Текст книги "Дело Томмазо Кампанелла"

– Нет, – Господин Радио и вправду был немного смущен, оттого, что все эти мысли ни разу до этого не приходили ему в голову.

– То-то же!.. Прощайте, Господин Радио! – проговорила бывшая руководительница хориновской группы детей. – Я так разочаровалась в «Хорине» и самодеятельности вообще, что даже не могу вам передать. Надеюсь, вы простите меня за то, что я оставила свои обязанности до срока и бросила вас одного с группой детей в той подворотне. Распустите бедных детишек по домам. А лучше и сами идите домой. Если вы, конечно, можете еще принимать здравые, нормальные решения. Хотя, скорее всего, нет… Уже не можете. Да, кстати, я передам вам радиостанцию завтра. Через одного из моих учеников. Уж извините, встречаться с вами лично мне как-то больше не хочется. А рацию на сегодняшний вечер я оставляю для того, чтобы узнать, что же еще там у вас дальше будет. Чем закончится вся эта глупость?

– Ага! – вскричал Господин Радио. – Вот вы и опровергли себя, несчастная ренегатка! Вам интересно! Наш театр привлекает вас как зрителя. Значит, мы стараемся не зря. А вы просто не наш человек. Вы не прирожденная революционерка настроений. И вам, действительно, не место в нашей компании. Всего хорошего! Следите за интерактивными радиомостами! Не забывайте про центральное радио и телевидение. Следите за газетами. «Хорин» там скоро появится!

С этими словами Господин Радио быстро пошел из подворотни прочь, оставив детей в темноте. Он, конечно, понимал, что ему надо как можно скорее вернуться за ними, но сейчас самым главным для него было все же попытаться разыскать Томмазо Кампанелла. Господин Радио все-таки был уверен, что хориновский герой не мог так быстро покинуть этот квартал и, скорее всего, прячется где-нибудь поблизости. Через несколько мгновений, предварительно споткнувшись о какую-то брошенную прямо на щербатом асфальте картонную коробку и едва не упав, руководитель самого необычного в мире самодеятельного театра вновь оказался на улице, судорожно пытаясь догадаться, куда же мог скрыться Томмазо Кампанелла.

Глава XXI
«Вызовите мне „скорую помощь“!»

Поскольку ничего путного не приходило Господину Радио в голову, он просто побрел вдоль по тротуару в сторону видневшегося вдали перекрестка Авиамоторной улицы с широким и оживленным практически в любое время суток шоссе Энтузиастов, бывшим Владимирским трактом, переименованным так, потому что именно по нему покидали Москву революционеры, да и не только они, а вообще все приговоренные к каторге, шагавшие в Сибирь в кандалах и под конвоем. Он внимательно смотрел по сторонам, заглядывая в каждый закоулок, присматриваясь к каждому темному силуэту, видневшемуся на расстоянии нескольких домов. Он то и дело оборачивался, опасаясь, что Томмазо Кампанелла нарочно избегает разговора с ним. Господин Радио боялся, что когда он минует место, в котором прячется Томмазо Кампанелла, тот просто выйдет из-за какого-нибудь столба или торгового павильончика, посмотрит ему вслед и преспокойненько зашагает в противоположном направлении.

Тротуар был щербат и грязен, росшие вдоль проезжей части деревья – черны и скрючены, стены же освещенных уличными фонарями зданий, вдоль которых Господин Радио шел, неровны и грубо замалеваны бурой краской. Впрочем, иного он и не ожидал. Он бывал на этой улице не часто, но каждый раз встречал здесь именно такой антураж. Сегодня же Авиамоторная улица, что приютила Лефортовский, бывший Калининский, еще раньше – Донгауэровский, или, как проще называли его в свое время старушки, Донгаровский рынок, с ее неуютными домами, строенными, по всему, еще в тридцатых годах, произвела на Господина Радио особенно тягостное впечатление. Все здесь было очень старо, ветхо, неуютно. Но Господин Радио совсем не собирался вечно жить в Лефортово. Напротив, ему не очень нравился этот район и он уже давно планировал перебраться из него в какое-нибудь место получше. И даже было у него уже несколько вариантов обмена.

