустройство СССР в построенное на национальных основах федеративное государство, которому снова должно быть присвоено историческое имя Россия. На первое время до полного успокоения должна быть установлена военная диктатура во главе с Тухачевским. В области социальной заговорщики предполагали восстановить мелкую крестьянскую собственность и мелкую частную собственность, но сохранить в руках государственную национализированную крупную промышленность…»

Как ни ценны сами по себе были сведения о заговоре, добытые Скоблиным, их одних было бы недостаточно для проведения репрессий против командного состава Красной Армии. Но в том-то и дело, что у Сталина были за рубежом и другие тайные осведомители, которые подтверждали донесения Скоблина. В частности, в Париже действовал кружок бывшего военного и морского министра Временного правительства А. И. Гучкова, который сначала работал на начальника разведки немецкой армии генерала Бредова, а после гибели последнего в 1936 году перешел в ведение гестапо. В недрах этого кружка работал агент ОГПУ, о котором не знал даже генерал Кривицкий. Этим агентом была родная дочь Гучкова.

Когда в Москве начались аресты генералов-заговорщиков, Кривицкий решил бежать. В конце 1937 года он попросил политического убежища в США. В мае 1939 года в интервью одной американской газете он заявил, что в гучковском кружке были оригиналы всех документов, которые Сталин использовал против военных заговорщиков. Недаром весной 1937 года заместитель Ежова М. Фриновский возбужденно говорил Кривицкому: «Мы только что раскрыли величайший заговор в армии, заговор, неслыханный во всей истории!»

Решающая роль Скоблина в разоблачении военного заговора была достаточно полно выявлена сразу же после его исчезновения, то есть в конце 1937 года. Не возникало тогда сомнений и в том, что в руках Сталина находились неопровержимые доказательства виновности генералов-заговорщиков. Возникает вопрос: кому и зачем в 60-х годах понадобилось наводить тень на плетень и высасывать из пальца нелепую историю с «Красной папкой»?

Сегодня на эти вопросы можно дать более или менее удовлетворительные ответы. Когда тридцать пять лет назад руководители хрущевского Агитпропа вознамерились начать кампанию по идеологическому подрыву советского строя, они убедились, что судьба Тухачевского и его приверженцев едва ли не единственная пригодная для этой цели тема. Но прежде, чем начать ее пропагандистскую разработку, требовалось убедить советских читателей в том, что репрессированные генералы были ни в чем не виноваты. Их судебные и личные дела были упрятаны за семью печатями, а западным спецслужбам дан заказ: сочинить историйку о том, как кровожадный Сталин по глупости уничтожил невинных, блестящих полководцев, которые опытом и талантами многократно превосходили военачальников Великой Отечественной войны. Выдумав нелепую историю с «Красной папкой», Александров и Конквест выполнили заказ хрущевского Агитпропа!

Жертвы политических репрессий

Что же на самом деле они представляют собой? О репрессиях, якобы творимых Сталиным, демократы долдонят давно, начиная с пресловутого ХХ съезда партии, с так называемой «хрущевской оттепели». Притом эта пропагандистская кампания не утихает и по сей день. Но если приглядеться повнимательнее, именно эта кампания явилась ударной силой, с помощью которой происходило свержение Советской власти.

Сегодня те, кто называет себя демократами, да еще правыми, кто с особым остервенением сокрушал эту власть вплоть до ликвидации самого государства, 1 ноября назвали днем жертв политических репрессий, а себя причислили к этим жертвам. Ежегодно эти «жертвы» собираются в центре Москвы, на Лубянской площади и митингуют. В прошлом году на этом митинге побывал и я со своими друзьями. Пришли так, из любопытства, посмотреть на эти «жертвы», послушать, что они говорят.

Когда мы пришли, один из моих друзей невольно воскликнул: «Да тут собрались одни евреи!» А я подумал: неужели жертвы сталинских репрессий состояли из одних евреев? И действительно, мы увидели их. Впереди, в окружении своих выкормышей – Явлинского, Немцова, Хакамады, Кириенко, Гайдара, правозащитника Сергея Ковалева, главы «Мемориала» Юрия Афанасьева – шествовал бывший член Политбюро А.Н. Яковлев. Здесь, на этом еврейском шабаше, мы увидели практически всех известных дсмократов рангом поменьше, начиная от Новодворской с Боровым и кончая Щекочихиным с Иваненко.

