Текст книги "Я была здесь"

Дерево кривится.

– Что, ты что-то против котят имеешь? – спрашиваю я.

Она морщит нос.

– Раз и Еще Раз. Клички какие-то пидорские.

– Я бисексуалка, так что мне не особенно нравится, как уничижительно ты используешь этот термин, – Элис пытается ее раскритиковать, но каким-то образом у нее это выходит все равно слишком жизнерадостно.

– Ну извини. Я понимаю, что это коты погибшей, но имена все равно пидорские.

С такими заявлениями Дерево похожа не столько на хиппи, сколько на обычное быдло из нашего городка. За это я ненавижу ее одновременно и еще больше, и меньше.

– А тебе какие клички больше нравятся? – спрашиваю я.

– Мне – Тик и Так. Я про себя их так и называю.

– А что, по-твоему, Раз и Еще Раз – плохо? – в грязном фартуке и с деревянной ложкой в руке появляется Упоротый Ричард. – Я думаю, что надо назвать их Ленни и Стивом.

– Это не кошачьи имена, – говорит Элис.

– Почему это? – недоумевает Упоротый Ричард, поднимая ложку, содержимое которой как раз и излучает тот странный запах. – Кто хочет попробовать?

– Что это? – интересуется Дерево.

– Всечтобыловхолодильнике. Тушеное.

– И котов бы туда положил, – отвечает она. – Тогда и пристраивать бы не пришлось.

– Ты же вроде вегетарианка, – язвит Элис.

Упоротый Ричард предлагает мне разделить с ним его омерзительную трапезу. Пахнет так, будто все специи ввязались друг с дружкой в спор, которого никто не выиграл. Но отказываюсь я не поэтому. Я просто отвыкла от общества. И не знаю, когда это произошло. У меня раньше были друзья – не то чтобы настоящие, но были – из нашей школы, из нашего городка. И раньше я все время проводила у Гарсиасов. А сейчас это раньше кажется таким далеким от сегодняшнего дня.

Покинув всех, я иду на кухню попить. Я до этого купила литр «Доктора Пеппера» и убрала в холодильник, но Упоротый Ричард в своем кулинарном приступе все переставил, так что приходится рыться. В глубине мне попадается пара банок «Ар-Си колы», и мне становится нехорошо, потому что единственной из моих знакомых, кто это пил, была Мэг. Я беру старую кружку с изображением группы «Sonics», бросаю в нее лед и наливаю колу. Не хочу, чтобы после меня тут хоть что-то от нее осталось.

Я выхожу с кружкой на пустое крыльцо. Правда, оно оказывается не пустым, и я так резко торможу, что обливаю колой себе рубашку.

Он курит, вишневый огонек сигареты угрожающе мерцает в сгущающихся сумерках.

Я даже не знаю, что меня больше шокировало: что мое письмо возымело эффект или что, судя по виду, он хочет меня убить.

Но такой возможности я ему не дам. Поставив кружку на перила, я разворачиваюсь и начинаю подниматься по лестнице – стараясь не спешить, успокоиться. Он пришел за футболкой, и я ему ее отдам. Брошу в рожу и скажу, чтобы проваливал.

Я слышу шаги по гравию, потом – как он поднимается за мной по лестнице, и толком не знаю, что делать, потому что, если позвать на помощь, я произведу впечатление слабачки, но у него был такой взгляд… Как будто до него дошло не только мое письмо, но и вся ненависть, и теперь он решил перенаправить ее в мой адрес.

Я вхожу в комнату Мэг. Футболка так и лежит на куче, где я ее оставила. Он поднялся за мной и остановился в дверях. Я швыряю футболку ему. Мне хочется, чтобы он убрался – целиком и полностью. Но он стоит. Майка после столкновения падает на пол.

– Что за херня? – вопрошает он.

– Что? Хотел футболку, получай.

– Кто так делает?

– А что я сделала? Ты просил вернуть футболку…

– Блин, Коди, прекрати это, – обрывает он. А мне так странно слышать свое имя. Это уже не «ковбойка Коди», не флиртующий рычащий голос. А просто мое имя, голое, без прикрас. – Ты отправила мне письмо от имени умершей девушки. Ты чего такая жестокая? Или ты еще и двинутая?

– Ты просил вернуть футболку, – повторяю я, уже испугавшись, и мой голос звучит уже не так уверенно.

