Текст книги "Венера с пистолетом"

– Я думаю, это зависит от Манагуа?

– Откуда вы знаете? – нахмурился Карлос.

Мисс Уитли побледнела, но держала голову высоко и непреклонно.

– Это я ему рассказала. Не вижу причин, почему его надо было держать в неведении.

Донна Маргарита обдумала ее слова и согласно кивнула.

– Я уверена, вы правы. Очень сожалею, сеньор Кемп. Итак, что нам предлагать Манагуа? Платить?

Я сказал:

– Есть, пожалуй, еще один путь, который можно попробовать.

– Мне помниться, вы сказали, что никакой надежды нет? – подозрительно пробурчал Карлос.

– Нет надежды обыграть их в деле с выкупом, но можно попробовать обходной маневр, абсолютно с этим не связанный. Предположим, я перекинусь еще парой слов с Гарри…

– Не думаю, что вы столь хорошо знаете этого Гарри, мсье, – заметил Анри.

Мисс Уитли согласно кивнула.

Я продолжал:

– Положим, я скажу ему, что может случиться так, что однажды он будет прогуливаться в темном уголке и вернется домой с разбитой коленной чашечкой.

На диване зашевелились эксперты по живописи, явно приведенные в шоковое состояние. Донна Маргарита, как мне показалось, восприняла это более спокойно.

– Вы абсолютно уверены, что это дело сеньора Барроуза?

– Вполне уверен.

У мисс Уитли наконец восстановилось дыхание и прорезался голос, хоть и не совсем.

– Вы действительно способны на такое?

Я ткнул в свою повязку.

– Он рискнул нарушить целость моего черепа. Я отвечу тем же.

Она продолжала таращиться на меня, будто меня только что извлекли из канала.

– И что, если эта форма интеллигентного убеждения не сработает?

– У него есть еще коленная чашечка.

– О Боже!

– Тем или иным способом мы разыграем акцию устрашения. И будем надеяться, что Гарри испугается и вернет картину.

Мисс Уитли спросила:

– Вы думаете, он поверит, что вы на такое способны?

Анри повернулся к ней.

– Мадмуазель, вы в это верите? Я нахожу, что мсье Кемп исключительно убедителен в такого рода делах.

Затем он повернулся ко мне.

– Но если Гарри не поверит, или поймет, что это – блеф? Тогда перед нами встанет вечная проблема: выполнять угрозу – или отказаться и платить деньги.

После долгого раздумья я заявил:

– Я это сделаю. Точно сделаю.

– А-а-а… – Анри протяжно, удовлетворенно вздохнул и откинулся назад. – Но, вероятно, у него тоже есть варианты устрашения и курок, на который можно нажать. Вы предусмотрели, что он разузнает, кто с ним так поступил? Что затем он наймет побольше людей… чтобы отплатить вашему колену тем же? Или всерьез повредить конструкцию вашего черепа? И что это похоже на притчу о двух докторах, оперирующих друг друга, отрезая один фрагмент за другим пока… – Он улыбнулся. – Друг мой, вы романтик! Вероятно, по причине того, что имеете дело со старинным оружием. Вы похожи на стрелков из старинного вестерна. Но забываете, что если стреляете в человека, то другой человек тоже захочет вас подстрелить. До тех пор, пока в финальной сцене на главной улице, или может быть на Пикадилли не раздастся: бэнг-бэнг-бэнг… И вы испускаете дух в пыли, и над вами рыдает мисс Уитли, орошая слезами ваше стынущее тело.

– Вы действительно так считаете? – мисс Уитли не могла сдержать улыбки. И никто не мог. Донна Маргарита хохотала в открытую.

Я не хохотал. Может, идея, которую я предлагал, и слабовата, и все же… А, черт с ней! Я встал, продефилировал мимо Карлоса и снова наполнил свой стакан.

– Отлично. Тогда платите. Деньги ваши…

– Сеньор, – заговорила донна Маргарита, – я бы хотела, чтобы это было осуществимо. Может быть, это даже проще, чем мы думаем. Но я не хочу, чтобы вы погибли на главной улице или Пикадилли… даже за мое правительство. Мы свяжемся с Манагуа. Скорее всего, они согласятся платить. Сто пятьдесят тысяч – только маленькая часть запланированных затрат.

