Текст книги "Привет, Ангел"

Рита, видимо, почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась. Он успел опустить глаза. Но как только она отвернулась, он снова приник к ней взором. Рита! Какое счастье видеть ее снова! Какая мука видеть ее! Как разрывается его сердце, как болит и стонет: Рита-а-а-а!

Она обернулась снова. И еще. И опять. Мила удивилась:

– Знакомых увидела? – спросила она Риту.

– Нет. Просто странный какой-то мужчина. Смотрит так пристально. Наверное, спутал меня с кем-то.

– Бывает. – И Мила повела Риту в следующий зал. – Пойдем. Нам еще два полотна надо увидеть обязательно. Я тебе сейчас их покажу.

И Мила продолжала рассказывать дальше.

Алексей шел за ними… Макс, не понимая, почему отец проходит мимо интересных картин, тянул его за рукав, говоря:

– Пап, ну подожди! Давай посмотрим вот эту…

– Да, да… – кое-как реагировал Алексей, останавливаясь на несколько секунд перед очередным творением, и торопился дальше.

Сначала Рита чувствовала интерес, потом досаду и, наконец, тревогу. Не просто так этот мужчина преследует ее. Может, и правда, знакомый? Ну тогда подошел бы, поздоровался. А то смотрит, будто прожектором ее пронзает, и все. Ребенок с ним. Речи не слышно. Возможно, тоже русские.

Нет, был бы знакомый, подошел бы. За границей люди, как правило, с радостью обнаруживают знакомых. Приятно встретиться со своим земляком вдали от дома, поприветствовать друг друга, улыбнуться…

Нет, Рита его не знала. Ну и ладно! «Буду слушать Милу, – решила она, отгоняя от себя неприятное волнение. – Так все было хорошо, спокойно, безоблачно… И надо же, какой-то мужик своим бесцеремонным вниманием меня растревожил».

На какой-то момент ей удалось увлечься рассказом Милы, она задумалась о сюжете, о технике исполнения рассматриваемого творения… И когда в очередной раз оглянулась, ни мужчины, ни ребенка в зале не было. Рита с облегчением вздохнула. Им оставалось пробежать еще один зал, и пора было встречаться с мамой.

– Спасибо, Милочка! Отличный день, прекрасная экскурсия! Пойдем в кафе посидим, вина выпьем, отдохнем!

– Я с удовольствием!

Мама ждала их за столиком кафе, предусмотрительно заказав всем салат, отбивные и бутылку вина.

Женщины с удовольствием принялись за еду. Рита была в ударе. Произносила тосты, сыпала комплиментами в адрес Милы, восхищалась Прагой, Чехией и вообще выражала полное удовлетворение жизнью.

Марина счастливыми глазами смотрела на свою дочь и без конца благодарила Бога, что Рита наконец-то приходит в себя.

– Ритуль, ты посмотри, мужики аж шею сворачивают, глядя на тебя!

– Где?

– Да вон мужчина какой-то… Взгляд оторвать не может.

Рита опять увидела его. Тот же мужчина с тем же мальчиком – через два столика от них. Да, это опять он.

– Мам, ты знаешь, он на меня и в музее смотрел. Может, наш знакомый? Тебе не кажется?

– Да нет вроде. Не узнаю.

– Ну и ладно. Пусть смотрит.

Девушки допили вино, заказали чай, десерт, ягоды.

Они расслабились, раскраснелись. Рита больше не обращала внимания на того мужчину. А если бы обратила, то единственное, чему она могла бы удивиться, так это его манере пить чай. Мелкими-мелкими глотками, не по-мужски, а как будто по-детски… И если бы она пристально понаблюдала за ним, то наверняка бы уловила сходство… Ее в Алексее ничто так не раздражало, как именно эта манера пить мелкими глотками. Вернее, ее в нем вообще ничего не раздражало, кроме этого. Но в конце концов, даже если бы она и заметила… Да мало ли в мире мужчин с подобными привычками. Тем более что она и не приглядывалась и вообще демонстративно пересела к нему спиной.

