Текст книги "Эдгар Аллан По. Поэт кошмара и ужаса"

Г. А. Елисеев
Эдгар Аллан По. Поэт кошмара и ужаса

© Елисеев Г. А., 2014

© ООО «Издательство „Вече“», 2014

Американский Пушкин

Эдгар Аллан По создал американскую литературу.

Нет, конечно же, на английском языке на территории бывших североамериканских колоний бумагу марали многие. И откровенные графоманы, и весьма достойные авторы, не забытые по сей день.

Но только По заложил основы оригинальных направлений американской литературы, проложил пути, по которым за ним последовали десятки и сотни. И пути эти прошли в тех областях, где вклад американцев оказался и заметен, и оценен. Там, где специфическое американское мышление, часто выглядящее слишком ограниченным и приземленными, инфантильным и неглубоким, смогло проявить свои лучшие черты и удачно скрыть все свои недостатки.

Впрочем, если изобретение детектива Эдгаром По не ставится под сомнение, то понимания его решающего вклада в становление современного хоррора и научной фантастики иногда не видно. А ведь современное доминирование американских литераторов в этих областях «изящной словесности» обеспечил именно он. Превратившись (уже после своей смерти) в культовую фигуру для всей художественной традиции в США, он словно бы благословил интерес к темам и жанрам, которые в Европе критика десятилетиями третировала как ничтожные, убогие и несерьезные. (Нельзя сказать, что и в Штатах не было подобных слепцов. Среди них попадались даже такие экземпляры, как Эдмунд Уилсон, который и «Властелина колец» Д. Толкина называл халтурой и дешевым чтивом).

Легкость, с которой По работал в самых разных литературных формах, просто поразительна. В его наследии присутствуют почти все возможные жанры – от сиюминутной событийной журналистики до тяжеловесного философского трактата. Но его душа творца была предрасположена лишь к двум направлениям литературы – к поэзии и новеллистике. Причем и в прозе Эдгар Аллан По все-таки оставался преимущественно поэтом (хотя и очень своеобразным).

Конечно, в любом солидном очерке по истории литературы США творческой биографии Эдгара Аллана По предшествует добрых две трети книги. Но это та же самая ситуация, когда разделу «Александр Пушкин» в истории русской литературы предшествуют рассказы о Ломоносове, Тредиаковском и прочих Симеонах Полоцких и протопопах Аввакумах. Всё это люди, разумеется, уважаемые, но каждый из нас «сердцем чует», что истинная русская литература была создана усилиями именно Александра Сергеевича. Действительно, «Пушкин – наше все», и против этого лапидарного афоризма не попрешь.

Вот и Эдгар По для американцев – «их все». И можно щеголять эрудицией и вспоминать, что одновременно с ним (а то и чуть раньше) трудились В. Ирвинг, Г. Лонгфелло, Д. Ф. Купер, Н. Готорн… И можно приводить длинные списки литературных произведений, созданных на английском языке в Новом Свете даже до обретения колониями независимости…

Но всё это рассуждения в стиле: «А еще современниками Пушкина были Лермонтов и Гоголь, Жуковский и Баратынский, Батюшков и Языков…»

Нисколько не принижая вклад самых разных (и притом – часто действительно замечательных) писателей в американскую литературу первой половины девятнадцатого века, можно отметить лишь одно – он и близко несравним со вкладом По.

Хотя бы потому, что именно этот писатель и заложил основы, и на долгие годы установил художественный стандарт в таких направлениях литературы США, как детектив и научная фантастика, хоррор и критика, а также частично – романтическая поэзия и юмористика. Все более поздние американские авторы, хотелось им этого или нет, все были вынуждены оглядываться на тексты Эдгара По и учитывать его достижения при написании своих книг.

