Текст книги "«Засланные казачки». Самозванцы из будущего"

Глава третья. Александр Пасюк

– Да, подвел ты меня, Родя! – Пасюк покачал головой. – Видал атамана местного, того самого, урядник который? Это ему я книги вез, которые ты, бестолочь, потерял!

– Ну, ни фига себе ты наехал! Как бульдозер! – Родион аж задохнулся от обиды.

– Пожалел книжки в пакете, сами чуть не потерялись! Сейчас рассветет, пойдем искать… Ладно, – он осекся под хмурым взглядом Пасюка, – ладно! Сам потерял, сам и найду! Пакет все равно приметный, красный, не могло его полностью замести…

– Вот и я о том же! – Пасюк одобрительно закивал. – Обещал привезти книги, значит, хоть в лепешку разбейся, но слово сдержи!

– Ага! – поддакнул Родион. – За базар перед братвой отвечать надо!

– Ну что же ты за бестолочь такая! – Пасюк засопел, не предвещая этим ничего хорошего, а Родион машинально втянул голову в плечи, готовясь к буре.

– Казан проверяют по звону, казака – по слову! Мудрость казачья, разумеешь? А ты – базар, братва… Бестолочь, ей-богу! Наблатыкался, паря, ты в кабаке! Вон, лабаешь все ночи напролет! Нет у нас, казаков, базара! Ну, нет! Не братва мы, не гопота сыкливая, не шелупонь помоечная какая-нибудь, чтобы на блатном лаяться! Хотя, – Пасюк поморщился, – дерьма среди казаков теперь изрядно наберется! Такое порой слышишь, что русские народные маты кренделями покажутся… Не срами мамочку и папочку – интеллигентов в третьем поколении! В общем так, господин подхорунжий, еще раз услышу подобное – настучу по морде! Понял?!

– Понял, – уныло протянул Родион, но Пасюк никак не мог угомониться.

– И, вообще, опять ты хрень свою читаешь? Думаешь, я не видел, как в автобусе ты в журнал спрятал свою газетенку для озабоченных и всю дорогу пялился на девок?

– Откуда ты узнал?

– Оттуда! – Пасюк постучал себя в лоб. – Ты бы хоть журнал перевернул, а то с умным видом полдороги читал компьютерный журнал вверх ногами! Ты бы книжечки умные лучше по истории казачества вместо порнухи изучал бы! Тьфу!

Пасюк в сердцах сплюнул.

– Тебе что, на работе задниц голых не хватает?

– А на кой мне эта история казачества? – Родион пожал плечами. – Нет сейчас свободного времени, вот разберусь с делами маленько и почитаю…

– Дурак ты и есть! – Пасюк махнул на него рукой. – На баб голых время есть, а как ума понабраться – нет!

– А ты – слишком умный! – огрызнулся Родион.

– Да! Умный, в отличие от тебя я много читал и о казачестве, и об истории Гражданской войны! Вот и умным людям вез умные книги, а ты их проср… – он осекся, – потерял, в общем!

– Шибко тебе эта история пригодилась! – пробурчал Родион и, видя, что Пасюк закипает не на шутку, быстро перевел разговор в другое русло. – А зачем местным они, книги эти?

– Юрка, атаман тункинский, хочет с местными казаками музей в Тунке казачий открывать да библиотеку историческую потихоньку собрать!

– А музей-то зачем? – Родион хмыкнул. – Ты, думаешь, кто-нибудь из туристов в него пойдет? Сомневаюсь! На Аршан зачем едут? Водки на природе попить, да и только!

– При чем здесь туристы? – Пасюк пожал плечами. – Ты так ничего и не понял? Для местных это музей! Буряты слишком недовольны – притесняют их приезжие москали на родной земле! Вон, раньше, казаки как взяли бурят тункинских под свою руку, так и жили они веками, как сыр в масле катались, пока красноперые власть свою людоедскую не установили! Пора возрождать, – он хмыкнул, – «дружбу народов», а то передавят тут всех по одному, как клопов, пискнуть не успеют! А ежели буряты с казаками объединятся, то никто их с места не сдвинет! По крупице и начинают, вон как Юрка Ус…

– И чего им бояться? – Артемов недоуменно пожал плечами. – Кому они нужны в Тунке этой?

