Текст книги "Ставок больше нет"

Глеб Соколов
Ставок больше нет

Я ничего не утверждаю, я лишь наталкиваю вас на мысли, к которым пришел сам

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1.

В Москве проживают в данный момент по сухим цифрам статистики одиннадцать миллионов человек. На эти одиннадцать миллионов приходится одиннадцать тысяч зданий. Если поделить первую цифру на вторую, получится: на одно московское здание приходится тысяча связанных с ним людей.

Другие статистические данные говорят: ежедневно в Москве умирает три с половиной тысячи человек. Если опять-таки поделить количество смертей на число столичных построек, окажется – в день на три здания приходится одна смерть.

Три тысячи человек, проживающих в трех стоящих по соседству зданиях не отдают себе отчета – в каждый новое наступающее утро, когда яркое солнце заливает светом дворы с припаркованными в них новенькими автомобильчиками, один из них готовится навсегда покинуть лучший мир.

Наступит число календаря – и очередной человек станет жертвой смерти, принеся новую смерть в череду московских покойников.

* * *

Кремль – это тоже здания, причем очень плотно заселенные. На территории средневековой крепости расположено около двух десятков построек. Согласно статистике, в ноябрьский день одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года на них вместе со всеми обитателями должно было придтись две смерти…

Ровно две. Математика – строгая штука. Она никогда не дает погрешности, кроме той, что заранее учтена.

* * *

Маленький сгусток белковой материи, бежавший по толстой, шевелившей мелкими ворсинками трубке, неожиданно ускорился и за короткое расстояние успел разогнаться так, что когда он воткнулся в сероватое, чуть припухшее пещеристое тельце, оно вздрогнуло и выпустило в окружающее пространство облако черного дисперсного вещества.

Точно бы в аэродинамической трубе задул ветер… Черные капельки, как живые, рванулись по узкому каналу вниз, их было много, какой бы объект не встречался на пути – в каждый они вонзались, проникали глубоко внутрь…

После этого встреченные черными капельками «объекты» начинали часто и мелко дрожать, их корчила судорога, заканчивавшаяся коротким, мощным рывком – словно попыткой оторваться от навсегда заданного места, на котором они были укоренены. После чего «объекты» обмякали и сдувались…

– А-а… Я… Мне… Помогите… – пассажир троллейбуса, подъехавшего к остановке рядом с Центральным телеграфом нелепо выгнулся, отпустил портфель – тот с глухим стуком упал на пол, попытался освободившейся рукой зацепиться за поручень, но она ухватила лишь воздух…

– Помогите, человеку плохо! – истерически взвизгнула какая-то девушка в дурацкой синенькой беретке. Она стояла относительно далеко, но зрелище смерти произвело на нее тяжкое впечатление.

Было уже поздно… Гражданин, запрокинув руки, падал в проход. Только что в троллейбусе было тесно, но когда он принялся хрипеть, стоявшие вокруг люди инстинктивно посторонились, почтительно освобождая место новой, незваной пассажирке…

Последнее, что успел подумать умиравший гражданин: «Если бы не лишняя чашка кофе, если бы не пробежка до подъехавшего к остановке троллейбуса… Ведь предупреждали врачи!»

Водитель, – поджарый, мускулистый дядька в старенькой клетчатой кепке, – сидя за большим круглым рулем в своей кабине не оборачивался и ничего не знал. Он ждал, пока в салон набьются все желающие. Глаза равнодушно смотрели вперед, на то, что видел тысячи раз – башни Кремля, краснокирпичные стены с причудливыми зубцами…

Внутри умершего, в потайных трубках и камерках его тела постепенно воцарялась тишина. Черное дисперсное вещество уже рассосалось по тканям, белые тельца оседали на дно сосудов. Серые, еще недавно пульсировавшие в такт бившемуся сердцу горки, опадали и скукоживались… Троллейбус все не отправлялся. Он замер, словно давая невидимому счетчику время, необходимое, чтобы отсчитать очередную жертву.

* * *

Генеральный секретарь коммунистической партии, член Политбюро, председатель Президиума Верховного Совета Брежнев стоял возле окна и улыбался. Ни к кому не обращенная улыбка, – он был в кабинете один, – исполнена лукавства.

