Текст книги "Самая большая Луна. Испытание светом и тьмой"

Глава 5

ГЛЕБ, ПРИОБНЯВ ДОЧЬ за плечи, вел ее по своему «дворцу», как он иногда называл особняк. Они проходили мимо других эмеров, которые оборачивались им вслед, пристально разглядывали Катю и перешептывались.

– Это она! – периодически доносилось до ее ушей.

Отец уверенным голосом рассказывал Кате свой план. Он готовил эти слова уже очень давно и хорошо отточил речь на многочисленных последователях и помощниках, живших в его доме:

– Понимаешь, в каждом эмере есть брешь. Дыра в эмоциональном спектре. У кого-то это гордость, у кого-то жалость. Восхищение, умиление, ненависть, ужас. То чувство, которого он лишен и всю жизнь вынужден красть. Поэтому эмеры не умеют любить. Любовь всеобъемлюща. Она может зародиться только у полноценного человека, у которого есть все эмоции. Убери хоть одно, и все… любви не будет. А без нее любой эмер вынужден рано или поздно стать каннибалом. В детстве меня учили, что если правильно себя вести, не забирать слишком много эмоций – чтобы, не дай бог, не получить удовольствие, – то каннибализма можно не бояться. Якобы сдержаться не могут только дикие. Они выпивают чувство полностью и от этого подсаживаются на него, как на наркотик, но это только половина правды. Даже те эмеры, которые держат себя в руках, страдают оттого, что им недоступна любовь. Они заглушают эту боль тщеславием, жаждой власти, но даже их когда-нибудь постигает разочарование и прямая дорожка к каннибализму. Одни эмеры истребляют других. Так было испокон веков и продолжалось бы дальше, но человечество уходит в виртуальный мир, который нам недоступен. Их эмоции теперь там. То, что остается в реальности, – это эрзац, которым эмеры неспособны питаться, и поэтому все становится только хуже и хуже. Перед большинством из нас встает выбор: умереть от эмоциональной жажды и ломки или стать каннибалом. А ведь каники тоже вынуждены питаться – только уже эмерами. Как только темных станет слишком много, они выжрут всех без остатка и… погибнут сами. Я хотел бы ошибаться, но по нашим с Верой подсчетам через десяток лет не останется никого. Ни эмеров, ни каннибалов.

Глеб подвел Катю к кругу из цветных стеклышек, выложенных в соответствии со спектром, но образующих странный и чем-то знакомый девушке узор. Она вспомнила, что видела похожий в книгах по восточной культуре и мифологии.

– Мандала, – прошептала она.

– Да, это она. Модель вселенной, как считали индусы. Ее же изображали в круглых витражах католических соборов, на потолках мечетей и медресе. Юнг, хоть и не был эмером, утверждал, что через этот образ раскрывается душа человека, и был прав. Душа каждого – целая вселенная, а каждая религия учит именно этому – полноценной гармонии в ауре. Но это у людей. У эмеров все не так. Мы ущербны от рождения.

Глеб включил подсветку и продолжил:

– Но если собрать все оттенки вокруг мощного источника света, то спектр замкнется. Если каждый эмер даст свою эмоцию, свой чистый цвет, а источник, способный работать со всеми цветами, как ретранслятор, многократно их усилит, то через него пройдут все цвета, полный спектр, и сольются в один мощный белый луч. От этого запустится цепная реакция: волна пойдет дальше, найдет отклик в сердце каждого эмера, он подхватит ее и передаст следующим, усилив доступным ему цветом. Вскоре волна наберет такую силу, что случится чудо: эта энергия заполнит брешь в каждом эмере. Навсегда, понимаешь? Она научит каждого испытывать ту эмоцию, которая раньше была ему недоступна. Мы больше не будем зависеть от людей, не будем жрать друг друга и навсегда получим способность любить. Вот ради чего я существую. Это мое призвание… и твое тоже. Потому что я себя уже выжег. Я не могу дать свет, который зажжет сердца других. Это можешь сделать только ты.