– Мировому империализму вкупе с врагами всех мастей, от чекистов до масонов! – Пасюк развел руками. – И никак иначе! Ты же слышал, как Сивоконь, иркутский атаман Союза казаков, брехал про наш реестр третьего дни в своей газетке, что в Управе валяется? Он все врагов ищет, как шавка блох! Только у собаки блохи настоящие водятся, а этот все ищет да ищет, двадцать лет, уж почитай! Особенно любит поносить на тех, кто от него и ушел из-за его же самодурства: вот, мол, я сразу разглядел в них врагов казачества, я все вижу, все… Словно комиссар с трибуны о вредителях и агентах МОССАДа, засланных на погибель казачества, на всех углах горланит…

– Да! В сортире нашел…

– То-то! – Пасюк хохотнул. – Правильное этой газетенке место и определили: и в… хм, самом процессе для облегчения поможет, и опосля сгодится!

– Вот-вот! – Родион закивал. – Читал я его писанину – помои изрядные! Не стесняется он в выражениях! Наш, Шохин, посолиднее, с портфелем ходит…

– Так и есть, в штиблетах и галстучке! – Пасюк, зевнув, почесал щеку. – Два сапога пара – один брешет как сивый мерин, второй, бывший замполит, штаны просиживает в администрациях! К ряженому казачеству добавилось табуреточное!

– А Юрка местный?

– Это мне он Юрка, а тебе – Юрий Васильевич! Они делом заняты! Они, вон, погоны офицерские поскидывали – казаки они рядовые все теперь, нечего скоморошьими звездами светить! Жены с ними заодно – не с голыми пупами и торчащими из-под джинсов труселями, а в парочках, костюмах женских казачьих ходят! И не только на люди, как мы, словно ролевики-хоббиты какие-нибудь… И детишки казачатами себя считают! Ладно, – он похлопал Родиона по плечу, – чего я как лошадиный барышник тебе их нахваливаю? Сам поглядишь, как доберемся до них! Накормят, напоят и спать уложат!

– Да! – протянул Родион, поскребя себя по подбородку. – Пожрать бы не мешало! А, Саныч?

– Пожрешь, не боись! – Пасюк почесал бороду. – Да помыться и побриться кой-кому, а то на тебя смотреть тошно!

– Чего так? – Родион потер глаза и скривил губы. – Сам-то поди не чище меня?

– Да я о другом толкую тебе, – Пасюк поморщился. – Твоя козлячья щетина проплешинами сияет, словно ты еще из пубертатного периода не вышел! Фу, срамота для казака! Или начисто брейся, или бороду отпускай, но не так: Тимати местного розлива!

– Станок одноразовый куплю и сразу побреюсь! – недовольно пробурчал Родион. – Не так же, как ты: отрастил бородищу! В попы, что ли, собрался?

– А хоть бы и в попы! – съязвил Пасюк. – А борода завсегда у казака должна быть! Или хотя бы усы! Хотя, – он отмахнулся, – казаки нынче не те: берут кого ни попадя прямо с улицы! А они не знают ничего, не ведают ни традиций, ни уклада жизни казачьей! Да и казачество воспринимают как работу, в лучшем случае! А казачеством жить надо, гореть за него! Некогда нам на глупости время тратить! Вон, в Тунке люди спиваются, в город уезжают! Видел, дома стоят заколоченные? Еще немного, и здесь гастарбайтеров больше, чем бурят, будет! Нужно за людей бороться! Самые главные наши враги – это мы сами: лень-матушка и надежда на батьку-атамана, который поведет за собой!

Родион слушал его внимательно, растянувшись на груде кизяка. Огонь в небольшом костре горел ярко, бросая красные отблески на стены. И ему думалось, что именно сейчас он начнет жить настоящей казачьей жизнью, выжив в поединке со смертью в суровом походе.

