Текст книги "Девушка и ночь"

2. Круглый отличник и негодные мальчишки

Кто управляет прошлым, тот управляет будущим.

Олдос Хаксли

1

«Раскрась в черное», «Без сюрпризов», «Одна…»

При въезде на территорию кампуса школьная рок-группа встречала гостей назойливыми перепевами из Stones, Radiohead и U2. Музыка – душераздирающая и вместе с тем заводная – сопровождала вас до самого центра лицея, Каштановой площади, где должны были состояться утренние торжества.

«София-Антиполис», который еще нередко называли французской Кремниевой долиной, располагался на стыке нескольких коммун (включая Антиб и Вальбонн) и представлял собой зеленую сокровищницу посреди закатанного в бетон Лазурного Берега. Тысячи новоиспеченных технологических компаний и крупных групп, занятых в наукоемких отраслях, разместились на двух тысячах гектаров поросшей сосняком земли. У этого уголка имелись все преимущества, чтобы привлекать научные кадры со всего света: солнце, сияющее три четверти года, море и альпийские горнолыжные курорты под боком, спортивные сооружения, прекрасные международные школы, включая передовой лицей Сент-Экзюпери, вершину образовательной пирамиды Приморских Альп. Учреждение, куда всякий родитель мечтал однажды записать свое чадо, свято веря в девиз школы: Scientia potestas est[14]14
  Знание – сила (лат.).


[Закрыть].

Я миновал будку охранника и двинулся дальше вдоль административного и преподавательского корпусов. Нынешние здания учебного центра, построенные в середине 1960-х годов, начали ветшать, однако в целом комплекс сохранился в превосходном состоянии. Архитектор, разработавший его проект, толково и выгодно использовал уникальный природный ландшафт плато Вальбонн. Этим субботним утром воздух был теплым и небо отливало густой синевой. Между сосняком и пустошью, между скальными отвесами и бугрящимся взгорьем приютились кубы и параллелепипеды из стали, стекла и бетона, гармонично вписавшиеся в здешний холмистый ландшафт. В низине, вокруг широкого, наполовину скрытого за деревьями озера, стояли невысокие трехэтажные пестрые строения. Это были корпуса интерната, и каждый из них носил имя какой-нибудь знаменитости, некогда посетившей Лазурный Берег: Пабло Пикассо, Марка Шагала, Никола де Сталя, Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, Сиднея Беше[15]15
  Сидней Джозеф Беше (1897–1959) – американский джазовый кларнетист и саксофонист, один из основоположников джаза.


[Закрыть], Грэма Грина…

В возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет в казенной квартире вместе с родителями жил здесь и я. Воспоминания о тех временах все еще были живы. Особенно хорошо запомнился мне восторг, который я испытывал каждое утро, когда просыпался и глядел на сосновую рощу. Из моей комнаты открывался тот же потрясающий вид, которым я любовался и сегодня: сверкающая гладь озера с деревянной плавучей пристанью и лодочными ангарами. Мне, прожившему два десятка лет в Нью-Йорке, в конце концов стало ясно, что яркую небесную синеву Манхэттена я предпочитаю пению мистраля и цикад, а энергию Бруклина и Гарлема – благоуханию эвкалиптов и лаванды. «Но положа руку на сердце, так ли это на самом деле?» – размышлял я, огибая Агору (стеклянный корпус, возведенный в самом начале 90-х вокруг библиотеки, где находилось несколько амфитеатров и кинозал). Затем я вышел к историческим учебным корпусам – постройкам из красного кирпича в готическом стиле, напоминавшим с виду некоторые американские университеты. Эти корпуса порядком устарели и стали выбиваться из общего архитектурного ансамбля, хотя они по-прежнему составляли гордость Сент-Экза, придавая этому учебному заведению налет лоска, свойственного Лиге плюща[16]16
  Группа самых престижных частных колледжей и университетов на северо-востоке США.


[Закрыть], и вызывали не меньшее чувство гордости у родителей, мечтавших определить своих отпрысков на учебу в местный Гарвард.

– Ну что, Тома Дегале, ищем вдохновение для будущего романа?

2

Услышав сзади голос, я резко повернулся кругом – и увидел смеющееся лицо Стефана Пьянелли. Длинные волосы, мушкетерская бородка клинышком, круглые очки а-ля Джон Леннон, сумка на ремне через плечо – корреспондент «Нис-Матен» выглядел так же нелепо, как и в лицейские годы. Единственной уступкой требованиям времени с его стороны была тенниска под репортерским жилетом, украшенная знаменитой буквой φ – эмблемой крайне левой партии «Непокоренная Франция».