В последние дни руководитель Советского Союза чувствовал себя значительно лучше. Брежнев крякнул, затянулся сигаретой, не спеша выпустил дым из легких. Советский народ – простодушный ребенок. Его руководитель теперь не много старше Иосифа Сталина. Тому, когда умер, было семьдесят четыре. Леониду Ильичу полных – семьдесят пять!.. Разницы – всего год. Никто же не считал Сталина слишком старым, чтобы руководить государством!.. Тысячи граждан охотно заплатили бы жизнью, чтобы Вождь правил еще хотя бы лет пять – десять.

Брежнев припомнил охоту, в которой участвовал в прошедшие выходные, – состоялась рядом с его резиденцией в Заречье. Сам он за зверьем не гонялся, из ружья не палил – медики рекомендовали воздерживаться от физических перегрузок – с азартом «болел» за охотников. «Вот это было здорово!»

Леонид Ильич еще раз крякнул и счастливо зажмурился.

Все думают: дряхл, цепляется за власть!.. «Да знали бы: у меня всегда было бычье здоровье!.. И власть мне не нужна. Несколько лет пытаюсь уйти от нее!.. Снять с себя госношу… Но я, видишь ли, всем нужен!»

Легкие Брежнева опять потянули сигаретный дым. Вдруг какая-то плохо осознанная тревога пробежала по лицу. Показалось, что сигарета погасла.

«Плохая примета!..» – вздрогнул он. С беспокойством уставился на тлевший кончик: ровный столбик пепла. Нет, все в порядке!.. Горит!..

* * *

День выдался пасмурный, неуютный. По серому московскому небу тащились облака, – рваные края чуть задевали шпили Кремлевских башен, маковки древних соборов.

Союз Советских Социалистических Республик проживал финальное десятилетие. Пройдет не так много времени, – над зеленым куполом бывшего Сената, построенного в восемнадцатом веке архитектором Казаковым, исчезнет красный флаг. Но пока кроваво-красное полотнище реет, пронизываемое холодным ветром… Горе и смерть тому, кто покуситься снять его.

В здании находятся Президиум Верховного Совета, Совет Министров СССР. Купол и флаг отлично видно с Красной Площади, – торчат из-за зубчатой кремлевской стены между Сенатской и Спасской башнями, – символы советской государственности, хорошо известные каждому советскому телезрителю.

* * *

«Тьфу ты, черт!.. Вот же, мнительность!..» – с огорчением подумал Леонид Ильич. Тут же, взяв себя в руки, опять лукаво усмехнулся. «Разве советский руководитель может позволить себе быть мнительным?!.. « – подумал Брежнев, и глянул за окно, на отсыревшие кремлевские постройки.

Он сделал несколько шагов по кабинету. Непонятная тревога медленно, но неумолимо вползала в душу.

Противясь ей, начал анализировать.

«А ведь мне здесь всегда было неуютно!.. Лучше было в Молдавии – там виноград, солнце, вино. Или в Казахстане – жаркая Алма-Ата… Недаром цари из Москвы съехали…» Он мысленно представил залитые солнцем улицы среднеазиатского города. «А здесь… Что же произошло перед ноябрьскими?!.. И ведь не расскажешь никому!.. Даже Вите не расскажешь.»

Витя – Виктория Петровна – жена Брежнева.

Стряхнул пепел. Неожиданно затушил сигарету в пепельнице. Брякнул на стол портсигар, достал следующую.

Изумительной красоты перстень на правой кисти сверкнул, отразив проникший через окно луч солнца, проглянувшего через облака. Драгоценность подарил в семьдесят шестом к юбилею сын Юрий, но слухи крепко привязали к перстню Алиева, – так и высматривают теперь: каков он, дар азербайджанского царедворца. Мол, дряхлый, властолюбивый любитель побрякушек Леня принял подарок!..