Когда Алексей готовил свой план «ухода», ему казалось, что он продумал все. И слово «продумал» здесь даже не совсем точно. Дело в том, что во времена своей молодости Алексей учился в Высшей школе КГБ, и то, чему их там учили, вошло в его плоть и кровь навсегда. Поэтому он не просто продумал, а обосновал, просчитал наперед несколько возможных вариантов развития ситуации, предусмотрел все нюансы и мелочи. Например, он понимал, что, меняя только лицо, риск быть узнанным все равно остается. Поэтому надо менять и форму ушей, и прическу, и цвет глаз. Это оказалось не так трудно. Гораздо сложнее обстояли дела с походкой, осанкой, голосом, с манерой держать сигарету, с привычными жестами. Пришлось работать и над этим. Он теперь ходил с тростью или зонтом, будто слегка прихрамывая. Трость ему помогла и даже очень – невозможно же постоянно контролировать походку, а так любому бросится в глаза, что человек ходит с палочкой, и уж не важно, насколько он сильно на нее опирается, опирается ли вообще, важно, что она сопровождает облик этого человека. Правда, в этом случае надо было постоянно держать внимание на пробежке во время утренней зарядки. Поэтому он бегал не очень быстро, припадая на одну сторону, делая вид, что у него есть некоторые проблемы с ногой.

С курением тоже было непросто. Он видел для себя два варианта. Либо перейти на сигары, либо бросить совсем. Он выбрал второе, поскольку это решение убивало сразу двух зайцев: избавление от лишних особых примет и заметную прибавку в весе, которая, как правило, сопровождает резкий отказ от курения, что в его случае было только на пользу, поскольку меняло и внешний облик, и размер костюма, и пропорции фигуры, и осанку.

Голос, благодаря отказу от курения, тоже изменился: стал менее хриплым, дыхание освежилось, что, естественно, не могло сделать его неузнаваемым, но все-таки каким-то образом добавляло изменений в его внешний вид.

Но и это еще не все. Из опыта своих ученических лет он помнил, что человека, изменившегося до неузнаваемости, может выдать, казалось бы, совершенно невинная вещь, а именно: набор продуктов, которыми тот ежедневно питается. Оказывается, любой человек ест всегда примерно одно и то же. И в любой стране мира, в любом магазине берет именно те продукты, которые любит, знает, к которым привык. И в истории разведки известны случаи, когда люди попадались именно на этом.

Алексей данный вопрос решал просто. Если в супермаркет отправлялась жена, то покупала она его любимые паштеты, свиную колбасу и прочие деликатесы. Сам же он, выбираясь в магазин, накупал круп, сыров, молочные продукты, сладости для сына, фрукты для всей семьи. То есть подловить его в этом действе тоже было непросто.

А вот что касается манеры пить чай… Откуда он мог знать, какими глотками он пьет. Это же только со стороны заметно, да и то только очень близким людям. Да и то сомнительно: для одних глоток кажется мелким, для других нормальным. А уж ему самому вряд ли придет в голову идея переоценки своих мельчайших привычек. Хотя, опять же рассказывали им на учебе, жесты зачастую «сдавали» людей, потому что и жесты, и манеры, и привычки суть натура человека, которая именно через них и проявляется. Можно ли изменить манеру чихать? Сморкаться? Протирать очки? Поправлять волосы? Зевать, смеяться, хмурить брови? Возможно ли это? Вряд ли!

Но поскольку Алексей был «подкован» по всем статьям, то он старался контролировать все и вся, риск его узнавания таким образом сводился к минимуму.

Да и с пластическим хирургом он после операции тоже разобрался по всем правилам конспирации. Нет больше того хирурга. Попал в автомобильную катастрофу. Насмерть… Надо же, такая нелепая авария! И медсестра операционная… Тоже как-то нелепо… несчастный случай… Удар током. У себя дома. Какие-то проблемы с проводкой, видимо…

Вообще Алексей все свои вопросы решал всесторонне грамотно и практически безупречно. То, что Рита его не узнала, было не просто проверкой. Это была победа! И какой же он молодец, что с сыном ее не знакомил, что никаких фотографий семейных не показывал – ни жены, ни ребенка. А то узнала бы сына, кинулась бы расспрашивать… А он ведь специально смотрел пристально. Он ведь осознанно хотел обратить ее внимание на себя. Это удалось. Вниманием он ее завладел, даже раздражал ее… Но не узнала. Не признала. Не почувствовала.