– Привет, Стефан, – ответил я, пожимая ему руку.

Мы прошлись немного вместе. Пьянелли был моим сверстником и, как и я, уроженцем здешних мест. Мы учились в одном классе до самого выпуска. Он запомнился мне как большой любитель драть глотку и неумолчный говорун, который своими умозаключениями нередко ставил учителей в тупик. К тому же он был одним из немногих лицеистов, обладавших политической сознательностью. После блестяще сданных выпускных экзаменов, позволивших ему продолжать учебу на подготовительном отделении при школе политических исследований здесь же, в Сент-Экзе, он предпочел поступить на филологический факультет Ниццкого университета. Мой отец называл этот факультет «фабрикой безработных», а мать, отличавшаяся куда более резкими суждениями, считала его «сборищем леваков-бездельников». Но Пьянелли всегда занимал фрондерскую позицию. В Карлоне, студенческом городке при филфаке, он лавировал между разными направлениями в левом движении, а первый его звездный час настал однажды весенним вечером 1994 года во время передачи «Молодежь завтра!», которая шла по «Франс-2». Тогда десятки студентов битых два часа поносили в прямом эфире пресловутый закон о минимальной заработной плате, которую пыталось навязать им правительство. Я недавно пересматривал эту программу на сайте Национального аудиовизуального архива и меня поразила тогдашняя самоуверенность Пьянелли. Ему дважды предоставляли микрофон, и он смело вступал в полемику с самыми искушенными политиками, в два счета затыкая их за пояс. Он был упрям как осел и не признавал авторитетов.

– Что думаешь насчет выборов Макрона? – вдруг спросил он. (О политике он мог говорить без конца.) – Неплохая новость для публики вроде тебя, верно?

– Пишущей братии?

– Нет, братии мерзких толстосумов! – сверкая глазами, огрызнулся он.

Пьянелли был колюч, зачастую не в меру, но тем не менее он мне нравился. Он был единственным выпускником Сент-Экза, с которым я виделся довольно часто, поскольку он брал у меня интервью для своей газеты всякий раз, когда я выпускал новый роман. Насколько мне было известно, он никогда не стремился сделать карьеру в государственных средствах массовой информации, предпочитая оставаться независимым журналистом. В «Нис-Матен» ему дозволялось писать о чем угодно – политике, культуре, городской жизни, – и такую свободу он ценил превыше всего. Считая себя охотником за сенсациями и обладателем острого пера, он все же старался сохранять определенную объективность. Я всегда с большим интересом читал его рецензии на мои романы, потому что он умел видеть то, что спрятано между строк. Его статьи были необязательно хвалебными, но, даже соблюдая сдержанность в оценках, Пьянелли не забывал, что любой роман – как и любой кинофильм и любая театральная пьеса – зачастую плод многих лет упорного труда, сомнений и переосмыслений И это можно критиковать, а вот уничтожить все это одним росчерком пера, по его разумению, было верхом жестокости и тщеславия. «Самый посредственный роман, несомненно, куда более ценен, нежели критика, глумящаяся над ним», – сказал он мне как-то, применив к литературе знаменитую фразу Антона Эго, кулинарного критика из мультфильма «Рататуй».

– Но шутки в сторону. Так каким же ветром тебя занесло в наши края, художник?

С нарочито безразличным видом он прощупывал почву, забрасывал удочки, собираясь нанести мне удар прямо в грудь. Он мало что знал о моем прошлом. Возможно, почувствовал нервозность, с какой я теребил лежавшие у меня в кармане очки, как две капли воды похожие на те, что были у Винки, а может, считал и угрозу, которую я получил четверть часа назад.

– Просто приятно возвращаться к своим корням, разве нет? С годами человек…

– Брось трепаться, – усмехнувшись, оборвал меня он. – Тебе же, Тома, противно все это сборище «бывших». Посмотри на себя, на свою рубашку от Шарве и часы «Патек Филипп». Так я и поверил, что ты прилетел сюда из Нью-Йорка ради того, чтобы, чавкая жвачкой, затянуть вместе с парнями, на которых ты смотришь свысока, песенку из заставки к «Грендайзеру»[17]17
  Японский приключенческий анимационный сериал.


[Закрыть].

– Тут ты ошибаешься. Я ни на кого не смотрю свысока.

И это была чистая правда.

Пьянелли уставился на меня с недоверием. Его взгляд едва заметно изменился. Глаза блестели так, словно он о чем-то догадался.