Он зло смотрит на меня. Глаза в тусклом свете комнаты Мэг кажутся уже другого оттенка. Мне вспоминается ее последнее письмо. Больше тебе обо мне беспокоиться не придется. И ярость возвращается.

– Ты что, не мог оставить ей это? – спрашиваю я. – Может, не мешало бы дарить сувениры всем тем бесчисленным телкам, которых ты, по всей вероятности, трахаешь. Футболочки на память. А уж отбирать? Просто шикарно.

– Ты, видимо, ничего не поняла.

– Так просвети меня, – в моем голосе вовсю сквозит отчаяние. Он ведь прав. Я действительно ничего не понимаю. Если бы я хоть что-то понимала, я бы в последние месяцы не пребывала в таком тумане и мы бы сейчас тут не стояли.

Он смотрит на меня, словно на мерзость какую-то. И я поверить не могу, что это тот же человек, который так елейно заигрывал со мной вчера.

– Что произошло? – вопрошаю я. – Она тебе наскучила? У тебя все отношения с девушками такие? Тебе просто фантазии не хватило, потому что, если бы ты ее узнал как следует, тебе бы никогда не стало скучно. Это же была сама Мэг Гарсиас, и кто ты такой, блин, Бэн МакКаллистер, чтобы просить ее отстать от тебя? – голос готов дрогнуть, но я этого не допущу. Дам волю чувствам я потом. «Потом» это всегда можно сделать.

У Бэна меняется лицо. Появляются льдышки.

– Откуда тебе известно, о чем я ее просил?

– Письмо видела: «Мэг, отстань от меня». – До этого фраза показалась мне жестокой, а в моих устах она звучит просто жалкой.

По лицу видно, что он хочет меня уничтожить.

– Даже не знаю, что гаже: читать письма мертвой или писать с ее адреса.

– Только гад в этом может разобраться, – мой ответ уже совсем так себе.

Бэн смотрит на меня и качает головой. И уходит, а его бесценная футболка остается тряпкой валяться на полу.

7

Только через час после ухода Бэна я успокаиваюсь. И только еще через час набираюсь смелости снова запустить ноутбук Мэг. В одном он был прав: я ничего не поняла. Судя по тому, как он это сказал, Мэг сделала что-то такое, чтобы заслужить такую мерзотную реакцию. Я ее знаю. И знаю ребят вроде Бэна. Через Тришу их за долгие годы много прошло.

Я снова открываю почтовый ящик подруги, захожу в отправленные, но письма есть только ранние, ноябрьские: флирт с ее стороны, рассуждения о том, кто лучше писал песни, кто лучший барабанщик, какая группа самая переоцененная, какая самая недооцененная. А потом, перед каникулами, все это резко остановилось. Особого ума не надо, чтобы понять: они переспали. А затем он ее бросил.

Менее ясен пробел в сообщениях от Мэг. Мы с ней зимой особо не переписывались, но я уверена, что хоть что-то, да было. Я захожу в собственную почту, чтобы убедиться, что я это не нафантазировала, и в январе оказывается пусто, а за февраль сообщения от нее есть. А в ее отправленных – нет.

Странно. Она подцепила какой-то вирус, который сожрал почту за несколько недель? Или она их куда-то перенесла? Я начинаю рыться в других приложениях, хотя сама не знаю, чего ищу. Открываю календарь – в нем ничего нет. Проверяю корзину, на случай, если удаленные файлы попали туда. Там куча всего, но в основном какая-то ерунда. Есть одна безымянная папка. Я пробую ее открыть, но через корзину не получается. Перетащив ее на рабочий стол, я делаю еще одну попытку, но в этот раз компьютер сообщает мне, что файл закодирован. Испугавшись, что это может быть вирус и я испорчу комп, я снова бросаю его в корзину.

Всего полдесятого, а я опять еще ничего не ела, к тому же меня уже мучает жажда, но спускаться не хочется. Так что я раздеваюсь и ложусь в кровать Мэг с привидениями, потому что постель с ее запахом сейчас как раз то, что мне нужно. Я понимаю, что после этого наши запахи смешаются и ее станет менее выраженным, но это почему-то вдруг становится не важным. Ведь раньше всегда так и было.

8

На следующее утро я просыпаюсь от тихого стука в дверь. В незанавешенное окно светит яркое солнце. Я сажусь, в голове словно песок.