– Вон Усольцов, даром что атаманом его избрали, так же, как и все, пашет: скотина, хозяйство крепкое, – Пасюк рубил ладонью в такт словам, – не асфальтные казаки они, как наши! Не пьют, как многие! Они во главу угла казачий уклад ставят, а потому станичников дворами считают. Да, дворами, с женами и детишками, ибо без поддержки семьи все наши дела помойному коту под хвост!

– Эх! – Родион отвлекся на мгновение, представив молоденькую казачку, подносившую ему крынку молока с еще теплым, парящим хлебом, непременно босиком и в сарафане, и мечтательно протянул: – Да! Найти бы и мне здесь себе невесту! Бар я бы бросил сразу же! Детишек бы нарожал! Коровок бы развел…

– Хорош жених! Нужен ты им, дармоед! – Пасюк скривился. – Ты же тяжелее своей гармошки ничего в руках не держал! А ручками своими белыми дерьмо, поди, впервые сегодня потрогал?

Родион отдернул руку, словно обжегшись, от кучи навоза, на которую опирался.

– Ну чего ты? Я же не гламурь какая-нибудь! И гармошка моя тоже пригодится: буду играть на ней, а работать я могу, если захочу! Вообще, спасибо тебе, Саныч, глаза мне открыл! Посмотрю хоть на настоящих казаков! Может, и у меня чего-нибудь получится? – Родион приподнялся на локтях. – Музей-то меня пустят хоть посмотреть?

– Ага! И тапочки тебе, как в Эрмитаже, выдадут, – сварливо огрызнулся Пасюк, и Родиона пробрало столь резкое заявление приятеля прямо до пяток, так что он даже присел на куче мягкого, прогретого его телом, навоза, – чтобы мрамор не поширкал! Да и не музей у них, – он вздохнул, – громко слишком, так, в местной школьной библиотеке шкаф стеклянный с тремя полками! Но даже если хоть в одном кровь всколыхнется, и то польза будет! Это же книги по истории казачества Тунки, там же обо всех их родичах сказано, фамилии-то какие: Шубины, Лифантьевы, Зверевы, Усольцевы, Тюменцевы – все они до сих пор тут живут, только не помнят, что они – казаки. Все, все там написано… А ты даже не полистал их… Форму да лампасы мало надеть, шашку привесить да погончики офицерские нацепить недолго! Я крепко после батиных слов задумался: и правда, я – казак! Сразу представил: огромные, сильные, бородатые, с пиками да шашками, Степан Разин, Пугачев, Тарас Бульба… Только Сивоконь атаманить начал, видный такой, слова красивые говорил…

– Так сколько лет-то прошло? – брови Артемова удивленно поползли наверх. – Его еще тогда выдвинули в атаманы?

– В 1991 году и выдвинули, аж до сих пор задвинуть не могут! Бессменный он, как член Политбюро! На лафете из Управы ихней, небось, вывезут ногами вперед! А, может, замаринуют, как Ленина, чтобы он и опосля руководил! Так вот, пойдем, говорю, батя, к атаману записываться, мы ж – казаки! Времена теперь другие, никто нас не боится, наоборот, власти помогать будут! Служить России будем, как наши прадеды служили! Землю пахать будем…

– И пошли? – Родион улегся обратно на кучу сухого дерьма.

– Ага! Побежали! Посмеялся батя надо мной: «Давай, поспешай, – говорит, – всех запишут, а тебе места не останется! Еще мешок побольше возьми, из-под картошки!»

– А зачем мешок? – Родион захлопал глазами.

– Земли тебе дадут пахать да сеять, чтоб по дороге не рассыпал! – Пасюк хмыкнул, но без смешка. – Можа, место в мешке еще под службу казачью останется…

– Почему?

– Чего почему?

– Почему так сложно казакам в России?

– Ты чего? Вроде не бредишь! – Пасюк дотронулся до лба Артемова, словно проверяя, нет ли у него жара. – Кедровка в голову ударила или ты проникся думами глобальными о судьбе казачества? Тогда тебе прямая дорога в стойло к Сивоконю…

– Почему в стойло?