Вот Господин Радио миновал гостиницу Лефортовского рынка: двухэтажный дом с серой, обитой железом крышей стоял прямо на территории рынка, лишь торцом, фасадом с вывеской выходя на Авиамоторную улицу. Руководитель «Хорина» припомнил, как рассказывала ему его бабушка, что здесь когда-то располагалась слобода, в которой жили рабочие фабрики Донгауэра. И тут неожиданная идея пришла в голову Господина Радио. Причем он сразу подумал, что это очень плохая идея и не нужно ему делать этого. Но он тем не менее уже не мог сдержаться. Как раз на этих днях он договорился созвониться с человеком, с одним из тех двоих, с которыми обсуждал варианты обмена. Спешить со звонком не было никакой нужды, но…

Господин Радио быстрым движением вытащил из кармана один из мобильных телефонов и, найдя в памяти нужный номер, принялся дозваниваться. Соединение установилось на удивление быстро. Трубку на другом конце телефонного канала сразу взял именно тот человек, что был нужен, и это уже само по себе показалось Господину Радио достаточно странным, потому что прежде этот человек никогда не брал трубку сам. Всегда подходила к телефону его жена.

– Здравствуйте, это я. По поводу обмена на Лефортово. Ну как, вы подумали? – замирая от недоброго предчувствия, спросил у него Господин Радио.

– Ой, вы знаете, мы так по… – начал говорить этот человек. – Нет, Лефортово – это не тот вариант, который мог бы нас устроить. Конечно, квартира у вас хорошая, но вот… Короче говоря, мы решили отказаться.

Ничего не говоря, Господин Радио нажал отбой. Сам по себе этот разговор мог оказаться случайным. Но учитывая историю с тюремным паспортом, он заставил Господина Радио занервничать еще больше. Однако, он быстро взял себя в руки. Нет, он не мог поверить в реальность существования тюремного паспорта. Но все же… Ночь решительных хориновских действий была необыкновенной ночью. В такую ночь действительно многое возможно. К тому же Господин Радио очень сильно устал, и это обстоятельство накладывало отпечаток на весь ход его мыслей. Наверное, утром, хорошенько выспавшись, умывшись и плотно позавтракав, он никогда бы не поверил ни в какие истории о тюремном паспорте. Но сейчас… Как только Господин Радио услышал историю тюремного паспорта, его стала одолевать одна странная мысль, задумка, осуществи он которую… Но нет. Он слишком сильно сомневался в реальности существования тюремного паспорта. Эх, глянуть бы ему сейчас на этот паспорт! Внимательно рассмотреть его! Он бы смог по какой-нибудь малозаметной на первый взгляд детали, пропущенной слишком эмоциональным и спешащим неведомо куда Томмазо Кампанелла, определить, что есть этот паспорт: действительно тюремный паспорт из легенды или чья-то шутка? Господин Радио был уверен, что такая деталь обязательно отыщется.

Руководитель самого необыкновенного в мире самодеятельного театра вновь остановился и принялся смотреть по сторонам.

На другой стороне улицы торчала довольно высокая металлическая конструкция – нечто вроде скульптуры, изображавшей развевавшееся на ветру полотнище, под которым некогда трудящимся полагалось шагать навстречу очередным победам. Справа от «знамени» – неудачный дом: может быть, его и задумывали перед войной как образцовое жилище для рабочих масс, но сейчас он, скорее, производил впечатление временной и угрюмой постройки, лишь по стечению странных обстоятельств не снесенной вскоре после своего, не стоившего строителям особых сил и денег, возведения. Таких домов здесь набиралось на многие улицы: эту, соседние, соседние с соседними. Те, что за Яузой. Соседние с теми, что за рекой…

Все вместе они, каждый по-своему неудачный и случайный, более временный, чем строенный на века, образовывали атмосферу, складывались строчками реквиема, похоронного марша, и вот уже мрачная рулада стелилась неповторимыми, едва различимыми звуками по тротуару. Рулада была гениальной – то, что носилось в воздухе было пронизано беспредельным, законченным совершенством. Тягостный мотив был по-своему прекрасен, и, услышав его раз, – Господин Радио был в этом уверен, – невозможно было не захотеть услышать его еще и еще.