Снова раздается стук.

– Войдите, – хриплю я.

В дверях появляется Элис, опять с чашкой кофе – зерна наверняка собраны карликами из Никарагуа.

Я потираю глаза, беру кофе, издав стон благодарности.

– А сколько времени?

– Полдень.

– Полдень? Я четырнадцать часов проспала.

– Ага, – она осматривается. – Может, и не в Мэг дело было. Может, эта комната усыпляет, как маковое поле из «Волшебника из Страны Оз».

– В каком смысле?

– Она ужасно много спала. Почти все время. Если не тусовалась со своими «крутыми друзьями из Сиэтла», – тут Элис рисует кавычки в воздухе, – то спала.

– Мэг любит… то есть любила поспать. Много энергии потребляла. И сон ей нужен был для восстановления сил.

Элис смотрит на меня скептически.

– Я других таких людей не видела.

– Она в десятом классе переболела мононуклеозом, – объясняю я и тут же вспоминаю, насколько жуткий этот год выдался. Мэг большую часть учебного года пропустила, и месяцами ей пришлось заниматься самостоятельно, потому что она не могла подняться с кровати.

– И она с тех пор уставшая? – удивляется Элис.

– У нее был реально тяжелый случай. – Гарсиасы даже не разрешали мне ее навещать, чтобы я не заразилась.

– Больше похоже на вирус Эпштейна-Барра или типа того. – Элис садится на край кровати. – Я этого не знала. Я вообще не успела с ней как следует познакомиться.

– Ты вроде только недавно заселилась.

Она пожимает плечами.

– С другими-то познакомилась. И не думаю, что остальные ее прямо хорошо знали. Она была этакая одиночка.

Уж если человек Мэг нравился, то всерьез, а если нет… Дураков она не терпела.

– Чтобы ее узнать, надо было постараться.

– Я старалась, – настаивает на своем Элис.

– Наверное, недостаточно. В смысле, вряд ли вы от большой любви прицепили на дверь обложку этого диска.

Ее глаза, как у олененка Бэмби, наполняются слезами.

– Это не мы. Это она сама сделала. А нам сказали ничего не трогать.

Это Мэг, оказывается, приклеила. Не сомневаюсь, что специалисты по самоубийцам сказали бы, что это был предупредительный знак, крик о помощи, но все же в нем читается и извращенное чувство юмора Мэг. Последняя визитная карточка.

– А, – говорю я, – тогда ясно.

– Ясно? – спрашивает Элис. – Мне это кажется ужасным. Но, как я и сказала, я ее не особо хорошо знала. Наверное, я с тобой уже больше общалась, чем с ней, – с сожалением говорит она.

– Хотела бы я сказать, что ты не много потеряла, но это не так.

– Расскажи мне, какая она была.

– Какая?

Элис кивает.

– Такая, – я раскидываю руки, чтобы продемонстрировать грандиозность подруги, ее бесконечные возможности. Я не уверена, что это хорошее описание или что я себя так всегда рядом с ней чувствовала.

Элис смотрит на меня с мольбой. И я углубляюсь, рассказываю подробно о том, как мы с Мэг какое-то время работали телефонными продавцами – ничего на свете нет нуднее, – и, чтобы не было скучно, подруга все время меняла голоса. В итоге у нее начало получаться так хорошо – и голоса, и работа, – что она продавала барахла сверх нормы и ее отправляли домой пораньше.

Я рассказываю, что в какой-то момент в нашей библиотеке так резко сократили бюджет, что она открывалась всего на три дня в неделю, а на мне это сильно сказалось в худшую сторону, потому что если я была не у Гарсиасов, то там, то есть я практически жила в библиотеке. Мэг ходила туда не так часто, как я, но это не помешало ей поставить перед собой задачу прекратить это безобразие. Она подтянула на тот момент достаточно известные, а теперь просто ужасно популярные группы, с которыми познакомилась благодаря своему блогу, и организовала благотворительный концерт «Смерть рок-звездам, а не книгам», на который в наш городок съехался народ отовсюду, и удалось собрать примерно тысячу двести баксов, что было очень круто. А поскольку те группы были уже известны, а на рекламных постерах красовалась сама Мэг, о нас заговорила пресса, и руководству библиотеки со стыда пришлось увеличить график работы.

