Текст книги "Оскверненная"

И мы тут были бессильны.

Тенкор являлся, конечно, частью государства хранителей, но наша Гильдия правила только на нем и должна была следовать политике Совета. Все граждане островов Хранителей участвовали в выборах, но главу Совета, в руках которого сосредоточивалась власть, выбирали сами советники.

Для предстоящей встречи с сирсилвом советником Датриком я оделся очень тщательно, выбрав самые изысканные предметы туалета из тех, что хранились в моей комнате. Потом я направился к зданию Совета, намереваясь вести себя самым осмотрительным образом. Я мог быть неосторожным, даже безрассудным в частной жизни, но я оставался человеком Гильдии, воспитанным в убеждении, что только верность Гильдии делает мужчину мужчиной.

Кроме того, житель Тенкора должен был в столице вести себя сдержанно.

Отношения между Советом хранителей (в который входили исключительно силвы), менодианским Синодом (члены которого, как правило, обладали Взглядом) и Гильдией (состоящей по преимуществу из не обладающих никаким даром менодиан) были сложными и напряженными. На взгляд Совета, верность патриархии островам Хранителей была сомнительной, поскольку очень многие патриархи и матриархи имели другое гражданство. Силвы к тому же испытывали естественную антипатию к обладающим Взглядом, поскольку тех не обманывали созданные силвами иллюзии, а никому из длинноносых не хотелось, чтобы магия, делающая их красавчиками, оказывалась для когото очевидной.

Даже будь этого мало, приходилось учитывать тот факт, что люди часто больше всего ненавидят тех, на кого им приходится полагаться, а вся торговля Ступицы зависела от помощи пловцов. Без нас Ступица была бы заштатной деревушкой, лишенной связи с другими Райскими островами. В результате на улицах Ступицы пловцов встречали с почтением и любезностью, но никто из нас не сомневался, что за вежливым фасадом кроется изрядная доля неприязни.

К моему удивлению, в здании Совета Датрика не оказалось. Мне сообщили, что он отправился домой, чтобы переодеться перед заседанием Совета, которое должно было состояться вечером. Чем дожидаться его возвращения, я решил посетить его дома. Дойти туда было нетрудно: как советник Датрик имел дворец на набережной у подножия холма, на котором высилось здание Совета.

Так и случилось, что через несколько минут я звонил в колокольчик у двери резиденции Датрика. Как раз в этот момент мимо проходил фонарщик, зажигая уличные фонари, заливавшие мощеные улицы золотым светом. На Тенкоре такой роскоши нет; у нас уличное освещение зависит от щедрости домовладельцев, которые зажигают (или не зажигают) фонари у своих дверей.

Дворецкий, обученный разбираться в нюансах одежды и статуса посетителей, оглядел меня с ног до головы и попросил мою визитную карточку. Когда я ответил, что таковой у меня нет, он вежливо поинтересовался моим именем и тем, кого я желаю видеть. Я назвался, дворецкий извинился за то, что сразу меня не узнал, и проводил в библиотеку. Через несколько минут ко мне вышел Датрик. В то время советнику было немного за сорок; это был высокий красивый мужчина с седеющими висками; его внешность, как мне говорили, не была улучшена силвмагией. Точнее всего было бы описать его, на мой взгляд, как аристократичного и изысканного.

Увидев меня, он улыбнулся и подошел, чтобы пожать мне руку.

– Эларн, чтото мы давно не видели тебя в своем доме. Добро пожаловать! Как же ты вырос! Не следует ли мне теперь называть тебя сирпловец?

Я обнаружил, что невольно улыбаюсь в ответ. Этот человек умел быть очаровательным, когда хотел.

– Пока нет, сирсилв. Мне нужно пройти еще несколько испытаний.

– Уверен, что это не составит для тебя труда. Как мне сказали, ты только что прибыл с Тенкора?

– Да, с последним приливом.

