Текст книги "До движения (сборник)"

Полдня авто́за

Накануне взял портвейна. В последнее время часто его хочется, видать, травмы юности отпускают. Да и потом, нынче уже беру настоящий, португальский: густой, глубокий, с крепкими коньячно-ореховыми нотами. Он дорогой, конечно. Просто так сам себе я бы такого не позволил, но тут другое дело: негоже с пустыми руками к дорогим друзьям, которые еще и приютить обещали. Заодно и себя побалую.

Одна давно пуста. Как, уже 3:40? Слушайте, ну тут совсем чуть-чуть осталось, на донышке. Мой перфекционизм требует закончить и эту!

Проснулся ни поздно, ни рано. Голова вроде нормальная. Впервые за неделю спал в отдельной комнате; двуспальный надувной матрас, вентилятор – условия шикарные. Даже жаль, что понял это лишь наутро, а не прочувствовал ночью: вырубился моментально и спал бревном, еще и храпел, наверное, – никак не отпускающий насморк плюс алкоголь. Хотя кто слушал? Все хороши были.

Горячей воды нет. Ладно-ладно, я к опрессовкам привычный. Что значит «опрессовки»? Как что: водоканал нагнетает в трубах давление и смотрит, где течи, потом роет-латает – как-то так. Не используете этого термина в Нижнем? Забавно. А как тогда вы эту процедуру называете? Плановое отключение горячей воды. Вот вам и кросскультурная коммуникации Урала и Средней полосы. Но как бы то ни называлось, умываться все равно из ковшика.

Позавтракали. Ну что, гулять?

Жара под 30, может, уже и за. Душно, хотя и не по-московски: два предыдущих дня беготни по столице – метания по раскаленной духовке. Тут просторнее, да и две большие реки в городе, хотя отсюда их не видать. А абстиненция-то проступает.

Странный храм посередь глубокого спальника: вытянут наподобие базилики, окошки типа стрельчатых. В окружении серых блочных девятиэтажек эти краснокирпичные готические напевы – восхитительный абсурд, конечно. Или абсурдизм. Баптистский? Неожиданно. А там впереди точно православный. Два? Большой – Николай, а под боком – маленькая Татьяна. Понятно. А справа поодаль еще и мечеть есть? Серьезно?! Не рабочий район, а духовный центр! Хотя с похмелья всегда исповедаться тянет, это верно.

Идем в «старый город». Солнце в зените. ЗАГС в здании бывшего вокзала. Миленько. Ах, не просто вокзала, а вокзала детской железной дороги? Хорошенький аттракцион! Ну правильно: покатался – женись, все верно. Площадка перед ЗАГСом тоже миленькая, только неприбранная.

Монументальный серый жилой комплекс конца 30-х. А я думал, такой ампир уже после войны строили. Проходы внутрь через гигантские декорированные арки – триумф, должно быть, немалый возвещали. Серый Бусыгинский дом. Бусыгин – местный Стаханов, кузнец-передовик. Говорят, самому Форду отказал – тот его в Детройт звал. Интересно, он буржуину отказывал до того, как ему апартаменты в этом палаццо выписали, или уже после? Да, в таком замке я б тоже пожил, даже сейчас. Судя по ценам на жилье здесь – далеко не только я. Прав был кузнец: Детройт-то нынче пустой стоит, заселяйся – никто даже не заметит, а тут вона какая конкуренция за историческую жилплощадь. И заводы детройтские не чета ГАЗу: тех уж и нет совсем, а наш еще пыхтит. Не чемпион, конечно, но в сравнении с американским нулем – превосходство в бесконечное число раз. Может, мы их и не перегнали, зато пережили. Лучше сохранились? Хуже развивались.

Желтый Бусыгинский дом. Этот ваш передовик по всему городу селился? Или он не только в кузнечных делах спецом был? И снова: аркады, колоннады, ниши в интерколумниях… Рим, ей-богу: не то имперский, не то барочный. Ан нет – соцгород. Хожу и дивлюсь: на Урале своих соцгородков хватает, но такого античного пафоса поискать. У нас все убористо и линейно: конструктивизм, функционализм, less is more, все дела.

