Текст книги "Быть джентльменом. Гид по стилю, этикету и жизни для современного мужчины"

Как быть животным

Природа здесь была мудра: страсть похотливая щедра.

Джон Уилмот, 2-й граф Рочестер, из «Прогулки по Сент-Джеймскому парку»

В детстве перед нами стоит задача получше научиться быть человеком. Во взрослом возрасте наша задача заключается в том, чтобы получше научиться быть животным.

Если говорить о нас как о животных, то тут мы немножко тормозим. Пока мы с вами учимся ходить, представители многих других видов успевают уже состариться. А все из-за того, что человек – это слишком уж сложный механизм и на выращивание и программирование всего этого оборудования нужно очень много времени.

Поначалу живущему внутри нас животному все дается очень даже легко. Умение ходить, бегать, есть… все это получается как-то само собой. Сложнее всего овладеть всякими человеческими штучками, например, научиться смирно сидеть в классе или делить столбиком. Перематываем нашу жизнь на несколько десятилетий вперед и видим, что теперь все уже наоборот. К тому моменту, когда мы овладеваем мастерством навигации в мире бизнеса и навыками карабканья вверх по социальной лестнице, нас разбивает радикулит и мы уже не можем читать газету, не нацепив на нос очков.

Если говорить о нас как о биологическом виде, то мы слишком часто чрезмерно увлекаемся драматизмом и мелкими деталями человеческой жизни и начинаем с пренебрежением относиться к своей животной природе и заложенным в нас с рождения способностям. В исторической перспективе многие величайшие свои ошибки человек делал, путая себя с богом или ангелом и забывая, что он еще, ко всему прочему, и животное… если точнее, то млекопитающее. А соответственно, хоть философия и остается нашим большим утешением, никуда от нас не девается еще и мясо, которое нам надо есть, семя, которым надо кого-нибудь оплодотворить, и луна, на которую время от времени нужно повыть.

В детстве перед нами стоит задача получше научиться быть человеком. Во взрослом возрасте наша задача заключается в том, чтобы получше научиться быть животным.

Конечно, наша человеческая или звериная природа определяется вовсе не тем, станем мы есть мясо или нет, но мы с вами, судя по всему, являемся единственной породой животных на планете, взявшей себе в голову, что мы имеем в этом деле возможность выбора. У меня есть множество друзей, так или иначе воздерживающихся от поедания плоти, и мне кажется, что это сама эволюция повела нас с ними по разным дорожкам. Что касается лично меня, то я, будучи носителем крови типа О (I группа крови. – Прим. ред.), чувствую, что в согласии с генетическим наследием своих пещерных предков должен регулярно потреблять мясо, чтобы держать себя на пике формы. Тех из вас, кто относится к группе А (II группа крови. – Прим. ред.), могут полностью удовлетворять спагетти, зеленый горошек, шпинат и все такое прочее. А вы, которые с кровью типа B (III группа крови. – Прим. ред.), наверно, не откажетесь заполировать все это еще и стаканом молока. Все это прекрасно, да только давайте вы, землепашцы, перестанете доставать нас, тех, у кого в крови живет охотник. Мы же не кривимся в отвращении, увидев изобилие кормовых культур на ваших тарелках.

Да, человек – это чуть больше, чем просто животное, но если не ублажать таящегося глубоко внутри нашего существа зверя, будут неприятности. Тема эта очень сложная, но я, как старый бык, которого по-прежнему тянет к юным телочкам, на горьком опыте убедился, как важно держать себя в хорошей физической форме. Об этом можно было бы написать отдельную книгу (хм, почему бы и нет), но пока ее еще не существует, я изложу свои соображения в этой главе.

Мы созданы, чтобы ходить пешком. Если мы этого делать не будем, то просто утеряем эту способность. Если куда-то можно дойти на своих двоих, так и делайте, и не только для тренировки, но и потому, что именно в процессе ходьбы нам в голову приходят ценные идеи. Сам ритм ходьбы вкупе с концепцией перемещения из одного пункта в другой является идеальным контекстуальным фоном для мыслетворчества. Почти все самые лучшие идеи приходят мне в голову именно на аллеях и тротуарах. Музыканты и композиторы не единожды говорили мне, что во время прогулок у них лучше всего получается извлекать мелодии из ткани окружающей действительности.