– Не ошибусь ли я, предположив, что Тенкор тоже пострадал от магического феномена сегодня утром? Люди без одежды и без татуировки, появляющиеся ниоткуда? – Ну конечно, он не мог не подчеркнуть отсутствие татуировки: хранители из Ступицы буквально помешались на свидетельствах гражданства. Они были совершенно уверены в том, что жители всех прочих островов только и мечтают жить в созданном хранителями раю.

– Да, сирсилв. В результате несколько сот человек погибли, насколько мне известно. Ээ… я привез письма для главы Совета, но мне сообщили, что благородный Бартбарик умер. Я решил, что передать их следует тебе. – Я протянул ему письма.

– Действительно… – Датрик взглянул на письма и с легкой улыбкой склонил голову. Мы оба понимали, что мой поступок означает поддержку Гильдией его кандидатуры, и это дает ему преимущество над Фотерли – Фотом Фатом. Может быть, мне и не хотелось бы, чтобы Датрик стал главой Совета, но я точно знал, чего ожидает от меня отец.

– Сирсилв, – сказал я, – я отправляюсь обратно со следующим отливом. Если ты пожелаешь послать ответ…

Он немного подумал, потом кивнул:

– Да, пожалуй, следует это сделать. Эларн, присаживайся и подожди. Я напишу ответ в своем кабинете и пришлю дочь, чтобы она позаботилась о тебе, пока ты ждешь.

Идея не слишком меня привлекала, но отказаться я не мог. Я пробормотал благодарность и сел. Я не виделся с единственной дочерью Датрика, Джесендой, с тех пор, как нам обоим было лет по четырнадцать. Она тогда была прыщавой коренастой коротышкой – совсем не из тех девиц, которые могли бы привлечь парня, к услугам которого было сколько угодно обожательниц. Более того, ее внешность нисколько ее не волновала; она была слишком уверена в себе, слишком явно потешалась над деревенщиной с Тенкора. Так по крайней мере мне тогда казалось.

Решив, что не стану показывать, будто нуждаюсь в ее обществе, я поднялся и стал бродить по комнате. Вид из окон второго этажа был потрясающий. Дворец Датрика располагался на берегу, вдали, конечно, от грязи и шума порта, и из окна я мог видеть всю гавань, уходящий вдаль залив и Девятую Спицу. Солнце село, но по воде все еще пробегали отблески – воспоминания о закате. Окружавший дом сад заканчивался пляжем с коротким пирсом и лодочным сараем, которые в сумерках казались черными силуэтами.

Когда стало совсем темно и уже ничего не было видно, я отошел от окна, подошел к книжным полкам и взял первый же заинтересовавший меня том. Это был трактат о приливах на Райских островах, и я уже углубился в него, когда дверь открылась.

Я не торопился поднять взгляд; с книгой в руке я принял небрежную, равнодушную позу – и тут встретился глазами с самой прелестной женщиной, каких только когдалибо видел. Нет, беру свои слова обратно. Она не была прелестна. Она была чувственна – не в обычном смысле пухлых губок, соблазнительных округлостей и призывного взгляда; скорее это было сочетание прекрасной внешности и уверенности в себе. Одного взгляда на нее мне хватило, чтобы понять: в ее присутствии мне будет трудно связать два слова. Потребуется огромное усилие, чтобы думать о чемлибо, кроме возможности оказаться с ней в постели.

Она была примерно одного роста со мной, с густыми каштановыми волосами, падавшими на плечи и казавшимися восхитительно взлохмаченными, словно она только что поспешно запустила в них руку. Глаза у нее были синими, как и у всех Уроженок островов Хранителей, и говорили об остром уме. Ее кожа, более светлая, чем моя, загоревшая на солнце, была безупречна; ее золотистый оттенок наводил на мысли о теплом вечернем солнце. Одета она была с простотой, недавно вошедшей в моду в Ступице: в муслиновое платье без рукавов с юбкой, падавшей складками от талии. Эта мода предлагала поразительное сочетание целомудрия с соблазном; это в полной мере касалось стоящей передо мной женщины. Ее фигура говорила о подвижном образе жизни и одновременно намекала на мягкость всюду, где полагалось. Когда она шла, юбка обрисовывала ее ноги. Взгляд ее был вызывающим. Она не была хорошенькой, но прямой взгляд и пышные волосы в дополнение к этой фигуре и этой коже делали ее потрясающей. Даже то, как она с откровенным интересом оглядела меня с ног до головы, интриговало.