Вот и отлично! Вот и молодец он! Однако наряду с победоносным чувством радости и торжеством успеха грусть все разливалась и разливалась внутри него. И плевать ей было – этой грусти – и на его торжество, и на его успех.

Душно становилось ему… Грусть перерастала в тоску. Тоска – в боль. Боль – в страдание!

Той ночью он не спал совсем. Давно затих сын в своей комнате. Давно засопела жена рядом с ним. А он лежал, то закрывая глаза, то открывая и вспоминал… вспоминал…

Как он умудрился полюбить? Этот вопрос был для него самый главный. Он был по своей натуре дерзок, жесток, безжалостен. К женщинам испытывал чисто потребительский интерес. Жену уважал, но тоже как-то… в меру. Без придыхания. Сына любил, конечно. Но это ребенок. К нему любовь другая. Родителей опять же… Это понятно. Хотя тоже как на это посмотреть. Не пожалел же их, не предупредил о придуманном сценарии. Они же в полной уверенности, что потеряли сына. Отец после похорон в больницу с сердцем попал. Мать постарела резко, сгорбилась… Как-то сразу превратилась в старушку… Но он их после этого и не видел. И не знал о них ничего. Так что к вопросу о родительской любви у него отношение непростое.

А вот с женщинами было все просто, неинтересно, заранее известно. Скорее всего, женщины были для него одним из каналов сброса отрицательной энергии. Пить он особенно не пил, казино не любил. Спорт? Поскольку постольку. Оставались девушки. С ними он мог вести себя по-разному – бесцеремонно, грубо, вяло, нагло, расслабленно, лениво, бурно, ненасытно – в зависимости от того объема агрессии, раздражения и злости, который был накоплен в нем к моменту очередного свидания. Ни одна женщина не задерживалась надолго. Ни одну, видимо, не устраивало такое потребительское отношение. Он подчас и про цветы забывал, не говоря уж о подарках, которых от него ждали. Он ведь человек-то очень небедный… Поэтому дамы, вероятно, рассчитывали и на интересный вечер, и на изысканные ухаживания, и на угощение, и на презенты. А в итоге получали грубый напор, ярко выраженный мужской эгоизм и ощущение явного использования.

А тут вдруг Рита. И что в ней такого особенного? Что в ней такое есть, чего нет в других? Почему его сразу потянуло к ней? Почему с трудом расставался, скучал, томился? Это было так странно. Это было впервые за долгие-долгие годы.

Память выхватывала из своих запасников то одни воспоминания, то другие. И все про Риту.

Вот она сидит перед ним близко-близко… на расстоянии полуметра. Ее тонкие руки закинуты за голову. Боже мой, ее руки! Он сходил с ума, когда она обнимала его, когда теребила волосы, гладила спину, ласкала шею. Он иной раз даже боялся смотреть на нее. Ему казалось, что чем больше он вглядывается, чем больше любуется ею, тем сильнее влюбляется. А куда сильнее-то? Можно ли сильнее?

Он подарил ей сапоги как-то. Очень высокие. Ботфорты. Намного выше колена. Настолько, что только кружево чулок было видно из-под них. Сапоги были такой тончайшей кожи, что казалось, будто они из шелка. Он обожал, когда она ходила только в них. Голая и в сапогах… Длинные ноги, тонкая талия, среднего размера грудь, худые руки… Так вот, иногда он закрывал глаза, боясь ослепнуть от такой красоты. Просто лежал рядом с ней с закрытыми глазами, не спал… А лежал, наслаждаясь ее близостью, дыханием, ароматом, присутствием…

Наверное, впервые в своей взрослой жизни по-настоящему расслаблялся и отдыхал он только с ней.

Однажды он пригласил ее в квартиру своего старого приятеля Андрюхи. Тот колесил по стране, редко бывал в Москве, но квартиру отдельную имел и запросто отдавал ключи знакомым, позволяя пользоваться ею в свое отсутствие. Единственное требование – чтоб после себя убирали, мусор выносили и как-то с бельем вопрос решали. Хоть тут же в машинке стирайте, хоть в прачечную сдавайте, хоть свое приносите. Не важно. Лишь бы порядок был.