Правда, этих «жертв» собралось немного, что-то порядка двухсот человек. Остальные, как и мы, были просто любопытствующими и случайными прохожими – как-никак Лубянка – это центр Москвы, и без людской массы она не бывает. Речи, которые мы прослушали, походили на речи психически ненормальных людей. Особенно среди собравшихся выделялись Явлинский со своей постоянно дергающейся головой и еврейская экстремистка Новодворская.

После посещения этого омерзительного сборища я решил вникнуть в историю и попытаться узнать, что же на самом деле представляют собой «жертвы политических репрессий». Первым делом обратился к справочникам и энциклопедиям. Объяснения такого термина я не нашел, так как его просто не оказалось ни в одном справочном издании. А вот слово «репрессия» в Большой Советской Энциклопедии обозначает – «наказание, применяемое государством». И все! Никаких делений на политические и неполитические.

Как-то еще в советское время, когда демократы (а они уже тогда были в Кремле) проводили очередную кампанию на лагерную тему, я отдыхал в одном из санаториев Друскининкая. Вечером, за чаепитием с соседями по палате, зашел разговор о репрессиях. Мои собеседники оказались репрессированными, и мне, как более молодому, оставалось только их слушать. Каждый из них поведал свою историю пребывания в лагерях. Один рассказал, как он до войны, в общественном месте, на вокзале, в словесной перебранке с пассажирами, стоявшими в очереди за билетами на поезд, нецензурно выругался, за что и был осужден на пять лет. Сам родом из Ленинграда, он всю войну проработал в Магадане. Лагерь, как поведал «пострадавший от сталинских репрессий», спас его от голодной смерти, если бы он остался в блокадном Ленинграде.

Второй рассказал еще более курьезный случай. «Был молодым, а в молодости кто не хулиганит. С получки решили с товарищем выпить. Тогда водку продавали в небольших бутылочках – четвертинках (чекушках): в народе такую водку называли «рыковкой». Выпили одну, оказалось мало. Взяли вторую – тоже мало. Обычно бутылку открывали, ударяя ладонью по дну бутылки. А тут как назло пробка плохо поддавалась, и я невольно произнес появившиеся в ходу стишки: «Рыкова в жопу, Сталина долой, да здравствует Николай Второй». Подошли два милиционера, взяли меня под локотки, и загремел я тоже на пять лет».

Ну а третий мой собеседник оказался преподавателем из Москвы. Он рассказал, что до войны работал в кожгалантерее и периодически воровал кожу. Попался, и дали ему 15 лет. Но что интересно, этот еврей (а он этого и не скрывал, в отличие от нынешних демократов), поведав о своей лагерной жизни, в конце беседы разоткровенничался и прямо сказал:

«Переходя из одного лагеря в другой, я вплотную столкнулся с осужденными, много увидел и познал. И будь моя воля, я бы 90 процентов из них расстрелял». Я его спросил, а как же говорят, что многие из них осуждены незаконно. «Какое там незаконно! – возразил мой собеседник, – одни уголовники, казнокрады, растратчики государственного имущества, да и просто «враги народа». Кого он имел под термином «враги народа», не стал спрашивать. Выслушав рассказы репрессированных, я обратил внимание на то, что никто из них не сказал, что он сидел незаконно, и никто из них не поносил Советскую власть, хотя всем им она изрядно «насолила».

Можно ли этих, в общем-то рядовых людей назвать жертвами политических репрессий? Кто же из них пострадал за политику? Тогда эти вопросы я не задавал, так как самого термина «жертвы политических репрессий» не было. Мы знаем, есть хозяйственные преступления, совершенные по халатности, есть экономические преступления, есть уголовные и т. д. А политические? Невольно возникает вопрос, это те, кто не ворует, не убивает, а, находясь у власти, занимается политикой?

А теперь, обращаясь к истории и рассматривая подсудимых, проходящих по процессам 30-х годов, невольно видишь сходство их с нынешними демократами. Только тогда у тех демократов 30-х годов не получилось свергнуть Советскую власть, а у нынешних получилось. Разве казненные Сталиным члены ленинского политбюро не похожи на членов горбачевского полит – бюро? А члены ВЦИКа и ЦК разве не походили на членов горбачевского ЦК? Например, Бухарин и Яковлев, Рыков и Черномырдин (или Гайдар), Горбачев и Раковский, маршал Тухачевский и маршал Шапошников, Ягода и Бакатин и т. д. Сравнение само собой напрашивается. Нет, бывшие члены Политбюро и ЦК, ставшие сегодня демократами, никого лично не расстреливали. Но их действия принесли горе миллионам людей, страна потеряла национальную независимость и обороноспособность, да и государства как такового нет. Их антинародная, античеловеческая политика привела к гибели 10 миллионов человек (если считать ежегодную убыль населения в миллион человек). Именно они по подсказке своих хозяев из Вашингтона и Тель-Авива разожгли очаги гражданской войны на всей территории бывшего СССР.