Она улыбнулась; эта широкая улыбка полных губ слишком большого рта была безыскусной и не содержала кокетства, она говорила об искреннем веселье – скорее всего, за мой счет.

С этого момента я пропал.

Глава 6
РАССКАЗЧИК – ЭЛАРН

Я наконец вспомнил, как пользоваться языком, и пересек комнату, чтобы приветствовать чудное видение. Только протянув ей руку, я понял, что передо мной действительно Джесенда, и стряхнул наваждение. По крайней мере попытался. Одна часть моего сознания все еще жаждала наслаждаться видением, в то время как другая говорила: «Она же силв, глупый ты деревенщина, и умеет создавать иллюзии. Без их помощи она, возможно, столь же хороша собой, как морской окунь анфас».

– Джесенда, – сказал я, целуя кончики ее пальцев, как было принято в Ступице, – до чего приятно снова тебя увидеть! Я узнал бы тебя где угодно!

Как отчаянная попытка восстановить защиту это было не так уж плохо, но она тотчас же раскусила меня. Эта девушка была мне не по зубам.

– Не говори ерунды, Эларн. Ты совсем не узнал меня, когда я вошла. А как только ты понял, кто перед тобой, ты решил, что я, пожалуй, мало отличаюсь от той прыщавой девчонки, на которую ты не обращал внимания при прошлой нашей встрече. Ты полагаешь, что я прячу свое уродство за иллюзией, созданной с помощью силвмагии.

Что было совершенно справедливо. Я пожал плечами, чтобы вернуть себе власть над собой.

– Я никогда не позволил бы себе негалантного предположения, будто твоя… ээ… привлекательная внешность является следствием чеголибо иного, кроме дара природы. И ты никогда не была уродиной… даже в том неблагоприятном возрасте. В отличие от меня.

Она фыркнула.

– Тебя называют дамским угодником, и я теперь вижу почему. Ты определенно с успехом преодолел неуклюжесть «того неблагоприятного возраста». – Она еще раз вызывающе оглядела меня. Я внезапно почувствовал, что шнуровка воротника душит меня, и с трудом удержался от того, чтобы распустить ее. Джесенда дернула за шнур звонка, жестом предложив мне сесть в кожаное кресло. – Прошу тебя, садись. Какой чай ты предпочитаешь – горный со Спаттов или равнинный с Сафана?

Ну вот, она еще и выбор предлагает…

– Подойдет любой, спасибо. – У себя дома мы пили самый обычный чай, покупая коробки, на которых просто было написано «Чай с Южных островов». Я положил книгу на низкий столик и сел там, где она предложила. Джесенда села напротив меня.

– Думаю, тебе следует узнать обо мне одну вещь, – сказала она. – Даже несколько вещей.

– Вот как? – Это был единственный ответ, который пришел мне в голову. Я давно уже так не смущался в присутствии молодой женщины. Мне не нравилось быть таким растерянным, но ничего поделать я не мог.

– Я не использую иллюзии, чтобы улучшить свою внешность. Впрочем, признаюсь, что прибегала к иллюзиям при нашей прошлой встрече, хотя и не с целью стать красивее. – Она лукаво улыбнулась – скорее своим воспоминаниям, чем мне. – Как ты верно сказал, то был неблагоприятный возраст. Я считала, что люди должны ценить мой ум и характер, а не смазливое личико.

У меня глаза полезли на лоб. Уж не хотела ли она сказать, что в четырнадцать лет намеренно делала себя непривлекательной? В то, что девчонка такого возраста обладала достаточной уверенностью в себе и апломбом, чтобы пожелать выглядеть прыщавой толстушкой, было трудно поверить. Еще неприятнее была мысль о том, что я тогда был достаточно предсказуем и попался на ее удочку. Я почувствовал, что краснею, и попытался спасти остатки своего самоуважения.

– Ты слишком многого ожидала от четырнадцатилетнего парнишки. Боюсь, что это испытание я самым позорным образом провалил.