– Во-первых, не перебивай старших по…

– Возрасту?

– Хм!

– Молчу-молчу! – Родион виновато потупился.

– По званию! Так вот, во-вторых, это же его вселенское призвание о глобальных судьбах казачества думать и своим баранам вещать, что в стойлах при нем стоят! Мемекают и то по команде, и внимают с благоговением речам своего атамана! Хотя, – Пасюк прищурился, – они тебя не возьмут!

– Это почему же то?

– Потому как гешефта с тебя никакого, гол как сокол, а холуев-подхалимов у него и без тебя хватает!

– А я и не собирался! – Родион гордо вздернул подбородок. – Вон в Тунке казаки сами возрождают казачество, так и в Иркутске найдутся такие же, настоящие! Ты щедро, Саныч, всех черной краской измазал, но есть же нормальные? Есть? К ним и пойду!

– Нормальные есть, и их много! Ага! – Пасюк прыснул. – Тебя им и не хватает! Уже каравай, хлеб-соль, для тебя испекли! К нам приехал, к нам приехал, Родион Эдуардович, дорогой!

– Смешно? – Родион надулся.

– Грустно, Родя! Плакать хочется, аж скулы сводит! – Пасюк посерьезнел, глубокая складка пролегла на лбу. – Ты, думаешь, я сам бы к таким не пошел? А только идти некуда, заплутали мы меж трех сосен… Только за двадцать лет нет веры никому, устали мы, затюкали нас, по крышку сыты атаманщиной! И я, и остальные болтаемся, вон, как сам знаешь что, столько лет! И не я один так думаю, только вслух никто не говорит…

Пасюк лихо махнул остатний глоток кедровки из фляжки и завинтил ее, закусив «курятиной» в три приема, раскурив сигарету дрожащими от волнения руками. Сухарь и шоколадка давно были уже по-братски поделены и съедены. Затем продолжил говорить дальше, удивляясь тому, как язык выбалтывает то, что он так старательно хранил в себе все эти годы.

– Так кто мешает-то? Вот ты говоришь: там клоуны, здесь ряженые, тут болтуны… Взяли бы да и собрались, чтоб возрождать казачество! Станицы строить! Землю пахать!

Родиону никогда еще не было так скверно. На Пасюка он не обижался, несмотря на бурлящий в мозгу и теле хмель. Тот не бросил его, доволок до спасительного убежища, не оставил в степи умирать. Настоящий казак!

Он отдавал себе отчет, что пришел в казачество от безысходности – посмотрел, как гуляют «новые русские», и решил найти тех, кому дорога судьба Отечества. В казаки пошел, если даже Лев Толстой говорил, что история России сделана их саблями. А тут целый атаман станицы в стриптиз-баре рядышком охранником работает.

– Да нечего возрождать! Нужно заново уклад создавать! Не те условия сейчас, чтобы станицы, поля, тучные стада! Не даст нам государство ничего, так, фантик пустой и даже не блестящий! Ты чего, один такой умный выискался, знаешь что делать? Давно уже перебродило все, и задор, и энергия, и честолюбивые помыслы, как брага, перебродило все, только сивушная мерзость на душе осталась… – Пасюк угрюмо засопел. – Поначалу, в девяностые, и запал у людей был, и губернаторы с мэрами давали землю, деревни брошенные – живите, казаки!

– И что?

– И ничего! Единицы пошли на это: кому ж охота теплую квартирку с работой менять на тяжелый сельский труд? Так что, землю распродали, деньги растащили, казаков обманули… – голос Пасюка становился все тише. – Понимаешь, самое горькое то, что обманули ладно бы власти, свои же, атаманы!

Пасюк молчал и молчал, уткнувшись подбородком в колени и выкатывая и закатывая палочкой в костер обуглившиеся катыши кизяка. Родион потихоньку начинал дремать: сказывались и усталость, и выпитая на практически пустой желудок настойка, что мягким покрывалом укутывала сознание.