Затем я рассказываю, что у Скотти, который всегда был капризен по части еды, в какой-то момент развилась анемия. Врачи рекомендовали ему употреблять побольше железосодержащих продуктов, а Сью места себе на находила из-за того, что сын ни в какую не соглашался нормально питаться. Мэг знала, что брат помешан на тракторах, нашла на сайте Ибэй формочки для еды и делала ему трактора из картофельного пюре, шпината и мяса, и Скотти поедал их с удовольствием.

А один раз я ужасно поругалась с Тришей и сбежала из дома, чтобы разыскать отца, хотя она и заверяла, что он давным-давно уехал. Когда я добралась до озера Мозес, у меня кончились и деньги, и запал, и в тот момент, когда я была готова разреветься и психануть, возле меня остановились Мэг с Джо. Они всю дорогу ехали за моим автобусом. Но эту часть я Элис не рассказываю. Потому что такими историями только с хорошими друзьями делятся. А такая у меня была только одна.

– Вот какая она, Мэг, – подытоживаю я. – Она могла все. Решить за любого любую проблему.

Элис переваривает.

– За себя только не смогла.

9

Последнее памятное собрание в честь Меган Луизы Гарсиас проводится на небольшом мысу в Саунде. Гитарист со скрипачом играют песню Джоан Осборн[11]11
  Джоан Элизабет Осборн (р. 1962) – североамериканская певица и автор песен.


[Закрыть] «Просвет». Кто-то зачитывает отрывок из Халиля Джибрана[12]12
  Джебран Халиль Джебран (1883–1931) – ливанский и американский философ, художник, поэт и писатель.


[Закрыть]. Народу пришло немного, человек двадцать, все в обычной одежде. Ведет собрание чувак из психологического центра кампуса, но он, слава богу, не превращает его в публичную лекцию на тему предотвращения суицида, чтобы еще раз пройтись по списку предвестников, которые мы все, очевидно, пропустили. Вместо этого он говорит об отчаянии, о том, как оно разрастается в молчании. Именно оно приводит людей вроде Мэг к подобным решениям, и теперь нам надо прочувствовать и почтить то отчаяние, которое по ней осталось – даже у тех, кто ее, возможно, не знал.

Затем он осматривает собравшихся, и, хотя я вижу его впервые, хотя сижу далеко от него, рядом с Элис, и хотя я совершенно неохотно согласилась сюда прийти, да и то только потому, что мне было стыдно за мои обвинения в адрес Элис, что это они повесили на дверь обложку диска «Poison Idea», его взгляд останавливается на мне.

– Я знаю, что многие из нас изо всех сил пытаются разобраться в случившемся. Из-за того что мы не очень хорошо знали Мэг, груз может быть не слишком тяжелым, но перенести его все равно трудно. Мне сообщили, что сегодня здесь присутствует ее хорошая подруга Коди, которой, я подозреваю, тоже приходится нелегко.

Я бросаю гневный взгляд на Элис – явно это она меня выдала, но эта девчонка смотрит на меня совершенно невозмутимо.

Парень продолжает:

– Коди, если ты не против, я приглашаю тебя рассказать что-нибудь о Мэг. Или о том, что ты чувствуешь.

– Я не пойду, – шепчу я Элис сквозь зубы.

Она все смотрит на меня невинными, широко распахнутыми глазами.

– Мне стало сильно легче от того, что ты мне рассказала. Может, и другим это тоже поможет. Да и тебе самой.

Уже все на меня смотрят. Элис подталкивает меня локтем, и мне хочется ее убить.

– Просто расскажи о библиотеке, о том, как она кормила брата, – шепчет она.

Но, когда я выхожу, получается вовсе не какая-нибудь милая история о книгах, музыке или капризном братишке.

– Хотите, чтобы я рассказала вам о Мэг? – спрашиваю я. Риторически, и в голосе у меня звучит чистый сарказм, но все эти невинные овечки одобряюще кивают головами.