Не загоняйте себя в клетку. Понятно, что тюрьмы надо избегать в любом случае, но и жить в бетонной коробке и работать в тесной выгородке мы не предназначены. Оно того не стоит. Лучше быть странствующим коммивояжером или пастухом. Сегодня мы со всех сторон окружены жесточайшими эвфемизмами. У меня есть словарь всего лишь тридцатидвухлетней давности, в котором «апартаменты типа студио» определяются как квартира, подходящая для использования в качестве мастерской художника, то есть помещение с большими окнами, высокими потолками и так далее. Настоящая квартира – это много комнат. Жить в одной комнатушке – это то же самое, что жить в тюремной камере. Может быть, пришло время одиноким людям объединяться в коммуны, назначением которых будет – делиться домашним уютом… представьте себе монастырь, где все поклоняются радости и веселью, а не каким-то богам. А что, это мысль. И не надо давить в себе стремление доминировать над окружающими. Ведь это – биологический императив. Работа сложная, но делать ее кому-то нужно. За мной, мужчины!

Совершенно необходимо достаточно времени тратить на сон. Если бы Бог хотел, чтобы мы просыпались в какое-то конкретное время, он бы вмонтировал нам в мозги будильник.

Если куда-то можно дойти на своих двоих, так и делайте, и не только для тренировки, но и потому, что именно в процессе ходьбы нам в голову приходят ценные идеи.

(Ой, погодите-ка, он ведь так и сделал.) Конечно, можно сократить время сна до минимума, но как же насчет «спать и видеть сны», как говорил Шекспир?

Следите за физической формой, но не превращайте себя в биологического фрика. Лет через десять или около того накачанные в тренажерном зале мышцы носить на себе будет точно так же модно, как полиэстеровый тренировочный костюм сегодня. Раздутые мускулы не только требуют постоянного техобслуживания, они еще и настолько портят силуэт, что его не поправишь даже хорошим твидовым костюмом. Образцом идеального человеческого стиля всегда были и будут пропорции классической скульптуры.

Обычно очень правильно иметь здоровый аппетит, если, конечно, его себе не испортить и не превратить в нездоровый. Исковерканные аппетиты стали в нашем обществе общим местом с тех пор, как человек оторвался от своей естественной среды. Нынешнее обилие бродящих среди нас живых мертвецов во многом можно объяснить, прочитав наше повседневное меню. Искусственные подсластители, «кукурузный сахар» (до сентября 2010 года, то есть до смены его названия индустриальными пропагандистами, мы знали его под наименованием «кукурузный сироп с высоким содержанием фруктозы»), мясные и молочные продукты, отравленные гормонами, ненатуральными кормами и концлагерным режимом содержания животных, пища, зараженная пестицидами и лишенная всех полезных качеств в процессе переработки. В результате всего этого был создан новый экспериментальный тип человеческого существа. И выжить ему не суждено.

Еще одним императивом является репродуктивный процесс. Мужчины запрограммированы на продолжение рода и распространение своего вида по всей планете. В женщинах заложена немного другая программа, и поэтому нам время от времени приходится идти на компромиссы. Мужчинам следует подавлять в себе маниакальное желание как-нибудь пошалить, бороться с генетической тягой к распутству и воздерживаться от вопиющих проявлений неприкрытого промискуитета. А женщинам следует нас периодически прощать. А вообще-то, может быть, стоило бы возродить языческие праздники плодородия, о которых мы так много слышали из истории.

Быть животным – вполне нормально. Самое главное – питаться органическим кормом, не позволять держать себя в клетке, не дать себя кастрировать… и прибегать, услышав, что зовет хозяйка.