Район зарастает: деревья вымахали и заслонили извещающие о грядущем коммунистическом рае имперские фасады. Теперь им легче затеряться среди массы напирающих с тылов хрущовок-гопников. Газоны некошеные. Плитка кариозная: сквозь выкрошенные кирпичики лезет свежая поросль, и уже немаленькая – не первый год тянется? Да и асфальт ни к черту. Денег у муниципалитета, говорят, нет. У кого они есть-то? Пару лет улицы не выстригаешь, и буйная приволжская растительность мигом поглотит все достижения грандиозных пятилеток, растворит и разъест. Стальная-бетонная индустриальная цивилизация на поверку оказывается беззащитной перед наступлением флоры. Особенно в состоянии бюджетного паралича.

Подходим к главной архитектурной жемчужине… Нет, минутку: критически необходима гидрация. Плавлюсь. Вон какой-то изогнутый гастроном через дорогу. Куплю минералки и йогурта питьевого. Так-то лучше.

Итак, жемчужина – Радиусный дом. Странно, почему его называют «радиусным»? Он ведь выполнен в форме дуги, а радиус – это отрезок, то есть прямая линия. Непонятно. Зато теперь понятно, почему гастроном напротив гнутый – мол, в рифму. Получилось убогонько, конечно. Что поделаешь – стихийный капитализм. А сам дом замечательный – и величавый, и ироничный. Тут и мотивы конструктивизма, и рустовка, и колоссальный ордер с колоннадой наверху – эклектика, но сдержанная, с большим вкусом. Отреставрирован чистенько: все оштукатурено, ровненько окрашено. Да, памятник архитектуры федерального значения. Архитектурная мастерская братьев Весниных? Про Весниных я и сам что-то слышал. Они большими любимцами Сталина были, по-моему. Хотя тут не лично их работа – их школа, но все равно здорово.

Пойдем во двор, там тень, а печет невероятно. Чем-то нашу гостиницу «Исеть» напоминает – дугообразной формой. А что тут было? Просто жилой дом? Для заводской интеллигенции, понятно. Это хорошо: «Исеть» для чекистов строилась. Вон лавочка хорошая под липой, и двор, кстати, стриженый. Да, и в таком домике я б тоже пожил. Нет-нет, не в роскоши дело: в символичности, в истории, внимании… Что-то эта мысль не отпускает меня. Хорошо помню, кстати, когда впервые об этом подумал: как-то гуляли по улице Альберта в Риге – это гнездо югендстиля, то есть ар нуво местного. Эйзенштейн там много строил – это который отец того самого. В каком-то доме Исайя Берлин жил – помню памятную табличку. Хотя, должно быть, еще ребенком жил: он ведь потом в Англию уехал… Ну так вот, гуляли мы там, значит, глазели на всю эту красотищу, а зима была, слякотно в Прибалтике – вымокли и промерзли насквозь. Уселись в кофеенку. Я, чтобы согреться поскорее, ухи попросил – странная кофейня, уху подавали. Приморский город, видать, даже кофе с рыбой готовят. Ем я уху, согреваюсь и вдруг впервые проецирую всю эту архитектурную красоту на свою жизнь: а ведь можно, наверное, снять квартиру в таком доме, пожить в нем. Там домов много, большинство из них давно не реставрированы, некоторые и вовсе заброшены, да и Рига в целом недорогая – то есть адских миллионов на ценнике не ожидается. Зато как здорово: жить в доме со столетней историей, построенном по индивидуальному проекту, который выполнил известный архитектор; в доме, где до тебя жили многие люди, может, известные, у каждого была своя судьба, уж точно непростая и достойная памяти ныне живущих в прежде их квартирах. Как же, должно быть, это вдохновляет – гордиться домом, в котором живешь, любоваться его красотой, питаться его энергией и наполнять его новой жизнью… Никогда подобного не испытывал: сколько квартир сменил, а все мотаюсь по безликим коробкам, коих по Союзу возводилось тысячи, может, миллионы даже. Они вроде как для людей, но крайне бесчеловечные.