– Мэг была моей лучшей подругой, и я думала, что мы просто все друг для друга. Верила, что мы все друг другу рассказываем. Но оказалось, что я совсем ее не знала, – во рту жесткий металлический привкус. Гадкий, но я его смакую, как наслаждаешься собственной кровью, когда шатается зуб. – О ее здешней жизни я ничего не знала. Ни о занятиях. Ни о соседях по дому. Не знала, что она подобрала двух больных котят и выходила лишь для того, чтобы теперь они снова стали бездомными. Не знала, что она ходила по клубам в Сиэтле, влюблялась в парней, которые разбивали ей сердце. Я якобы была ее лучшей подругой, а ничего из этого не знала, потому что она мне не рассказывала. Она не говорила о том, что жизнь приносит ей непереносимые страдания. То есть я вообще об этом и не догадывалась, – у меня вырывается смешок, и я уже знаю, что, если не смогу удержать себя в руках, последует нечто такое, чего я слышать не хочу, да и никто другой не хочет. – Как можно не знать такого о лучшей подруге? Даже если она молчит, как можно такого не знать? Как можно считать ее потрясающей и классной, самым чудесным человеком на свете, в то время как, оказывается, ей было так больно, что пришлось выпить яд, из-за которого все клетки лишились кислорода и сердцу осталось только остановиться? Так что лучше не спрашивайте меня ничего о Мэг. Потому что я ни хрена не знаю.

Кто-то ахает. Я смотрю в толпу, которая в свете солнца кажется мне очень пестрой. Стоит прекрасный весенний день, полный обещаний: ясное небо, пухлые облачка, легкий ветерок со сладким ароматом первых цветов. Таких дней быть не должно. Весны тоже. Я в глубине души думала, что зима в этом году не кончится.

Кто-то плачет. Это я их довела. Я сама стала отравой. Выпей меня, и умрешь.

– Извините, – говорю я и срываюсь с места.

Я бегу по траве к дороге, прочь из парка, к главной улице. Мне необходимо отсюда убраться. Из Такомы. Из мира Мэг.

За спиной слышатся шаги. Наверное, Элис или Упоротый Ричард, но сказать мне им нечего, так что я не останавливаюсь, но тот, кто сзади, бежит быстрее.

На плечо ложится рука. Я резко оборачиваюсь. Его глаза, на этот раз цвета неба после захода солнца, почти лиловые. Я впервые вижу, чтобы цвет глаз у человека менялся, словно индикатор настроения души. Если у этого есть душа.

С минуту мы стоим, уставившись друг на друга, стараясь отдышаться.

– Я могу рассказать. Если хочешь, – в голосе снова звучит рык. И неуверенность.

– Об этом я знать не хочу.

Он качает головой.

– Не об этом. Но кое-что рассказать могу. Если хочешь. О том, как она здесь жила.

– А тебе-то откуда знать? Если она тебе была нужна всего на одну ночь?

Он мотает головой.

– Давай пойдем куда-нибудь и поговорим.

– Ты как тут вообще оказался?

– Кто-то из ее соседей дал мне листовку. – Он говорит о том, как узнал о службе, но не о том, зачем пришел.

Мы стоим на месте.

– Ну же. Давай поговорим, – настаивает Бэн.

– Почему? Ты знаешь, почему она покончила с собой?

Он отдергивается. Как от отдачи ружья. Опять. Словно его в прямом смысле кто-то назад дернул. Только на лице в этот раз не злоба, а что-то другое.

– Нет, – отвечает он.

Мы идем в «МакДоналдс». У меня вдруг пробуждается зверский голод, хочется чего-нибудь невегетарианского, не органического, не здорового, а хлеба в непреходящих страданиях. Мы оба берем по спецпредложению с роял чизбургером и садимся за столик в тихом уголке возле пустой детской площадки.

Сначала мы молча едим. Затем Бэн начинает рассказ. О том, как Мэг появилась в тусовке инди-групп, немедленно сдружилась с кучей местных музыкантов – это на нее похоже. Он рассказывает, как ей, восемнадцатилетней девчонке из Зажопинска, восточный Вашингтон, все легко давалось, и все буквально ели у нее с руки – это тоже на нее похоже. Он поначалу завидовал, поскольку, когда сам за два года до этого приехал из Бэнда, штат Орегон, ему казалось, что его музыкальное сообщество очень долго игнорировало, прежде чем приняло в свою песочницу. Еще он рассказывает, как они притворно ругались из-за того, кто достоин звания лучшего барабанщика: Кит Мун или Джон Бонэм[13]13
  Джон Генри Бонэм (1948–1980) – британский барабанщик, член группы «Led Zeppelin».