– Около двух процентов, – дал справку Карлос.

– Благодарю вас. И наша коллекция вырастет в цене. Как долго это будет? – она взглянула на мисс Уитли.

– Наверное, месяца три.

– Так что мы компенсируем потерю, прежде чем коллекция начнет экспонироваться. Мы обратим на это внимание.

Я осведомился:

– Так что, я остаюсь?

– Да. – Она подумала. – Я уверена, сеньор, вы убедительно доказали, что не причастны к краже картины. Поэтому мы будем рекомендовать Манагуа использовать вас и впредь.

– Благодарю.

Но Карлос не мог это так оставить:

– И все же, вы позволили себе потерять картину. Помните это.

– Спасибо за напоминание. А ты провалил операцию с банком. В следующий раз все должно быть сделано, как надо.

– И у вас должно быть оружие.

Воцарилась тишина. Я медленно поставил стакан и сказал:

– Послушайте, меня только что отговаривали от силовых действий. А теперь у вас возникло желание, чтобы я таскал оружие? – Я взглянул на донну Маргариту.

Она это восприняла как всегда спокойно.

– Я считаю, есть разница между нападающим человеком и человеком, защищающим какую-то собственность.

Отлично. Может быть. Хотя конечный результат может выглядеть совершенно одинаково. И может быть, будь тогда в Цюрихе у меня пистолет… Если бы я мог хоть что-то вспомнить!

Так что я выразил свое мнение очень аккуратно:

– Я уже излагал свою точку зрения по поводу ношения оружия… Так, выполняя ваши задания, я нарушал только один закон. Но ладно, если вы хотите, я буду таскать его. Только при перевозке, не все время. – Я покончил с виски. – Могу хоть завтра слетать обратно в Лондон и подобрать подходящий. Займет день, не больше.

– Не можешь подобрать здесь? – буркнул Карлос.

– Без множества ненужных вопросов – нет. Особенно если вы турист. За последние несколько лет здесь на континенте сильно ужесточили законы об оружии.

– Я уверена, это можно устроить, – вмешалась донна Маргарита. – Карлос может помочь?

Могу держать пари, что может. Я предпочитаю, чтобы на любом, самом незначительном документе вместо моего имени фигурировало его.

Карлос, по-видимому, с этим согласился:

– Какого типа оружие предпочитаете?

Я поразмыслил. Мне больше нравился «вальтер ППК», расточенный на калибр.22, или маленький «маузер», или «браунинг – малыш», того же самого калибра. Но…

– Попытайтесь достать спортивный пистолет калибра.22. Ищите спортивный «браунинг». Стоит около тридцатки, производит их Бельгия, так что здесь они должны быть. И купите запас патронов. Количество – на ваш вкус.

– Но у него не будет приличной убойной силы.

– Для пистолета все равно: девять футов до цели или тридцать восемь. Я не собираюсь таскать «люгер» или что-то подобное. Если возникнет надобность прокладывать себе путь, у меня просто должна быть возможность блефовать. Я могу использовать спортивный «браунинг» в качестве аргумента убеждения. Он выглядит милым и невинным, пока не остановит и не окоротит кого-то. Полагаю, такое оружие принесет гораздо больше пользы, чем разрекламированные изделия калибра.22 и 35.

Карлос кивнул без особого воодушевления, или скорее всем своим видом говоря: «Ты эксперт – тебе видней».

Мисс Уитли заявила:

– С какой стати мы все это должны выслушивать?

Меня это слегка задело:

– Послушайте, если вас не нанимали готовить, держитесь подальше от кухни.

Она взорвалась и вскочила на ноги. Ладно, взорвалась – сильно сказано. Весь ее стиль этого не допускал. Она просто побледнела и казалась раздраженной.

– Я приглашена в эту поездку только помогать в покупке картин. Создается впечатление, что сейчас мы обсуждаем план перестрелки между бандами и выбор пуль, вызывающих наиболее жуткие раны. Сожалею, но не вижу связи со своей работой.

– Сядь в углу и помалкивай в тряпочку, – буркнул я.

– Что?

Анри намеренно скучающим тоном пояснил:

– Мсье Кемп с тактичностью английских трущоб просто заметил, что вы всегда понимали… это… эта покупка не пройдет нормальным, цивилизованным путем. И пожалуйста, садитесь.