126-я английская школа. Тоже памятник родом из 30-х, архитектор Наппельбаум. Твоя? Здорово. Аккуратная модерновая круглая терраса-лоджия. Вас детьми туда не пускали? Мол, разрушается? Ну так это же памятник, его надо охранять, а не ногами по нему ходить.

Перекопанный широкий проспект. Ремонт дороги. Хотя, кажется, это никому не мешает: улицы пустые, движение ленивое.

Парк. В тени хорошо. Что-то обнесено противно-синим жестяным забором. Раньше тут был кинотеатр «Родина», тоже какой-то примечательной архитектуры, но года три назад таинственно разрушен. Прокуратура, проверка, расследование… Глупости это все. «Родина» – что за странная мода была так называть кинотеатры по всей стране? Рядом с моей школой, кстати, тоже был кинотеатр «Родина». Его, правда, переименовали потом в «Ровесник» – еще до моего рождения, но все по старинке все равно говорили «Родина». Постойте, да ведь я эту вашу «Родину» знаю! Деревянный летний кинотеатр, так? И намешано там разных стилей было: и готика, и Византия, и арабы. Арки снова эти ваши излюбленные, колоннады. Оно? Вот. Читал, читал[2]2
  «Между тем “Родина” – одно из самых странных зданий, которые я когда-либо видел, а многие автозаводцы и вообще ничего подобного не лицезрели в своей жизни. Вообразите себе деревянный корпус в виде вытянутого прямоугольника, с двускатной крышей и треугольным фронтоном. Фасад смотрит на северный вход в парк, южная задняя короткая сторона прямоугольника представляет собой летнюю театральную сцену. Стены выкрашены в желтый цвет с легким темноватым оттенком. Фасад украшен тремя закругленными арками (центральная побольше), покоящимися на белых колоннах с довольно странным зубчатым ордером. С боков к “Родине” пристроены галереи с белой колоннадой, с такими же ордерами, в деревянную решетку врезаны стрельчатые арки, не столько в готическом, сколько в восточном духе. Над каждой колонной – желтая восьмиконечная звездочка, тоже вполне ориентальная (не чуждая опять-таки и стилистике пламенеющей готики). Все строение производит совершенно фантастическое впечатление. Сказки тысячи и одной ночи в месте отдыха рабочего класса. Пролетарская Альгамбра». (Кирилл Кобрин. Пролетарская Альгамбра // К. Кобрин. Книга перемещений: пост(нон)фикшн. М.: Новое литературное обозрение, 2014.)


[Закрыть]. Надо будет вечером на большом экране фотки погуглить.

Неожиданно много людей. Аллеи с разбитыми дорожками, по которым громыхают неумелые роллеры выходного дня – смотреть больно. Высохший парковый пруд, переоборудованный под картинговую трассу, но никто не гоняет. Пацаны – хозяева аттракциона расселись на бывшем берегу в раскладных шезлонгах: майки сняты, руки закинуты за голову. Пошлая попса из невидимых динамиков. Ряженые девицы на самокатах с корзинками втюхивают газировку с ароматом натуральных фруктов (sic!). Фонтан. Тоже какой-то исторический? Ой, ну бог с ним, пойдем уже отсюда. Начинает стучать в голове.

Центральная входная группа парка – деревянная. Красивая. И без лишней помпы. Неожиданно для себя оборачиваюсь, достаю телефон и фоткаю. «Родина», наверное, такой же деревянной была. Странное зодчество для здешних индустриальных мест.

Кинотеатр «Мир». Конец 30-х. Архитектор – Александр-Исаак Зиновьевич Гринберг. Хи, полное имя звучит неуклюже – можно звать просто Саша. С работами «Саши» я с детства знаком, точнее, с одной из них: Пермский речной вокзал – его. В ужасном состоянии нынче здание – стыдобище для муниципалитета. В 2008–2014 годах в нем квартировал музей современного искусства – опорная площадка пермской «культурной революции». Но не спасли Гринбергова творения революционные чаяния, а вокзал модного музея не уберег. Нынче бескультурная контра все разломала в моем родном городе: теперь ни современного искусства, ни архитектурного памятника. А «Мир» ничего, крепок еще, держится.