Брежнев прикурил от зажигалки. Затянулся, выпустил дым. Все-таки советские люди несправедливы к нему. Глянул бы на иного гражданина помоложе, – что бы с ним было, рухни на него, как недавно в Узбекистане на Леонида Ильича целый помост с десятками людей…

Якобы дряхлый Брежнев, с трудом извлеченный охраной из-под обломков, продолжил работу. И вручил республике орден!.. Только страницы доклада переворачивал левой рукой. Потому что правая ключица – сломана…

«Все! Сейчас поеду домой, к Вите!» – вдруг подумал Леонид Ильич, шагнул к выходу из кабинета. – «Там природа, безопасность!» Паника – беспощадная, стремительная и почти необъяснимая овладевала им. Руки его затряслись, в ногах появилась слабость, которой еще несколько мгновений назад не было в помине. Генсек безвольно выронил горящую сигарету, – она упала на пол. Тут же Брежнев наступил на нее каблуком. Вспомнил, что оставил на столе портсигар, повернулся, шагнул за ним, услышал за спиной шорох.

Успел подумать: «Ведь члены Политбюро сами рекомендовали сократить рабочий день!» Так и не схватив со стола портсигара, резко обернулся…

То, что Брежнев увидел, заставило все его естество чудовищно вздрогнуть…

* * *

Есть только одно свидетельство – намек. Но оно прошло незамеченным. Этой же ночью, под утро, он скончался.

2.

В наши дни

За Москворецким мостом начинается набережная, которую можно считать главной в столице. Она называется Кремлевской и вид ее чаще других тиражируется на открытках. Иногда набережная появляется на экранах. Как правило при этом рассказывают о событиях в Кремле – центре политики великого государства, по сути – лишь старинной крепости шестнадцатого века, у которой есть стены, башни, ворота и засыпанный ров.

Ближе к мосту стоит Беклемишевская, затем две Безымянных, Тайницкая, Благовещенская, Водовзводная…

Антон Рубцов, недавний выпускник МВТУ имени Баумана, специалист по электронным технологиям, сотрудник московской IT-компании, поднял глаза к небу: тучи, тучи… Конца и края им не будет!.. Словно стада грузных, неведомых науке животных, тащатся по небу над центром Москвы, едва не задевают своими мохнатыми подбрюшьями острые шпили на кремлевских башнях.

На набережной выстроились длинные ряды машин – начало седьмого, самое время для пробок. Народ катил из офисов по домам.

Четверть часа назад закончил рабочий день и Антон. Только провел его не в офисе родной компании, а у заказчика – на территории Кремля, в помещении одного из музеев. Их «контора», как именовали между собой Рубцов и его приятели компанию-работодателя, заключила договор на выполнение работ по оцифровке одной из коллекции. Необходимо создать имиджи экспонатов и сохранить их на долговечных электронных носителях.

Сегодняшний день – третий, который Антон провел в московском Кремле. Припомнилось утро. Из-за него Рубцов торчал теперь между двумя Безымянными, поглядывая на следующую башню – Тайницкую, задаваясь вопросом: с чего такое название? Какую тайну скрывает краснокирпичное сооружение, похожее на вытянутый вверх старомосковский терем?..

* * *

Сероватое, чуть припухшее пещеристое тельце содрогнулось так, что еще немного – оторвется от стенки полого ствола, на котором существует. Сгусток белковой материи пробил его едва ли не насквозь. Несколько мгновений ничего не происходило. Затем пещеристое тельце принялось стремительно набухать, изменяя при этом свой цвет с серого на красноватый. Через несколько секунд его рост остановился… Потом оно вдруг принялось скукоживаться столь же быстро, как и распухало до этого.

Сидоркин, немолодой человек, числившийся в штате кремлевской администрации на должности советника, лежал распростертым на хирургическом столе под мощной бестеневой лампой. Бригада хирургов, экипированных по лучшим западным стандартам, производила рядовую операцию.

Никаких сложностей приступая к ней врачи заподозрить не могли.

Но когда Сидоркину вскрыли брюшную полость, оказалось: первоначальный диагноз, с которым он поступил для операции в кремлевскую больницу – неверен.