– Я понял, – наконец сказал он, качая головой. – Ты примчался потому, что прочитал мою статью!

От его дотошных расспросов у меня перехватило дух, как будто он нанес мне прямой удар под дых. Откуда он узнал?

– Ты это о чем, Стефан?

– Не строй из себя невинного агнца.

Я постарался говорить непринужденным тоном:

– Я живу в Трайбеке[18]18
  Микрорайон в Нижнем Манхэттене.


[Закрыть]. И за чашкой кофе читаю «Нью-Йорк таймс», а не твою местную бульварную газетенку. На какую еще статью ты намекаешь? Уж не на ту ли, где ты извещал о пятидесятилетнем юбилее «конторы»?

Судя по его кислой мине и насупленным бровям, мы говорили о разных вещах. Впрочем, мое облегчение оказалось недолгим, потому как он тут же мне вкатил:

– Я намекаю на статью про Винку Рокуэлл.

На этот раз я так и застыл от изумления.

– Значит, ты действительно не в курсе! – заключил он.

– Да в курсе чего, черт возьми?

Пьянелли покачал головой и достал из сумки блокнот.

– Мне пора работать, – сказал он, когда мы вышли на главную площадь. – Надо еще тиснуть статейку в местную бульварную газетенку.

– Погоди, Стефан!

Довольный произведенным на меня впечатлением, он ретировался, махнув мне рукой:

– Еще поговорим.

Сердце у меня готово было вырваться из груди. Одно я знал совершенно точно: сюрпризы для меня на этом не закончились.

3

Каштановая площадь содрогалась в такт оркестру и бойким разговорам, которые вели гости, сбившиеся в мелкие группы. Когда-то здесь росли величественные каштаны, но их уже давно уничтожил вредитель. Впрочем, площадь сохранила свое название, хотя теперь здесь все было засажено канарскими пальмами, чьи грациозные силуэты навевали мысли о каникулах и праздности. Под просторными шатрами из сурового полотна поставили буфет с рядами стульев и обтянули все цветочными гирляндами. На забитой народом эспланаде суетились официанты в канотье и матросских костюмах.

Я подхватил с подноса бокал, пригубил из него – и почти сразу отправил его содержимое в кадку с цветами. Вместо фирменного коктейля руководство не нашло ничего лучше, как предложить гостям отвратительную кокосовую воду, смешанную с холодным имбирным чаем. Я подошел к буфету. Как видно, и тут решили обойтись незамысловатым ассортиментом угощений. Я как будто оказался в Калифорнии или в одном из заведений Бруклина, где царил культ здоровья. Ни тебе печеных овощных рулетиков с анчоусами, ни оладий из кабачков, ни пиццы а-ля провансаль. Одни только жалкие с виду овощи ломтиками, десерты с обезжиренными сливками да безглютеновые тосты с сыром.

Я отошел от главной сцены и пристроился на верхней ступеньке широкой, вылизанной до блеска бетонной лестницы, обрамлявшей часть площади наподобие амфитеатра. Я нацепил солнцезащитные очки и со стороны – с высоты моего наблюдательного поста – стал с любопытством разглядывать своих бывших однокашников.

Они обменивались поздравлениями, хлопали друг друга по спине, обнимались, хвастались лучшими фотографиями своих чад – малышей и подростков, – обменивались адресами, телефонными номерами, френдились в социальных сетях. Пьянелли не ошибся: я был чужд всего этого. А притворяться другим не мог. Во-первых, потому, что я ни капли не скучал по лицейским годам. Во-вторых, потому, что по натуре своей я одиночка, который привык таскать в кармане книжку, но так и не удосужился обзавестись учетной записью в «Фейсбуке». Эдакий затворник, не очень-то приспособившийся к эпохе поборников кнопки «лайк». Ну и, наконец, потому, что быстротечное время совсем меня не пугало. Я не впал в уныние, когда отметил свое сорокалетие и когда у меня побелели виски. Сказать по чести, мне даже не терпелось постареть, потому как это означало отдалиться от прошлого, не имеющего ничего общего с потерянным раем, но казавшегося мне эпицентром драмы, от которой я убегал всю свою жизнь.

4

Первый вывод, к которому я пришел, наблюдая за бывшими однокашниками, заключался в следующем: большинство из них, тех, кто разъехался по разным городам и весям, жили в достатке, и первой их заботой было не перебрать в весе. Зато их не миновал главный бич, разящий особей мужского пола, – облысение. Правда, Никола Дюбуа? Ему явно не повезло с трансплантатами. А вот Александр Мюска тщился спрятать свою лысину под длиннющей прядью, переброшенной через макушку. Что же до Ромена Русселя, он предпочел кардинальный выход – бриться наголо.