Она медленно села, явно ошеломленная.

Я обратился к Карлосу:

– Еще мне нужна коробка с пятьюдесятью «вестерн супер – Х» – холостыми патронами. Можете запомнить? Должны быть холостые патроны.

Он кивнул.

Некоторое время все молчали. Затем мисс Уитли снова встала и холодным тоном тихо заявила:

– Если по этому вопросу все, позволительно ли мне пойти пообедать?

– Естественно, моя дорогая, – откликнулась донна Маргарита. – Сожалею, что я вас сегодня пригласила.

Я заговорил снова:

– Подождите минутку. Еще одна вещь. Я не хотел бы, чтобы кто-то приобретал картины в одиночку. Я должен присутствовать в тот момент, когда картина становится нашей. То есть донны Маргариты. Только таким образом. Согласны?

Она не казалась шокированной этой идеей. Просто пожала плечами и кивнула.

Я взглянул на Анри.

– Все правильно? У вас уже есть какие-то виды на покупку?

– Вероятно. Точно еще не известно. Но скоро мы определимся.

Мисс Уитли пожелала всем спокойной ночи. Всем, кроме меня, и удалилась.

Донна Маргарита потянулась и села прямо.

– У меня встреча в десять. Вы меня извините?

Карлос вскочил на ноги. Лицо его ничего не выражало. Мы с Анри поднимались гораздо медленнее. В двери, ведущую в ее спальню, как я полагал, хозяйка обернулась:

– Если Манагуа одобрит выкуп, может быть сеньор Кемп возьмет на себя доставку пакета на почту? Он наш охранник, в конце концов?

Карлос мгновенно глянул на меня и согласился. Они действительно изо всех сил старались доверять мне. Пакет денег чистоганом, плата за нелегальную сделку – самая подходящая ситуация, чтобы с ними исчезнуть. Ведь здесь не нужны подписи, печати и прочая ерунда. Затем я поймал взгляд донны Маргариты, вероятно, она подумала о том же. Она мельком улыбнулась, пожелала спокойной ночи и вышла.

Карлос сказал:

– Думаю, лучше нам вместе не выходить. Пойдем по одному.

– Я немного задержусь, – поспешно согласился я. – Вы тут плохого виски не держите.

10

В ту ночь я заснул очень поздно и спал крепко. Естественно, что остаток утра я чувствовал себя ужасно. Однако преимуществом было то, что оставалось куда меньше ждать, пока будет вполне прилично появиться в баре.

Внизу я попросил портье найти врача и занялся перевязкой. Конечно, пришлось снова рассказать байку насчет автомобильной аварии, и он, конечно, не поверил. Я уверил врача, что это произошло в Цюрихе, а не в их порядочном законопослушном городе. Кстати, раз это действительно произошло в Цюрихе, какого черта я не сказал ему правду? Видно привычка.

Потом врач заявил, что повязка не нужна, вполне достаточно пластыря. Но я заныл, что ужасно боюсь, когда пластырь отрывают, так что пришлось ему перевязывать заново. Конечно, пластырь бы вполне годился, но у меня были свои соображения насчет того момента, когда мне снять повязки.

В «Парк-отель» я вернулся как раз вовремя, чтобы первый раз за день выпить пива. Ну и что делать дальше? Все еще стоял январь и нужно было чем-то заняться. Я уже побывал в Королевском музее; домик Рембрандта меня не интересовал; у меня не было никакого желания отправиться на экскурсию по каналам; время тюльпанов еще не пришло и вообще к черту тюльпаны.

Я выпил еще пива. Примерно в половине первого появилась мисс Уитли, в черном пальто, с красными от холода щеками. Она заметила меня, но и только.

Я в третий раз выпил пива. День постепенно становился похожим на один из тех серых скучных дней, когда еще мальчиком мне приходилось оставаться с бабушкой, та отправлялась вздремнуть после обеда, а мне не разрешалось ничего трогать, чтобы не разбить, причем это касалось даже радиоприемника, и день проходил столь же жизнерадостно, как отдых в гробу. Обычно я читал словарь. Если бы меня застали за этим занятием, ничего бы не случилось – просто подумали бы, что я расширяю свой кругозор или что-то в этом роде. А вы не знали, что почти на каждой странице приличного словаря можно найти либо ругательства, либо лихие сексуальные словечки?