Некоторые исследователи пытаются разгадывать произведения По как некие шифры, разбирать их, словно закодированное послание, обращенное к современникам или потомкам. Ничего подобного, конечно же, не было и не могло быть. При всей любви великого американского писателя к различным криптограммам, шарадам и ребусам поэт творил в приступе вдохновения, и печать вдохновения лежит даже на самых внешне логичных и рассудочных текстах Эдгара По. (Другое дело, что любые свои произведения он впоследствии твердо, рассудочно и планомерно совершенствовал, подключая к этому всю мощь своего незаурядного ума.)

Отдельные специалисты-литературоведы предлагают рассматривать большинство сочинений поэта через призму иронии и литературной игры, представляют дело так, что великий мастер постоянно издевался над своими читателями, был этаким «постмодернистом задолго до постмодернизма». Не отрицая склонности По к иронии, сарказму и несколько тяжеловесному юмору, нельзя не заметить, что он все же был литератором первой половины девятнадцатого века. То есть человеком времени намного более прямых и прямодушных людей, нежели наше искаженное и приученное к постоянному ношению имиджевых масок столетие.

Эдгар По вполне искренне создавал как тексты строго логичные и строго рациональные, так и те, что с первого взгляда кажутся записью переживаний помраченного или одержимого сознания. Но это лишь с первого взгляда – действительно, будучи склонен к безумию, поэт всю жизнь боролся со своей темной стороной и даже ее последствия пытался рационализировать и воплотить в совершенной литературной форме.

Однако, изучая судьбу По, нельзя сбрасывать со счетов и действительно существовавшую психическую неуравновешенность писателя. Судя по всему, ее он унаследовал с отцовской стороны, и печальная судьба как его отца, так и старшего брата это лишний раз подтверждает. (О фамильной болезни свидетельствует и слабоумие младшей сестры поэта.) Эдгару По приходилось усиленно бороться с наследственным недугом, но его симптомы все же так или иначе (хотя бы в выборе тем) прорывались на страницах его новелл.

Другое дело, что воображенное в болезненном или алкогольном чаду поэт, воплощая на бумаге, жестко рационализировал, делал более понятным и приемлемым для читателя. Но все равно тексты По порой вызывали недоумение, скандалы и нападки в прессе. Не случайно, что при жизни писателя самыми популярными его прозаическими сочинениями были все же наиболее ясные и до прозрачности логичные (в первую очередь неподражаемый «Золотой жук»). Да и в поэзии восторг у читателей и всеамериканское признание вызвали вовсе не юношеские строфы из маловнятного «Аль-Араафа», а строгий, четкий и абсолютно понятный чеканный «Ворон».

Алкоголизм По был признаком откровенного заболевания, а вовсе не «признаком распущенности и безволия», как любили заявлять его недоброжелатели. Запои поэта начинались неожиданно и непредсказуемо, создавая проблемы, которые он потом не мог разрешить годами.

Биография По четко показывает, как периоды жестокой, рассудочной, почти нечеловеческой работоспособности перемежались у него периодами почти полного безумия, нервных болезней и тяжелейших запоев. В нем словно боролись два человека. Те двое, что и воплотились в двух постоянных героях прозы Эдгара Аллана По – Непогрешимого Логика и Одержимого Тьмой.

В творчестве По заметна грань между «текстами-кошмарами», напоминающими упорядоченный ужасный сон, и текстами – логическими конструктами, где даже самые безумные события находят вполне рациональное объяснение. Словно бы те двое, скрывавшиеся в его подсознании, заключали временное перемирие в процессе творчества, но каждый стремился навязать поэту свою тему для воплощения ее на бумаге.

Подобная работа психики Эдгара По неизбежно приводила к жизни на износ. Поэт всегда выглядел сильно старше своих лет, страдал от болезни сердца, нередко подхватывал тяжелые инфекции (судя по всему, болел даже холерой). Шаткое здоровье также создавало рискованное положение, при котором любой внешний фактор мог с легкостью обрушить поэта в бездну безумия. А главнейшим симптомом этого безумия были тяжелейшие запои, вызывавшие у большинства окружающих лишь сплетни, пересуды да горделивое «моральное осуждение». Пока Эдгар По был жив, о нем даже бывшие хорошие знакомые распространяли лишь клевету, не гнушаясь откровенными выдумками. Только смерть поэта прекратила этот поток грязи, да и то не сразу.