– Я не могу быть светом! Я – тьма. Я преисполнена боли и кроме нее ничего не чувствую. Какая любовь? Я могу подарить этому миру только страдание! Мне очень больно! И я хочу только одного: чтобы эта боль прекратилась! – крикнула Катя.

Неожиданно за их спиной раздались одиночные хлопки аплодисментов.

Глеб с Катей обернулись. В дверях зала стоял Макеев с тремя охранниками.

– Хорошо, – сказал он. – Я выполню твою просьбу.

– Нет… зачем ты… нет… не сейчас… – растерялся Глеб.

– А я обращаюсь не к тебе. Катя?

– Что? Хочешь вернуть меня домой? Я не вернусь! Я перепачкаю тьмой стерильную коробку, в которой меня растили! – с издевкой произнесла она.

Глеб с изумлением смотрел то на нее, то на Макеева, пока в его голове не сложился пазл.

– Так она… все это время была у тебя?

– Забавно, правда? – улыбнулся Макеев.

Катя видела, что вокруг отца собирается багровое облако гнева.

– И ты! Ты! Врал все это время! Делал вид, что помогаешь ее искать?! – с яростью произнес Глеб.

Катя понимала, что полчаса назад и сама выглядела так же страшно. Багрово-красная зарница вспыхнула вокруг отца и грозила обрушиться на Макеева и его свиту.

– Ты еще не все знаешь. До своей смерти Нина уже долгое время жила со мной.

Это была последняя капля. Глеб достиг высшего накала. Вдруг он пошатнулся. Грозная аура вспыхнула и растворилась в воздухе. Катя заметила у отца на лбу испарину. Он окончательно перегорел. Макеев словно специально его провоцировал, зная, что таких сильных эмоций он без вреда для себя не переживет.

Макеев продолжил:

– Я встретил ее в поезде. Случайно. Красивую женщину с ребенком, вздрагивающую от любого взгляда. Я был уверен, что она бежит от абьюзера. Мне стоило невероятных усилий привести ее в чувство, помочь перебороть страх. Только тогда она рассказала мне все, и я понял, что ошибался. Ты был не просто абьюзером, а настоящим монстром. Теперь понятно, что она видела тебя таким, каким ты только что был. Неуравновешенным психопатом, расчетливым эгоистом, манипулятором, человеком, убившим свою мать. Я обещал Нине сделать все, чтобы твоя дочь выросла не такой, как ты.

Макеев с плохо скрываемой ненавистью смотрел Глебу в глаза. Тот тяжело дышал и пошатывался. В нем продолжала бурлить ярость, но он слишком ослаб, чтобы быть способным нанести хоть малейший вред. Катя не знала, чью сторону занять. Сейчас оба мужчины, называющих себя ее отцами, были ей одинаково отвратительны. Каждый использовал ее как пешку для достижения своих целей. И ни в одном из них не было настоящей искренней любви к ней, как бы они себя ни обманывали.

– Так вот как ты про меня узнал? – тихо сказал Глеб. – Вот как придумал свою нейросеть? А я все гадал: как это ты понял, как представить эмоции в виде спектра и звука. Как будто тебе помогал какой-то эмер. А ты знал… ты все знал! И заставил меня работать на тебя. Выжигал, уничтожал меня… просто из мести? Ты хотел, чтобы я страдал, как страдала Нина?

– Не без этого, – согласился Макеев, сжал губы и холодно улыбнулся. – Но и бизнесу это тоже помогло. Дела у меня шли не очень, а ЭМРОН… ЭМРОН оказался настоящим сокровищем.

– И ты специально дал Кате сбежать. Привел нас к ней, чтобы мы ее активировали. Потому что ты искал мне замену? – Глеб искренне изумился такой подлости.

Макеев повернулся к Кате.