Но скорее всего в «Парк-отеле» нет даже приличного английского словаря.

В час дня я на такси отправился в агентство Кука и провел там полчаса, изучая всевозможные способы и расписания передвижения из Амстердама в Цюрих – самолетами, поездами, да чем угодно. Вариантов было множество. Это занятие достаточно меня взбодрило, чтобы почувствовать – пора пообедать, и придало достаточно храбрости, чтобы прогуляться по Нойве-Шпигельстраат и посмотреть, нет ли у тамошних продавцов старинного оружия, которое они недооценивают. Ну разумеется, такого не оказалось.

В результате в четвертом часу я вернулся в «Парк-отель». В записке, оставленной для меня на стойке портье, стояло:

«Пожалуйста, позвоните A. Бернару».

Он жил в «Шиллер-отеле» на площади Рембрандтсплейн примерно в двух кварталах от «Доелена» и гораздо ближе к центру, чем «Парк-отель». Поэтому, просто чтобы чем-нибудь заняться, я не стал звонить, а пошел туда и постучал в его дверь.

Он провел там уже несколько дней и не терял ни минуты, создав добротную французскую атмосферу: температура в комнате достигала семидесяти пяти градусов[2]2
  По Фаренгейту, 24 градуса по Цельсию – прим. пер.


[Закрыть] и столбом стоял дым сигарет «Галуаз». Несмотря на это, хозяин снял с себя лишь пиджак, все еще прея в жилете и галстуке.

– Очень любезно с вашей стороны, мистер Кемп.

– Вам что-то удалось достать? – Я закрыл дверь и расслабил галстук.

– Полагаю… это весьма вероятно. – Свет был слабым, но за очками угадывался блеск глаз и за осторожным тоном – заметное возбуждение.

– И что же это?

– Ван Гог, я думаю. Отсутствующий в каталогах.

Я открыл было рот, чтобы сказать, что если картина отсутствует в каталогах, то скорее всего это просто подделка, но предпочел промолчать. Он должен был уже об этом подумать, и в любом случае я не смог бы отличить настоящего Ван Гога от детских каракулей моей сестры. К тому же иногда я думаю, что никогда не стоит возражать.

Вместо этого я спросил:

– И какова же цена?

Он проделал в уме перевод из одной валюты в другую.

– Немного больше ста тысяч фунтов. Хорошая цена.

– Где находится картина?

– В частном доме недалеко от Хейе. В Гааге.

– И кто еще знает о ней?

– Только продавец. Владелец сам обнаружил картину. И теперь хочет продать ее частным образом. Так, чтобы сделка прошла без огласки.

Я понял, в чем дело. Он мог бы получить за нее большую цену на аукционе – особенно в Лондоне, где устроители берут себе меньшие отчисления, чем на континенте – но если нынешний владелец действительно сам обнаружил картину, тогда почти вся сотня тысяч фунтов достанется ему. Не может быть, чтобы картина, принадлежащая художнику школы Ван Гога, продавалась за четверть цены картины самого мастера, а потом обнаруживалось бы, что это подлинный Ван Гог. Так что вероятнее всего сам он купил ее за два флорина и старую почтовую открытку.

В Голландии тоже существует налог на капитал. Если он не сообщал о покупке, то нет нужды сообщать и о продаже. Иначе правительство конфискует всю дополнительную прибыль, которую можно получить на аукционе. А может быть – и больше.

– И он, конечно, хочет получить всю сумму в подержанных банкнотах как можно меньшего достоинства, верно? – спросил я.

Анри усмехнулся; он знал, о чем я думаю, лучше меня.

– Он будет очень рад, если деньги выплатят ему в Швейцарии. В каком-то смысле для нас это даже легче.

Да, деньги не пройдут через голландский банк, а значит не привлекут внимания налоговых служб; это, конечно, дополнительное преимущество.

Однако существовало одно препятствие. И я должен был сказать об нем сейчас, и наплевать на то, что он при этом почувствует.

– Если об этом знают только владелец, продавец и вы, то не будет никакой экспертизы. Не будет никаких научных штучек. Никаких спектрограмм, никаких рентгеновских обследований, – сказал я.

Он понимающе усмехнулся.