Мне было приятно думать, что память меня, на удивление, не подвела: всех своих сверстников я помнил очень хорошо и каждого мог назвать по имени. Издалека они являли собой забавное зрелище. И даже в некоторой степени очаровательное, поскольку некоторых это торжество наполняло чувством реванша за прошлое. Взять хотя бы Манон Агостини. В лицейские годы робкая дурнушка, она превратилась в красавицу, вполне уверенную в себе. Та же метаморфоза произошла и с Кристофом Мирковичем. В прошлом сущий ботан, хотя в то время так еще не говорили, теперь он совсем не походил на того мордастого, прыщавого козла отпущения, который мне запомнился, и я был очень рад за него. Как заправский американец, он кичился своими успехами, нахваливал свою «Тэслу»[19]19
  Марка американских электромобилей.


[Закрыть] и болтал по-английски с подружкой, которая выглядела моложе него лет на двадцать и на которую пялились все кому не лень.

А вот Эрика Лафитта время не пощадило. Он мне запомнился как живое воплощение полубога, своего рода чернявого ангела – Алена Делона в фильме «На ярком солнце»[20]20
  Фильм 1960 года, режиссер – Рене Клеман.


[Закрыть]. Некогда неотразимый Эрик успел превратиться в скучного обрюзгшего, рябого дядюшку, больше напоминавшего Гомера Симпсона[21]21
  Главный персонаж мультсериала «Симпсоны».


[Закрыть], чем героя фильма «Рокко и его братья»[22]22
  Фильм Лукино Висконти, вышедший на экраны в 1960 году.


[Закрыть].

Кати и Эрве Лесаж явились, держась за руки. Они были выпускниками предпоследнего класса и поженились в конце учебы. Кати (такое уменьшительно-ласкательное прозвище она получила от своего мужа) на самом деле звали Катрин Лано. Мне запомнились ее обворожительные ножки – они у нее, конечно, всегда были такие, даже когда она вылезала из мини-юбки и облачалась в дамский брючный костюм, – и безупречный английский, самый что ни на есть литературный, который она не успела позабыть. Я частенько задумывался: и как только такая девушка могла влюбиться в Эрве Лесажа. Ведь Эрве, по кличке Реджи – он заполучил ее еще в золотые времена телепрограммы «Никакие» с их набившим оскомину Придурком Реджи[23]23
  Les Nuls – юмористическая программа, выходившая на французском телевидении в конце 1980-х годов; Придурок Реджи (Régis est un con) – герой ее выпусков.


[Закрыть], – внешне ничем особенным не выделялся и к тому же был полный кретин: говорил он всегда невпопад, учителей изводил несуразными вопросами и, главное, как будто совершенно не замечал, что его подружка была на сотню голов выше его. Прошло добрых четверть века, а Реджи в своей замшевой куртке и с довольной рожей выглядел все таким же придурковатым. Хлеще того, на голове его красовалась бейсболка с логотипом PSG[24]24
  Аббревиатура футбольного клуба «Пари Сен-Жермен» (сокращенно ПСЖ).


[Закрыть]. Без комментариев.

Что же касается прикида, кому-кому, а Фабрису Фоконнье в этом смысле не было равных. Фокон, будучи линейным пилотом «Эр-Франс», щеголял своей командирской формой. Я смотрел, как он торжественно вышагивает меж белокурых головок, высоких каблучков и неестественно высоких грудей. Бывший красавчик явно следил за собой – впрочем, хоть он и сохранил спортивную стать, волосы его тронула седина, а цепким взором и явной кичливостью он больше напоминал носителя титула «старый ловелас». Несколько лет назад я столкнулся с ним на борту самолета местных авиалиний. Фабрис решил побаловать меня, как какого-нибудь пятилетнего малыша, и пригласил к себе в кабину – посмотреть, как он будет совершать посадку…

5

– Вот те на! Он залюбовался на милашку Фокона!

Фанни Брахими, подмигнув, заключила меня в жаркие объятья. Она тоже здорово изменилась. Эта маленькая ясноглазая, коротко стриженная блондинка кабильского происхождения как будто прибавила в росте благодаря изящным туфлям-лодочкам на высоком каблуке, а облегающие джинсы ее явно стройнили. Сквозь разрез блузки с двумя расстегнутыми пуговицами проглядывала грудь. А спортивного покроя плащ, перетянутый поясом, казалось, удлинял ее фигуру. В другой жизни я знал ее как фанатку гранжа[25]25
  Направление в хард-роке 90-х годов.