Иван Никитич почувствовал себя плохо, находясь не в Москве, а на отдыхе – на одном из прекрасных греческих островов, где на берегу солнечной лагуны – одноэтажные домики фешенебельного туристического отеля. Он долго не хотел прерывать отпуска, однако в конце-концов был отправлен на маленьком круизном судне на материк, где в больнице местными врачами было сделано срочное обследование. Оно показало – необходима операция. Делать ее в Греции Иван Никитич отказался. Полагал, что врачи элитного медицинского учреждения, к которому прикреплен – справятся с ней лучше. На переезд в Москву было потеряно еще время…

Хирург, осматривавший Сидоркина в приемном покое, принял решение: оперировать немедленно. Помимо собственного опыта российский врач располагал заключением греческих коллег, – оно и сбило всех с толку…

– Черт! – выругался хирург. – Гляньте сюда!..

Помощник склонил голову, – внимательно рассматривал то, что было теперь под руками хирурга. Если бы лицо молодого мужчины не закрывала специальная маска, он бы, наверное, не удержался и присвистнул.

– О-па!.. – проговорил он.

– Идиоты! – обругал греческих коллег хирург.

Внутри Сидоркина, чье сознание было отключено наркозом, происходила трагическая борьба…

Сероватое тельце, которое уже скукожилось и стало даже меньше, чем вначале, неожиданно было атаковано несколькими белковыми сгустками. Опять та же реакция – тельце напряглось, пытаясь переварить непрошеных гостей. Но вот на огромной скорости в него врезается очередной сгусток… Тельце вздрогнуло, выбросило в полый канал множество капелек черного дисперсного вещества… Иван Никитич не шевелился. Его отключенное сознание равнодушно к происходившему. Капельки неторопливо потекли дальше, процесс их всасывания стенками канала был медленным, неотвратимым…

Финал можно было предсказать…

* * *

На третий день Антону предстояло оказаться в крепости через проездные ворота Боровицкой башни. Станция метро, площадь, Манежная улица – места знакомые всем, если даже побывал в столице один единственный раз. Оставалось совсем немного – вот-вот по неширокому тротуару между чугунной оградкой и фонарными столбами пошагает прямо к полукруглой арке… Взгляд приковала непонятная сцена.

Новенькое «вольво S80» резко затормозило. Для катившей следом автомашины багажник «шведки» чудом не стал ловушкой. Слава богу в уличном заторе скорость невелика. Раздраженный сигнал резко оборвался: задние дверцы «вольво» распахнулись с силой, – будто их отбросил в стороны мощный взрыв. Антон замедлил шаг, почти остановился. Все сделал невольно. Продолжение не заставило ждать.

Из дверей в разные стороны (обстоятельство шокировало больше всего), прямо по проезжей части, мимо машин, – те экстренно оседали на передние рессоры, – кинулись мужчина и женщина. Господин показался Антону не молоденьким. На самом деле – вряд ли больше тридцати. Она… Возраст определить затруднялся. Могло и двадцать два, и тридцать. Скорее всего – выглядит старше своих лет. Шатенка, длинные волосы, необыкновенно красива, ярко накрашенные губы, отлично сшитый, из дорогой материи деловой костюм – юбка и жакет. Строгие простые сапожки. Сразу появлялась мысль: продукция ведущего дома обувной моды. Что-нибудь вроде известного Стива Мэддена На пальцах, – Рубцов сумел разглядеть и это, – бриллианты в золотой оправе. Сверкнули!.. Надетое поверх костюма пальто, – от «Эн Тейлор»? – не застегнуто. Концы тряпичного пояса болтались в разные стороны. Одна рука – в лайковой перчатке. Вторую, пробегая мимо Антона, красавица уронила.

Мужчина был в строгом костюме, – ни пальтеца, ни легкого плащика. Рубашка сверкала белизной, бросался в глаза яркий галстук. Кинулся бежать с такой скоростью, – через несколько мгновений Рубцов потерял его из виду! К красавице мужик даже не обернулся. Да и она бежала, словно в затылок дышал маньяк из «Улицы вязов». Взгляд Антона перескочил на автомашину. «Вольво», хоть и резко тормозило, остановилось лишь на мгновение, – вновь ехало. Впереди – свободное пространство. Колеса бешено закрутились. Двери сами собой захлопнулись. Шедшее следом авто тронулось с места значительно спокойнее. И не зря.