Разумеется, после смерти По превратился в мифологизированную фигуру, не только став одним из мифов литературы США, но и, наряду с лордом Байроном, оказавшись одним из самых важных героев эпохи литературного романтизма. И, что самое любопытное, как и в случае с Байроном, миф о По во многом совпадает с реальными событиями его биографии (в этом смысле, например, сильно отличаясь от мифа о Г. Ф. Лавкрафте).

Эдгар По действительно значительную часть своей жизни провел в почти полной нищете (другое дело, что и ему порой улыбалась удача). У него в жизни была трагическая любовь, да еще и не одна. (Хотя долгие годы он вполне счастливо прожил со своей супругой и главной трагедией стала именно ее безвременная смерть.) Его травили и не признавали другие литераторы; он был настоящим изгоем в литературном мире США. (Изгойство, к сожалению, нередко провоцировали тяжелый характер По и его алкоголизм. К тому же в прессе его талант обычно признавали, и количество хвалебных отзывов о его произведениях, во всяком случае, сравнимо с хулительными. А уж после публикации «Ворона» поэт стал всеобщим любимцем, что, впрочем, не принесло ему сколько-нибудь серьезного материального преуспеяния.)

И все же, несмотря на эти нюансы, судьба Эдгара Аллана По выглядит настоящей романтической трагедией – непризнанный гений, изгнанный из дома и лишенный наследства, переживший трагическую утрату и затем разрывавшийся между двумя равно любимыми женщинами. И в итоге – ранняя гибель при обстоятельствах, которые и по сей день выглядят несколько таинственными. (Хотя, опять же, учитывая давние проблемы По со здоровьем, в его внезапной смерти нет ничего сверхъестественного.)

И этот романтический флер впоследствии стал заслонять реальный вклад литературного изобретателя и неутомимого труженика (в периоды, когда он не был неодолимо болен) в американскую культуру.

Литература США, сильно зависевшая от культурных традиций бывшей метрополии, так и не сумела подняться выше британских образцов в так называемой литературе мейнстрима. Зато именно в таких жанрах, что считались даже во времена По несерьезными, потрафляющими массовому потребителю, великий поэт сумел произвести настоящий прорыв. И плодами этого прорыва американская литература пользуется до сих пор – нужно быть неплохим знатоком культуры США, чтобы с ходу назвать пять-десять имен американских писателей-реалистов, оставивших значимый след во всемирной литературе. Зато любой мало-мальски «продвинутый» любитель детектива или фантастики с ходу припомнит множество имен американцев, этапно повлиявших на развитие этих жанров.

Укоренившийся в нашем обществе (по вполне понятным причинам) презрительный антиамериканизм мешает объективно понять всю сложность американской культуры и причудливые пути ее эволюции. Между тем эта культура оказалась яркой и привлекательной, изобретательной и экспансивной. И произошло это не просто так, а благодаря усилиям ее выдающихся творцов.

Таких, как Эдгар Аллан По.

Проложенные безумным поэтом дороги вели к совершенно новым горизонтам. Причем не только для американцев, но и для всего остального человечества. Эдгар По продемонстрировал, что есть и области духа, и литературные технологии, которые не догадались изучить ни в Старом, ни в Новом Свете. Он, почти каждодневно борясь с духовным разладом и безумием, создал блестящие образцы литературы, по сей день остающиеся примерами идеальной прозы и поэзии не только для США, но и для остального мира. И сотворил он это почти у самого старта духовного пути американского варианта западной цивилизации…

Ведь в начале девятнадцатого века США были молодой, бурно развивающейся, многообещающей страной с неисправимо провинциальной культурой. Впрочем, учитывая потенциал Нового Света, прорыв и в этой области должен был произойти. Штаты должны были бы повторить новую Войну за независимость, только уже мирными методами и на страницах журналов и книг, освободившись от довлеющей культурной гегемонии Англии. (Кстати, эта война оказалась куда труднее, тяжелее и затяжнее, нежели война 1775–1783 годов.)