[Закрыть] – она вечно таскалась в тертых кожаных «мартенсах», бесформенных клетчатых рубахах, штопаных кардиганах и драных джинсах «501».

Фанни оказалась шустрее меня – ей удалось где-то раздобыть бокал шампанского.

– А вот до попкорна я так и не добралась, – сказала она, подсаживаясь ко мне на ступеньку, как будто собираясь смотреть на пару со мной продолжение кинофильма.

Как и в былые лицейские времена, на шее у нее болтался фотоаппарат «Лейка-М», и она тут же принялась фотографировать толпу.

Я знал Фанни целую вечность. Мы с ней и Максимом учились вместе в начальной школе в районе Ла-Фонтон – той самой, которую еще называли «старой школой» благодаря ее красивым зданиям времен Третьей республики[26]26
  Политический режим, существовавший во Франции с 1870-го по 1940 год.


[Закрыть], в отличие от сборных корпусов Рене-Кассена, которую открыли в Антибе позже. В отрочестве Фанни была мне близкой подругой, а в коллеже и третьем классе стала первой моей девушкой, и мы уже гуляли вдвоем. Как-то вечером в субботу мы пошли с ней на «Человека дождя», а после кино, когда возвращались на автобусе в Ла-Фонтон с наушниками от моего плеера у меня и у нее в ушах, несколько раз неловко поцеловались. Раза четыре или пять – между «Потому что ты уходишь»[27]27
  Песня популярного французского автора-исполнителя Жан-Жака Гольдмана (р. 1951).


[Закрыть] и «Лишь бы они были красивыми»[28]28
  Песня французской певицы Милен Фармер (р. 1961).


[Закрыть]. Мы гуляли так, вдвоем, до предпоследнего класса, а потом отдалились, хотя и остались друзьями. Она сблизилась со зрелыми и раскованными девицами, которые начиная с выпускного класса спали с мальчишками направо и налево, ни к кому из них не привязываясь. Для Сент-Экза это было в диковину, и многие ее осуждали. А я ее всегда уважал, поскольку она казалась мне своеобразным воплощением свободы. Фанни дружила и с Винкой, очаровательной отличницей, и за это я ее ценил. Потом она выучилась на врача и стала много разъезжать, занимаясь военной медициной и участвуя во всякого рода гуманитарных миссиях. Я снова увиделся с ней случайно несколько лет назад в одной из гостиниц Бейрута, куда меня пригласили как участника Салона французской книги, и тогда она призналась, что собирается вернуться во Францию.

– Видел наших учителей? – спросила она.

Я кивнул, подбородком показав на месье Н’Донга, Леманна и мадам Фонтана, преподававших нам соответственно математику, физику и естествознание.

– Миленькая компания садистов, – отозвалась Фанни, щелкнув их фотоаппаратом.

– Тут уж мне крыть нечем. Ты работаешь в Антибе?

Она покачала головой:

– Я уже два года вкалываю в кардиологическом отделении при больнице в Ла-Фонтоне. Пользую твою матушку. Разве она тебе не говорила?

По моему молчанию она поняла, что я не в курсе.

– Она наблюдается после микроинфаркта, но с ней все хорошо, – заверила Фанни.

Я был удивлен.

– У меня с матерью не все так просто, – сказал я, чтобы поменять тему.

– Так говорят все мальчишки, да? – спросила она, не собираясь, впрочем, выяснять подробности.

Тут Фанни показала пальцем еще на одну училку, воскликнув:

– А вот она была классная!

Я узнал ее не сразу. Мадемуазель Девилль преподавала английскую литературу в подготовительных классах.

– Она и сейчас хоть куда! – доверительно заметила Фанни. – Ну вылитая Кэтрин Зета-Джонс[29]29
  Кэтрин Зета-Джонс (р. 1969) – британская актриса.


[Закрыть].

Мадемуазель Девилль, ростом под метр восемьдесят, с длинными жесткими, точно солома, волосами до плеч, была на высоких каблуках, в кожаных брюках и куртке без воротника. Тонкая и стройная, она выглядела моложе некоторых своих учеников. Сколько же ей было лет, когда она только пришла в Сент-Экз? Двадцать пять? От силы тридцать. Поскольку в ту пору я учился в подготовительном научном классе, она у меня никогда не преподавала, зато те, кто у нее учился, превозносили ее до небес, особенно некоторые мальчишки, смотревшие на нее как на богиню.