– Так и было, – согласилась она.

Я был избавлен от поиска ответа, поскольку вошел слуга, и Джесенда велела ему принести чай. Когда он вышел, она заговорила на другую тему, серьезно спросив:

– По словам отца, на Тенкоре птицыдастелцы тоже превратились в людей?

Я кивнул:

– Я видел, как это случилось. – Образы внезапно нахлынули на меня, и я ощутил отвращение. Я понял, что не хочу вспоминать все, что видел, и особенно не хочу вспоминать Цисси. – Не возражаешь, если мы не станем говорить об этом? – Впервые с того момента, как она вошла в комнату, я говорил, не взвешивая слова, не заботясь о том, какое впечатление они произведут.

Джесенда с любопытством посмотрела на меня, но, как и положено любезной хозяйке, заговорила о другом. Она показала на книгу, которая лежала на столике, и спросила:

– Ты интересуешься приливами?

– Я же пловец. Для меня приливы не просто интересны, от них зависит моя жизнь.

– Я знаю, что на приливы влияют луны, но не знаю, как это происходит. Ты мне не объяснишь?

Я подумал было, что она просто вежливо поддерживает разговор, но она с таким вниманием ждала моего ответа, что это говорило не просто о случайном интересе.

– Это сложный предмет… – начал я.

– Я сумею разобраться.

«Ах ты, саркастическая сучка», – подумал я, но не смог удержаться и не попытаться произвести впечатление.

– Ну, вопервых, никто на самом деле не знает, как это происходит. Единственное, что нам известно, – это что луны притягивают к себе океанские воды, когда стоят над головой. Некоторые менодиане считают, что такова воля Бога, что на воду действует божественная сила. Другие говорят, что, божественная это сила или нет, ее можно измерить, определить силу притяжения лун. Таким же притяжением, хотя и в меньшей степени, обладает солнце. Все, что нам известно достоверно, – это что приливы существуют, и когда Серебряная луна оказывается позади Голубой в месяц Темной Луны и они действуют совместно, приливы делаются очень высокими. – Я показал на диаграмму в книге, которая иллюстрировала то, о чем я говорил. – Представь себе, что солнце – магнит, который притягивает к себе все в мире, но океан единственный может откликнуться на его призыв. В результате вода скапливается на той стороне, которая обращена к солнцу… а когда еще в ту же сторону ее тянут две луны, тогда выпуклость оказывается огромной, а прилив самым высоким – КоролемКитом. Однако это означает, что в других местах остается совсем мало воды. – Я показал на другую диаграмму.

Джесенда сразу все поняла.

– Так вот почему отлив бывает таким сильным сразу же после самого высокого прилива.

– Совершенно верно. В другие месяцы все бывает еще более запутанным. Луны находятся на разном расстоянии от нашего мира, они движутся с разной скоростью, так что бывает, что воду они тянут в разные стороны… – Я забыл о том, что хотел произвести на Джесенду впечатление и принялся объяснять более сложные вопросы – как влияют на приливы разные сочетания положения лун, – просто потому, что, как и большинство людей, любил говорить о том, что меня интересует. Я схватил несколько безделушек с комода и расставил их на низком столике, демонстрируя расположение солнца, лун и нашего мира. К тому времени, когда слуга вернулся с чаем и подносом, полным всяких вкусностей, я уже создал импровизированную карту ведущего к Ступице залива и рассуждал о разнообразии скоростей приливной волны. Слуге пришлось поставить угощение на библиотечный стол.

– Таким образом, когда вода прилива устремляется в узкую часть залива у его начала, – продолжал я после ухода слуги – в отличие от Джесенды он ради приличия оставил дверь открытой, – там, где она встречается с течением впадающей в море реки, образуется стоячая волна – гора воды, которая становится все выше и выше до тех пор, пока прилив не пересилит встречное течение. Тогда она обрушивается, и по заливу идет приливная волна…

– А насколько она большая, зависит от фаз лун – то есть, вопервых, от того, каково положение лун относительно солнца и, вовторых, от их взаимного расположения, – сказала Джесенда.