Мужчина – это млекопитающее пушное

Услышав, что иранские муллы издали фетву против по-панковски шипастых мужских причесок и мужчин, выщипывающих себе брови, я презрительно усмехнулся в ответ на эту глупость, почесывая свой скальп через куафюру в стиле «Цезарь». Но потом задумался и принялся теребить бороду, торчащую из моего подбородка ровно на ту длину, что так популярна в среде иранских революционных гвардейцев.

Я знал, что эта прокламация не имеет никакого отношения ни к Корану, ни к слову Аллаха, ретранслированному им через Магомета. Скорее всего, основанием для нее послужил хадис, таинственный свод правил, в фундаменте которого лежат не только заповеди Великого Пророка, но и особенности арабской культуры. Этот указ во многом сходен с персидским табу на ношение галстуков, которое было, по сути, символическим выпадом против западной культуры. Ведь даже Магомет, при всей его визионерской мудрости, не мог бы предсказать, что некогда люди додумаются на шею вязать галстуки, а на головах выстригать ирокезы. Совершенно очевидно, что муллы немного сымпровизировали и выработали все эти диктумы, чтобы фарсиговорящие молодые люди не становились слишком уж похожими на Брэда Питта из «Одиннадцати друзей Оушена».

Быть животным – вполне нормально. Самое главное – питаться органическим кормом, не позволять держать себя в клетке, не дать себя кастрировать… и прибегать, услышав, что зовет хозяйка.

Однако особенно забавным запрет на выщипывание бровей выглядит по той причине, что на загнивающем Западе эта практика вовсе не пользуется бешеной популярностью. Гораздо сильнее она распространена (хоть этот факт и не особо афишируется) в среде мужчин с тенденцией к монобровности. А это, как правило, смуглолицые парни с повышенной фолликулярной оснащенностью, то есть не столько американцы или жители Северной Европы, сколько, скажем, греки, турки, египтяне и иранцы. У меня нет никаких сомнений, что в какие-то времена и в каких-то странах сросшиеся на переносице надглазничные волосяные кустики могли восприниматься как нечто прекрасное, но на сегодняшний день места, где монобровь была бы модной, вы на нашем глобусе не сыщете. Я подозреваю, что монобровность пуще всего распространена среди иранцев, и заповедь «Да не выщипи брови свои» является одновременно инструментом исламской дисциплины и методикой насаждения персидского этнического самодостоинства. Если запретили щипать брови, то долго ли будет до запрета пластики по изменению формы носа? Много ли в мире стран, где эта шнобелередукционная практика стала бы такой же цветущей индустрией? Но чем больше я думал о запрете на выщипывание, тем больше убеждался, что это табу – совершенно внецерковно и, безусловно, поддерживается консерваторами, принадлежащими к большинству мировых культур.

Фобия мужского груминга не имеет ничего общего ни с Писаниями, ни даже с устной традицией, а являет собою нечто вроде неписаного кодекса нормальномужия, в Соединенных Штатах распространенного настолько же широко, как и в Иране. Среди масс, живущих в нашей глубинке, тот факт, что реальные мужики нигде ничего себе не выщипывают, даже не подлежит обсуждению… настоящий мужчина может питаться пирожными с кремом или ездить на «Вольво», но ни в каком разе не станет намазываться депиляторными кремами или тайком бегать в салоны красоты на электроэпиляцию и процедуры с горячим воском. Волос у него должен расти совершенно естественным образом, там, где ему расти должно по божьему промыслу или по велению переменчивой Фортуны, но без всяких внешних интервенций.

Настоящий мужчина стрижется и бреется почти с таким же религиозным упорством, с каким мусульмане, сикхи и хасиды этого не делают. Именно на стрижке и брижке мужчина, считающий себя настоящим, проводит решительную черту. Брови, клумбы на груди и шерсть на спине, по его мнению, должны расти свободно и бесконтрольно, как трава на заброшенной стройке. Как ни странно, но такой порядок вещей считается абсолютной нормой, будто все эти случайные атавизмы являются неотъемлемой частью божественного плана, регламентирующего жизнь любого настоящего мужчины, и удаление их будет проявлением греховного дамского тщеславия.