Мы с Фанни еще несколько минут наблюдали за бывшими нашими однокашниками, предаваясь воспоминаниям. Я понял, почему всегда так ценил эту девушку: от нее исходило что-то вроде позитивной энергии. К тому же она обладала чувством юмора, что ее совсем не портило. И все же поначалу в жизни ей приходилось нелегко. Мать Фанни, миловидная блондинка с матовой кожей и мягким и в то же время убийственным взглядом, работала в Каннах – продавщицей в магазине одежды на бульваре Круазетт. Когда мы учились в первом классе начальной школы, она бросила мужа с тремя детьми и вместе со своим хозяином подалась в Южную Америку. И Фанни, до того как ее приняли в интернат при Сент-Экзе, прожила десять лет с отцом, которого парализовало после несчастного случая на стройке, где он работал. Вместе с двумя старшими братьями – по правде говоря, ни тот, ни другой большим умом не отличались – она жила в ветхом дешевеньком доме. Такое жилье не принадлежало к числу главных туристических достопримечательностей, значащихся в туристических справочниках городка Антиб-Жуан-ле-Пен.

Фанни отпустила еще пару-тройку колкостей, легких, но забавных (вроде «А Этьенн Лабитт как был медным лбом, таким и остался»), и взглянула на меня со странной улыбкой.

– Жизнь перераспределила некоторые роли, а ты все такой же. – Она поймала меня в объектив «Лейки» и, щелкнув ею, продолжала свою тираду: – Круглый отличник, элегантный, опрятный, в красивой фланелевой куртке и небесно-голубой сорочке.

– В твоих устах это, понятно, звучит не как комплимент.

– Ошибаешься.

– Девчонки любят только негодных мальчишек, разве нет?

– В шестнадцать лет – да. А в сорок – нет!

Я пожал плечами, прищурился и приложил руку козырьком к глазам, защищаясь от солнца.

– Кого высматриваешь?

– Максима.

– Нашего будущего депутата? Мы курили с ним возле спортивного корпуса, где должен состояться наш вечер встречи выпускников. Похоже, он туда не собирается. Черт, а ты видел эту пьянчугу – Оду Паради? Совсем опустилась, бедняга. Тома, у тебя точно нет попкорна? Я могла бы сидеть здесь часами. Это кино будет не хуже «Игры престолов»!

Тут она заметила, как двое рабочих принялись устанавливать небольшой помост с микрофоном, и веселья у нее мигом поубавилось.

– Sorry[30]30
  Прости (англ.).


[Закрыть], мне уже не до официальных речей, – объявила она, вставая.

С другой стороны амфитеатра Стефан Пьянелли увлеченно беседовал с супрефектом и записывал что-то в блокнот. Перехватив мой взгляд, он помахал мне, что, верно, означало «Никуда не уходи, сейчас подойду».

Фанни смахнула с джинсов пыль и со свойственной ей привычкой отпустила последнюю колкость:

– Знаешь что? А ведь ты, пожалуй, один из немногих парней на этой площади, с которым я так и не переспала.

Я хотел сказать в ответ что-нибудь остроумное, но ничего такого мне в голову не приходило, потому что в ее словах не было ничего смешного. Они были грустными и совершенно неуместными.

– В своем время ты молился на Винку, – припомнила она.

– Так и есть, – согласился я. – Ведь я был в нее влюблен. Почти как все, кто здесь присутствует, верно?

– Да, только ты всегда ее идеализировал.

Я вздохнул. После того как Винка пропала, а потом выяснилось про ее романтическую историю с одним из преподавателей лицея, поползли слухи и сплетни, в которых ее выставляли эдакой Лорой Палмер[31]31
  Персонаж телесериала «Твин Пикс», ученица старших классов, ставшая жертвой жестокого убийства.


[Закрыть] с Лазурного Берега. Героиней «Твин Пикса» с родины Паньоля[32]32
  Марсель Паньоль (1895–1974) – французский драматург и кинорежиссер.


[Закрыть].

– Фанни, давай не будем развивать эту тему.

– Как скажешь. Конечно, прятать голову в песок куда легче. Living is easy with eyes closed[33]33
  «Легко жить с закрытыми глазами» (англ.) – строка из песни «Битлз» Strawberry Fields Forever («Земляничные поляны навсегда»).


[Закрыть], как поется в одной песне.

Она засунула фотоаппарат в сумку, глянула на часы и передала мне наполовину полный бокал с шампанским.

– На работу опаздываю. Не надо было пить эту штуковину. С вечера заступаю на дежурство. До скорого, Тома!