Ну на особый порядок рассчитывать, понятное дело, не приходилось, а по большому счету все было более-менее нормально.

Алексей раньше никогда услугами этого приятеля не пользовался. Да оно и понятно. Что, у Алексея возможности для встречи с девушкой, что ли, нет? У него и квартира отдельная, или, как он называл, холостяцкая, для этого предназначена, и любая гостиница ему доступна…

А тут как-то раз случилась с его холостяцкой квартирой неприятность – залили ее соседи сверху. Пришлось ремонт затевать. А в гостиницу Рита идти категорически отказалась.

– Да что ты, Ритуля? Почему? Я знаю вполне приличные отели. Тебе понравится.

– Дело не в этом.

– А в чем?

– Я слышала, что в гостиницах часто ставят скрытые камеры.

– Да?

– Да. Мне даже странно, что ты об этом не знаешь.

– Нет, я слышал, конечно. Но не очень-то верю. Да и зачем?

– А затем, чтоб потом в Интернете на порносайтах показывать или клиентов своих шантажировать… Не знаю, может, я и преувеличиваю, но как-то не очень приятно сознавать, что кто-то наблюдает за тобой.

Алексей напрягся. Он не очень задумывался над подобными вещами, а ведь, наверное, это и вправду вполне реально. Просто раньше ему плевать было, с какой бабой, где, когда, как. Он и не морочил себе голову особенно и не волновался насчет компромата. Кого ему бояться? Жены? Смешно. Конкурентов? Оппонентов? Противников? Да ведь в связях с женщинами нет ничего предосудительного. Ну ладно бы еще несовершеннолетние, или группа, или интим с мужчиной. А про его связи и беспокоиться-то нечего. Но Ритой он дорожил. Причем дорожил настолько, что самому себе боялся признаться, как же страшно ему ее потерять.

В общем, попросил он ключи у Андрюхи-дальнобойщика. Пригласил туда Риту. Сам приехал пораньше. Оглядеться, осмотреться… Прибрался немного, проветрил помещение, цветы в вазу определил, фрукты помыл. Даже свечи зажег. Купил заранее. И свечи, и салфетки красивые, и шампанское дорогое. Конфеты Риточкины любимые на стол поставил. Мороженое в холодильник положил, чтоб до поры не растаяло.

Времени до прихода любимой оставалось еще много. Он оглядел книжные полки, увидел фотоальбомы. Взял посмотреть. Стал листать. Вот они на первом курсе, только поступили – Андрюха, Алексей, другие пацаны, девчонки. Вот они на картошке, а вот после первого курса в походе… Черно-белые фото, старые, некачественные, а такие милые сердцу. А потом Андрюху со второго курса отчислили за прогулы, и загремел он в армию, а потом уже и не стал восстанавливаться в институт, а пошел работать. Как профессию водителя освоил, так по сей день и шоферит по городам и весям. Ни семьи, ни детей. Перекати-поле. Но старых приятелей не забывает. В Москве когда бывает – звонит, изредка в гости приглашает.

Алексей окунулся в воспоминания юности, взял гитару Андрюхину. Сидел, грустил, перебирал струны, удивляясь вполне приличной настроенности инструмента и памяти своих пальцев, которые довольно грамотно брали аккорд за аккордом.

Рита поднималась на пятый этаж полуразрушенной хрущевки и думала: надо же, насколько неуютно живут люди. Подъезды не просто грязные, а ужасающе грязные, стены обшарпаны, подоконники заплеваны, лампочки полумертвые… А запах! Интересно, убираются здесь когда-нибудь? Дошла до пятого этажа, увидела приоткрытую дверь. Поняла, что именно здесь ее ждут. Хотела войти шумно, броситься на шею, заверещать…

Но еще на лестничной клетке услышала нехитрую мелодию и голос любимый… Песня была ей незнакома:

 
Этот город называется Москва,
Эта улица, как ниточка, узка,
Эта комната – бочонок – о два дна,
И сюда приходит женщина одна.
Меж ключиц ее цепочка тонких бус.
Он губами знает каждую на вкус.
Он снимает их, как капельки с листа,
А она стоит, как девочка, чиста.
Это черт ее придумал или Бог?
Это бредил ею Пушкин или Блок?
И кому была завещана в века
Эта смуглая, точеная рука?
 