Настоящий мужчина стрижется и бреется почти с таким же религиозным упорством, с каким мусульмане, сикхи и хасиды этого не делают.

Иной мужчина позволяет парикмахеру выстригать волосы, торчащие из носа и ушей, но ему стоило бы воздержаться от этих аспектов груминга. В некоторых случаях, особенно среди мужчин почтенного возраста, мы можем наблюдать разрастание бровей до масштабов, встречавшихся у членов советского Политбюро. Нет никаких сомнений, что движителем такого бурного роста является тот предзакатный тестостероновый взрыв, благодаря которому еще и простата выходит размерами далеко за привычные рамки, а следовательно, все эти феномены являются продуктами нашего мужского естества, такими же признаками маскулинности, как хрипотца в голосе или жесткая, как стальная проволока, щетина. А еще, будучи одним из главных инструментов в нашем арсенале выразительных средств, эти колючие султанчики значительно облегчают мужчине задачу безмолвной сигнализации окружающему миру о своих подозрениях, недовольстве или состоянии предельной концентрации. В голову так и просится образ вирильного джентльмена на седьмом десятке, нежно мурлычущего своему отражению в зеркале: «Ну, не восхитительны ли они у меня?» Хмм.

Не так давно меня познакомили с чудесным человеком, обладателем экстраординарных бровей. Это высокообразованный человек с идеальной речью, франт, ученый и джентльмен. Его единственная причуда – это потрясающие воображение стороннего наблюдателя брови брежневианских пропорций, тщательно зачесанные вверх на небывалую высоту. Во время нашей первой встречи я насилу удержался от вопроса, о чем он вообще думает, щеголяя этими своими плюмажами, больше похожими на усы, чем на брови? Это что-то типа топиария? Или, может быть, он культивирует их, чтобы зачесывать на скальп, если когда-то в будущем у него вдруг начнет появляться лысина? Или это для него какой-то странный талисман сексуального толка? Я был настолько озадачен и ошарашен, что даже не решился задать все эти вопросы его любимой женщине, с которой мы много лет находимся в дружеских отношениях. Может быть, в один прекрасный вечер, когда рекой будет литься вино, я все-таки рискну спросить его: «В чем секрет? Зачем они тебе? Что ты ими собираешься делать?»

Это, конечно, случай экстремальный и очень необычный. Ведь сегодня эдакая горделивая бровеносность выглядит настолько же безнадежно устаревшей, как бакенбарды или усы с закрученными вверх кончиками. Тем не менее факт остается фактом: волосы, растущие не на верхушке головы и не на подбородке, остаются для мужчины, решительно настроенного быть со всех сторон нормальным, источником проблем. Они, как и многие другие аспекты внешнего вида, могут приводить его в растерянность, а то даже и немного пугать. Конечно, кустистые брови и густая растительность на груди и спине – это очень по-мужски, но не существует ли грани, после которой получается перебор, после которой ты начинаешь смахивать уже на медведя, а то и на какую-нибудь обезьяну? Почему эта растительность должна быть более неприкосновенной, чем, скажем, трава на лужайке перед домом?

Очевидно, что волос слишком много, когда мужчине об этом говорит его женщина. Забавно, что женщины считают себя вправе критиковать мужчину за избыток вторичных половых признаков, не имея никаких претензий к первичным. «Разве мы не мужчины?» – озадаченно почешет в затылке слишком волосатый мужчина. «Я есть то, что я есть», – подумает он, как некогда делал морячок Попай. Женские заявления о том, что волосяной покров груди или спины, то есть неформальное знамя его гормонального величия, присутствует у него в переизбытке, не радует взгляд, а то и просто вызывает отвращение, ставят мужчину в полный тупик.

Очевидно, что волос слишком много, когда мужчине об этом говорит его женщина. Забавно, что женщины считают себя вправе критиковать мужчину за избыток вторичных половых признаков, не имея никаких претензий к первичным.