ДК ГАЗ. Чем-то он знаменит: то ли самый большой по площади, то ли фасад самый длинный… не то в Европе, не то в России… Дурная бесконечность, короче говоря.

Детская больница в форме свастики. Правда? Ну да: на гуглокарте прекрасно видно. Пленные фашисты, что ли, строили? Да ладно, брось заливать!

Автозаводский универмаг – истый конструктивизм, снова Наппельбаум.

Гостиница «Весна». Ой, нет, «Волна». С чего «Волна»-то? Не на море ведь. Лучше б все же «Весна». Тоже канонический конструктивизм. В 90-е – первая многозвездочная гостиница города.

Гроза собирается. Духота нестерпимая! Допили купленую воду.

Огромный мемориал Великой Отечественной. Вот так масштаб! У нас во всем Екате такого монументального Вечного огня не сыскать, а тут – на районе. Однако не аляповато. На удивление сдержанное убранство, не передавленное излюбленными в провинции шаблонными скульптурными композициями. Простое и величественное капище. У огня много живых цветов. Говорят, раньше сюда монетки складывали, а сейчас перестали. Хм, и правда, странно: монетки – это уже совсем по-язычески. А вот, пожалуй, положу я рублик.

Проходная ГАЗа. Ничего особенного. Вдоль дороги тянется оградка, выкрашенная в нелепый яркий розово-сиреневый цвет. Комично. Оградка – чередование двух секций, в центре одной из них – звезда, а вот что в центре второй, никак не разберу. Какой-то прихлопнутый комар, что ли. Олень? Это олени?! Ах, как на гербе области… Бедняжечки, сколько ж там слоев краски намазано, что вас так перекорежило! Ну да: зачем чистить, если можно закрасить?

Продуктовый гипермаркет на той стороне улицы. Может, купим еды и домой – обедать? Идет.

Бродим по залу. Под кондиционерами мозги потихоньку приходят в норму. Вообще-то дома и так все есть для приготовления трапезы – благоразумно закуплено еще вчера. Так за чем же мы сюда зашли? Вина тогда давай возьмем – у меня до поезда еще куча времени.

МГТГ

В Магнитогорске мы были проездом: автобус, которым мы планировали выбраться из степей, должен был доехать до города в середине дня, а поезд в Екатеринбург отправлялся только поздним вечером. Я рассчитывал сделать так: снять пару коек на полдня в хостеле, по приезде сразу направиться туда, умыться, бросить рюкзаки и отправиться гулять по городу. Затем вернуться в хостел, отдохнуть, забрать вещи и отчалить на вокзал. Накануне поездки погуглил: хостелов в городе оказалось немного, я выбрал тот, что в самом центре. Написал администратору – мне не ответили. Но так как я был куда больше озабочен основной частью путешествия – южноуральскими степями, – то в магнитогорский хостел так и не позвонил, решив, что разобраться на месте будет несложно.

На практике выбраться из степи оказалось чуть сложнее, чем было задумано вначале, оттого утро выдалось ранним и напряженным. Но в Магнитогорск мы явились по расписанию. Кварталы в городе оказались больше, чем я думал, оттого расстояния, что мне виделись пешеходными, пришлось преодолевать с помощью общественного транспорта. Хостел отыскать оказалось несложно: он располагался на территории спортивного комплекса. Слева на одном из зданий комплекса были прилеплены большие буквы – нужное название, и мы двинулись к боковому входу. К новенькой стеклянной двери изнутри был прилеплен листок А4 с простой и честной надписью: «Хостел закрыт». Нда-с, вот тебе и разборки на месте. Сели на лавку и стали прозванивать альтернативы: один оказался совсем на окраине города, второй – не хостел, а полноценная гостиница с нормальными двухместными номерами и ценами, оплачивать которые за полдня никак не хотелось, в третьем не ответили на звонок… На дворе как-никак лето: что мы десять часов в городе не осилим?