Дальше он как-то сбился, голос сорвался. Музыка затихла. Рита зашла. Полумрак, свечи, цветы… В этот вечер между ними случилось нечто такое… Никто из них не мог бы выразить это словами. Будто бы они были какое-то время одним существом, чем-то единым, неделимым, целым… Он не чувствовал, где кончалось его тело и начиналось ее, где ее дыхание перетекало в его, где чье сердце билось, где чей пульс колотился… Они так взаимопроникли друг в друга, что опомнились где-то уже глубокой ночью.

Она сидела на ковре, прислонившись спиной к дивану и откинув голову на скомканную простыню, а он сквозь пелену какую-то (Боже, неужели это слезы?) наблюдал испарину на ее лице, растрепанные волосы, часто вздымающуюся грудь, и только три слова бесконечно крутились в его голове: «Господи, какое счастье!» и опять: «Господи, какое счастье!»

Рита долго ворочалась после музея. Ой, да что ж такое? Завтра рано вставать на самолет, надо бы выспаться, а она какая-то возбужденная. Переволновалась, что ли? Да вроде бы нечего ей волноваться. День прошел отлично. Да и вообще вся поездка удалась. Настроение хорошее. Может, вина лишнего выпила? Тоже вряд ли! Бутылку вина на трех женщин за вечер. Разве это много?! Мама вон спит себе спокойно, а ей что-то все неймется…

Прикрыла глаза, стала сначала считать, надеясь скорее уснуть, потом стихи читать, потом песни про себя напевать, убаюкивать себя как будто бы…

Вспомнилось «Этот город называется Москва…» Ей Алексей пел. Единственный раз в жизни слышала, а запомнила сразу и всю – от начала до конца. Эх, Алексей, Алексей! Такая боль, такая ты заноза в моем сердце! Вроде и полегчало уже, а как вспомнилась песня эта, так глаза и защипало…

Такой вечер тогда у них был удивительный! Неповторимый! И хотя рядом с ним она всегда как будто растворялась в пространстве, таких сильных ощущений Рита больше не испытывала. Ей казалось, что ее будто уже и нет вовсе. И в то же время – она – это вся вселенная. Потом только, спустя какое-то время, попав на психологический тренинг (это когда мама ее пыталась после похорон вернуть в нормальное русло), Рита услышала, что подобная реакция называется измененным состоянием сознания. Надо же, удивлялась она тогда, не представляя себе, что способна на такое. Оказалось, что люди прилагают огромные усилия, чтобы достичь этого состояния, чтобы побыть в нем какое-то время, а она только прикасалась к любимому – и, пожалуйста, уже в измененном состоянии. Фантастика!

Он не был полностью открыт для нее, не был понятен ей до конца. Чем занимается? Какими делами? Вроде бы чиновник. Но что-то уж слишком крут. Слышала обрывки разговоров Алексея и ужасалась. Грубый, резкий, бескомпромиссный, он мог заорать, мог без стеснения заматериться, мог оборвать разговор на полуслове, бросив трубку и оскорбив собеседника. Потом извинялся перед Ритой, мол, прости, что пришлось стать свидетельницей разговора. Но на самом деле никакой вины за собой не чувствовал, а извинялся только из мнимого следования этикету.

Ведь если вдуматься: извини не за грубость, не за жесткость, не за бестактное отношение к людям, а за то, что услышала…

Она догадывалась, что не все чисто в его жизни, что такие деньги не могут быть зарплатой… но задавать вопросы не решалась. Однажды попыталась высказать недовольство его деспотизмом. Но ничего хорошего из этого не вышло. Он и ей нагрубил, буквально заткнув ей рот резким высказыванием: «Не лезь, куда не просят!» Она отвернулась к окну. Они ехали тогда в машине. Ей было стыдно и перед водителем, и вообще стыдно… Но он быстро остыл, приобнял ее. Рита отстранилась, обиженно отвернувшись и хлюпнув носом.