«Вольво» опять резко затормозило. На этот раз встало как вкопанное. Распахнулась водительская дверь. Выскочивший человек явно был шофером: простецкая физиономия, мешковатый недорогой костюм, галстучек расцветки, вышедшей из моды пять лет назад, – типичный наемный трудяга. «Не хозяин авто!» – заключил Антон. – «Для хозяина простоват!.. Хотя…»

Дикими прыжками, шарахаясь от двигающихся машин, водитель ринулся к тротуару.

В воздухе повисло чудовищное напряжение. Пешеходов поблизости не было. Но люди, с небольшой скоростью проезжавшие мимо на автомобилях, пугались догадок: неужели рванет?!.. Иначе зачем выскакивать и кидаться наутек?..

Несколько секунд, еще секунда… Время замедлило ход. Взрыва не было. Ни дыма, ни клубов огня – ничего! Водитель, добравшийся до тротуара, проскочивший по нему с полдесятка метров, неожиданно остановился, развернулся, теперь уже не такими странными прыжками, но опять – наперерез двигавшимся машинам, поспешил обратно к брошенному «вольво». Влез внутрь, хлопнул дверцей, как ни в чем не бывало поехал дальше.

В дорожном заторе как раз в этот момент возникло шевеление, через несколько минут автомашина странных пассажиров исчезла из глаз. Нигде не видно и сбежавшего господина. Скрылся за углом здания. Лишь красавица маячила чуть поодаль. Уже перешла с бега на шаг, вот-вот могла стать неразличимой за деревьями Александровского сада.

Антон решился в доли секунды: он очутился возле оброненной печатки, поднял ее с земли, кинулся за незнакомкой.

3.

Возле станции метро «Южная» царило обычное для шести вечера оживление. Из пары подземных переходов, служивших одновременно выходами из метро, вываливалось множество народа. Кто неспеша, держа в руках увесистые пакеты, кто – налегке, в полуспортивной обуви, попивая пивко, кто – деловито, словно опаздывая на важную встречу, с портфельчиком в руках.

Из одного из выходов прямо к двери кафе выбрался в дрезину пьяный мужик. Еще поднимаясь по лестнице он хватался двумя руками за перила, с трудом преодолевал ступеньки. В дверях перехода, качаясь и норовя упасть, простоял не меньше минуты.

Парень и две девушки, курившие неподалеку от входа, обратили на него внимание: перестали болтать… Под их взглядами дядька отцепился от двери, шатаясь преодолел несколько шагов, теряя равновесие и оттого очень резво взлетел вверх по маленькой лесенке, рухнул на асфальт. Пытаясь встать, уже на карачках, продвинулся на метр, окончательно сдался… Словно солдат под обстрелом прополз еще метр. Затих, что-то промычал.

Из кафе попыталась выйти посетительница. Но дверь едва открывалась – лежавший мужик перегородил вход. Та, что в кафе, повернулась и с мольбой посмотрела на работника общепита…

В то же самое время из этого же подземного перехода на другую сторону неширокой улицы шатаясь и горланя песню выбрался еще один мужик. Он двигался гораздо бодрее, но зацепился ботинком за последнюю ступеньку, рыбкой пролетел вперед, рухнул на асфальт, расшиб в кровь лицо. С трудом перевернувшись на спину, раскинул руки. Секунд десять лежал неподвижно. Потом начал громко ругаться… Взбрыкивая ногой пьяный мужик пытался достать проходивших мимо людей. Девушки взвизгивали, тетки, нелепо дергаясь, отскакивали в стороны. Мужики огибали опасный «объект» более степенно, словно не замечая его. Связываться с пьяным идиотом никто не хотел.

Через несколько минут об обоих пьяных стало известно милиционеру, находившемуся в переходе у выхода из метро. Несколько мгновений он раздумывал, как ему поступить, а потом получил информацию, что на другой стороне площади у одного из выходов валяется двое пьяных, а у другого – целых три…

Новая информация ввергла милиционера в еще большие раздумия, а когда закончил их, ему стало известно, что к первому пьяному мужику, которого еле отволокли от дверей кафе присоединилось еще двое. И оба рухнули ровно напротив двери… Так что теперь никто не мог ни войти в заведение, ни выйти из него. Сержант задергался. Не знал куда бежать… В разных частях площади одновременно валялось девять пьяных мужиков. Это походило на анекдот, но милиционеру было почему-то не до смеха. Он связался со старшим.