И тут мужчина оказывается перед дилеммой: хвататься за бритву или, боже упаси, за парафиновые полоски или так прослывешь геем? Нормальный парень инстинктивно считает себя творением природы, а женщину – продуктом искусных косметических манипуляций. Но даже эта инстинктивная уверенность неизбежно будет подвергнута сомнению. Либо волос вдруг становится все меньше и меньше, и он начинает ощущать невыносимые самсоновы муки. Либо он начинает седеть и замечает, что мир вдруг меняет свое к нему отношение, несмотря на то, что сам он чувствует себя по-прежнему молодым и полным жизненных сил. И тут он начинает осознавать ужасную для себя правду. Как уж сказал об этом Уильям Батлер Йейтс? «Старикам здесь не место…» Да, возраст, некогда бывший объектом уважения, сегодня превратился в объект поношения. К серебру в наших волосах нынче относятся как к ржавчине. А что это за волосы вдруг с такой прытью стали лезть у меня из носа и ушей? И что это у меня с бровями?

Мужчина, всю жизнь религиозно соблюдавший философию нормальномужия, которая является не столько негласным кодексом, сколько кодексом, зашифрованным в великом множестве жлобских анекдотов, все еще сохраняет верность канону минимально ухоженного природного мужика, но уже начинает замечать, что в самых лучших образцах этой внешней естественности нет ничего от природы, а все это – суть тщательно просчитанное позерство. Именно на этой стадии своей жизни такой нормальный мужчина тайно обращается в другую веру. Он начинает красить волосы, причем, скорее всего, чем-нибудь типа специальной мужской краски для волос «Только для вас, мужчины», будто мужские волосы чем-то отличаются от женских, а применение продукта, предназначенного для женщин, способно неким образом трансформировать «его» в «нее».

Или он просто выбрасывает белый флаг и оставляет все решения в области сего груминга на усмотрение своей любимой женщины в надежде на то, что она восхищается его маскулинностью и будет действовать осмотрительно, то есть не довыщипывает его самсонову жизненную силу до полного женоподобия. Или начинает бегать в салон красоты, но, конечно же, через заднюю дверь.

Мужчина на этой стадии может даже превратиться в почти цивилизованное существо, избавившись от зарослей, преграждающих внешним стимулам путь к органам обоняния и слуха. Он, даже проживая в Персии, может, в конце концов, решиться разделить свою монобровь на две отдельные, завидев в их симметрии новое отражение свойственной природе упорядоченности. Он может вдруг обрести чувство меры в отношении своей нагрудной шевелюры, начать относиться к ней как к уже упомянутой лужайке перед домом и в нужные моменты браться за газонокосилку, чтобы привести ее в состояние, находящееся ровно на полпути между глянцевитостью дельфиньей кожи и мохнатостью шкуры йети, которым он еще недавно был. Теперь рубашка будет гораздо плотнее прилегать к груди. Теперь из ее раскрытого ворота уже не будет торчать кудрявый галстук. Теперь за его спиной на пляже больше не будут возникать спонтанные обсуждения. А кроме того, теперь он, возможно, даже сможет на несколько микросекунд быстрее проплывать стометровку баттерфляем.

Не берите в голову ни фетвы, ни устои грубых мужланов! Мужчина должен холить себя, чтобы двигаться по пути эволюции. Он должен сам выбирать, какими волосами природа одарит его в следующей жизни. Выщипывайте, наши персидские братья. Да обретут ваши разделенные брови благородный изгиб бровей Давида Микеланджело (только пользуйтесь услугами профессионалов, чтобы не довыщипываться до изгиба бровей Дэвида Лайзы Миннелли). Стремитесь к легкой неправильности линий, имитирующей природную естественность, и избегайте идеальных геометрических форм. Ухоженный, хорошо подстриженный и аккуратно причесанный мужчина будет чувствовать себя чистым, элегантным и даже, возможно, более приближенным к своему божественному оригиналу человеком. И хорошо бы, чтобы к оригиналу в виде бога Аполлона, а не, скажем, Иеговы.