Алексей сделал знак водителю остановиться около цветочной палатки. Вышел и купил ей… все цветы, которые там были. Букетов десять—двенадцать плюс отдельные цветы без счета. Продавщица не поверила такой удаче. Даже переспросила:

– Я не расслышала, простите! Какой вам букет?

– Мне все букеты!

– Как все?!

– Да, все букеты и все цветы! Несите быстро в машину. Сейчас вам водитель поможет.

И, не торгуясь, выложил перед ней стопку тысячных купюр.

Цветами был усыпан весь салон, весь багажник. Алексей улыбался, стараясь загладить досадный промах. А Рита уговаривала себя смириться: «Ну что ж теперь делать? Не все люди мягкие, далеко не все! Я же его не переделаю, не исправлю. Раз у человека такой характер, значит, он и живет соответственно. Что я могу? Или терпеть, или уходить. Разве я готова уйти? Нет, конечно! Значит, остается смирение. Зато в этой жесткости есть, наверное, свои плюсы. Вон как здорово он маме помог в прошлом месяце!»

Ситуация с мамой развивалась следующим образом. Марина Владимировна путем долгих ухищрений, экономии и продажи нескольких украшений смогла скопить десять тысяч долларов. Было это довольно давно – чуть ли не три года назад. И как раз в момент раздумий – а в какой бы банк и под какой процент ей положить такое неслыханное богатство – позвонил давний приятель. Не то чтобы очень близкий, но довольно приятный в общении, и спросил:

– Марин, нет ли у тебя возможности помочь мне с деньгами?

– Помочь – это как? – переспросила та.

– Я бы взял у тебя под хороший процент несколько тысяч долларов. На год.

– Ой, а как это? Я никогда с такими операциями не сталкивалась.

– Ну ты даешь мне, к примеру, десять тысяч долларов под тридцать процентов годовых. Значит, в конце года я отдаю тебе тринадцать.

– Это, правда, большой процент. А как мы оформим бумаги?

– Напишу тебе расписку, копию паспорта приложу. Думаю, обойдемся без нотариуса. Мы ж друг друга столько лет знаем. Ну как?

– Знаешь, – Марина рассмеялась, – на ловца и зверь бежит. Я как раз озадачена вопросом, куда бы вложить десятку. Банки гораздо меньший процент предлагают.

– Ну вот видишь! Значит, решено?!

– Послушай, а тебе разве выгодно самому под такой процент деньги брать?

– Мне для бизнеса нужно. Это нормально.

Я часто таким образом деньги привлекаю. И кредиторы довольны, и у меня все складывается как надо.

– Ну что ж, давай попробуем.

И Марина Владимировна без особых колебаний взяла незатейливую расписку с приятеля и отдала ему деньги. Мечтала она отдельную квартиру для дочери приобрести. Или ей эту оставить, а себе пусть бы в пригороде или в ближайшем подмосковном городке что-нибудь приобрести. Ритка – вон уже – невеста. Надо бы ей свою жизнь строить самостоятельно.

Но прошел год. Прошло полтора. Приятель как-то странно реагировал на звонки Марины. Вечно занят, вечно не может разговаривать… Обещает перезвонить позже, но никогда не перезванивает. То он в отъезде, то в командировке, то абонент недоступен, то домашние его не в курсе, где он и когда будет. В общем, неприятное чувство возникло у Марины. Поняла она, что обманули ее, кинули, как теперь говорят. Уже и два года прошло, а приятель все скрывался. Она и в офис к нему приезжала, и домой. Он ее в открытую, не стесняясь, выгнал:

– Нет у меня денег! Поняла?! И не ходи, не канючь! Появятся, отдам!

– Да как ты разговариваешь со мной? Я тебя выручила, когда тебе надо было? А ты меня обманул!

– Слушай, не читай мне морали, не учи меня, как надо себя вести! У меня и без тебя проблем хватает!

Такой наглости Марина не ожидала. Она впала в длительный, болезненный стресс… Высохла, осунулась, постарела и однажды, не выдержав грубой реакции должника на очередной свой звонок, расплакалась и никак не могла остановиться. А в этот вечер зашли к ней в гости Рита с Алексеем. Чайку попить, концерт по телевизору посмотреть.

