Текст книги "Искушение. Сборник рассказов о любви"

Сигарета на двоих

Кто-то мягко тронул ее за плечо. Лаура приоткрыла глаза и увидела седовласого старичка в униформе. Проводник улыбнулся и, шевеля тараканьими накрашенными усами, почтительно сказал:

– Простите, сударыня. Поезд идет в тупик.

Лаура поднялась с кресла. Проводник заметил, что женщина немного растеряна и, покашливая в руку, крикнул ей вслед.

– Советую не брать такси на вокзале. Там сдирают с полшкуры.

– Меня встречает муж.

Лаура поправила шаль. Было холодно. Редкие снежинки кружились над безлюдным перроном. Никто не встречал ее. Лаура остановилась в нерешительности, выдыхая клубы молочного пара, и направилась к выходу. Москва дремала. Завтра начиналась первая рабочая неделя. Здание вокзала мерцало огнями гирлянд. На полу валялись затоптанные пассажирами конфетти и хлопушки. В зале ожидания стояла елка с зеркальными шарами. Под ней скучал Санта Клаус в сбившемся набекрень колпаке и бубнил себе под нос: «Happy Christmas».

– Куда катится Россия?! Деда Мороза нормального найти не могут, – возмущался уборщик.

Он лениво размахивал шваброй, оставляя после себя блестящий пол, и через некоторое время возвращался, так как стоило одному нетерпеливому пассажиру пройтись здесь, вся рутинная работа шла насмарку.

– Осторожно, тут скользко! – Успел крикнуть он спешащей к выходу пассажирке, но Лаура даже не взглянула на уборщика, стараясь проскользнуть незаметно мимо толпы таксистов.

Его возглас пробудил их внимание, и те вороньем налетели на бедную женщину, не давая прохода. Как на последний кусок хлеба, бросались они, голодные, хищные, с острыми носами, отталкивали друг друга локтями.

– Опять наследили черти! – выругался уборщик и отбросил ненавистную швабру в сторону.

Наверно, это была неудачная затея сразу бросить курить после Рождества. Пепельница заполнилась окурками, так как сегодня Асламбек уже выкурил пачку сигарет. Чтобы не думать о вредной привычке, убивающей его воспаленное легкое, он купил в газетном киоске декабрьский «Playboy» и еще больше впал в уныние. С обложки на него смотрела красотка Наташа, перевоплощенная в снегурочку. Приветливо улыбаясь, она кокетливо прикрывала руками обнаженную грудь.

Мужчина отложил журнал. Сквозь треснутое окно старенького «Фольцвагена» он смотрел на мир отрешенным взглядом отшельника, которому просто не повезло найти место среди людей. Вот уже лет пять, как Москва стала для Аслама второй родиной, приютившей его семью от преследований кровников, но и здесь звучало отдаленное эхо войны. Когда-то он был уважаемым человеком, владел автомойкой в Грозном и пользовался успехом среди женщин, но сейчас беженец чувствовал себя оборванцем, окруженным недоверчивыми и порою враждебными взглядами, каждый день, сталкиваясь с поборами таксистской мафии, состоящей преимущественно из кавказцев. Но это были не его братья. Эти люди не чтили Коран. Возможно, жизнь сделала их такими, но он, Асламбек, не утратил веры, вскормленной с молоком матери. В душе он был мусульманин. Испытания закалили его, сделали философом.

На вокзале, где он обычно караулил незадачливых пассажиров, ловящих попутку, Асламбек так и не мог понять, почему однажды русская пуля все-таки уклонилась от заданной траектории и, пробив насквозь ему левое легкое, пощадила сердце. Возможно, Аллах готовил его к новым испытаниям. Увидев идущую вдоль дороги женщину с поднятой рукой, Асламбек стремительно повернул ключ зажигания и со свистом тронулся с места. Он боялся, что кто-то опередит его. «Фольцваген» резко затормозил, и мужчина наклонился, чтобы открыть переднюю дверцу, предварительно спрятав журнал в бардачке. Возить пассажиров на заднем сиденье в ночное время было неприемлемо по соображениям безопасности. Вот уже второго таксиста нашли с удавкой на шее только за эту неделю.

– За добрую улыбку я доставлю Вас в любую точку Москвы, – сказал он налету, стараясь понравиться незнакомке.

В его голосе чувствовался слегка выраженный кавказский акцент.

– А ваша колымага не развалится? – женщина скептически бросила взгляд на машину.