Сначала было необходимо поесть. Подвернулась столовка-кулинария в позднесоветском стиле: неуютно, многолюдно, и пахнет тушеной капустой. Внутренние запасы наши, однако, на исходе, и надо бы поскорее подкрепиться – не до привередливости. Полноценно поесть не удалось, но хоть напитались. Вышли на солнышко и сели в скверике. Справа – магнитогорский драм. Опознав его, мы вдруг впервые расстроились, что на дворе еще стоял теплый август: театральный сезон не начался.

Напротив – две девчонки офисного вида с бумажными стаканчиками кофе-на-вынос.

– Где раздобыли?

– Да вон кофейня в ста метрах.

– Вкусно? Рекомендуете?

– Еще как!

Кофейня и правда оказалась достойной, хоть снаружи и выглядела как пацанский ресторан середины 90-х. Отличный кофе, затейливые десерты собственной работы. Посетителей – никого; скучавший бармен в модном кожаном переднике нам очень обрадовался. Под непринужденную болтовню с ним мы выпили по большой кружке кофе, съели тех и этих эклеров, а потом еще вон ту песочную корзиночку. И пошли гулять по городу.

Широкие чистые улицы, большие торговые центры, дорогие бутики. Известный университет, театр – четырехсоттысячный Магнитогорск выглядел солиднее многих отечественных городов-миллионников. Но везде пусто! Где же люди? Работают, вестимо. Да, Магнитогорск не мал и не беден, но по модели хозяйствования он типичное монопрофильное поселение с единственным якорным предприятием. Оттого город распадается на две половины: правобережную, населенную – там спят – и левобережную, гигантский металлургический комбинат, – там работают. Третьего места здесь, видимо, не существует.

Вечер мы решили провести в чайной. Давняя хитрость моих путешествий: если не знаешь, куда себя деть в незнакомом городе, разыщи китайскую чайную. Любители «правильного» чая – все мы немного чокнутые, но в одну сторону. Поэтому в чайной обязательно встретишь единомышленников, и увлекательный предметный разговор тебе обеспечен. Здорово, что в Магнитогорске такое заведение нашлось и моих планов оно не расстроило. Посетители то налетали волной, то снова мы оказывались единственными гостями заведения; мы то отсаживались в свой угол, то присоединялись ко всеобщему большому чайному столу, вливаясь в беседу и дегустируя что-нибудь хитрое. Кофе много не выпьешь, а чаю – с удовольствием, и мы с легкостью просидели в подвальчике несколько часов.

Когда мы вышли из чайной, уже совсем стемнело. Уличное освещение в Магнитогорске оказалось жидким, образ солидного мегаполиса расползся, и мы побрели по темным, пустынным улицам спящего провинциального городка. «Ну что, уже на вокзал?» – обратились к нам вывернувшие из переулка два молодца. Присмотрелись: пару часов назад мы болтали с ними в чайной, а теперь они прогуливались с откупоренными пивными бутылками в руках. Ребята посоветовали нам удобный маршрут на станцию и нырнули в кромешную темень двора. Вот ведь: мы тут всего полдня, а уже знакомых на улицах встречаем. Минут через 15 навстречу нам по тротуару на велосипеде проехал бородатый бармен из кофейни-кондитерской. Я приветственно поднял руку, но он нас не разглядел.

Железнодорожный вокзал оказался, пожалуй, самым чистеньким из тех, что я видал в России: поездов через Магнитогорск ходит очень мало.

* * *

С корморанами мы познакомились, когда впервые оказались на Адриатике. Кормораны классные: они прекрасно плавают, отлично ныряют, разумеется, летают и, по-утиному переваливаясь, ходят. А еще они смешно сушат перья на ветру, рассевшись по пирсам, причалам и лодкам, раскинув крылья, и тогда профилем напоминают геральдического орла. Разве что клюв у них прямой, длинный и тонкий, а не крючком по-орлиному. Вообще-то по-русски их правильно называть «бакланами», но, по-моему, это грубое и обидное название для таких чудны́х птиц. Поэтому мы предпочитаем называть их так, как услышали впервые – «корморанами» (словенск. kormoran).