– Ну, это я легко могу устроить. В Амстердаме хватает экспертов по этим вопросам.

Я удивленно посмотрел на него.

– Как, черт возьми, вы сможете это сделать? Достаточно провести рентгенографию, и вы провалите все дело. Голландский эксперт не станет молчать, если речь зайдет о находке картины Ван Гога.

Улыбка так стремительно слетела с его лица, что слышно было, как она ударилась об пол. Оказалось, что он не так силен в тонкостях торговли произведениями искусства, как считал сам.

– Да, об этом я не подумал, – протянул он.

– Давайте сядем и все обдумаем. – Я расстегнул пиджак и еще ниже опустил галстук. – Мне кажется, я где-то видел бутылку?

– Да-да, конечно, наливайте, пожалуйста.

Тепловатое белое вино отдавало дымком. Я налил себе рюмку и присел к столу; он продолжал стоять, глядя в пол и покусывая губы. Затем сказал:

– Рентгенография здесь невозможна. Но вот в Париже…Я знаю одного врача… Он мог бы устроить это тайно в одной из клиник.

Я кивнул. Я мог бы устроить то же самое в Лондоне, если бы моего знакомого не вышвырнули недавно из числа врачей.

– Речь идет о спектрографии соскреба с картины. Можно бы просто принести нужное количество краски под ногтями; тогда никто бы не узнал, о какой картине идет речь.

– Для работ импрессионистов спектрограмма дает не слишком надежные результаты. Краски с тех пор изменились не так сильно, как со времен старых мастеров.

Мы еще немного посидели в мрачном настроении. Наконец я сказал:

– Послушайте, картина продается как работа Винсента Ван Гога, верно? Я имею в виду, что владелец утверждает именно так?

Он покосился на меня, немного удивившись, что я знаю признак, необходимый для «гарантированной» картины: полное имя художника. Но, черт возьми, неужели он думает, что они с Элизабет Уитли – первые эксперты-искусствоведы, с которыми мне пришлось столкнуться?

Он кивнул.

– Да, но…

– Итак, если вам повезет, покупайте, и мы проведем рентгенографию в Цюрихе. А если что-то окажется не в порядке, вернем картину.

– Но, – твердо возразил он, – продажа должна производиться в полной тайне. Владелец говорит, что иначе он никогда ее не продаст.

– Тогда скажите, что мы сообщим голландским властям, что он стремится переправить собственность в Швейцарию. Это должно его напугать. И мы никак не нарушим закона, запомните. Я хочу сказать, что донна Маргарита не подчиняется голландскому налоговому законодательству.

Ему понадобилось время, чтобы переварить мои слова; затем он медленно кивнул и улыбнулся.

– И это говорит человек, который утверждает, что ничего не понимает в искусстве.

– Я говорю о законах, а не об искусстве.

– Да, конечно, – он встал и вновь наполнил свою рюмку.

Я спросил:

– А больше ничего на горизонте не просматривается?

– Вы имеете в виду какую-нибудь покупку? Ничего, что могло бы вас заинтересовать. Впрочем, могу порекомендовать одну – две небольшие картины постимпрессионистов. Papier print – как вы это называете?

– Картинки на стену?[3]3
  Буквально – обои – прим. пер.


[Закрыть]

– Да. В каждом музее есть стены, и на эти стены нужно вешать картинки. Потом их можно заменять. И всегда находится кто-то, кому они нравятся. В Никарагуа они могли бы стать звездами экспозиции. – Он чуть пожал плечами. – Очень жаль, что приходится ехать так далеко, чтобы полюбоваться тем, что нам удалось собрать. Сезанн, мой Ван Гог…

Его Ван Гог! Он уже нашел его, купил и повесил на стену. Я надеялся, что рентгеновское обследование покажет, что картина не подлинник; не дай Бог, если окажется не так.

Пришлось слегка сменить тему.

– Полагаю, в Голландии хватает хороших картин.

– Да, но не на продажу. И знаете почему? Это связано с историей двух войн. Вы же помните, в 1914 году голландцы не воевали, их даже не оккупировали. Они оказались нейтральной землей между Германией и Британией. В результате вели дела с обеими сторонами и делали деньги, большие деньги. После войны многие деловые люди, сколотившие состояния в этой неразберихе, вложили их в произведения искусства. Это было мудрым решением. Так образовались крупные частные коллекции.