Значит, если сегодня, например, на скамье подсудимых окажутся Горбачев, Яковлев, Ельцин (если он жив), Шеварднадзе, Алиев, Примаков, Вольский, Разумовский и другие члены и кандидаты в члены Политбюро и суд их осудит к высшей мере наказания, то они тут же должны быть причислены к жертвам политических репрессий? Но ведь если трезво посмотреть, что они натворили, то иначе как гитлеровцами их не назовешь. Они выполнили точь-в-точь планы Гитлера по расчленению СССР. Все, что они делали, они делали умышленно, их действия были организованны и скоординированны, так как они перешли на службу к американским и израильским сионистам.

Реабилитация своих предшественников, демократов 30-х годов, новым демократам нужна для того, чтобы оправдать свои действия по грабежу России и сделать их законными, чтобы оправдать государственный переворот 1991 года, чтобы их оправдали за те миллионные жертвы «перестройки», которую они осуществили под лозунгом демократии.

Опровергать все, что написано новыми демократами о репрессиях, о Сталине, расстрелявшем «любимца партии» Бухарина и других троцкистов – неблагородное занятие. Но на самой чудовищной лжи придется остановиться. Это вопрос о том, был или не был заговор в 1937 году. Ведь поток этой лжи до сих пор не прекращается.

Многие писатели и драматурги хорошо погрели руки на теме «сталинские репрессии». А сама реабилитация сторонников Троцкого хоть и совершена, но продолжает сопровождаться яростным поношением Сталина, какого не было даже во времена Хрущева. Драматург А. Гельман, как и историк О. Лацис, именует Сталина «палачом», «бандитом» (см., например, статью «Время собирания сил», «Советская культура» от 9 ноября 1988 г.). Да, они, гельманы и лацисы, вновь собирают силы после поражения своих предков в 1937 году.

Легко себе поэтому представить политические последствия такой реабилитации. С партией, которая позволяет проделывать над собой такие «эксперименты», может случиться и случилось то же самое, что с кораблем в шторм. Он может перевернуться и пойти ко дну. С реабилитацией троцкизма партия прекратила свое существование.

Все старые коммунисты, все люди, знакомые с историей не по пьесам Шатрова или «огоньковским» публикациям, а по документам, были чрезвычайно поражены реабилитацией, которая проводилась под руководством А.Н. Яковлева, и особенно тем, как молниеносно были реабилитированы Бухарин и его приспешники: за один день. Сам процесс реабилитации не транслировался ни по радио, ни по телевидению, не оглашались имена судей. Все это сразу же подорвало доверие к процессу, породило разговоры о мошенничестве.

Поскольку на всех уровнях советского общества высказывалось недоверие к реабилитации Бухарина, его поклонники вынуждены были помещать статьи в разных газетах и журналах, используя «газетное право» для его защиты. Да практически вся партийная печать, начиная с «Правды», выступила в защиту Бухарина. Особенно в этом преуспел Ю. Феофанов. Я помню его статью в газете «Известия» под названием «Почему это случилось?». В этой статье Феофанов жаловался на «адское сопротивление», с которым происходит «восстановление в правах невиновного» Бухарина и других. Но из чего, собственно, следует, что Бухарин был «невиновен», что он пострадал в «неправедном судилище»?

Тогдашняя оппозиция, борясь за свое существование и власть, старалась (как и новая, накануне свержения советской власти в 1991 году) провести как можно больше своих людей в органы суда, прокуратуры, НКВД, исправительных заведений и т. д. Бухарин был не только экономистом. Он усиленно занимался вопросами государства, хорошо понимал роль карательных органов и потому всячески старался подружиться с Дзержинским и Менжинским, возглавлявшими ВЧК-ОГПУ, их сотрудниками, ввести в это учреждение как можно больше своих людей из комсомола, где он имел очень сильные позиции. Именно Бухарин в качестве главного редактора «Правды» сделал Дзержинскому репутацию «железного Феликса», «рыцаря революции» и т. д.

После смерти Дзержинского (1926 г.) и Менжинского (1934 г.) ВЧК-ОГПУ-ПКВД возглавил лучший друг Бухарина и Рыкова Г. Ягода, женатый на племяннице Свердлова, по рекомендации которого он и попал на работу в ВЧК. Будучи тайным «правым», Ягода занимался охраной нелегальной организации оппозиционеров из-за кулис. Впрочем, то же самое делал и Андропов. Горбачев, Яковлев, Арбатов, Шахназаров, Бовин, Бурлацкий и многие другие демократы – это его выкормыши. Многие из них были его непосредственными помощниками.