Чутье, которое никогда не обманывало его, подсказывало сержанту: этим вечером он столкнется к какой-то огромной бедой. У него мурашки побежали по коже. Десять секунд быстрым шагом – и он может столкнуться с чем-то, что разрушит его жизнь…

* * *

Антон продолжал вспоминать утро…

Бежал он тяжело, громко топоча ботинками на толстой рифленой, как говорила его мама, «туристской» подошве. Услышав топот, красавица резко обернулась, – к этому моменту уже остановилась, вытащила из кармана пальто сигарету, зажигалку «Ронсон», собиралась закурить.

– Ваша перчатка! – выкрикнул он прежде чем она успела испугаться.

Если вообще была способна испугаться в подобной ситуации.

Вдруг улыбнулась… Рубцов не мог решить – была ли эта улыбка искусственной. Ему хотелось верить: его жест вызвал искренние эмоции. «Она была чертовски хороша!» Так, кажется, говорили в прошлом. Почему-то он об этом подумал. О прошлом…

Она хотела взять перчатку, но руки заняты сигаретой и зажигалкой.

– Сейчас, секундочку!.. Вам не трудно мгновение подождать!.. – сказала незнакомка.

– О-о! Хоть целый час! – радостно воскликнул Антон.

– Я могу вернуть вам перчатку вечером. В семь часов. Возле обелиска в Александровском саду, – тем не менее сказал Рубцов. Интуитивно догадывался – нахальство будет воспринято нормально. Но на встречу почти не надеялся.

– Перчатку можно вернуть и сейчас, – спокойно сказала она, убирая зажигалку в карман. – Зачем же ждать семи… И даже не семи, а семи пятнадцати!..

«О-па! – возликовал про себя молодой человек. – Получилось!»

– И не в Александровском саду. А возле двадцать первой башни Кремля…

– Двадцать первой? – промямлил Рубцов, приходя в некоторое замешательство.

– Ну вы-то должны знать, какая это? – с улыбкой произнесла она и глубоко затянулась дымом. – Слушай, давай на «ты». Мы же ровесники… Не удивляйся. Я видела тебя в Кремле.

– Точно! – к чему относилось это слово, он и сам не мог сказать. – Но я тебя…

– Не обратил внимания?!.. – красавица рассмеялась. – Вот как!.. Значит, мне надо было потерять перчатку, чтобы ты меня заметил?

– Да вообще-то вы там не только перчатки теряли… Этот твой… Как его… Спутник… Который в машине… И ты… А потом шофер…

– Давай сейчас не будем об этом, – серьезным тоном оборвала она.

– Но ты мне расскажешь? – зачем-то начал настаивать Антон.

Она поморщилась.

– Возможно… Давай постоим еще немного… Ты ведь не спешишь?..

– Нет…

На самом деле он опаздывал.

Она замолчала, куря и вглядываясь в площадь за его спиной. Молодой человек не говорил ни слова.

– Ну все!.. Я пойду, – вдруг произнесла она. – Не провожай меня. Чао!..

Девушка развернулась и быстрым шагом пошла прочь.

Он хотел догнать ее, но решил, что это глупо… К тому же, стоило поспешить к заказчику. Если работники кремлевского музея пожалуются шефу в «контору» на опоздания, – ему не сдобровать…

* * *

«…Черт его знает, где эта двадцать первая башня!» – в раздражении размышлял Антон. До назначенной встречи оставался почти час, но он был уверен – и к четверти восьмого не будет знать, в каком месте ожидать красавицу. Ведь как ни крути, башен в Московском Кремле только двадцать.

«Мы даже не познакомились!» – все больше злясь на себя думал он. – Посмеялась надо мной, как над дурачком. Но откуда же мне было знать, что башен ровно два десятка!»

Но от кремлевской стены Рубцов, тем не менее, не удалялся. Как бы там ни было, знал наперед – и в половину восьмого, и в четверть девятого будет болтаться вокруг Кремля, надеясь на встречу с незнакомкой. От выхлопных газов, которые распространяли стоявшие в пробке автомобили, в затылке началась пульсирующая боль.