Словенская береговая линия, если мерить ее со всеми изгибами суши, – чуть более 40 километров; по прямой – километров 15–17. На юге – хорватская Истрия, на севере – итальянский Триест. Мы остановились в окрестностях городка Пиран – на словенском севере истрийского полуострова. Там-то наше внимание и привлекли кормораны. Небольшие (с утку или чайку), темные, плавают наподобие подводной лодки: если утки и чайки телом лежат на воде и ниже ее уровня держат только лапы, то у корморанов над водой поднимается лишь голова на тонкой длинной шее, а вся тушка – внизу. А уж под водой, надолго заныривая за рыбой, они себя чувствуют едва ли не лучше, чем в воздухе. А еще я никогда не встречал прежде, чтобы водоплавающие птицы крылья сушили, но у корморанов, оказывается, железа, которая вырабатывает жир для пропитывания перьев, развита плохо (не повезло). Я все никак не мог понять, что это за птицы такие, и пару дней терзал поисковик нелепыми запросами, как вдруг на пляже мои громкие рассуждения вслух расслышал случайный русскоязычный курортник и избавил меня от мучений, сказав: «Местные их называют, кажется, корморанами».

Один из дней выдался пасмурным, и мы направились в древний венецианский Пиран с надеждой погулять по нему (потому что если солнечно, то жара разыгрывалась до +40, и прогулки удавались только до моря, через дорогу от гостиницы). Но, пока мы шли, небо стало совсем тяжелым – с юго-запада быстро надвигалась гроза. Скоро и море взволновалось. Ну гроза и гроза, подумали мы, мало ли гроз на море бывает, и продолжили путь в сторону центра. Однако когда мимо нас полетели пластиковые стулья и цветочные горшки, а из ресторанов показались повара в фартуках и стали снимать бурю на телефоны, мы поняли, что происходящее – из ряда вон и неплохо бы нам укрыться в помещении. Вскоре подвернулся симпатичный рыбный ресторанчик. И пока адриатическая стихия совершала свой «плюх», а официанты спасали мебель на открытой веранде, мы подкреплялись нежнейшими морепродуктами, запивая их истрийским рислингом.

Штормило сильно. Горожане будто не были к такому готовы; обычно, как нам рассказали, грозы приходят с севера, а не со стороны бухты, оттого местные и снимали необычную траекторию бури. Мы просидели в ресторане часа три, прежде чем стихия более-менее унялась. На обратной дороге разглядывали последствия: по всей набережной были разметаны стулья, столы и кафешечные зонтики вперемешку с выброшенными из моря морскими ежами (вот не думал, что их так много в воде – стал купаться с тех пор намного аккуратнее). Из бетонной набережной кое-где выбило большие блоки, а булыжники поменьше (берег там каменистый) из моря выбрасывало метров на пятнадцать-двадцать вглубь берега, отчего сильно страдали автомобили и мотороллеры.

Вдруг на автостоянке мы заметили корморана: мокрый и взъерошенный, он лежал на брюхе среди набросанных волнами камней. Кинулись к нему – птица испугалась, дернулась и забилась в судорогах агонии. Мы отшатнулись. Пернатый умирал. Надо, надо, необходимо его спасти! Да как тут поможешь… Я остался стоять в растерянности, а Тина бросилась в ближайший киоск. Там ее призывам о помощи не вняли: ну «пищанец полумертвый», мало ли этой грозой птиц побило, тут своих, человеческих проблем хватает. Корморан издох на наших глазах: сначала рывками вертел головой, неестественно выгибаясь во все стороны, потом безжизненно уронил ее на спину. Глаза-бусинки затянулись пленкой, крылья бесконтрольно разъехались в стороны. Было жалко до слез.

Мы оказались способны лишь сохранить его в своей памяти (правда, я не уверен, что птицам это нужно). И даже больше того: после случая в Пиране весь кормораний род вознесся на вершину нашего символического птичьего пантеона. Теперь каждый раз, как бываем на море, ищем их взглядом, встретим – радуемся. А если поездка выдается не совместной, то заметивший корморана тут же его фоткает и неотложно делится снимком.