– Под капотом настоящий немецкий мотор, – и водитель на свой страх и риск нажал газ на нейтральной передаче.

Двигатель громко заревел.

– У Вас приличная вмятина на крыле.

– Это вмятина, к большому сожалению, от моего лица. Здесь много хулиганов.

– Судя по всему, у Вас крепкая голова… – Лаура мило улыбнулась. – И сколько стоит моя улыбка?

Асламбек вздохнул. Он сильно нуждался в деньгах.

– Садитесь быстрее, договоримся. Тут небезопасно.

Упоминание о хулиганах подействовало на женщину, и она быстро села в машину, отмахиваясь от накуренного дыма в салоне.

– Да, у Аслама крепкая голова. – Гордо сказал он. – Они хотели, чтобы я поделился с ними выручкой, но у меня даже не было денег на бензин.

– Аслам… – повторила она его имя задумчиво, – Странное имя… Хорошо знаете город?

– Как свои пять пальцев, мадам.

Он вдохнул приятный парфюм, характерный всем этим русским женщинам, отправляющимся на свидание, и закашлял.

– Простите, мадам, а куда Вас везти?

Казалось, его вопрос смутил пассажирку. Она призадумалась, нервно постукивая тонкими пальчиками о сумочку, и после непродолжительной паузы сама озадачила водителя.

– Вы знаете, где находится Хованское кладбище?

– Конечно. – Кивнул он, борясь с приступом кашля. – Мрачное место.

– Мрачнее не бывает… – усмехнулась Лаура в ответ.

Чеченец скрывал свое беспокойство. Под Новый год участились случаи ограблений, и он слышал о шайке отморозков, потрошивших доверчивых таксистов, заманивая последних в глухие районы Москвы.

– Если можно, покажите деньги. – Попросил он.

Поглядывая, как пассажирка роется в своей сумочке, ему стало неловко.

– Вы меня простите. Элементарные меры предосторожности. Привозишь клиента, и вдруг он разводит руками, и что мне делать? Не драться же? Менты ущемляют права нелегалов и чуть что не так делают крайними.

– Конечно, я Вас понимаю, только убавьте звук радио и включите кондиционер.

Лаура махнула перед носом водителя купюрой, не скрывая, что немного огорчена, и Аслам пожалел, что проявил недоверие. Всю дорогу они молчали, лишь однажды женщина спросила его, снятся ли ему сны.

– Что Вы!? После такой бессонной и изнурительной ночи я еле доползаю до своей койки и падаю замертво, без задних ног, как выжатый лимон в подсобке столовой для бездомных. Родная мать не предлагает завтрак, потому что знает, что у меня не остается сил даже разжевывать манную кашу. Закрываю глаза и проваливаюсь в бездонную пропасть. Одна темнота и только. Может, мне снятся черные кошки, но я их просто не вижу!? – усмехнулся он, с любопытством поглядывая на пассажирку.

– Малевичу снилось что-то похожее. – Улыбнулась она.

– Это Ваш знакомый?

– Вы разве не знаете, – засмеялась пассажирка, – это художник, и он прославился тем, что нарисовал черный квадрат.

– Этих мазальщиков сейчас пруд пруди на Арбате. За деньги они параллелепипед начертят. Если бы у меня открылись способности к художеству, я бы, нисколько не задумываясь, стал рисовать только красивых женщин.

– Будем надеяться на Ваши успехи.

Фары встречных машин ослепляли. Водитель жмурился и боковым зрением поглядывал на свою пассажирку. Она ему нравилась. В салоне было тепло, и снежинки, тая, превращались в капельки воды, переливаясь лягушачьей икрой на женской шали.

– А Вам, мадам, что снится? – спросил он вдруг, нарушив тишину.

– Я во сне часто разговариваю с каким-то мужчиной, который очень любит меня, но боится признаться в этом… – и женщина опять замолчала.

– Может, Вас и вправду кто-нибудь любит и боится признаться в этом? – предположил он, так и не дождавшись ответа.

Дорога утомляла. Лаура закрыла уставшие глаза и задремала. Во сне ее брови хмурились, и Аслам слышал ее тихий шепот, но разобрать, что говорит его пассажирка, он все равно не мог из-за шума дороги. Лауре же снилось, что она по-прежнему сидит в электричке в пустом вагоне. Какой-то незнакомый мужчина в шляпе, тень от которой скрывала ему лицо, сел поодаль в дальний угол.

– Чуть-чуть от меня не сбежала последняя электричка…. – напевал он слова из шлягера.