Время для начала борьбы пришло в 1809 году.

Именно тогда на сцене истории появился человек, которому предстояло стать самым великим американским писателем первой половины девятнадцатого века…

Глава 1
Сирота из Ричмонда

Вокруг происхождения Эдгара По накручено множество легенд. Тут и байки о его роде, восходящем чуть ли не к ирландским королям, и душещипательная история о его матери, о чем рассказывал в своей биографии писателя еще К. Бальмонт: «Ее судьба, вообще, была изумительна. Как гласят биографы, эта красивая девушка имела в себе все элементы духа, будучи „девушкой без какой-либо страны“: она родилась посреди океана, в то время как ее мать, пересекая Атлантику, уезжала из Англии в Америку; ее мать, родив ее, умерла, отца у нее не было, и кто-то чужой, сжалившись над ней, приютил ее, воспитал и приготовил к сцене».

На самом деле все было гораздо проще и прозаичнее. Прадед писателя по отцовской линии, Джон Эдгар По, сын фермера из Ирландии, эмигрировал в Новый Свет в 1749 году. Поселился он в Балтиморе. Дед писателя, Дэвид Эдгар По, которого в биографиях писателя иногда ошибочно именуют «генералом По», активно участвовал в антибританском восстании в американских колониях. Однако был он всего лишь майором и помощником заместителя генерал-квартирмейстера города Балтимора в 1779 году. Впрочем, именно из этого эпизода его жизни и вырос стойкий миф о «генерале американских войск». При этом сам Дэвид По был безусловно храбрым человеком и хорошим воином, что отмечал сам генерал Лафайетт. Кстати, во время визита осенью 1824 года в США французский генерал посетил могилу деда Эдгара По и произнес там: «Здесь покоится благородное сердце».

Отец будущего писателя, Дэвид По-младший, родился в Балтиморе 18 июля 1784 года. Он, видимо, был человеком, с самого детства стремившимся к тому, чтобы стать актером. И поэтому, несмотря на недовольство «генерала По», в девятнадцать лет вступил в труппу «Вирджиния плейерс». В книгах об Эдгаре По нередко можно встретить замечания о том, что отец писателя был никчемным артистом и пьяницей. Это совсем не так – с 1803 по 1809 год Дэвид По-младший сыграл сто тридцать семь ролей. В том числе и в классических пьесах «Макбет», «Король Лир», «Ричард III», «Много шума из ничего»… Склонность к пьянству, а также психическая неуравновешенность, впоследствии преследовавшая и его сыновей, в начале актерской карьеры Дэвида По никак не проявлялась.

Судьба матери великого американского писателя также не имеет ничего общего с мелодраматической историей, столь доверчиво процитированной Бальмонтом. Бабушка Эдгара По, актриса Элизабет Смит, вполне законно обвенчалась 18 мая 1784 года в Лондоне, в церкви Святого Георгия, с неким Уильямом Генри Арнольдом. От которого и родила вполне законную дочь Элизабет. Однако, судя по всему, рано овдовев, предпочла из Великобритании перебраться за океан.

В 1796 году Элизабет Арнольд-старшая прибыла в Бостонский порт со своей малолетней дочерью. Здесь она успешно возобновила артистическую карьеру. А 15 апреля 1796 года уже и маленькая Элизабет выступала в старом Бостонском театре с популярной песенкой «Девочка с рынка».