– Я много лет искренне любил тебя и заботился о тебе. Я выполнил обещание, данное твоей матери. Тебя воспитывали в эмоциональной стерильности. Я ни к чему не принуждал тебя. Но ты повзрослела, и я просто тебя отпустил. Дал возможность познакомиться с ним, с монстром, который превратил жизнь твоей матери в ад. Я знал, что ты будешь разочарована. Хотя и предполагал несколько другой сценарий.

Он повернулся к Глебу.

– Моя нейросеть – это не только детектор эмеров. Она давно уже неплохо просчитывает вероятности на основе эмоций.

Макеев щелкнул пальцами, и один из сопровождающих подал ему небольшой ноутбук. Макеев открыл его и развернул экран к Глебу и Кате.

– ЭМРОН просчитал все возможные сценарии. Каждый для Кати завершается весьма болезненно. Здесь и сейчас. В этом зале. Ты бы в любом случае ее нашел. Сам или твои помощники – ведь я дал тебе такую прозрачную подсказку.

По экрану побежали разноцветные переплетающиеся линии с реперными точками.

– Вот вариант, при котором она еще до вашей встречи догадалась, что ее мать сбежала от тебя, поняв, что ты мутант. Узнала, что мать погибла, когда ты ее нашел. В этом случае она убила бы тебя. Результат – боль, чувство вины, страх.

Макеев дотронулся до другой линии, и она подсветилась:

– А вот тут Катя могла узнать от Дениса, что ты нашел их и Нина погибла. Ты как-то проговорился ему об этом. Опять боль, ненависть. И она все равно пришла бы мстить. Или вот – был шанс, что она вспомнит аварию и поймет, что сама убила маму. Боль и разрушающее сердце чувство вины.

Макеев захлопнул ноутбук.

– Но то, что сделал с ней ты… то, как ты изощренно разбил ей сердце и погрузил во тьму… такого даже нейросеть предсказать не смогла. Видимо, она думала о тебе слишком хорошо. А ты – настоящий монстр такого масштаба, что даже машина не смогла его оценить.

Глеб с раскаянием посмотрел на дочь:

– Прости меня за это. Но любое рождение – это боль. Только так ребенок может появиться на свет. Он не помнит этого, но без боли не бывает перерождения, а ты сейчас как раз родилась – не как человек, не как эмер, а как совершенство…

– А ты спросил, хочет она этого или нет? – усмехнулся Макеев. – Я спрошу.

Он повернулся к Кате.

– Хочешь, я избавлю тебя от боли?

Катя пристально посмотрела на него.

Тот, кого она все эти годы считала папой, действительно никогда не причинял ей боли. Никогда не повышал голос. Он был холоден и даже равнодушен, но теперь она понимала, зачем он ввел такой режим воспитания.

Она посмотрела Макееву в глаза и кивнула.

Он требовательно протянул руку в сторону, и один из помощников подал ему шлем виртуальной реальности, из которого торчало множество проводов, как будто его скрестили с электроэнцефалографом. Глеб ужаснулся:

– Нет! Нет! Нет! Боль – это важная часть тебя. Без нее нельзя. Ничего не выйдет. Она только усиливает тебя. Нельзя избавляться ни от одного из чувств! Иначе в тебе пропадет любовь. Не будет чистого белого цвета. Вспомни!

Он подскочил к мандале на стене и крутнул ее. Цвета спектра слились и превратились в сияющий белый.

– Убери хоть один… – Глеб с силой ударил и выбил одно из стекол. – И белого больше не будет!

Вращающийся круг приобрел голубоватый оттенок.

– Не делай этого! Иначе потеряешь шанс спасти эмеров!

Макеев протянул Кате шлем.

– Это избавит от боли не только тебя, но и всех остальных. И не только от боли. От страха, ревности, ненависти. От любых деструктивных эмоций. Мы можем вместе с ними справиться.

– Да как вы не понимаете? – взвился Глеб. – Это же часть человеческой природы! Что за монстров вы расплодите тогда?

– Счастливых людей, – поправил Макеев.