– Очень хорошо, что не сбежала! А где ты живешь? – спрашивала Лаура незнакомца.

– Порою мне кажется, что я временно живу в твоем воображении.

– Почему временно?

– Это печальная история. У тебя есть человек, который любит тебя?

– Нет у меня настоящей любви…. Много симпатий и увлечений. Но я думаю, что все проходит со временем.

– Я без любви не могу. Душит меня пустота в сердце. Можно я влюблюсь в тебя? – грустно спрашивал мужчина.

– И что я с этим буду делать? Мы же даже не знакомы.

– Может быть, однажды в трудную минуту ты вспомнишь о том, что кто-то далекий, но родной ждет и искренно любит тебя, и станет легче.

– Где ты сейчас?

– Не знаю. Я слушаю, как колеса катятся по заснеженным рельсам, и стальной убаюкивающий скрежет зовет меня вдаль. Вагон почти пуст. За окном мелькают тусклые огни одиноких станций. Напротив меня спит, укутавшись в шаль, озябшая женщина. Иногда она тревожно вздрагивает, словно видит во сне что-то ужасное и болезненное…

Лаура проснулась, и хотя водитель вел машину осторожно, но здесь их качнуло вправо на обочину и чуть не унесло в кювет. На асфальте образовалась ледяная корка, а Аслам так и не успел сменить резину на зимнюю. Кладбище находилось в стороне от жилых кварталов, и, что могла забыть здесь посреди промозглой ночи эта женщина, оставалось для Аслама во время всей поездки мучительной загадкой. На соучастницу ограбления она не была похожа. Он сгорал от любопытства, но не решался расспрашивать пассажирку, которая сейчас сидела, уткнувшись в окно.

Боясь завязнуть в снегу, Аслам не стал подъезжать к самой ограде, а остановился неподалеку. На парковке не было ни одной машины, кроме старенького катафалка с рекламной вывеской «Изготовление памятников и монументов из гранита». Пассажирка расплатилась, и водитель услышал, как захрустел снег под ее ногами. Она оглянулась на Аслама, почувствовав его провожающий взгляд. Ворота были неплотно закрыты и позвякивали обмотанной на них цепью. Женщина заглядывала между прутьями ограды, всматриваясь в заснеженную даль кладбища. Порывами дул ветер, раскачивая тусклый фонарь над сторожевой будкой, отчего черные тени крестов вздрагивали. Из-под катафалка вылезла собака, лохматая, худющая, с висячими, как у спаниеля, ушами. Собака поджимала лапу и жалобно поскуливала.

Какое-то беспокойство овладело Асламом. Он не выдержал и вышел из машины. Собака осторожно обнюхивала полы пальто женщины, и та даже протянула ей руку для ласки, но когда Аслам подошел ближе и кашель выдал его, животное, поджав хвост, нырнуло под ограду.

– Вы напугали ее, Аслам, и меня тоже. – Вздрогнула Лаура. – Почему Вы не уехали?

– Я волнуюсь за Вас, – сказал он, – На улице ужасно холодно, а ночной сторож не откроет ворота даже за хорошие деньги. В этом мрачном месте никто не остановится, кроме всякого сброда. Вас могут принять за проститутку.

– Пожалуй, Вы правы… – вздохнула женщина и стала рыться в сумочке.

Она напоминала Асламу его мать, и сейчас ему очень хотелось позаботиться о ней.

– Я подброшу Вас бесплатно, – возразил он, думая, что женщина роится в поиске новой купюры.

– Вы очень добрый человек, Аслам.

– Позвольте спросить, кто у Вас здесь? – спросил он с нескрываемым сочувствием.

Лаура посмотрела на мужчину влажными от слез глазами.

– Никого.

– Почему же Вы здесь тогда?

– Из-за Вас. – Дрожащим голосом проговорила она, вглядываясь в темноту кладбища. – Мой муж пропал на войне много лет назад, а у меня даже нет его тела…

Чеченец горько усмехнулся. Он бережно обнял замерзшую женщину и повел к машине.

– Пойдемте, Вы дрожите.

Переживания незнакомки тронули его. Он открыл дверцу машины и усадил женщину.

– Отвезите меня, пожалуйста, домой. – Утерла она слезы платком.

– Как будет угодно.

У ворот снова появилась собака. Она, присев в снег, тихо поскуливала. По земле порывами дул ветер. Он трепал шерсть собаки, отчего глаза ее слезились, и взгляд казался еще более грустным. Когда они выехали на шоссе, Асламбек похлопал себя по карманам.