Господин Радио посмотрел на другую сторону перекрестка. Там был старый дом, а перед ним – низенькая ограда с подстриженными кустиками. Руководитель самодеятельного театра прошел еще несколько шагов вперед и остановился. Повернулся лицом к проезжей части и упер руки в бока. Где здесь искать Томмазо Кампанелла, он не представлял. За его спиной были приткнувшиеся друг к другу, низкие постройки Лефортовского муниципального рынка с нарисованными на закрытых воротах двуглавым орлом и Георгием Победоносцем, поражающим змея.

От рынка отъехал маленький грузовичок. Господин Радио повернулся. Чуть поодаль от него, обхватив голову руками, на деревянном ящике из-под фруктов сидел Томмазо Кампанелла. Мгновение назад его не было видно из-за машины.

Господин Радио медленно, не спеша преодолел те несколько шагов, что отделяли его от хориновского героя.

– Томмазо Кампанелла, я хочу тебя спросить по одному очень важному вопросу, – проговорил Господин Радио тихо, но внятно. Томмазо Кампанелла по-прежнему сидел, обхватив голову руками.

– Есть одно дело, по которому нам надо поговорить, – повторил Господин Радио.

Казалось, Томмазо Кампанелла его не слышал. Он так и сидел, не поднимая головы. Господин Радио подошел к нему и легонько потряс его за плечо. Томмазо Кампанелла опустил руки и исподлобья пристально посмотрел на руководителя самодеятельного театра, затем очень твердо и мрачно, словно полный злости на кого-то или на что-то, сказал:

– Никогда не знаешь, что перед тобой. Эмоции так все изменяют. Я никак не могу понять, кто я, что передо мной. Я не знаю, смеяться или плакать. Можете ли вы понять мучения человека, который не знает, что ему делать: смеяться или плакать? Можете ли вы вообразить себе такого человека? – спросил Томмазо Кампанелла наконец.

Но Господину Радио было сейчас совсем не до вопросов Томмазо Кампанелла. У него был свой вопрос, ради которого он и прибежал сюда, к Лефортовскому рынку.

– Томмазо Кампанелла, мне надо с вами поговорить. Понимаете, я тоже держал этот паспорт в руках. И потом… Понимаете, там произошла одна история.

Неожиданно Томмазо Кампанелла вскочил с ящика, на котором сидел, взял его в руки и с силой бросил в ворота рынка. Раздался ужасный грохот. Ящик упал на землю. Господин Радио в ужасе отскочил от хориновского героя.

– Невероятно! Невероятно! Я сам себя обманул! – закричал Томмазо Кампанелла на всю улицу. – Как же жить, если самый главный обманщик – это я сам?!

Он подскочил к валявшемуся у ног ящику, схватил его вновь и, сперва подняв над головой, затем с силой треснул об асфальт.

– Тише! Тише! – ужасно перепугался Господин Радио. Каким-то боковым зрением он замечал, как останавливаются где-то вдалеке люди и смотрят с изумлением и страхом на них. – Что вы делаете?! Что вы так взбеленились? Я пришел просто потому, что хотел спросить вас об одной вещи. Я хотел попросить вас…

– Попросить?! О чем? Я же плохо себя чувствую! – не давал ему говорить Томмазо Кампанелла. – Неужели вы не понимаете? У меня болит голова. У меня перед глазами летают какие-то мушки. Это просто невыносимо! Я не могу этого больше терпеть.

– Это не мой паспорт. Но перед этим была еще одна история и… Но не сейчас же мне это рассказывать, не здесь, у рынка. Это как раз тот самый сюжет для нашей пьесы, который я вам всем много раз предлагал, – все торопился рассказать что-то Господин Радио.

– Я не могу этого больше терпеть!.. – опять вскричал Томмазо Кампанелла.

– Ну хорошо-хорошо, успокойтесь! Оставьте вы этот ящик! Если вам так плохо, то вам во всех случаях лучше посидеть спокойно, – Господин Радио заметил, что шагах в десяти от них остановилась какая-то женщина и с изумлением и неодобрением наблюдает за ними.

– Нет… Я спокоен. Извините меня, – вдруг действительно успокоился Томмазо Кампанелла. Он пристально посмотрел на руководителя самого необычного в мире самодеятельного театра. – Скажите мне… Что вы хотели мне сказать? Я хочу знать, какое вы имеете отношение к тюремному паспорту?