– Стоп! Хватит! – крикнула Катя. – Вы торгуетесь за меня, как за товар. Я живая. У меня есть собственные чувства, а не только долг. Должна! Должна! Должна! Вы себя хоть слышите? Вы, оба два. Мне плевать на других! Я хочу избавиться от боли, потому что долго так не выдержу. Вы не представляете, какой сильной бывает тьма, живущая на дне души. Как она мигом способна захватить разум, стоит только дать слабину, и выжечь все остальные чувства. Я ощущаю, как она расправляет крылья. Выпущу ее – и буду излучать не свет, а тьму. Ты даже не представляешь, чем это грозит.

Она повернулась к Макееву:

– Он правда избавит меня от боли?

Глеб схватил ее за плечи:

– Катя! Опомнись!

Она сбросила с себя его руки:

– Не мешай!

Макеев кивнул ей и подал руку. Двое охранников схватили Глеба и оттащили его от дочери.

* * *

Денис гнал по улицам безо всякой цели, но глухая тоска в сердце терзала его все сильнее. Это было безнадежное чувство, как будто ему только что ампутировали очень нужный, но пораженный болезнью орган, и вроде бы его больше нет, но он продолжает ныть и отдаваться фантомной болью, которая еще сильнее и страшнее обычной, потому что избавиться от нее будет невозможно. Какая-то его часть осталась в особняке – там, где сейчас Катя и Глеб. Два последних человека в этом мире, которые были ему дороги.

Эта невыносимая ноющая боль требовала выхода. Терпеть ее дальше было невозможно. Денис свернул ближе к реке, бросил мопед, подскочил к гранитному парапету и со всей силы с криком ударил по нему кулаком. Рука взорвалась болью. Это все еще было совершенно новое, необычное чувство, которое на время избавило его от внутренних страданий. Денис зашипел и потряс ладонью в воздухе.

Удар принес минутное облегчение, но было понятно, что это не выход: постоянно калечить себя, заглушая боль внутри в надежде, что когда-нибудь внутренняя тоска поутихнет.

Он уныло пошел вдоль набережной.

Было то самое вечернее время, когда люди выходят на прогулку по городу, сидят в кафе и барах, и навстречу Денису шли парочки: смеющиеся, целующиеся, держащиеся под ручку, ругающиеся, целомудренно соблюдающие дистанцию, как подобает на первом свидании. Каждый раз его будто били под дых. У них с Катей такого не будет.

Ни хорошего, ни плохого.

Они не будут вместе смеяться, ругаться, гулять, держась за руку, грустить. Не будет ничего.

Боль в груди и не думала уходить и только нарастала. Денис понял, что долго так не выдержит.

Вдруг в памяти всплыл совет или даже скорее приказ Веры: избавиться от любви. Если это чувство отравляет и убивает его изнутри, то, чтобы выжить, его нужно убрать.

Если зеркало позволяло выплеснуть и растворить в амальгаме негативные и вредные чужие чувства, значит, и с любовью должно помочь. Ему навязали эту эмоцию? Еще как! Он с детства органически не умел любить, и вдруг ему в грудь запихнули раскаленный белоснежный шар, который сначала согревал, а теперь начал выжигать душу. А раз это засунули извне, значит, любовь можно вырвать и выбросить.

Он огляделся, раздумывая, где можно найти зеркальную поверхность, и его взгляд упал на стоящий у причала катер. Денис быстро перепрыгнул ограждение, шагнул на палубу и подошел к окну рубки. Сейчас там отражалась огромная луна.

«Сегодня самая большая луна за сто лет».

Эта фраза, с которой по-настоящему началось их с Катей знакомство, теперь поселилась в голове и мешала ему сосредоточиться.

Денис рассердился. Если непрерывно думать о Кате, то от любви он избавиться не сможет. Ему пришлось обойти рубку и встать с другой стороны, там, где луны не было в видно.