[Закрыть]. Кто лучший гитарист: Джими Хендрикс[14]14
  Джими Хендрикс (1942–1970) – американский гитарист-виртуоз, певец и композитор.


[Закрыть] или Рай Кудер[15]15
  Райлэнд Питер Кудер (р. 1947) – американский гитарист, певец, композитор и продюсер.


[Закрыть]. У кого самые цепляющие песни: у Нирваны или Роллингов. Потом он рассказал, как Мэг подобрала котят, услышав их писк из коробки на помойке в центре Такомы, возле приюта для бомжей, в котором работала по нескольку часов в неделю. Она откопала их, отнесла к ветеринару, истратила несколько сотен долларов на то, чтобы поставить их на ноги. Как раскручивала самых известных музыкантов города на деньги, чтобы оплатить лечение – это опять же точно в стиле Мэг. Как она кормила котят детским питанием из пипетки, потому что для кошачьего корма они были еще слишком малы. И из всего его рассказа именно от образа Мэг, выкармливающей брошенных котят, мне хочется плакать.

Но я держусь.

– Почему ты мне все это рассказываешь? – спрашиваю я, тоже уже почти рыча.

Перед Бэном на столе лежит пачка сигарет, но вместо того, чтобы курить, он жмет на кнопку зажигалки, и каждый раз с шипением вырывается огонек.

– Мне показалось, ты хочешь это знать, – и это звучит как обвинение.

– Почему ты мне все это рассказываешь? – повторяю я.

Глаза Бэна на время освещаются зажигалкой. И я снова вижу в них столько разных оттенков вины. У него, как и у меня, она окрашена раскаленной докрасна яростью, более жгучей, чем огонь, с которым он играет.

– Знаешь, она мне о тебе рассказывала, – говорит он.

– Правда? А мне о тебе – нет, – это, разумеется, ложь, но я не доставлю ему удовольствия признанием, что Мэг ему даже особое прозвище придумала. Все равно, как выяснилось, он вовсе не трагический.

– О том, как один из мужиков, у которого ты убирала, попытался схватить тебя за задницу, а ты ему так высоко руку за спину завела, что он заскулил и повысил оплату.

Да, это наша история с мистером Педью. Повышение на десятку в неделю. Такова цена попытки схватить меня за жопу против моего желания.

– Она тебя называла Баффи.

И это куда более серьезное подтверждение того, что Мэг ему действительно обо мне рассказывала. Подруга звала меня Баффи, когда я вела себя особенно дерзко, как Баффи Саммерз, истребительница вампиров[16]16
  Имеется в виду «Баффи – истребительница вампиров» – американский молодежный телесериал (1997–2003 гг.) с Сарой Мишель Геллар в главной роли о судьбе американской девушки, обладающей сверхчеловеческими силами. Снят по мотивам одноименного полнометражного фильма 1992 г.


[Закрыть]. Себя она считала Уиллоу, ее подружкой с магическими способностями, хотя тут она заблуждалась: Мэг сама была и Баффи, и Уиллоу, сильной волшебницей, две в одном. А я лишь грелась в лучах ее света.

Мне неприятно, что Бэн все это обо мне знает, словно кто-то показал ему позорные фотографии из моего раннего детства. Что он в курсе таких подробностей, на которые не имеет права.

– Многовато она тебе рассказала для одного перепиха, – говорю я.

Ему как будто больно. Хороший притворщик этот Бэн МакКаллистер.

– Мы с ней дружили.

– Не уверена, что это называется дружбой.

– Нет, дружили, – настойчиво повторяет он, – до того, как все покатилось к чертям.

Их переписка. Стеб. Разговоры о роке. А потом эта внезапная перемена.

– Так что же случилось? – спрашиваю я, хотя и сама знаю что.

Но все равно ответ и то, как он это сказал, меня шокирует.

– Потрахались.

– Вы переспали, – повторяю я. Уж это-то я знаю. Что после того единственного раза моя подруга не стала бы делать это с тем, к кому не испытывает серьезного интереса. – Мэг не из тех, кому надо было просто потрахаться.

– Ну, я ее трахнул, – повторяет Бэн. – А после того, как трахнешь друга, все портится. – Он еще раз нажимает на кнопку зажигалки, а потом пламя снова гаснет. – И я знал, что так будет, но все равно сделал.

Его честность одновременно и притягивает, и отталкивает, словно какая-то ужасная автокатастрофа, на которую глазеешь, хоть и понимаешь, что потом будут сниться кошмары.