Сказав это, Томмазо Кампанелла принялся тереть ладонью лоб и виски. Меж тем Господин Радио вновь заговорил про паспорт:

– У меня не было другого выхода. Так получилось, я был вынужден сунуть этот паспорт себе в карман. А потом, понимаете…

– Больно опять, – не дослушав, перебил его Томмазо Кампанелла. – Опять болит все в голове. И саднит желудок, и еще меня тошнит. Все мысли перепутались. Вся голова словно вымазана изнутри черной краской. Помогите мне. Нет ли у вас какой-нибудь таблеточки?

– Нет! Нет… Таблетки нет. Вот пойдемте обратно в «Хорин». Там есть таблетки! Там вы отдохнете, – схватил его за рукав Господин Радио.

– К чертовой бабушке весь этот «Хорин»! Я больше никогда туда не пойду. Я не хочу ничего про него слышать. Проклятье! – Томмазо Кампанелла выдернул руку.

– Погодите, погодите, дайте мне поговорить с вами. Это было ужасно… Я опять был вынужден… Просто вынужден. У меня не было другого выхода. В каморке висел ваш пиджак, Томмазо Кампанелла.

– Что за чушь вы несете? Какой пиджак? Я устал от ваших путаных рассказов, Господин Радио, – раздраженно произнес хориновский герой.

Томмазо Кампанелла вновь вскочил и схватился за ящик. Тут он с силой швырнул его в сторону стоявшей поблизости и почему-то неработавшей торговой палатки. Ударившись о металлическую перекладину витринки, ящик наконец развалился на несколько частей. Сама же витринка со звоном разбилась, и стекла посыпались вниз. Грохот и звон разнеслись далеко вокруг.

– Я совершенно потерял ориентиры. Каждый раз я не знаю, что мне делать. Я не знаю каждый раз, что мне делать, – смеяться или плакать? – вновь повторил Томмазо Кампанелла.

– Постойте, постойте, я не понимаю, что вы говорите? Как так? Почему вы не знаете, что вам делать, – смеяться или плакать? Ведь каждый человек знает, какое у него настроение! Каждый человек чувствует свое настроение, – руководитель самодеятельного театра вновь попытался схватить хориновского героя за руку, но Томмазо Кампанелла ловко отстранился, схватил с асфальта отломанную часть ящика и зашвырнул ее куда-то в сторону проезжей части. Водитель мчавшейся там в этот момент машины в самый последний момент успел сделать вилек рулем, чтобы не наехать на неожиданно возникшее перед мордой автомобиля препятствие.

– А я не чувствую! Я не чувствую, какое у меня настроение! – вскричал Томмазо Кампанелла. – Я запутался в своих настроениях. Я делаю на основании своих настроений какие-то выводы. Я очернил Лефортово на основании своих настроений.

Господин Радио схватил Томмазо Кампанелла за лацканы пиджака и принялся трясти его:

– Вы куда-то вышли и тут… Я услышал его голос. Его шаги приближались. И я засунул паспорт в карман вашего пиджака. У меня было всего несколько секунд. Я должен был спрятать паспорт. Я не смог признаться, что я его утащил. Я не крал его. Он мне не нужен. Все вышло очень по-дурацки. Я просто хотел посмотреть фамилию. И тут он вернулся. И я взял паспорт себе. Я успел посмотреть в нем только первую страницу.

Словно на мгновение очнувшись, Томмазо Кампанелла протянул:

– А-а, значит, это вы подсунули мне этот паспорт. Я ненавижу свои настроения. Каждый раз, когда что-то со мной происходит, это пробуждает к жизни какое-то настроение. И это настроение настолько сильно, что оно живет во мне долго-долго. Оно уже начинает существовать самостоятельно, отдельно от меня. Точнее не так. Оно живет во мне, но мне уже не подчиняется. Оно начинает обманывать меня, водить меня за нос. Я совершаю какие-то поступки, делаю какие-то выводы из событий, которые происходят в этот момент в моей жизни. Но на самом деле я делаю все вовсе не так, как было бы лучше всего делать в этой ситуации. Я как-то совершенно неверно оцениваю то, что есть, и то, что творится вокруг меня.

– Ну и что? Что из того?! – не выдержал Господин Радио.

– Как это что?! – вскричал Томмазо Кампанелла. – Как это что?!