– Да, точно так. Ну, может быть, не совсем точно, потому что в действительности все сложнее. Играют роль и погода, и конфигурация залива – он где уже, где шире, – расположение песчаных отмелей, направление ветра, форма дна, количество воды, которую несет река… Поэтомуто у нас в Гильдии целый департамент занимается предсказанием силы прилива. Наши жизни могут зависеть от знаний о том, с чем мы встретимся во время очередного заплыва. Ну, кроме всего прочего, существуют изменения, которые внесли мы, гильдийцы.

– Ты имеешь в виду то, что вы оседлываете волны?

– Ээ… нет. Теория о том, будто мы уменьшаем мощь волны, потому что седлаем ее, скорее всего чепуха. Спроси любого, кто мчится на волне и чувствует силу воды. Нет, я имею в виду дамбу. Понимаешь, размер приливной волны определяется еще и тем, сколько воды течет навстречу и в какое время. До того как была построена дамба, вода, устремлявшаяся вниз по заливу, редко создавала волну. Это, в свою очередь, делало прилив менее предсказуемым. Теперь же мы контролируем встречный поток. Мы называем это отливной волной, но на самом деле такой не существует. Это вода, которую мы выпускаем, когда нам удобно, и от лун она не зависит. Время открытия ворот и масса воды тщательно рассчитываются, чтобы приносить максимальную пользу нам, пловцам, и тем самым коммерции Ступицы.

Мы оба склонились над той импровизированной картой, которую я выложил. Волосы Джесенды упали ей через плечо и коснулись моей руки; они благоухали жасмином. Джесенда неожиданно выпрямилась, как будто ощутила волну моего желания.

– Пойдем, – сказала она, – выпей чаю, прежде чем отец вернется с письмами и тебе придется отправляться. – Она подвела меня к библиотечному столу, разлила чай и наполнила мою тарелку угощением. И переменила тему: – Скажи, почему женщины не бывают членами вашей Гильдии?

– Женщины недостаточно сильны, – ответил я, откусывая горячий пирожок с приправленной специями дичью. Неожиданное напряжение, которое я почувствовал в Джесенде, сказало мне, что я сказал чтото не то. Так и не откусив больше от пирожка, я положил его на тарелку.

– Объясни свои слова, пожалуйста, – любезно попросила Джесенда, но глаза ее сверкали.

Я уже собрался дать уклончивый ответ вроде той отговорки, которую предложил бы Цисси, но передумал и сказал правду, хоть и догадывался, что она Джесенде не понравится.

– Путешествие по заливу длится пять часов, и на каждой пяди пути пловца поджидает потенциальная опасность. Бревно, погрузившееся в воду, переместившаяся отмель, раздувшаяся туша коровы, принесенная водой из верховий. В каждое мгновение чтото может случиться. Волна может неожиданно умереть под тобой, хотя справа и слева мчится с прежней скоростью. Если ты не начинаешь грести изо всех сил, ты отстаешь от волны. Норовистая волна может ударить тебя о скалу или выбросить на берег. Водоворот на гребне может оказаться таким бурным, что ты оказываешься под водопадом. Тебя может неожиданно догнать вторая волна, и тогда это похоже на то, как если бы на тебя сзади напало чудовище. Чтобы час за часом справляться со всем этим, нужна сила мужчины, мускулы мужчины, выносливость мужчины. О, женщина может справляться с хорошей волной в благоприятных условиях, не сомневаюсь, но сражаться эти пять часов с водой… – Я встал, снял куртку и закатал рукав рубашки. – Какая женщина захочет иметь такие мышцы? – Неожиданно мой поступок показался мне ребяческим; я мог бы так покрасоваться перед Цисси. Я вспыхнул и поспешно привел одежду в порядок. – Прошу прощения.

– За что? – спросила Джесенда; глаза ее были полны лукавства. Она смеялась надо мной, над моим детским хвастовством, наслаждалась моим смущением. – Я ничего не имею против того, чтобы посмотреть на атлетически сложенного мужчину.