Элизабет Арнольд-младшая оказалась вполне востребованной актрисой, часто игравшей на сценах Чарльстона, Филадельфии и Балтимора. Летом 1802 года она вышла замуж за актера Чарльза Хопкинса, но быстро овдовела. Дэвид По-младший был ее вторым супругом. Они поженились 14 марта 1806 года, а уже 30 января 1807 года у них родился первый ребенок – Уильям Генри Леонард По. Впрочем, старшего брата Эдгара По супруги-актеры сумели достаточно быстро (как только ему исполнилось два года) отправить к бабушке и дедушке в Балтимор. «Генерал По» против этого, равно как и против брака своего сына, видимо, не возражал. Но приютить согласился только одного ребенка. Поэтому когда 19 января 1809 года на свет у четы По появился второй сын, то ему пришлось странствовать вместе с родителями.

Элизабет Арнольд По

Будущий писатель родился в Бостоне, в доме на Хастингс-стрит, близ реки Чарльз. Как замечает автор одной из его новейших биографий Питер Экройд, видимо, еще «до рождения сына его мать заболела туберкулезом, из-за чего, как он полагал, еще во чреве ему временами совсем не доставалось или не хватало еды». Судя по всему, По всегда больше походил на мать, чем на отца. Вот как ее описывали: «Тонкая, точно у ребенка, фигурка, изящные руки, схваченные чуть повыше локтей рукавами свободного платья с высокой талией и бледным узором из каких-то причудливых цветов; хрупкие, но округлые линии плеч и шеи, гордо поднятая голова. Огромные, широко открытые и загадочные глаза, высокий чистый лоб, осененный черной, как вороново крыло, волной густых вьющихся волос, увенчанных хорошенькой маленькой шляпкой очень старинного фасона».

Будучи еще совсем маленьким, вместе с родителями Эдгар По побывал в Нью-Йорке и Чарльстоне. Возможно, в возрасте трех лет он даже участвовал в театральном спектакле «Золушка, или Маленький хрустальный башмачок», исполняя роль одного из амуров.

Однако постепенно судьба семьи По стала складываться все хуже и хуже. Безумие Дэвида По неожиданно резко обнаружило себя, он стал запойно пить, будучи не в состоянии исполнять роли на сцене. У Элизабет начали всё отчетливее проявляться признаки туберкулеза. К тому же она в очередной раз забеременела, и это привело к скандалу в семье. Насколько можно судить, уже допившийся до белой горячки Дэвид По-младший принялся обвинять жену в супружеской неверности. А через несколько месяцев после рождения Розали – младшей сестры Генри и Эдгара – обезумевший и также заболевший туберкулезом актер бесцеремонно бросил жену с двумя детьми.

Оставшись в Ричмонде, где ранее гастролировала ее труппа, почти без средств к существованию, Элизабет По все еще пыталась выступать в местном театре, находившемся на площади, которую так и называли – Театральная. Дети оставались на попечении няньки, которая поила их джином или давала настойку опия, чтобы они не плакали, а постоянно спали. В ноябре 1811 года болезнь Элизабет По вступила в финальную фазу – актриса окончательно слегла и даже не выходила из дома. Узнав об этом, какой-то сердобольный журналист в местной газете дал такое объявление: «К СОСТРАДАТЕЛЬНЫМ СЕРДЦАМ. В этот вечерний час г-жа По, прикованная к постели болезнью и окруженная своими малолетними детьми, взывает к Вам о помощи – быть может, в последний раз! Подробности в утреннем номере».

Мемориальная доска в Бостоне на доме, где родился Э.-А. По

В провинциальных и пасторальных США начала девятнадцатого века жители были склонны и к филантропии, и к мягкосердечию. Элизабет попытались поддержать сбором денег, в дом зачастили сердобольные соседки, даже и из вполне благополучных семей. Однако ничто уже не могло изменить предопределенный конец – 8 декабря 1811 года Элизабет По скончалась, оставив троих детей полными сиротами. (Дэвид По-младший пропал еще в начале года, и судьба его по сей день остается неизвестной. Скорее всего, он тоже скончался в декабре 1811 года в Норфолке (штат Вирджиния), где, видимо, и был погребен.) Тело матери будущего поэта захоронили на кладбище у церкви Святого Иоанна в Ричмонде.