– Если ты знал, что это все испортит, то зачем тогда?

Он вздыхает, качая головой.

– Ну, ты знаешь, как это бывает, все происходит случайно и быстро, о последствиях не успеваешь задуматься. – Бэн смотрит на меня, но дело-то в том, что я не знаю. Кого-то это, может, и шокирует, но со мной такого ни разу не было. Когда родишься в семье «белой швали», делаешь все, чтобы вырваться из этой западни. Хотя в большинстве случаев от судьбы все равно не уйти. Но все же рыть себе яму и трахаться с каким-нибудь неудачником из нашего Зажопинска я не буду.

Я молча смотрю в сторону детской площадки.

– Это всего один раз случилось, но хватило. А после этого пошла фигня.

– Когда именно? – интересуюсь я.

– Трудно сказать. В районе Дня благодарения. А что?

Ясно. Письмо насчет совета не спать с барменами пришло как раз чуть раньше. Но котята? Они, судя по всему, появились после зимних каникул. А история про то, как мистер Педью схватил меня за задницу – в феврале, всего за несколько недель до смерти.

– Но если это было так давно, как вышло, что ты в курсе последних известий? О котятах? Обо мне?

– Я думал, ты читала наши письма.

– Всего парочку.

Он кривится.

– То есть ты не в курсе всего, что она мне писала?

– Нет. Ее письма начиная с января до приблизительно за неделю до смерти удалены.

Судя по лицу, Бэн очень удивлен.

– У тебя комп с собой?

– Я смотрела на ноутбуке Мэг. Он у нее в комнате.

Он сминает обертки от еды.

– Идем.

Бэн открывает свою почту на сервере. Поиск по ее имени выдает целую кучу писем. Он слезает со стула, уступая место мне. В дверь влетает Еще Раз и начинает точить коготки о картонные коробки.

Я вижу самое начало – флирт со стебом, про Кита Муна и «Rolling Stones». И перевожу взгляд на Бэна.

– Смотри дальше, – говорит он.

Я смотрю. Флирта становится все больше. Письма – длиннее. Затем случается секс. Который как бы служит черной разделительной чертой. После которой письма Бэна становятся отстраненными, а Мэг – полными отчаяния. И еще какими-то странными. Если бы она писала такое мне, может, так бы не показалось. Но она рассказывала все это Бэну, чуваку, с которым они один раз переспали. Она исписывала целые страницы, повествуя обо всей своей жизни в подробностях, о котятах, обо мне, как будто очень детальные дневниковые записи. И чем сильнее он ее отталкивал, тем больше она писала. Но не сказать, что она совсем ничего не замечала. Мэг явно понимала, что ее поведение может выглядеть странновато – несколько писем страниц по 8–10 она закончила словами: «Мы же все еще друзья, да?» – словно хотела в этом убедиться. Словно просила разрешения и впредь рассказывать ему все это. Мне неловко это читать, в том числе и за нее неловко. Вот почему она стерла все отправленное?

И такие письма она писала ему каждые два-три дня в течение нескольких недель, прочитать их все невозможно – не только потому, что они жутко длинные, но и потому, что у меня внутри от них все страшно переворачивается. В письмах Мэг еще и ссылается на эсэмэски и телефонные звонки. Я спрашиваю у Бэна, сколько их было, но он не отвечает. Затем идет одно из его последних сообщений: «Найди себе другого собеседника», – написал он. И вскоре еще: «Отстань от меня». И мне вспоминается ее последнее: «Больше тебе обо мне беспокоиться не придется».

Надо остановиться. Бэн смотрит на меня так, что мне совсем не нравится. Мне больше подходил самодовольный наглец, которого я встретила пару дней назад. Поскольку я бы предпочла его ненавидеть. Я совсем не хочу, чтобы он смотрел на меня с нежностью. Не хочу видеть его уязвимость, его мольбу, словно теперь ему требуется поддержка. И уж точно мне не нужны никакие проявления щедрости с его стороны, например, чтобы он разбирался с котятами, что Бэн и предлагает.

Я лишь смотрю на него – типа: «Да кем ты себя возомнил?»

– Когда поеду домой, в Бэнд, отвезу их матери. У нее и так там, считай, зоопарк, так что еще две приблуды ей не помешают.