Я покраснел еще сильнее и заторопился с продолжением рассказа.

– На Тенкоре есть женщины, которые катаются на приливной волне при благоприятных условиях – просто для развлечения. Некоторые из них предпочитают каноэ. Но ни одна женщина никогда и не попытается вступить в Гильдию. Они знают, что это превосходит их силы.

– Я хочу научиться кататься на волне, – сказала Джесенда. – С отливом легче справиться, чем с приливной волной, верно? Смогла бы я этому научиться?

– Плавать ты умеешь? – поинтересовался я. Большинство жительниц Тенкора осваивали это умение еще детьми и продолжали плавать в теплую погоду и взрослыми, но, как мне было известно, в Ступице люди придерживались более консервативных взглядов.

– Конечно, умею! Я не настолько глупа, чтобы заговорить об этом, не умея плавать!

– Ээ… ну конечно. Прости. – Джесенда заставляла меня чувствовать себя идиотом. Да я таковым и был…

– Я плаваю все время, прямо здесь, перед домом.

– Тогда нет причины, почему ты не могла бы научиться кататься на волне, – сказал я. Образ Джесенды в купальном костюме взволновал меня, и я заерзал в кресле. – А начать с отливной волны – хорошая идея, – поспешно сказал я. – Она более ровная, более контролируемая.

– Мне нужно то, на чем кататься.

– Что ты предпочла бы – каноэ?

– Да.

– Я закажу его для тебя на Тенкоре… – Мне не было нужды интересоваться ее весом или ростом – в моем уме они уже ясно отпечатались.

– Ты научишь меня им пользоваться? – спросила Джесенда.

Не знаю, почему этот вопрос оказался для меня неожиданным – она явно подводила к этому, – но я растерялся. Мысль о том, чтобы снова с ней увидеться, проводить вместе время, была потрясающей.

Прежде чем я успел выдохнуть «Да, конечно», Джесенда добавила:

– Впрочем, есть одна вещь, которую ты должен запомнить. – Я задержал дыхание, догадываясь, что мне не понравится то, что я услышу. – Я все о тебе знаю, Эларн Джейдон. У тебя есть подружки и здесь, и на Тенкоре. Ты с ними спишь, а потом бросаешь. Ну так вот: я не желаю оказаться одной из них. Я хочу научиться кататься на волне – и все. Если ты попробуешь со мной свои штучки, ты пожалеешь о том, что родился на свет. Я ясно выражаюсь?

Она была спокойна и чертовски самоуверенна, словно в ее власти было выполнить свою угрозу немедленно. Я никогда еще не встречал своей ровесницы, которая была бы способна обсуждать что угодно, какой бы скользкой ни была тема. Я собрался было ответить насмешливо – вроде того, что не факт, что она окажется в моем вкусе, – но вовремя одумался. Вместо этого я рассмеялся и ответил:

– Абсолютно ясно, – гадая, есть ли на свете еще один такой дурак, как я.

– А теперь, – сказала Джесенда, – расскажи мне, как ты собираешься вернуться на Тенкор сегодня ночью, в темноте.

Я искоса взглянул на нее, прикидывая, как ответить, не солгав.

Пока я молчал, Джесенда продолжала:

– Баркас в двадцать раз больше полоза, в двадцать раз крепче, и все равно ночное плавание считается опасным. Я знаю достаточно о том, что матросы по ночам плавают только с фонарями – а фонарь слишком велик, чтобы его можно было установить на полозе. – Она говорила о фонарях, сделанных из морских луковиц: их прозрачные панцири полируют и накладывают один на другой, так что свет фитиля усиливается. – Мой отец, возможно, не понимает, насколько невозможно то, что ты собираешься сделать, но мнето это известно. Так что расскажи мне, Эларн Джейдон, как ты собираешься добраться сегодня до Тенкора.

– Я вернусь на баркасе.

– Ни один баркас не поплывет к Тенкору до утра. – Джесенда склонила голову к плечу, ее синие глаза были жесткими и проницательными. – Я сегодня говорила со смотрителем дамбы, – объяснила она свою осведомленность.