Осиротевших детей решили взять две подруги, ранее помогавшие умирающей актрисе. Мальчика Эдгара согласилась приютить бездетная Фрэнсис Киллинг Аллан, а совсем еще малышку, девочку Розали, – Джейн Скотт Маккензи. Старший сын супругов По – Уильям Генри – остался на попечении дедушки и бабушки в Балтиморе.

Муж миссис Фрэнсис Аллан, мистер Джон Аллан, вначале без всякого энтузиазма отнесся к решению жены. Причина такого жестокосердия была не совсем благовидной – дело в том, что у мистера Аллана уже было двое незаконнорожденных детей от двух женщин, и он старательно скрывал этот факт от супруги. Однако постепенно сердце Джона Аллана смягчилась, потому что все, кто знал Эдгара По маленьким ребенком, уверяли, что он был очаровательным и обаятельным малышом.

Возможно, на усыновителя повялило и жуткое событие, произошедшее в Ричмонде всего через две недели после кончины Элизабет По. 26 декабря 1811 года, прямо во время представления, загорелся местный театр. Погибло более семидесяти человек. Сердобольные ричмондцы помогали деньгами пострадавшим, брали в свои семьи детей, оставшихся без родителей. На таком фоне мистеру Аллану не хотелось выглядеть совсем уж бессердечным чурбаном, и он разрешил жене взять сиротку в дом. (Кстати, именно из-за этого совпадения дат и родилась легенда, по сей день иногда всплывающая в Сети, – будто родители Эдгара По погибли во время знаменитого пожара Ричмондского театра.)

Так у маленького Эдгара началась совсем иная жизнь. Одним из первых ее моментов стало крещение – 11 декабря 1811 года его окрестили, дав полное имя Эдгар Аллан По, в честь приютившего сироту Джона Аллана.

И если отчим вначале отнесся к приемышу прохладно, то приемная мать и ее бездетная сестра Энн Валентайн, которую Эдгар позже будет звать «тетя Нэнси», души не чаяли в маленьком сироте.

Эдгар рос маленьким вундеркиндом, которым гордилась Фрэнсис Аллан. Многие вспоминали, что во время семейных обедов в доме Алланов усыновленный сирота по просьбе присутствующих вставал на стол и прочитывал какое-нибудь стихотворение или исполнял песню. Его вознаграждали аплодисментами, а порой давали выпить и стакан сладкого вина, разбавленного водой. (Последнее, учитывая семейную предрасположенность По к алкоголизму, было явно лишним. Впрочем, пока никаких признаков будущего ужасного заболевания у мальчика не проявлялось. Ребенок рос послушным и внимательным, лишь изредка позволяя себе небольшие шалости.)

Отчим Джон Аллан, которого обычно принято изображать «злым гением» Эдгара По, чуть ли не сломавшим ему жизнь, был вовсе не таким злодеем, как его традиционно описывают биографы поэта. Он даже по-своему любил премного сына, хотя так и не сделал его официальным наследником. Видимо, на это повлиял личный опыт самого Джона Аллана, приехавшего в Соединенные Штаты из Шотландии в 1795 году.

Прижимистый и практичный, как и большинство шотландцев, он долгое время был вынужден во всем подчиняться богатому дядюшке – торговцу Уильяму Гэльту. Даже когда Аллан и его приятель Чарльз Эллис вроде бы основали собственную торговую фирму «Эллис и Аллан: оптовая и розничная торговля», они в реальности продолжали зависеть от поддержки Гэльта. Привыкший к строгой дисциплине и подчинению Джон Аллан явно ждал того же и от своего приемного сына, считая, что тот должен демонстрировать беспрекословное послушание более старшим, влиятельным и богатым.