– Жалко! – Он зевнул, потягиваясь и устраиваясь поудобнее. – Не понимаю я наше государство: такая сила в казаках – это тебе не солдатики зеленые, это мужики…

– Ну-ну! Скажи еще казакам, что они – мужики: враз по сопатке получишь! – ответил Пасюк, не поворачиваясь от костра. – И насчет солдатиков зеленых особо в станице не разглагольствуй! Сам-то не служил, а солдатики эти, к которым ты так презрительно относишься, даром что молодые были, и повоевали, и послужили – не чета тебе, ущербному! А у нас многие армию прошли, так что помалкивай ты со своими умозаключениями, а то ляпнешь – ввек не отмоешься перед казаками потом! Это там, – он ткнул пальцем в грязный низкий потолок сарая, – рыжий клоун сменяет черного, а на земле нормальные казаки, бравые, только мы еще терпим, терпелка у нас, понимаешь ли, огромная, типа, долго запрягает и быстро едет… А надоест – держитесь, мало не покажется! – Александр погрозил кулаком в пустоту. – Не выгодно только государству, чтобы казаки на ноги поднялись… Это же такая сила! И здесь ты прав на все сто! Казаки всегда были становым хребтом народа – соль земли Русской!

– Так интеллигенция вроде ближе к народу? – неуверенно протянул Родион.

– Интеллигенция – говно русского народа! Еще Ленин, мразь этакая, так сказал, – отрезал Пасюк, резко обернувшись. – Как бы я ни относился к чучелу на Красной площади, но это он верно подметил! Говно, брехливое, позорное, трусливое дерьмо! Профукали Россию, ораторствуя на баррикадах, что в семнадцатом, что в девяносто первом!

– Да! – Родион, вздыхая, покачал головой. – Вон депутаты, говорят, говорят, а толку мало!

– Депутаты, чиновники – это к тому же ворье и взяточники, разве что кто по мелочи тащит, а кто миллиардами! И наши, реестровые, атаманы тоже сидят на жалованье, чиновники золотопогонные, пилят бабло, те жалкие объедки, что на казачество от щедроты душевной властей наших перепадает, и за портфельчики, как ты сказал, зубами крепко держатся!

Пасюк разошелся не на шутку, кулаки сжимались до хруста, а зубы скрипели.

– Медальки из золота самоварного, поблескучее, друг другу вешают! Да ну их! – Он в сердцах махнул рукой. – Они отдельно от нас, рядовых казаков, живут, Бог им судья! Вот еще, – он снова заговорил с нажимом, – наприсваивали друг другу званий! И те и другие хороши: и реестровые, что под дудку государеву пляшут, и общественники из Союза казаков! У меня односум у Сивоконя обретается, все никак не хочет уходить, надеется, что там у них еще изменится все… В общем, говорил он мне как-то, что Сивоконь назначил казака одного завхозом в Управу и тут же звание новое накинул: стал тот казак теперь подхорунжим! Завхоз! Лейб-унитазной сотни подхорунжий! Бабы в погонах щеголяют! Тьфу, мать их за ногу! Чего потом на Совете стариков, что всегда у казаков в почете и уважении был, заседать будут? Как к ним обращаться? Здорово дневали, господа старики и госпожи старухи?

Родион, представив это занятное зрелище, ухмыльнулся, но Пасюк, хмурее тучи, продолжил говорить, и всю веселость смыло, словно сливную ручку на бачке дернули.

– Только ты, Родя, не вздумай это никому брякнуть – тебя мигом затопчут! Да и меня с тобой тоже! Ибо за свои чины и медали они нам глотки вырвут, сапогами задавят и мыть их не будут. Самозванцам правда никогда по вкусу не приходит!

Он огорченно взмахнул рукою, уселся на кучу кизяка, отвернулся и затих. Родион же только тяжело вздохнул – только сейчас он понял, куда по собственной воле залез…

– В общем так, товарищи бойцы, слушайте меня внимательно, – Ермолаев чуть привстал, уперев носки сапог в стремена и строгим взглядом посмотрел на своих красноармейцев – лица у парней были злые, кому ж понравится ни свет ни заря в поход отправляться, – идем рысью за Иркут, по пути внимательно осматриваем все бурятские скотники. Ежели там кто другой будет, а не местные инородцы, то таких задерживаем, и доставляем сюда в Особый отдел для выяснения личности. Все понятно?!