Не знаю, что я ответил бы ей, но нас прервали. В библиотеку вошел Датрик с письмами в руках.

Думаю, я побледнел. Сейчас Джесенда расскажет ему о своих подозрениях… Великая Бездна, как же мне объяснить свое намерение плыть ночью, не выдав секрета, сохранить который мне стоило стольких трудов?

– Надеюсь, Джесенда хорошо позаботилась о тебе, Эларн, – сказал Датрик.

– Прекрасно, благодарю тебя, сирсоветник.

– Здесь письма для верховного патриарха' и для твоего отца. Надеюсь, ты сумеешь доставить их на Тенкор к утру.

Я взял письма, стараясь не встречаться глазами с Джесендой. Пока мы прощались с ее отцом, она подошла и встала с ним рядом. Я все ждал, что она заговорит, но она промолчала. Попрощавшись с ними обоими, я в сопровождении слуги вышел из библиотеки.

Через час я сидел на полозе у пирса Гильдии. Марис суетился рядом, как водяная курочка, усаживающаяся на яйца.

– Эларн, я не исполнил бы своего долга, если бы не сказал тебе, что твоя затея – безумие. Невозможно ночью оседлать волну на полозе. В лучшем случае ты сделаешь ошибку и потеряешь волну. Мне не нужно говорить тебе, чем кончится дело в худшем случае.

– Я же только что сказал тебе: таково распоряжение моего отца. Сегодня полнолуние, Марис. Я справлюсь.

– Но лунато светит только одна! Не могу поверить, что твой отец может ожидать от тебя такого. Не захочет же он, чтобы его единственный сын так безрассудно рисковал жизнью!

Я ничего не ответил. Истина заключалась в том, что моего отца нисколько не заботило, останусь ли я жив и здоров. Вот потеря писем Датрика, думаю, его огорчила бы.

– Нука подай мне весло. – В этот момент на пирсе появились еще какието люди. Видеть их я не мог, но доски причала задрожали под чьимито ногами. Марис посмотрел в ту сторону.

– Ты лучше подожди, – пробормотал он. – Идет ктото в ливрее Датрика. – Через мгновение он добавил: – Да. Слуга. И женщина.

Джесенда… Морской дьявол, что она делает ночью на причале, даже если ее сопровождает слуга?

Она повелительно взмахнула рукой, и слуга и Марис растаяли в темноте. Джесенда уселась на краю пирса, свесив ноги вниз. Моя голова оказалась на уровне ее колен.

– Я знаю твой секрет, – сказала она.

Сначала я не понял, что она имеет в виду, а потом не поверил своим ушам. Как могла она узнать?

– И что же это за секрет? – осторожно спросил я.

– Я знаю, как ты собираешься осветить себе дорогу. Я знаю, почему ты, единственный из пловцов, способен спуститься ночью по заливу на полозе. – Джесенда улыбнулась мне, и улыбка ее была скорее дружеской, чем насмешливой. – Ты силв.

Я вытаращил на нее глаза; сердце у меня отчаянно колотилось. А потом я успокоился: на самом деле не имело значения, что ей это известно. На меня нахлынули воспоминания.

– Ах, – сказал я, – я вспомнил. Ты тоже, судя по всему? Она кивнула.

Нам обоим было тогда три или четыре года, Датрик еще не стал советником, и моя мать была жива. Мы приехали в Ступицу, чтобы навестить тетку матери, которая прихварывала; Датрик тоже оказался у нее со своей семьей, потому что тетка была кузиной его отца. Взрослые оставили нас с Джесендой играть, а сами ушли.