Анри поерзал в кресле и расстегнул единственную пуговицу жилета; возможно, температура в комнате подпрыгнула еще на несколько градусов. Моя рубашка стала похожа на грязное посудное полотенце. Он продолжил.

– Но в 1940 году вторжение все-таки состоялось. И вслед за танками пришли эксперты по искусству. Собирать коллекции для Гитлера, для Геринга и даже для Гиммлера. К несчастью для голландцев, они оказались честными – на свой манер. Они говорили: «Мы хотели бы купить картину Вермейера, что висит у вас на стене. Мы понимаем, что она стоит четыреста тысяч гульденов. Вот вам четыреста тысяч гульденов в оккупационных банкнотах вермахта. Надеемся, вы не возражаете против продажи?» – И владелец отвечал: «Да, naturellement!»[4]4
  Естественно – искаж. нем. – прим. пер.


[Закрыть]. И они прятали свои «люгеры» в кобуру, платили деньги и забирали картину.

– Война дает, война и забирает, – буркнул я.

Он покосился на меня и усмехнулся.

– Precisement[5]5
  Точно – фр. – прим. пер.


[Закрыть]. Но наступит Освобождение – придет день Победы. Деловые люди захотят получить свои картины обратно – не так ли? Снова возникнут трудности с деньгами и ценными бумагами. Но не с произведениями искусства. Однако голландское правительство оказалось мудрее и сказало: «Вы продали свои картины – верно? Вам заплатили. Теперь они вам больше не принадлежат. Да, они вернутся из Германии – но вернутся в наши музеи». Все очень просто и очень хорошо сработало. В музеях теперь очень много хороших вещей – но вы должны благодарить за это коллекционеров Гитлера и Геринга. И эти картины не для продажи таким, как мы.

– Занятная история. И где же у нее мораль?

Он пожал плечами и развел руками.

– Мораль? Возможно, Ван Меегерен и выказал какую-то мораль, когда подделывал картины Вермейера и продавал их немцам. Но потом голландское правительство обвинило его в сотрудничестве с оккупантами и ему пришлось признаться в подделках, чтобы снять с себя обвинение. Но его все равно посадили в тюрьму. Нет, наверное истинная мораль заключается в том, что власти всегда выигрывают.

Я допил вино.

– Однако ван Меегерен в любом случае подделывал бы картины Вермейера, верно? Независимо от того, была Голландия оккупирована или нет.

– Правильно. Он начал заниматься этим перед войной. Это был странный бизнес. Мои друзья, которые лучше знают Вермейера, говорят, что картины были очень плохие. Конечно, так они говорят сейчас. – По лицу его скользнула улыбка.

– Однако я считаю, что Ван Меегерен был последним настоящим специалистом по старым мастерам, не так ли? Я хочу сказать, что сейчас никто не станет подделывать старых мастеров, учитывая все эти спектрограммы и рентгеновские лучи и что там еще напридумывали. Что же касается современных художников – Пикассо, Миро и прочих, – думаю, можно пойти в те же самые магазины и купить такие же картины, как написанные ими. Вы сами только что говорили, что никакие спектрограммы не помогут обнаружить подделку. И не настолько хорошо еще освоены рентгеновские методы, чтобы обнаружить разницу, верно?

Он пристально посмотрел на меня.

– Я вас слушаю. Продолжайте, пожалуйста.

Я наклонился вперед и плеснул еще немного вина в свою рюмку.

– Ну, работы Пикассо и Миро вы можете проверить, авторы еще живы. Но в случае с теми, которые уже умерли, вам остается положиться на эксперта. Если он скажет, что все в порядке, это будет означать, что действительно все в порядке: вы покупаете картину. Не имеет смысла спрашивать еще чьего-то мнения. Ведь речь идет о каких-то десяти тысячах фунтов, двадцати – ну, может быть, до пятидесяти, сейчас цены такого порядка. Это не цены картин Вермейера или Микельанджело. Но если у вас есть эксперт, я имею в виду человека с именем, заслуживающего доверия, то его оценка даже немногих картин должна на соответствующем уровне оплачиваться. Ведь просто глупо, если он дает оценку картины, стоящей пятьдесят тысяч фунтов, и ни черта не получает за это! Вам когда-нибудь приходилось встречать бедного биржевого брокера или страхового агента? Почему же в случае эксперта – искусствоведа все должно обстоять иначе?