– А до тех пор где они будут жить?

– Я в Сиэтле с ребятами дом снимаю. Там есть двор. А соседи все веганы, защитники прав животных, так что не откажут – иначе будут выглядеть лицемерами.

– На фига это тебе? – интересуюсь я. Не знаю, зачем я спорю. Дом котам нужен, и Бэн – единственный желающий. Так что мне бы помолчать.

– Я вроде только что объяснил, – в голосе снова зазвучал рык, и я рада его слышать.

Но, судя по тому, что он смотрит куда угодно, только не на меня, мне кажется, что Бэн и сам понимает, что ничего не объяснил. И судя по тому, что я смотрю куда угодно, только не на него, лучше и не объяснять.

На следующее утро Бэн заезжает за котятами, а я заклеиваю скотчем последние коробки. Я сажаю Раза и Еще Раза в переноску, собираю их игрушки и отдаю все это ему.

– Ты куда поедешь? – спрашивает он.

– Сначала в Ю-Пи-Эс, а потом на автовокзал.

– Могу подбросить.

– Спасибо. Я такси вызову.

Кто-то из котят мяукает.

– Не ерунди, – говорит Бэн, – тебе же два раза платить придется.

Я отчасти опасаюсь, что он передумает брать котят, и поэтому предлагает меня подвезти, но он начинает грузить сумки в багажник, а переноску ставит на заднее сиденье. В тачке у него грязно, куча банок из-под «Ред Булл», пахнет куревом. На заднем сиденье еще и валяется смятый расшитый бисером кардиган.

Гарри Канг, таинственный сосед Мэг, помогает нам погрузить в машину коробки, после чего, хотя за все время моего пребывания здесь мы с ним и парой слов не обмолвились, он хватает меня за руку и говорит: «Пожалуйста, передай родственникам Мэг, что моя семья за них каждый день молится. – И, посмотрев на меня какое-то время, добавляет: – Скажу им, чтобы за тебя тоже помолились». Вообще, после смерти подруги мне подобную чушь говорят постоянно, но от неожиданных слов Гарри у меня комок встает в горле.

Раз и Еще Раз орут всю дорогу до Ю-Пи-Эс, и, пока я оформляю доставку, Бэн ждет с ними в тачке. Затем он везет меня на автовокзал, и я успеваю на автобус, который отходит в час. Так что буду дома к ужину. Хотя особого ужина не будет.

Котята буянили всю дорогу, и, когда мы доехали до вокзала, уже оказалось, что один из них сходил в туалет. Так что я снова жду, когда Бэн скажет, что передумал и что он вообще предложил их взять лишь затем, чтобы отомстить мне за письмо насчет футболки.

Но он молчит.

– Коди, береги себя, – тихонько говорит он, когда я открываю дверцу перед вокзалом.

Мне вдруг становится жаль, что я не беру с собой котов. От мысли о том, чтобы вернуться домой одной, мне становится ужасно тоскливо. Хотя мне и хочется оказаться подальше от Бэна МакКаллистера, и я уже даже совсем близка к этому, я вдруг понимаю, насколько мне легче оттого, что было с кем разделить этот груз.

– Ага, ты тоже, – отвечаю я. – Счастливой тебе жизни.

То есть я не это хотела сказать. Прозвучало это слишком напыщенно. Но, может, это самое лучшее, что можно пожелать другому.

10

В горах у автобуса прокололось колесо, так что в Элленсбурге я не смогла пересесть, как планировала, и попала домой уже после полуночи. Проспала до восьми и пошла убирать у Томаса, а вечером поехала отвозить Гарсиасам две сумки.

Звоню в дверь – чего раньше почти никогда не делала, открывает Скотти. Я спрашиваю у него, как дела, но зря – пахнет маслом.

– Кексы, – сообщает он.

– Вкуснотища, – я пытаюсь сделать голос повеселее.

Скотти качает головой.

– Никогда не думал, что скажу такое, но я бы сейчас предпочел брокколи.

Увидев меня, Сью с Джо стоят в нерешительности, словно я привезла не книжки и одежду Мэг, а ее саму. Потом они выходят, благодарят меня, Сью начинает беззвучно плакать. Это для меня чересчур. Я знаю, что они меня любят. Сью давно говорила, что я ей как дочь, но теперь, когда ее родной дочери не стало, все по-другому.