Алексей, увидев заплаканную Марину Владимировну, искренне встревожился:

– Что случилось?

Она, захлебываясь рыданиями, все рассказала.

Алексей был конкретен, деловит, сосредоточен:

– Имя? Сумма? Адрес?

Тут же набрал телефон своей охраны, продиктовал данные, объяснил подробности.

Через пять дней начальник службы безопасности Алексея самолично позвонил в дверь Марины.

– Здравствуйте! Я Максимов Сергей Максимович. Возьмите, пожалуйста, свои двадцать две тысячи долларов.

– Как двадцать две?! Он же мне должен тринадцать!

– Не торопитесь. Давайте считать.

– Я слушаю.

– Изначально он брал десять. Плюс три за первый год. Так?

– Так.

– Плюс четыре за второй год.

– Это как?

– Послушайте сначала. Плюс пять за третий. Всего получается двадцать две. Согласны?

– Что-то я не понимаю. Да вы пройдите. Давайте я вас ужином накормлю, и вы мне все объясните.

– С удовольствием все объясню. А вот от угощения откажусь. Не положено.

Они сели за стол, и Сергей Максимович четко и ясно все разложил по полочкам:

– Считаем снова. Конец первого года – тринадцать. Так?

– Да.

– Во второй год процент считается уже от этих тринадцати. Получается, что если бы он вам отдал деньги через два года, то сумма составила бы семнадцать тысяч.

– Ну, наверное, – ошеломленная такой математикой, кивнула Марина.

– А в третий год, соответственно, считаем базой уже семнадцать тысяч. А тридцать процентов от семнадцати – это как раз двадцать две. Согласны?

Марина остолбенело смотрела на Максимова, не веря пока еще до конца ни сумме этой огромной, ни тому, что деньги уже у нее. Она и на свои-то десять уже не очень рассчитывала, а тут целых двадцать две! Вот это удача!

– Подождите! А с вами как мне рассчитываться?

– Со мной? – Он искренне удивился. – Никак.

– Ну как же?! Я слышала, что вознаграждение в таких случаях составляет чуть ли не половину суммы.

Сергей Максимович рассмеялся:

– Вы мне ничего не должны. Мы выполняем задание Алексея Георгиевича. Это первое. А второе, если честно, то бесплатно мы не работаем, конечно. И приятеля вашего мы облегчили еще на некоторую сумму.

– Ой!

– Что? Уже жалко обидчика?

– Да нет… Не то чтобы жалко, а неожиданно как-то…

– Ладно, Марина Владимировна, пойду я.

– Спасибо вам огромное! – Марина прижимала руки к груди и чуть ли не кланялась Сергею Максимовичу в благодарном порыве.

– Вот моя визитка. Если кто-то побеспокоит вас, обращайтесь! Постараемся помочь.

– Да, да! Спасибо!

Виталий Петрович поначалу испытывал некоторые угрызения совести в отношении своей приятельницы Марины, но недолго. «Подумаешь, десятку должен. Отдам при случае. Сейчас совсем нет лишних денег. „Ауди“ свежую взял недавно, проект начинаю интересный с новым партнером. Надо определенную сумму вложить. А она со своими слезами. Отдам через полгодика». И настолько тема эта была несущественна для Виталия Петровича, что, когда двое интеллигентных с виду мужчин в серых костюмах уверенно и даже как-то по-хозяйски вошли к нему в кабинет, он даже и предположить не мог, что визит их может быть связан с такой мелочевкой.

– Господа? В чем дело? Вы кто?

Они молча сели.

Виталий Петрович успел отметить про себя, что охрана не доложила о приходе посторонних в офис, что секретарь не предупредила… Он успел удивиться внутренней тревоге, которая уже начинала вызывать предательскую дрожь под коленками и учащенно пульсировать в горле.

Двое молчали. Сидели спокойно, смотрели на него и молчали.

Потом один из них отработанным жестом протянул Виталию Петровичу какое-то удостоверение. Тот посмотреть-то посмотрел, но не очень понял. Буквы прыгали перед глазами, во рту пересохло. Он хотел вызвать секретаря, попросить воды или чай, но коммутатор почему-то не отвечал, что было абсолютно немыслимо.