Мы сразу же ощетинились друг на друга, как морские ежи. Джесенда создала иллюзорного котенка – неуклюжего и кривоватого, как и положено детской иллюзии, – а я, хотя мне было строгонастрого запрещено пользоваться силвмагией, тут же натравил на него иллюзорную собаку. Джесенда, конечно, сразу создала новую иллюзию и напустилась на меня, назвав невоспитанным тенкорским щенком – должно быть, она когдато слышала, что так говорят взрослые. Наша ссора приобрела эпический размах; неуправляемые иллюзии расползлись по всему дому. Это, понятно, привлекло внимание взрослых, которые положили конец сражению и довольно несправедливо наказали Джесенду, предположив, что вся силвмагия – ее рук дело. Сын Корлесса Джейдона не должен был обладать магической силой. Джесенда, как и следовало ожидать, громогласно заявляла о своей частичной невиновности, но никто ей не поверил… за исключением моих родителей, которые точно знали, что я собой представляю, но промолчали. Джесенда, взрослая Джесенда, теперь сказала:

– Ты должен передо мной извиниться. Половина иллюзий тогда была твоя.

Я усмехнулся.

– Лучше поздно, чем никогда? Сирсилв Джесенда, позволь мне просить прощения за неучтивое поведение в четырехлетнем возрасте. – Я дерзко взял ее за ногу и поцеловал в щиколотку – как раз над туфелькой. – Я и не подозревал, что ты помнишь.

Она фыркнула.

– О, я хорошо запомнила тот случай изза несправедливости наказания и изза того, что никто мне не верил. Хотя, если говорить совершенно честно, я только теперь сообразила, кем был противный мальчишка. Однако я так и не понимаю… Почему твои родители не признались в том, что ты – силв?

Прежде чем ответить, я помолчал. И надо же ей задавать такие неуместные вопросы… В конце концов я сказал ей правду:

– Мой отец – ортодоксменодианин, один из тех, кто считает любую магию грехом. Он думает, что сила силва почти то же самое, что и дунмагия, что иллюзии – это обман, ничем не отличающийся от мошенничества.

Я ожидал, что Джесенда начнет горячо защищать силвмагию, но она просто сказала:

– А как насчет магического исцеления?

– Это нарушение божьей воли. Хотя почему магическое исцеление греховно, а использование целебных трав – нет, я никогда не мог понять.

– А что думаешь ты сам, Эларн Джейдон? Я заколебался.

– Сомневаюсь, что магия обязательно греховна. Однако я – менодианин. Мне не нравятся иллюзии, и иногда я думаю, что мир был бы лучше без всякой магии вообще.

– И тем не менее ты собираешься воспользоваться волшебным огнем, чтобы добраться до дома.

Я кивнул. Я не стал говорить Джесенде, что это будет моей первой попыткой прибегнуть к магии с тех пор, как мне сравнялось двенадцать.

– Да. И к лечению силвов я тоже прибегнул бы, если понадобится. Без всяких угрызений совести.

– Ты лицемер, не так ли?

– Ужасный.

– Ты обладаешь очень большой магической силой. Я теперь много знаю о детях и их способности создавать иллюзии, и хотя мои воспоминания не очень отчетливы, то, что ты сделал в четырехлетнем возрасте, говорит о большом таланте.

– Силвмагия пока не приносила мне ничего, кроме неприятностей. Я буду тебе обязан, если ты не станешь рассказывать о том, что я силв.

– Ты это скрываешь?

– А как ты думаешь? Ведь мой отец даже не пожелал, чтобы я воспитывался в его доме до тех пор, пока я не научился скрывать свой талант и он не смог быть уверен, что никто ничего не узнает. – Для этого была и другая причина – его ошибочная уверенность в том, что я – незаконнорожденный, но о ней я говорить не стал. – Джесенда, мне нужно отправляться, иначе я пропущу волну. Я сообщу тебе, когда каноэ будет готово.

– Тебе понадобятся деньги, чтобы заказать его? Я захватила кошелек…

Я покачал головой и оттолкнул полоз от пирса.

– Это подарок, – сказал я. – Компенсация за того твоего котенка. – Это был глупый жест: мне предстояло затянуть пояс, расплачиваясь за каноэ.

Джесенда засмеялась и поднялась на ноги.

– Лови!

Однако то, что она кинула мне, не было кошельком; это был волшебный огонек, зажженный силой ее магии. Он был прекрасен: как будто она скатала в шарик лунный свет. Я, не задумываясь о том, что делаю, поймал его усилием ума и осторожно поместил на место – в нескольких футах впереди полоза, чтобы он освещал мне дорогу.