– Что из того, что вы неправильно что-то там оцениваете? У вас есть ваше дело – хориновская революция в настроениях. «Хорин» ждет вас. Ваши товарищи по хориновской борьбе нуждаются в вас. Послушайте… – не терял надежды разрешить свой вопрос Господин Радио. – Он лежал у меня в кармане всего-то не больше полутора часов. Скажите, как он действует? Полтора часа – я уже обладал им? Если я расстался с ним в «Хорине», в Лефортово, значит, я осяду здесь навсегда! Но где? В «Хорине»? В «Лефортово»? А если «Хорин» переедет? Где я должен осесть на вечном якоре? Я сунул его вам в карман. И тут вошли вы…

– Боль, боль, боль. Я испытываю ужасную боль. Как вы до сих пор не можете понять?! Это же жуткое чувство! Чувство, когда ни в чем, ни в чем в самом себе не можешь быть уверен! Когда все, что было в моей жизни до этого, все настроения, чувства, помыслы были лишь бредом, лишь моей болезненной фантазией. Разве это не конец мне? Разве это не конец всей моей истории, запутанной и бестолковой. Все, все, что происходило со мной, было лишь сумасшествием! – с отчаянием произнес Томмазо Кампанелла. – Я в отчаянии! И теперь это отчаяние превращается в физическую боль. Боль подпитывается отчаянием. Ужасная мука в голове, тошнота, мутит. Невыносимо-о-о!

Он схватил вторую половинку ящика и зашвырнул ее куда-то за ворота рынка. Опять раздался звон разбитого стекла, и затем из-за ворот послышались возмущенные крики торговцев.

Господин Радио уже ничего не боялся. Тут и там поодаль уже стояли несколько зевак, которые тем не менее не решались подойти ближе.

– Подождите, подождите! Если вам и так уже все равно конец, то зачем вам тюремный паспорт? – Господин Радио говорил очень быстро, едва ли не скороговоркой. – Вы же говорите, что ваши эмоции по поводу Лефортово были ложью, просто вы нафантазировали все это под воздействием какой-то депрессии, которая и без того была в вас. Значит, вам нечего бояться Лефортово. Отдайте этот паспорт мне, а сами. Если легенда врет, то ничего и не произойдет, а если нет, то какая вам разница? Останетесь навсегда в Лефортово. Здесь у вас Шубка…

– Да-да, здесь у меня Шубка. Как мне сейчас идти к нему? Я хотел ему кое-что сказать, я хотел произвести экспорт лефортовской революции в его мозг, но разве революция в лефортовских настроениях – это не полный бред? Ведь, как правильно заметила учительница, Лефортово тут совершенно ни при чем!.. Как же мне теперь идти к Шубке? Все теперь перевернулось с ног на голову. И от этого переворачивания на мозг давит ужасное давление. Мушки в глазах. Наверное, так чувствуют себя подвешенные вниз головой.

– Отдайте мне тюремный паспорт! – Господин Радио то уговаривал, то категорически требовал.

– Мне плохо, плохо… Пожалуйста, вызовите мне «скорую помощь». Иначе вы сами потом пожалеете, – вновь принялся просить Томмазо Кампанелла.

– Погодите, погодите, мы же еще не договорили. Хотите, отдайте мне этот тюремный паспорт не в Лефортово, а в каком-нибудь другом месте. В том, в котором вам бы хотелось остаться навсегда.

– Меня так тошнит, и такой туман перед глазами, что я ничего не соображаю, – Томмазо Кампанелла пошатнулся и отступил назад.

– Наверное, ведь есть место, в котором бы вам хотелось остаться навсегда? – настаивал Господин Радио.

– Я ничего не соображаю… Как мне теперь определить, что мне делать? Связь мыслей, порядок жизни нарушен во мне навсегда. Все перепуталось в моей голове. Как мне плохо! Туман, туман одолевает.

– Ну скажи, скажи, есть ли такое место? – Господин Радио тоже приходил в отчаяние. Добиться толку от Томмазо Кампанелла ему не удавалось.

– Что с чего начиналось, что чем заканчивалось, – уже не могу я сообразить про свою жизнь. Какая-то бесконечная злая путаница, – продолжал хориновский герой.

Вдалеке раздался вой милицейской сирены.