Молодой человек всмотрелся в свое отражение. Оно не помутнело и не покрылось рябью, как бывало, когда присутствовала чужая эмоция. Что это значит? Неужели она засела настолько глубоко? Вера говорила, что он должен… обязан забыть про Катю. Убить в себе любовь. Но как это сделать? И возможно ли? Или он обречен мучиться вечно?

И все ради того, чтобы выжили эмеры и Глеб.

А что будет с Катей?

Почему-то он впервые задумался об этом. Ему говорили, что ей будет хорошо, если он уедет. Но откуда им знать, чего она действительно хочет? Кто знает ее лучше Дениса? Даже тот, кто воспитывал ее в стерильности в течение всех этих лет, не знает, какой стала Катя. Все ее взросление – не физиологическое, а эмоциональное – проходило рядом с ним. Она училась улыбаться, глядя на его улыбку. Она впервые испытала злость, радость, страх и азарт – все благодаря Денису. В том числе любовь и ревность. Кто, кроме него и нее самой, может решить, что для нее будет лучше? Глеб, который ее вовсе не знает, который загнал себя самого, как скаковую лошадь, а теперь хочет сделать то же самое с Катей? Вера? Да ей на Катю вообще плевать. Для нее существует только один гуру, объект поклонения, имя которому Глеб. Она – та самая свита, которая играет короля. Зачем ей какие-то наследницы?

Денис зажмурился и вспомнил.

Катя перестала смеяться и пристально посмотрела ему в глаза:

– Ага, сейчас опять начнешь рассказывать чушь про то, что эмеры не могут любить, про лазер – пиу-пиу, – выжигающий сердца и души, и все такое. Я – эмер. Сам говорил. И вот у меня наоборот: как будто была дыра, а сейчас вдруг – дыш! – и резко заполнилась. Все изменилось. Цвета, чувства, весь мир. Вообще все! Я как будто прозрела. И я знаю, вижу, что ты тоже можешь так чувствовать!

– Я боюсь сделать тебе больно. Потому что не смогу дать тебе то, чего ты хочешь.

– Да ты просто не даешь себе попробовать! Вбил себе в голову невесть что! Меня с детства воспитывали с убеждением, что любые чувства – это плохо. Что нужно быть как пустая бочка. Невосприимчивым ни к чему. Но ты открыл мне глаза и научил чувствовать. И это здорово! Теперь я помогу тебе.

Она верила в него. До последнего верила. А он? Послушал чужие слова и решил, что Катя вдруг, встретив отца, резко изменилась и забыла о нем? Да он, получается, сам ее предал!

Денис открыл глаза и растерянно заморгал.

Она сотворила чудо. Невозможное. Дала ему любовь. А что дал ей взамен он?

Ничего.

Послушал Веру и уехал.

Трус!

Трус и предатель!

Денис со злости ударил кулаком по стеклу, и оно разлетелось вдребезги.

Они все не правы. Если он будет рядом, Катя не скатится во тьму и не уничтожит эмеров. Ровно наоборот. Именно он и удерживает ее от тьмы. Глеб с Верой прогнали его и обрекли себя на смерть. Потому что только с ним Катя будет настоящей и счастливой.

Денис снова выбрался на набережную и побежал к брошенному мопеду.

* * *

Катя надела шлем на голову.

– Постарайся вспомнить что-нибудь светлое и приятное. Мы откалибруемся и поймаем нужную эмоцию, – донесся до нее голос Макеева.

Она кивнула и откинулась на спинку кресла.

Светлое и приятное… светлое и приятное…

У нее перед глазами возник светящийся тоннель, по которому она неслась вперед. Он неожиданно кончился, и Катя вылетела в лабиринт. Тут же в памяти всплыло, как она в прошлый раз металась в путанице коридоров из чужих воспоминаний и эмоций в поисках самой себя. Это случилось после того, как она выпила каннибала. Вместо необходимых позитивных эмоций в ней поднялись паника и ужас. Похоже, они исказили последующие воспоминания: они тут же перемешались с фантазией и ассоциациями из подсознания.