– Я все решаюсь бросить курить, да так и не получается. – словно извинялся он, поглядывая на пассажирку.

– Что так? – спросила она.

– Хорошего повода нет. У Вас случайно не будет сигаретки?

– К сожалению, последняя.

Мужчина тяжело вздохнул.

– А давайте на двоих? – обрадовала она его вдруг.

В темноте салона чиркнула зажигалка, осветив их печальные лица. Табак приятно защекотал ноздри мужчине.

– С ментолом… – поблагодарил он свою спасительницу, делая жадную затяжку.

Несмотря на то, что сигарета была дамская, облегченная, мужчине стало так хорошо, что он сузил глаза. Что-то необыкновенно приятное происходило в душе бывшего боевика. Между ним и этой женщиной, чей муж, возможно, и стрелял в него, возникло понимание. Они словно знали друг друга давно, вроде дружили и даже любили, и, случайно встретившись ночью на пустыре, этим людям было хорошо вместе и не одиноко. Пассажирка бегло затягивалась, и можно было разглядеть ее выразительный рот и блеск красивых и печальных глаз. Когда она передавала ему мерцающий уголек, Аслам улыбался, ощущая вкус от губной помады, и в темноте представлял «черный квадрат», в котором угадывались черты этой женщины.

– Точно последняя…

Он выпустил клубы дыма, убежденный в том, что в эту минуту бросает курить навсегда. Лаура таинственно молчала. Водитель затушил окурок и подумал, что сохранит его на память об этой встрече.

– Вы слышали, в январе назревают волнения среди работников железной дороги, несогласных с реформами Пенсионного фонда? Вы голосовали за президента?

– Ни за кого я не голосовала.

– А у меня нет права голоса, – вздохнул он.

– А дети есть?

– Нет.

– А женщина?

Аслам отрицательно покачал головой.

– Почему?

– После чеченской резни у меня пониженное либидо и апатия к жизни, – засмущался Аслам и почувствовал боль в области сердца. – Не знаю радоваться этому или нет.

– Просто Ваша жизнь именно такая, какой Вы ее представляете.

Пальцы водителя сжали руль. Машина стала вилять на гололедице. Теплая ладонь пассажирки неподвижно лежала на колене Аслама. Ни одна русская не была так близка с ним, как в эти минуты. «Фольцваген» подкрадывался к жилым кварталам, но во дворы водитель заезжать не стал, так как женщина не хотела, чтобы он знал, где она живет.

– У Вас, кажется, либидо повысилось, – улыбнулась она, убрав ладонь с его колена, и вышла из машины.

Он хотел остановить ее, сказать что-то на прощание, поцеловать даже, но не находил слов.

– Может, когда-нибудь мы встретимся, – хлопнула она дверцей.

– А как Вы отнесетесь к тому, если у меня появится девушка? – крикнул Аслам вслед, высунувшись из машины.

– Зачем Вы спрашиваете? – остановилась она.

Свет от фонаря накрывал эту женщину желтым конусом и, казалось, оберегал от наползающей тьмы. Пошел снег, и машина могла увязнуть.

– Строй свою жизнь, если есть ответственность, с той, у которой есть сострадание, – поспешила прочь странная пассажирка.

В салоне пахло табачным дымом. Аслам еще долго не трогался с места. Что-то душило его, мешало прийти в себя. Мужчина расстегнул ворот рубашки, прокашлялся, но это не помогло. Много раз в жизни он рисковал, и знакомое чувство, схожее с тем, когда смертельная опасность только что миновала, накрыло его с головой. Только сейчас водитель заметил оставленную пассажиркой на сиденье удавку.

Касание

Как обычно моросил серый дождик, уже изрядно надоевший мимолетным прохожим. В городской парк ворвалась поздняя осень. Николь шла по узкой аллее к памятнику. Ее глаза, уставшие от интернета в последнее время, следили за хаотичной игрой ветра с опавшими листьями. Так и ее оторвало сегодня от дома и понесло невидимой рукой через всю Москву.

Он подойдет ровно в 21.00 и улыбнется Николь, когда она будет стоять у памятника в ожидании встречи. Что-то тревожило ее, наверно та самая таинственность. За последние два месяца переписки она настолько прониклась к Адаму, что готова была пожертвовать слишком многим, чтобы посмотреть в его глаза. Он не присылал ей фото.