Я помню, как увидел у себя на груди самый первый волос. О ужас! Всего один-единственный длинный черный волос на периферии исполненного невинности околососкового ореола, словно питон, выброшенный на песчаный берег необитаемого острова. Что происходит с моими сосками? Казалось, я наблюдаю за самым началом процесса трансформации доктора Джекила в мистера Хайда. Мне было двенадцать, я еще толком не успел разобраться, зачем мне вообще нужны соски, а они уже выкидывают такие коленца. Выбора у меня никакого не было. Я нашел пинцет, и… Ой, как больно!

По моим представлениям, волосы на груди должны были выглядеть совсем не так. Он не должен был быть всего один. Но долго дожидаться мне не пришлось. Понятно, что после этого вызова, брошенного мною естественному ходу вещей, гормональную плотину прорвало. Я выдернул один волосок, но на смену ему пришли сотни других. Тестостерон разлился по моему организму, как доброе вино, и в самом скором времени я покрылся шерстью от сосков до ключиц. И это было хорошо. Я почувствовал, что стал настоящим мужчиной и что для реализации этого чувства мне нужно переделать много настоящих мужских дел.

В физкультурной раздевалке узнаешь, что степень телесной волосатости у людей бывает разная, что бывают мохнатые итальянцы и гладенькие, почти женоподобные скандинавы. Я находился где-то в середине спектра и чувствовал себя в этом отношении вполне комфортно. Не обезьяна и не андрогин, я считал, что мне повезло. Мне сильно повезло и со временем, потому что волосы на груди вошли в моду в шестидесятых.

В первой половине двадцатого столетия у мужчин на груди тоже росли волосы, но они предпочитали прятать их под нижними рубахами, майками и целомудренными купальными парами. Волосы существовали в реальной жизни, но не в «лучшем из всех возможных миров». Они считались явлением слишком животным и слишком нагло сексуальным. А потом, в 1934 году, Кларк Гейбл снял с себя рубашку в фильме «Это случилось однажды ночью» и обрек майки на почти полное вымирание. Его гладкая, безволосая грудь привела миллионы женщин (и, может быть, пару-тройку мужчин) в полуобморочное состояние.

В первой половине двадцатого столетия у мужчин на груди тоже росли волосы, но они предпочитали прятать их под нижними рубахами, майками и целомудренными купальными парами.

А взять легендарное дитя природы, Тарзана, приемыша обезьян. Даже у него присутствие природной растительности на теле было ограничено одной только головой. Существует очень забавное фото из Флориды, со съемочной площадки вышедшего в 1941 году фильма «Тайное сокровище Тарзана», на котором запечатлен исполнитель главной роли, самый знаменитый экранный Тарзан за всю историю, Джонни Вайсмюллер, вместе с несколькими членами съемочной группы. Звезду окружают еще пять мужчин, включая продюсера картины, и все они предстали перед камерой топлес, то есть в стиле самого Тарзана. Из шести оголивших торс мужчин только у одного Вайсмюллера совершенно безволосая грудь. И так было со всеми Тарзанами, начиная со Стеллана Уиндроу в 1918 году, продолжая Элмо Линкольном, Джином Полларом, П. Демпси Таблером, Джеймсом Х. Пирсом, Фрэнком Мерриллом, уже упомянутым Вайсмюллером, Бастером Крэббом, Херманом Бриксом, Гленном Моррисом, Дексом Баркером, Гордоном Скоттом, Дэнни Миллером, Джоком Махони, Роном Эли (у него, правда, присутствовала легкая затемненность в зоне декольте) и заканчивая Кристофером Ламбертом, Майлзом О’Киффи и Каспером Ван Дином. За всю историю этой кинофраншизы волосатая грудь была только у Майка Хенри, изображавшего Тарзана с 1966 по 1968 год, да у Клинта Уокера, сыгравшего его в дурацкой трэшевой комедии от 1954 года. Бороды не было вообще ни у кого. (Должно быть, среди обломков самолета им удалось найти бритву.) Я так понимаю, это делалось, чтобы зрителю было легче отличать Тарзана от обезьян, но менее странным этот факт, однако, от этого никак не становится. Может быть, за время вынужденного отдыха в джунглях лорд Грейсток научился эпилировать грудь воском живущих там пчел?