И пока маленький Эдгар Аллан По не слишком разочаровывал своего приемного отца. Редкие наказания (в том числе и порку) он переносил безропотно. Однажды малыш Эдгар, набедокурив, сам принес связку прутьев Джону Аллану, чтобы тот покарал его. Растрогавшийся отчим тут же сменил гнев на милость и простил усыновленного мальчика. К сожалению, впоследствии подобные ситуации будут повторяться всё чаще и чаще, да только раскаяние По будет выглядеть всё более искусственным, а гнев Джона Аллана – всё более яростным и продолжительным.

И еще все обращали внимание, что малыш По с самых малых лет отличался сверхразвитым воображением и огромным интересом к чудесному и таинственному. Алланы не отличались богатством и владели всего тремя рабами. Одной из них была нянька-негритянка, часто рассказывавшая маленькому воспитаннику негритянские сказки и легенды. А малыш их жадно впитывал, как пустынная почва – живительную воду…

Дом Джона Алана

Результат оказался не слишком удачным: однажды, когда Эдгар вместе с родственником его матери – мистером Эдвардом Валентайном – проезжал мимо заброшенного кладбища, то мальчик в ужасе закричал: «Они догонят нас и утянут меня в могилу!» Негритянские байки сыграли свою роль. Интересно, наказали ли няньку хозяева за ее «страшные рассказки»?

С начала марта 1815 года маленький Эдгар начал учиться в частной школе Уильяма Юинга, радуя приемную мать успехами. Вскоре шестилетний мальчик столкнулся с ситуацией, которая будет с отвратительным постоянством повторяться в течение всей его жизни, – он влюбился в соседскую девочку Кэтрин Элизабет Пуатьо, но обстоятельства привели к разрыву недолгого детского романа. Эдгар Аллан По был вынужден покинуть Ричмонд и вместе с приемными родителями отправиться на другой берег Атлантического океана.

Видимо, по совету своего богатого дядюшки Уильяма Гэльта, едва окончилась очередная война Великобритании и США, Джон Аллан решил открыть представительство фирмы «Эллис и Аллан» в Англии, рассчитывая на успешную торговлю американским табаком.

И вот 17 июня 1815 года бриг «Лотэр» отправился из устья реки Джеймс в Ливерпуль. Среди пассажиров на борту судна находились бизнесмен Джон Аллан, его жена Фрэнсис Киллинг Аллан, ее сестра Энн Валентайн и его приемный сын Эдгар Аллан По, шести лет.

Океан, это огромное, бесформенное, неодолимое нечто, околдовал будущего поэта. Позднее описание морских приключений станет заметной частью его творческого наследия, впечатляющие картины моря окажутся среди лучших, когда-либо созданных на английском языке. Но до этого еще было далеко… А пока Эдгар почувствовал на себе самую обыденную сторону морской романтики – в письме своему компаньону в Ричмонд его отчим заметил: «Фрэнсис и Нэнси были больны, но теперь чувствуют себя прекрасно. Эдгар был немного болен, но вскоре оправился».

28 июля 1815 года путешественники оказались на британских островах, но Джон Аллан не бросился с ходу заниматься делами. Он вместе с семьей решил посетить многочисленных шотландских родственников, с 11 августа по 7 октября побывав в Ирвине, Килмарноке, Гриноке, Глазго и Эдинбурге. Шотландские Алланы охотно принимали заморских гостей, а Эдгар сумел подружиться с Джеймсом Гэльтом, племянником мистера Уильяма Гэльта.

Впрочем, когда приемные родители попытались оставить будущего поэта у сестры Джона Аллана – Мэри, чтобы он пошел в местную школу, мальчик взбунтовался. Он отказался слушаться тетку и принялся строить планы побега в Лондон, к приемной матери, или даже вообще – домой, в Америку. А вскоре и сам Джон Аллан решил, что его воспитаннику лучше обучаться в более достойном и известном учебном заведении.