Наконец она остановилась в условном месте и огляделась по сторонам. Ничего подозрительного: было малолюдно, видимо, подвела погода, влюбленная парочка, беззаботно смеющаяся поодаль, и несколько человек за столиками в кафе. Оттуда тянуло табачным дымом и какими-то медикаментами. Николь посмотрела на часы, стрелки показывали без пяти девять. Ее сердце еще сильнее забилось, и в душу пролезло сомнение. Может, уйти пока не поздно. Сегодня она выглядела очень даже ничего, судя по томным взглядам мужчин в метро, и кто-то даже попытался заговорить с ней, но безуспешно.

«Забавная, но очень странная игра, – подумала она. – Мужчина и женщина, ранее не знакомые, списываются в соцсетях, немного флиртуют, а потом договариваются о встрече. Встреча происходит только один раз, как в немом кино, без слов, по заранее обговоренному сценарию с элементами сексуальных фантазий. И в этой игре всего три правила».

Николь вспомнила первое: «Ты всегда можешь сказать „нет“ без объяснения причины и уйти в любой момент». Второе правило было еще сложней принять – «Никаких вопросов». Хотя допускаются отдельные реплики. Николь всегда считали болтушкой, и даже посмеивались над ней, когда она часами болтала по мобильнику с мамой, также она предпочитала умные разговоры о жизни, о чем-то высоком, и это молчание, казалось, убивало ее заранее.

Мимо прошла какая-то бабка с тележкой, полной пустых стеклянных бутылок и спросила у Николь сколько времени. Было уже начало десятого.

И тут она почувствовала его взгляд, как он и обещал. Сердце забилось в сумасшедшем ритме, по коже пробежала приятная дрожь. Адам был в ее вкусе: симпатичный, высокий, хорошо сложенный, в дорогом осеннем пальто, в руках держал тяжелый черный кейс. Создавалось впечатление, что дождь обходит его стороной.

Они смотрели друг на друга в течение минуты, потом Николь сделала шаг навстречу, и он, словно почувствовав ее порыв, улыбнулся.

На выходе из парка находилось небольшое кафе, и они, немного промокнув, зашли туда погреться, расположившись за столиком у окна. Николь сняла плащ и заказала зеленый чай с жасмином, а он попросил официантку поменять пепельницу. Звучала приятная музыка. Пока она ждала заказ, он смотрел в окно, наблюдая как капли дождя стекают по стеклу. Казалось, он грустит. Она видела его красивый профиль, волевой подбородок с едва заметной щетиной, как он едва улыбается уголком рта…

«Боже, какая милая и добрая улыбка у этого человека, – подумала Николь, – только за это его можно любить».

Но больше всего ей нравились его руки, красивые, благородные пальцы.

Официантка принесла обычный чай, сказав, что с жасмином закончился, но Николь не возражала. Когда она поднесла горячую чашку чая к губам, Адам заметил обручальное кольцо на ее безыменном пальце и закурил. Сделав пару затяжек, он затушил сигарету. Рука Николь по написанному сценарию дотронулась до его руки.

– Мы в игре? – прошептала она очень тихо, немного отступив от правил, и Адам ей кивнул.

Теперь она почувствовала его ладонь на своей коленке, как его щека коснулась ее щеки, и она невольно закрыла глаза, приоткрыв рот для поцелуя. Но Адам не спешил, и она чувствовала, как в ней, словно огонь, рождается желание большего и значительного. Ничего подобного она не испытывала прежде, она растворялась, сгорала, исчезала и, вдруг, почти внезапно в голове у нее пронеслось последнее правило. «Никаких чувств». И, кажется, она это правило нарушила. Она вдруг осознала, что эта встреча единственная и больше никогда не повторится, что потом она будет сильно страдать, а поменять правила игры ей не хватит смелости. И тогда она отпрянула от него, сжала свои колени, и рука Адама словно оказалась в тисках.

– Прости, я, наверно, плохая актриса, – сказала она, вставая из-за столика и накидывая на ходу плащ.

На улице все еще моросил дождь, и Николь, накинув капюшон, поспешила домой.

Адам еще долго смотрел ей вслед, не делая попыток догнать ее, пока она не растворилась в лунном сиянии дождя и света. Затем он попросил счет и вышел.

Она не шла, почти бежала по лужам к метро, мимо Макдональдса и цветочных киосков. Там в закроенных уголках бытия ее ждала теплая ванна с пеной. Как ей хотелось нырнуть туда с головой и забыться!

«Муж уже, наверняка, смотрит новости, а зимой под Рождество обязательно съездим к маме, – подумала она и заплакала.