– Так точно, товарищ помкомвзвода!

Лениво так ответили, но дружно. Бойцы надежные, опытные – прошли с ним весь путь от Урала до Байкала. «Комендачи», в отличие от простых красноармейцев стрелковых рот одеты были прилично – в длиннополые кавалерийские шинели, но не с красными, а синими «разговорами» на груди, и с такими же большими звездами на суконных шлемах, названных «богатырками», чай ведь не пехота сиволапая, а конница.

Укороченные винтовки за спиной, у кое-кого даже редкие в армии карабины, поперек груди набитые патронами тяжелые патронташи, слева у всех на ремне «драгунские» шашки в ножнах, в гнезда которых были вставлены штыки.

Хорошо снаряжены и, главное, умеют оружием своим пользоваться – три года мировой войны, а затем гражданская выучила всех отлично, потому что живы и здоровы, а трупы их недавних врагов по сибирскому походу метель давно замела снежком.

– А ежели кто сопротивляться супротив нас станет, товарищ помкомвзвода?

Ларионов, как всегда, не удержался – смешливый боец, умеет разрядить обстановку. И ведь прекрасно помнит, что Шубин с бандою ушел в Монголию, там у него несколько заимок имеется. Но потому сейчас задал вопрос с самым глупым видом, как бы от незнания раскрыв рот.

– Закрой пасть, ветер продует, товарищ боец!

Нарочито угрюмым голосом бросил ему Ермолаев в ответ, удерживаясь от смеха, и пояснил серьезнее, так чтобы все прониклись поставленной задачей:

– Во всех казачьих селениях расквартированы наши красноармейцы. И казаки потому притихли. Но ненадолго. Вот у инородцев, бурят местных, пользуясь их темнотою, они уже начали шебуршиться. Могут своих соглядатаев направить, тункинских станичников на восстание, кровь из носа, подбить им нужно. Так что всех задерживать надо. И учитывайте, ребята, – местная казачня с бурятами на сто рядов перероднилась, лицами схожи, а потому халаты с малахаями запросто надевают.

– Да уж понятно, товарищ помкомвзвода, что не в погонах, да с шашками расхаживать будут, неконченые же они идиоты, – Ларионов говорил уже серьезно, все бойцы, как надо, «прониклись» полученным заданием.

– Если такие «золотопогонники» с превеликого дурика появятся, сбежав из Иркутска, а более неоткуда сюда идти, – усмехнулся Ермолаев и неожиданно резко произнес, словно вбивая гвоздь. – Брать их обязательно живьем, даже не смейте ранить, ибо особисты с вас шкуру распустят на ленточки. Да и я выдам такому по первое число, мигом в пехоту определю, на своих двоих ходить будете до конца службы! Понятно?!

– Так точно, товарищ помкомвзвода!

– Тогда выступаем, товарищи бойцы! За мной, рысью, марш-марш!

Ермолаев дал шенкелей своей кобыле, и та бодро зарысила по широкой станичной улице, пустынной в этот предрассветный час, но отнюдь не тихой.

Пурга продолжала злобно реветь, но уже намного тише. Этого хватило всем за глаза, чтобы понять – последние дни марта в здешних горах далеко не весна, и уходящая зима, на последнем издыхании, но все же старается показать напоследок людям и домашней скотине свою немалую лютую силу.

В такую погоду даже зловредный хозяин не то что овец, собаку из будки не выгонит – начавшийся вечером буран был страшен. Таких свирепых не то что бойцы, но даже хозяин, матерый старик, припомнить не смог, пробурчав, что тридцать лет назад у бурят за три дня весь скот в степи полег. Но тогда пурга послабее была, а тут такое…

Ставни в больших добротных домах были закрыты, но он прямо всей спиной ощущал десятки настороженных глаз местных казаков, что не могли не подглядывать в узкие щели за его маленьким отрядом, сжимая свои кулаки в бессильной злобе…