В голове проносились какие угодно мысли: про налоговую, про ОБЭБ, про РУБОБ, про прочие карательные или проверяющие (что, впрочем, одно и то же) органы…

– Здравствуйте, Виталий Петрович! – наконец-то произнес один из посетителей. – А у вас тут уютно. – Он оглядел кабинет. – Цветочки, картины…

– Да, спасибо, – Виталий Петрович по-прежнему недоумевал.

– Жаль будет, наверное, расставаться со всей этой красотой…

– А зачем расставаться-то?! Почему?! Господа! – Он пытался взять себя в руки и убрать дрожь из голоса. – Объясните нормально, в чем дело?!

– А сами не догадываетесь?

– Да я вообще ничего не понимаю! Заходите, как к себе домой, говорите загадками…

– Да нет никаких загадок. Скажите, как вы относитесь к высказыванию: «долг платежом красен»?

– Что? Какой долг?

– В принципе… Как вы относитесь к этой фразе?

– Ну… Конечно… Долги надо отдавать…

Я согласен… Естественно. Только я здесь при чем?

– А вы, значит, никому ничего не должны?

– Нет… Ну есть, наверное, какие-то обязательства, договора… А так сразу и не вспомнить.

– А мы вам поможем вспомнить, – тут в разговор вступил другой. – Знаете ли вы некую Марину Владимировну?

– А Маринку-то?! О, Господи! – на душе у Виталия Петровича полегчало. Отлегло, как говорят. – Знаю, конечно. Давняя моя приятельница.

– А что ж вы старых приятелей обижаете?

– Да нет никаких вопросов. Мы с ней нормально договорились. Я ей все верну.

– Когда?

– Ну… через пару месяцев и верну.

– Значит, так, Виталий Петрович. Завтра вы возвращаете тридцать тысяч долларов. Здесь же. В это же время.

– Что-о-о-о? С какой стати? Вы что себе позволяете? – Его рука потянулась к мобильнику. Но взять его в руки он не успел. Один из посетителей резким движением перехватил его и спокойно сказал:

– Не надо волноваться! Не надо никому звонить! Надо завтра принести деньги!

– Я ей десятку должен! Откуда тридцать?!

– Считайте: десять брали. Плюс проценты за три года. Вы ж на тридцать годовых договаривались, помните?

– Да. – Виталий Петрович еле-еле кивнул. – Но это получается… – Он прикинул на калькуляторе, – девятнадцать тысяч. – Он ужаснулся про себя. Е-мое, брал десятку, а во что это вылилось?

– Ну не девятнадцать, а двадцать две. Поскольку проценты в конце года вы не отдавали, то получается совсем другая сумма.

– Ну даже если и так, то все равно не тридцать же!

– А вы полагаете, что мы бесплатно работаем? Нет. Может быть, вы будете разочарованы, но не бесплатно!

– То есть?

– Тридцать тысяч. Мы не торгуемся.

– Подождите! Давайте как-то обсудим ситуацию!

– Нечего обсуждать! Единственное пожелание: не пытайтесь ничего предпринимать. Мы имеем в виду охрану, разборки, прочие варианты. А чтобы была понятна серьезность наших намерений, то мы ставим вас в известность: ваша «Ауди» эти сутки побудет у нас.

– Как? – Виталий Петрович аж вскочил. – Как у вас? Зачем?

– Да не волнуйтесь вы так. Вы нам деньги. Мы вам возвращаем машину. Вам понятно?

– А если я не успею до завтра? Сумма-то немаленькая!

– Вы успеете!

На этих словах двое поднялись и вышли из кабинета.

На следующий день деньги были возвращены в полном объеме, машина возвращена владельцу.

На прощание двое в сером сказали:

– Советуем вам, Виталий Петрович, впредь либо не занимать деньги, либо возвращать вовремя. А то, видите, какие неприятности случаются. – И уже было повернулись к выходу, но как будто что-то вспомнив, один из них добавил:

– Да… Вот еще что… Если, Боже сохрани, какие-то у вас претензии или вопросы возникнут к Марине Владимировне, то лучше бы вам не высказывать их ей никогда. Это так… в качестве совета на будущее. Будьте здоровы!