6

Директриса затянула длинную, нудную речь, как истинная представительница руководящих кадров в системе национального образования и непревзойденная мастерица своего дела. Мадам Гирар прибыла из парижского округа и свою нынешнюю должность занимала лишь с недавних пор. О лицее она знала только по книгам и говорила избитыми фразами заправского технократа. Слушая ее, я думал: почему здесь нет моих родителей? Их непременно нужно было пригласить как бывшее лицейское начальство. Я тщетно искал их глазами в толпе и недоумевал, где же они?

Завершив тираду про «универсальные ценности – терпимость, равенство возможностей и диалог между культурами, – которые неизменно отстаивало наше учебное заведение», директриса взялась поименно перечислять всех знаменитостей, некогда удостоивших своим посещением наш лицей. Среди десятка перечисленных был и я. Когда под гром аплодисментов произнесли мое имя, несколько присутствующих обратили на меня взгляды. Я выдавил из себя несколько смущенную улыбку и едва заметно кивнул в знак благодарности.

– Ну вот, художник, и тебя вывели на чистую воду, – заметил Стефан Пьянелли, подсаживаясь ко мне. – Жди, через пару минут народ повалит к тебе за автографами. А после забросает вопросами: тявкает ли псина Мишеля Друкера[34]34
  Мишель Друкер (р. 1942) – известный французский журналист, актер и телеведущий.


[Закрыть] в перерывах между съемками и правда ли, что Анна-София Лапикс[35]35
  Анна-София Лапикс (р. 1972) – известная французская журналистка и телеведущая.


[Закрыть] выглядит очаровашкой и при выключенных камерах.

Я не стал пререкаться с Пьянелли, и он спокойно продолжал свой монолог:

– Тебя будут спрашивать, зачем ты угробил своего героя в конце «Нескольких дней с тобой», откуда ты берешь вдохновение и…

– Брось, Стефан. Так о чем ты хотел со мной поговорить? И что это за история про статью?

Журналист откашлялся:

– Тебя же не было на Лазурном Берегу месяц назад?

– Нет, я приехал только сегодня утром.

– О’кей. Слыхал уже про майских наездников?

– Нет, только, по-моему, на ипподроме в Кань-сюр-мер они больше не гоняются.

– Очень смешно. На самом деле я имел в виду похолодание – такое порой случается посреди весны, и сопровождается оно заморозками… – Продолжая говорить, он достал из кармана куртки электронную сигарету. – Этой весной погода на побережье была на редкость противная. Сперва стоял собачий холод, а потом несколько дней кряду нас заливало дождями.

Я прервал его:

– Давай покороче, Стефан. Надеюсь, ты не собираешься делиться со мной сводкой погоды за последние недели!

Кивнув, журналист показал на стоявшие вдалеке цветастые корпуса интерната, игравшие на солнце тысячами огненных бликов.

– Там затопило несколько подвалов под спальными помещениями.

– Эка невидаль! Здесь же земля идет под уклон, сам знаешь! В наше время такое случалось раз в два год.

– Да, но в выходные на восьмое апреля вода поднялась аж до вестибюлей. Начальству пришлось срочно организовывать спасательные работы и вытаскивать все из подвалов.

Пьянелли несколько раз затянулся своей сигаретой и выпустил струю пара, отдававшего вербеной и грейпфрутом. По сравнению с Че Геварой, дымившего сигарами, наш революционер, пускающий благоуханный пар, выглядел несколько забавно.

– Так они избавились хотя бы от груды ржавого металлолома, хранившегося у них в подвалах с середины 90-х. Одна контора по обработке металлолома взялась свезти весь этот хлам на свалку, но до того, как они нагрянули, ученички забавы ради вскрыли пару ржавых шкафчиков. Нипочем не догадаешься, что они там нашли.

– Ну!

Журналист, желая произвести должное впечатление, тянул паузу так долго, как только мог.

– Кожаную спортивную сумку, а в ней сто тысяч франков купюрами по сто и двести! Это ж уйма денег, они пролежали там больше двадцати лет…

– И в Сент-Экз пожаловали полицейские?

Я представил себе, как в лицей нагрянули жандармы, вызвав небывалый ажиотаж.

– Верно-верно! И, как я пишу в своей статье, у них глаза на лоб вылезли. Давнее дело, деньги, знаменитый лицей… долго уговаривать их не пришлось – они тут все углы облазили.

– Ну и как?

– Пока никакой информации, но, насколько мне известно, они нашли на спортивной сумке две пары совершенно четких отпечатков пальцев.