– Не-ет, ты не можешь, не можешь сейчас ничего не ответить, наш разговор не может закончиться так, впустую. Говори! Говори! – Господин Радио, – и откуда только взялось в нем столько сил? – схватил Томмазо Кампанелла и принялся трясти его за плечи. Между тем тот, еще только минуты назад агрессивно швырявший ящик в торговую палатку, кажется, как-то враз утерял все свои силы.

– Оставь меня, мне плохо. Я уже ничего не соображаю, – проговорил он, отстраняя от себя руку Господина Радио. Глаза Томмазо Кампанелла закрылись.

– Нет-нет! Я не позволю тебе уйти от разговора! – вскричал Господин Радио. – Давай договоримся по-честному, иначе я просто вытащу паспорт из твоего кармана!

– Прочь! – вскричал Томмазо Кампанелла и оттолкнул от себя Господина Радио и сразу пошатнулся. Чувствовалось, что любое движение он делает за счет самых последних запасов воли. Еще немного, они кончатся, и все – он свалится с ног, рухнет в беспамятство.

Между тем звук милицейской сирены приближался.

Оба встрепенулись и посмотрели вдоль улицы. Пока ничего не было видно, но звук сирены становился все громче и громче. В мгновение ока по стенам, по черным окнам зданий побежали, заметались оранжевые и синие блики. У двоих хо-риновцев еще оставалось несколько спасительных секунд, когда вдалеке на Авиамоторной появился длинный и красивый милицейский автомобиль, с блестевшими и переливавшимися всеми уличными фонарями сотнями никелированных колесных спиц – эдакая заграничная штуковина.

Сообразив, что еще мгновение и окажется поздно, шанса скрыться от милиции не останется никакого, оба кинулись наутек. Какое-то короткое время они бежали рядом, пересекли улицу. На их счастье как раз к перекрестку подъехало несколько грузовиков и, скорее всего, из милицейской машины не увидели две отчаянно бежавшие фигуры. Когда они оказались в спасительных дворах, Томмазо Кампанелла сразу юркнул куда-то вправо, где были заборы и контейнеры со строительным мусором, а Господин Радио, ничего не соображая от страха, побежал прямо, не выбирая дороги, и бежал так довольно долго, пока не оказался в каком-то совсем глухом месте между сплошными высокими заборами и стеной дома. Там он наконец остановился и, чувствуя, что больше сил у него нет, присел на корточки. Сердце отчаянно колотилось, он тяжело дышал, гортань пересохла и саднила. В глазах плавали какие-то синие круги. Бегать с такой скоростью и на такие расстояния ему давненько не приходилось. Между тем Господин Радио уже думал о том, что ему нужно вернуться в подворотню, располагавшуюся неподалеку от гостиницы Лефортовского рынка, чтобы забрать оттуда наверняка по-прежнему ожидавшую его группу детей.

Тем временем вышедший из красивой заграничной машины пожилой милиционер, там, у Лефортовского рынка, проговорил своему молодому напарнику:

– Ящик-кхе.. Кхе-кхе… Ящик разломали…

Тут от группки зевак, стоявших чуть поодаль, отделилась старушка. Та самая, что предлагала поймать беглеца еще когда в гостинице Лефортовского рынка была сломана дверь, за которой Рохля поведал Томмазо Кампанелла историю тюремного паспорта, а потом Томмазо Кампанелла вылез через окошко на крышу двухэтажной гостиницы. Подойдя к Кхе-Кхе старушка пропищала:

– С этими они были, с радиостанциями. Один в черном кожаном пиджаке и красной кофточке.

– Красной-кхе… кофточке? – переспросил Кхе-Кхе, что-то припоминая.

– А второй… Второго тот, что в кожаном пиджаке, называл Томмазо Кампанелла! – радостно допищала старушенция.

– А-а!.. Кхе-Кхе… Ясно! Это те самые, что в школе репетировали. Говорили мне про этого – кхе… Томмазо Кампанелла… Кхе-кхе… Это «Хорин». Самодеятельный театр. Что же они здесь ящики-то швыряли? Постой-постой, что же мне про них Рохля-то говорил? – и Кхе-Кхе вновь принялся вспоминать.

Молодой милиционер грыз семечки и с раздражением посматривал на зевак.