Бухарин, самым тесным образом связанный с карательным аппаратом, продумывал вместе с другими вождями оппозиции вопросы государственного заговора, разработал вместе с ними самую тщательную систему конспирации, которая должна была уберечь их от разоблачения. Надежности этой системы способствовало то, что многие руководящие «правые» работали в системе ВЧК-ОГПУ.

Видное место в ряде намеченных мероприятий отводилось и пресловутой «пытке», фиктивной, но очень наглядной. Бухарин, как и другие вожди оппозиции, хорошо знал одно из коренных положений буржуазной юстиции, которое (хотя и не без труда) укоренялось и в советской: показания, добытые под пыткой, с применением насилия и угроз, не стоят ничего, не должны приниматься во внимание. Отсюда и шла соответствующая тактика: провоцировать следователей на зуботычины и угрозы, доводить их «до белого каления», а в суде так давать показания, чтобы слушатели не сомневались, что все компрометирующие показания даны исключительно под пыткой. Делалось это с виртуозным мастерством, в чем подследственным помогал огромный политический опыт и прежний опыт подпольщиков (почти все имели прежде дело с царской полицией как революционеры), они отлично знали психологию людей и все тайные «пружины» государственной и партийной политики, на которые надо было умело давить.

Достаточно посмотреть «Стенографический отчет по делу правотроцкистского блока» (1938 г.), как хитрый и коварный Ягода, сам проведший тысячи допросов, компрометировал собственные показания. То же можно видеть, читая допросы Крестинского, Бессонова, Розенгольца, Рыкова и других заговорщиков. Ни «инквизиторство», ни «брань и силовой нажим», как сообщает читателям Ю. Феофанов в своей статье в «Известиях», при допросах не применялись. Их не видно и при чтении протоколов допросов.

Наоборот, картина получается отнюдь не такая, какая желательна корреспонденту «Известий» Феофанову. Не было никакой необходимости в пресловутых «пытках». В своей антисоветской деятельности признались все подсудимые. Радек, например, категорически отвергал версию о пытках: «Если здесь ставился вопрос, мучили ли нас во время следствия, то я должен сказать, что не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя делать ненужную работу».

Неотроцкист, «известней» Феофанов пытается возвести Бухарина на некий пьедестал почета, придать ему черты героя, наделить его высокой душой. Как же защищает Феофанов Бухарина? А вот как: «Уже многие подсудимые признали, что они являются агентами немецкой, японской и польской разведок. Таким же должен стать «любимец партии», друг Ленина, виднейший экономист и авторитетный в глазах многих теоретик… Отсутствие улик не останавливало расправу. А вот признания добивались всеми возможными и невозможными путями. Признание, отвергаемое правом в качестве абсолютного доказательства, в глазах людей, увы, не теряет убедительности».

Признание подсудимых в своих шпионских действиях Феофанов отвергает абсолютно голословно, не приводя никаких фактов, никаких разумных доводов. Он исходит из недоказанного тезиса об «абсолютом произволе» и «грубо состряпанном спектакле». Отсюда его принцип: раз признался в суде, что ты шпион, значит, на деле не шпион. Раз Раковский заявляет: «Я вернулся из Токио, имея в кармане мандат японского шпиона», – значит, на деле этого не было. Если Крестинский признается, что троцкисты за свои «услуги» с 1922 года ежегодно получали из Германии от рейхсвера (командующий генерал Сект, начальник штаба – Хассе) по 250 тысяч марок, то это, разумеется, злобная выдумка и самооговор.

Такие «возражения» совершенно нелепы. Этак и современных шпионов, пойманных на месте преступления, признавших свою вину в судебном заседании, по «блестящей» логике Феофанова тотчас следует отпускать с миром: «Раз признал себя виновным в суде, значит, невиновен!»

Нет, не просто так были осуждены Бухарин и его коллеги. За всяким «сюжетом» стояли тома следственного дела, каждый конкретный случай тщательно проверялся. Да и что за смысл был Сталину уничтожать, скажем, Раковского, Гринько или Крестинского? Особенно по обвинению в шпионаже, когда и без этого обвинения можно было с полным основанием расстрелять или повесить?! Зачем было вообще уничтожать, коль скоро они не входили и Политбюро, не составляли для Сталина никакой опасности, как люди полностью дискредитированные, потерявшие влияние на массы и не обладающие необходимой политической властью?