Сначала Эдгара отправили в школу-пансион сестер Дюбур в Лондоне, но уже с осени 1817 года он числился учеником школы доктора Джона Бэрнсби в Стоук-Ньюингтоне. Позднее писатель оставил впечатляющую картину этого училища в рассказе «Вильям Вильсон»: «Самые ранние мои школьные воспоминания связаны с большим, несуразно построенным домом времен королевы Елизаветы, в туманном сельском уголке, где росло множество могучих шишковатых деревьев и все дома были очень старые. Почтенное и древнее селение это было местом поистине сказочно мирным и безмятежным. Вот я пишу сейчас о нем и вновь ощущаю свежесть и прохладу его тенистых аллей, вдыхаю аромат цветущего кустарника и вновь трепещу от неизъяснимого восторга, заслышав глухой и низкий звон церковного колокола, что каждый час нежданно и гулко будит тишину и сумрак погруженной в дрему готической резной колокольни… Дом, как я уже сказал, был старый и нескладный. Двор – обширный, окруженный со всех сторон высокой и массивной кирпичной оградой, верх которой был утыкан битым стеклом… Владения наши имели неправильную форму, и там было много уединенных площадок. Три-четыре самые большие предназначались для игр. Они были ровные, посыпаны крупным песком и хорошо утрамбованы. Помню, там не было ни деревьев, ни скамеек, ничего. И располагались они, разумеется, за домом. А перед домом был разбит небольшой цветник, обсаженный вечнозеленым самшитом и другим кустарником, но по этой запретной земле мы проходили только в самых редких случаях – когда впервые приезжали в школу, или навсегда ее покидали, или, быть может, когда за нами заезжали родители или друзья и мы радостно отправлялись под отчий кров на Рождество или на летние вакации.

Но дом! Какое же это было причудливое старое здание! Мне он казался поистине заколдованным замком! Сколько там было всевозможных запутанных переходов, сколько самых неожиданных уголков и закоулков! Там никогда нельзя было сказать с уверенностью, на каком из двух этажей вы сейчас находитесь. Чтобы попасть из одной комнаты в другую, надо было непременно подняться или спуститься по двум или трем ступенькам. Коридоров там было великое множество, и они так разветвлялись и петляли, что, сколько ни пытались мы представить себе в точности расположение комнат в нашем доме, представление это получалось не отчетливей, чем наше понятие о бесконечности. За те пять лет, что я провел там, я так и не сумел точно определить, в каком именно отдаленном уголке расположен тесный дортуар, отведенный мне и еще восемнадцати или двадцати делившим его со мной ученикам».

Впрочем, на Джона Бэрнсби, директора этого заведения, По нарисовал в рассказе скорее обидную карикатуру. Бывший директор не остался в долгу перед выросшим учеником и отметил в воспоминаниях о поэте, что его американский воспитанник во время обучения выделялся прежде всего тем, что родители его слишком баловали, выдавая очень крупные суммы на карманные расходы. Также доктор Бэрнсби подчеркнул, что «Аллан был умен, упрям и своеволен».

Английская частная школа, несмотря на присущие ей традиционные недостатки, многое дала По. Из худощавого, болезненно выглядевшего мальчика, боявшегося воды, он превратился в отличного пловца и бегуна, способного при случае постоять за себя и в кулачной схватке. Впрочем, не только уроками физкультуры славилась школа в Стоук-Ньюингтоне. По выучился латинскому и французскому языку, познакомился с историей мировой литературы и всемирной историей. Судя по всему, именно в Англии он впервые начал писать стихи. И, возможно, сложись жизнь по-иному, Британия получила бы еще одного классика национальной литературы, поэта масштаба Байрона и Кольриджа.

Однако судьба распорядилась иначе – дела у британского филиала фирмы «Эллис и Аллан» шли все хуже и хуже, рискованные финансовые операции Джона Аллана приносили одни убытки, да и сам он в марте 1820 года захворал водянкой. Видимо, опять-таки по совету Уильяма Гэльта, неудачливый бизнесмен решил вернуться в Америку, чтобы при помощи дядюшки поправить дела. Сдав в аренду лондонский дом, он вместе с домочадцами отправился в Ливерпуль, где их ждал парусник «Марта».