– И что?

– И одна пара отпечатков обнаружилась у них в картотеке.

Я затаил дыхание, пока Пьянелли готовился выпустить новую стрелу. Заметив, как в его глазах заплясали огоньки, я смекнул, что он собирается поразить меня в самое сердце.

– Эти «пальчики» принадлежали Винке Рокуэлл.

Я попытался переваривать услышанное и угадать, что бы все это значило, но без толку.

– А ты что думаешь, Стефан?

– Что я думаю? Я был прав с самого начала, вот что! – оживился журналист.

Дело Винки Рокуэлл было еще одной любимой темой Стефана Пьянелли наряду с политикой. Лет пятнадцать назад он даже написал на эту тему книгу под шубертовским названием: «Девушка и смерть». Это было серьезное, дотошное расследование исчезновения Винки Рокуэлл и ее возлюбленного, хотя и без сенсационных разоблачений.

– Если Винка действительно сбежала с Алексисом Клеманом, – продолжал он, – она должна была прихватить с собой и эти деньжищи! Или по крайней мере когда-нибудь вернуться за ними!

Его умозаключение показалось мне не очень убедительным.

– А где доказательства, что это ее деньги? – возразил я. – То, что ее отпечатки обнаружили на той сумке, еще не доказывает, что деньги принадлежали именно ей.

Он согласился, но тут же кинулся в контратаку:

– И все же, признайся, странная история. Откуда взялись эти денежки? Сто тысяч франков! По тем временам огромная сумма.

Я все никак не мог взять в толк, что конкретно он думает о деле Рокуэлл, однако версия с побегом казалась ему голословной. Хотя железных доказательств у него не было, Пьянелли ничуть не сомневался: если Винка до сих пор так и не объявилась, значит, она уже давно мертва. И убил ее, вероятнее всего, Алексис Клеман.

– А что думает следствие?

– Понятия не имею, – рассеянно отвечал он.

– Следствие по делу об исчезновении Винки проводилось бог весть когда. А значит, любые улики, обнаруженные сегодня, никто не признает в связи с истечением срока давности по этому делу, верно?

С задумчивым видом Пьянелли потер бородку тыльной стороной руки.

– Не скажи. Тут действует сложная судебная практика. Сегодня в некоторых случаях срок давности зависит уже не от того, когда было совершено убийство, а от того, когда обнаружили тело.

Он смотрел мне прямо в глаза – я выдержал его взгляд. Пьянелли, безусловно, был охотником за сенсациями, и я недоумевал, почему он с таким упорством цепляется за это давнее дело. Помнится, он не принадлежал к числу задушевных друзей Винки. Они никогда не встречались, и между ними не было никакой взаимной симпатии.

Винка была дочерью актрисы Полины Ламбер, уроженки Антиба, рыжеволосой, коротко стриженной красотки, игравшей небольшие роли в фильмах Ива Буассе и Анри Вернея. Венцом ее кинокарьеры стала откровенная сцена с Жан-Полем Бельмондо в «Клане марсельцев»[36]36
  Франко-итальянский кинофильм 1972 года, режиссер Жозе Джованни.


[Закрыть]. В 1973 году в одном из ночных кабачков Жуан-ле-Пена Полина познакомилась с Марком Рокуэллом, американским автогонщиком, который недолго был пилотом «Формулы-1» в команде «Лотус» и не раз участвовал в 500-мильных заездах в Индианаполисе. Но самое главное – Рокуэлл был младшим сыном влиятельного массачусетского семейства, которое числилось главным акционером сети супермаркетов, распространенных по всему северо-востоку Соединенных Штатов. Отлично понимая, что в кино у нее нет никаких перспектив, Полина последовала за своим возлюбленным в Штаты – там они и поженились. Вскоре в Бостоне родилась Винка, их единственная дочь, которая прожила там же пятнадцать лет, прежде чем ее отправили учиться дальше в Сент-Экз – это случилось после трагической смерти ее родителей. Чета Рокуэлл оказалась в числе пассажиров, погибших в авиакатастрофе летом 1989 года – произошла внезапная разгерметизация самолета во время взлета из аэропорта на Гавайях. Эта трагедия потрясла многих, поскольку в результате внезапного вскрытия багажного отсека в бизнес-классе вырвало с корнем и выбросило из самолета шесть рядов кресел. В той катастрофе погибли двенадцать человек, причем жертвами ее стали весьма состоятельные люди. Столь занятная подробность не могла не заинтересовать Пьянелли.