– Давайте возьмем вас – просто для примера. Готов держать пари, что за год вы могли бы заработать больше денег, чем вам приходилось видеть за всю жизнь. Вы могли бы уйти на пенсию и жить в шикарном доме где-нибудь в Антибе и еще осталось бы достаточно денег, чтобы купить несколько настоящих произведений искусства и любоваться ими. Для человека вроде вас, я бы сказал, достаточно иметь незапятнанную репутацию, верно?

Теперь он разглядывал меня всерьез; он делал это настойчиво и внимательно, но на его лице было не больше выражения, чем в тусклых бликах толстых стекол его очков.

– Вы делаете мне – как бы это сказать – нескромное предложение?

Я поморщился.

– Нет, ради Бога; я не собираюсь прыгать с вами в постель. Я просто говорю, что было бы вполне логично для человека вроде вас воспользоваться такой возможностью. Если кто-нибудь сведет его с нужными людьми.

– С нужными людьми, – медленно повторил он. Потом кивнул. – Понимаю. Такими, как Гарри Барроуз?

– Гарри – просто пример. И он довольно подозрителен; может принять вас за провокатора, если не найдется кому должным образом вас представить. И вы не захотите – я хочу сказать, человек, о котором мы говорим, не захочет – работать только на одного продавца. Это уже само по себе скверно выглядит. Вам нужно достаточное количество продавцов – но понадобится и человек, который мог бы назвать нужных людей, верно?

Он не спускал с меня глаз.

– И этот человек, по всей вероятности, потребует за услуги десять процентов?

Я покачал рюмкой.

– Большую часть работы придется делать на континенте. Скажем, пятнадцать процентов.

– Я знал, что вы плут, – осторожно заметил он. – Но не знал, что такого сорта.

– Ну, скажем, двенадцать с половиной.

– Я этого не говорил!

Он выглядел возбужденным. Я допил вино и поднялся; легко возбудимые люди часто способны на неожиданные поступки. Предпочитаю оказаться на ногах, если ему придет в голову что-то неожиданное.

– Ну, в самом деле это ведь не слишком отличается от ваших занятий в данный момент, – успокаивающе заметил я. – Хочу сказать, от вас потребуется только высказать свое мнение. В любом случае так делает любой эксперт; это совершенно нормально. Готов держать пари, найдутся люди, которые скажут, что Сикстинская капелла была расписана не Микеланджело, или Тицианом, или кем-то там еще. А если ее выставят на продажу, абсолютно уверен, что я смогу найти таких людей. Давайте вспомним про ребят, которые сказали, что работы Меегерена являются работами Вермейера. Они просто ошиблись. Но ведь бедные слюнтяи даже ничего с этого не получили. Такое может случиться с кем угодно. Я хочу сказать, что вы не знаете, что эта картина Миро в самом деле является картиной Миро, если не стояли позади него, когда он рисовал ее, верно? Просто вы высказываете свое мнение. Поэтому смотрите на это как на операцию по страхованию; в один прекрасный день вы можете ошибиться, совершенно искренне ошибиться. И это может испортить вашу репутацию. Так почему не заработать, воспользовавшись вашей репутацией, пока она у вас есть?

Он тоже поднялся, двигаясь, как плохо управляемая кукла. Видно было, что внутри он весь кипел, но старался сдерживаться и только «Foutez le camp!»[6]6
  Убирайтесь – фр. – прим. пер.


[Закрыть] с шипением сорвалось с его губ. – Et ne…[7]7
  И не… – фр. – прим. пер.


[Закрыть] – Я не желаю вновь встречаться с вами. Не только снова, никогда. Allez![8]8
  Уходите – фр. – прим. пер.


[Закрыть]

– Если вы этого хотите… Но боюсь, что вам еще придется столкнуться со мной, дружище. Пока дело не будет закончено. Давайте поддерживать связь, как договорились. Я обещаю больше не делать нескромных предложений, хорошо?

– Foutez[9]9
  Убирайтесь – фр. – прим. пер.


[Закрыть]!

Ну, я и футировал[10]10
  Намек на звучание французского слова – «футе» – прим. пер.


[Закрыть].