Катя вспомнила, как они с Денисом неслись на скутере. Она испытывала упоительное ощущение скорости и свободы, но вдруг перед ней выросла стена дождя. Мопед врезался в нее, как в бетон, и разлетелся на куски.

– Денис! – только и успела крикнуть Катя, силясь поймать его за руку, но ее завертело, закружило и понесло.

Мир несколько раз перевернулся, и Катя вдруг очутилась на вершине холма посреди леса. Денис был рядом. Он присел на колени и взял ее за руку:

– Я здесь, я с тобой.

Она уже наперед знала, что произойдет дальше, но ничего не могла с этим поделать.

– Остановите! – громко сказала она, не до конца уверенная, что говорит вслух. Тогда она обратилась к Денису: – Уходи! Тебе нельзя со мной оставаться! Я – монстр. Я убью тебя!

– ЭМРОН показывает спектр страха, – расслышала она голоса извне где-то на самой границе слышимости.

В воспоминании между ней и Денисом возникло призрачное свечение – их ауры соприкоснулись. Оно напоминало облако сверкающих кристалликов, переливающихся всеми цветами и вместе сиявших белым. Как и тогда, Катя не смогла сопротивляться обещанию счастья и отпустила внутренний контроль. Дремавший на дне сознания хищник почувствовал слабину, сломал преграды и вырвался на свободу. Одним рывком Катя втянула в себя белое облако вместе с душой Дениса. Ее накрыло волной наслаждения, а он рухнул на землю безжизненной куклой.

– Нет! Нет! Не хочу! – закричала она, и воспоминание рассыпалось осколками. Светящийся лабиринт подкинул следующее.

Миллиарды мелких пузырьков в лунном свете, подобных сверкающим звездам, кружат вокруг нее, медленно поднимаясь, словно рукава огромной галактики. Рядом под водой замер Денис и смотрит на нее взглядом, от которого становится неловко, а по коже бегут приятные мурашки.

Время чуть ускоряется, и вот они уже сохнут в машине с работающей печкой, орут песни и дурачатся под музыку. А потом…

Потом ей становится неуютно от наползающей со стороны черной ауры, которую Денис не чувствует. Она поворачивает голову и видит лицо каннибала с черными глазами, которые засасывают в себя, как в бездну.

– Нет! – снова закричала Катя, и воспоминание рассыпалось.

Неужели она не сможет найти ничего светлого и счастливого? Что, если счастье – только краткий момент, который всегда сменяется горем? И ей нужно поймать сиюминутное ощущение, остановиться на нем и не делать следующий шаг?

Катя сконцентрировалась на последнем светлом пятне в своей памяти.

Они с Денисом сидят на обрыве у заброшенного, заполненного водой котлована. Она в отчаянии лупит его кулаками, стараясь разбудить это каменное сердце, а он зло и яростно кричит: «Не больно! Не больно!»

Ее сердце сковало от жалости и к себе, и к нему. Она, влюбленная в того, кто никогда не сможет ответить, и он, несчастный, который никогда не ощутит то, что чувствует она, то, ради чего живет любой человек на земле.

И от этой жалости и боли она поступила так, как сама от себя не ожидала: обхватила его лицо ладонями и жадно поцеловала.

Она помнила, что в реальности все было не так, но сейчас от этого поцелуя мир пришел в волнение. От них с Денисом, как вспышка, пошла белая волна, поднимающая клубы песка, заставляющая пойти рябью поверхность воды, пригибающая деревья и траву. Все вокруг залило ярким белым светом.

Катя отдалась ему полностью, растворилась в этом блаженстве и расслабилась. Ей больше никуда не надо идти. Вот оно, счастье. Чуть тронешь – оно рассыпется, как карточный домик, так что лучше всего замереть и жить в этом моменте.

– Фиксируем! – смутно слышала она где-то на самой границе сознания. – То, что надо. Транслируй в ЭМРОН. Выкручиваем на максимум. На всех пользователей.