Этот безволосый идеал превалировал и среди звезд гладиаторских фильмов и библейских эпических полотен в синемаскоповскую эпоху пятидесятых и шестидесятых. Стив Ривз, прошагавший по лестнице культуризма от «Мистера Америка» до «Мистера Мир» и потом до «Мистера Вселенная», а затем переключившийся на кинематограф и сыгравший Геркулеса, Голиафа, Ромула, Энея и других сказочных богатырей, стал в кино одним из первых популяризаторов безволосой бодибилдерской эстетики. У ведущих культуристов эпиляция была в ходу всегда. Телесная растительность и масло сочетаются плохо. Даже такие киношные мачо, как Виктор Мейчур, осмеливались носить на груди только нечто вроде однодневной щетины. И боксеры выходили на ринг почти безволосыми, даже у таких великих итальянцев, как Примо Карнера и Рокки Марчиано, растительности на груди было маловато.

Волосатая мужская грудь начала появляться на экране только после интеллектуального сдвига общества в направлении натурализма и реализма. На сцену вышла новая плеяда актеров, продемонстрировавшая, что у реалистично изображаемого реального мужчины под рубахой просто должны быть волосы. Это были, например, Марлон Брандо, Стив Маккуин и Ли Марвин. Даже у супергладкого Пола Ньюмана вокруг сосков торчали волоски, ну, приблизительно как у меня в тринадцать.

Шестидесятые принесли с собой тягу к природной естественности. Началось все еще с уверенных в своей сексуальности «клевых парней», а довершили процесс атавистичные, рвущиеся «назад к природе» хиппи. Хипповые герлы расхаживали с волосатыми подмышками и мохнатыми ногами. Все естественное вдруг стало казаться людям, ну, естественным. А сообщили эту добрую новость широкой общественности такие парни, как Шон Коннери (мохнатая грудь Агента 007 недавно была воспета пародийно-густой клумбой на груди Остина Пауэрса), Джеймс Гарнер, Барт Рейнолдс, Том Джонс и Джим Браун (прославившийся первым в мире нагрудным «афро»). К началу восьмидесятых волосатость превратилась в обязательный атрибут мужественности. Но реальные мужественные мужики по-прежнему предпочитали о проблеме волосатости не задумываться (или, по крайней мере, эту проблему не обсуждать вслух), даже если их полиэстеровые рубашки раздувались на груди от избытка растительности.

Когда Джон Траволта в роли Тони Манеро завоевал своим танцем место в миллионах зрительских сердец, он сделал это в буквально до пупа расстегнутой рубахе, под которой виднелась клумба такого темного окраса, что ее вполне можно было принять за аскотский галстук. Волосатая грудь – это очень в диско-стиле, но не чужда она была и рок-н-ролльщикам. Ею щеголяли такие люди, как Гари Глиттер, Роберт Плант, Джин Симмонс, AC/DC и даже сам «Крестный отец» музыки соул Джеймс Браун.

Но потом, уже в восьмидесятых, произошло нечто странное.

Внезапно писком моды стала безволосая, гладкая, как мраморный торс микеланджеловского Давида, мужская грудь. Почему? Может быть, из-за шашечек на животах топлес-барменов из легендарного клуба «Studio 54»? Или виной тому гологрудый Игги Поп, извивающийся на сцене под рев усиленных маршалловским аппаратом пауэр-аккордов? Или все это натворил Кельвин Кляйн? Симпатяга Кельвин сам снялся в своей собственной рекламе на ранчо художницы Джорджии О’Киффи. Он взирал с фотографий, обнаженный и покрытый капельками пота, гладкокожий, словно древнегреческий бог. Это был самый настоящий «нью-лук», распространившийся от пляжей Файр-Айленда до улиц Вест-Вилледж. Или, может, это было влияние сенсационного олимпийского выступления прыгуна в воду Грега Луганиса, поразившего миллионы людей своим тренированным, гибким телом? Как бы то ни было и чем бы ни было вызвано, но волосы снова почти повсеместно начали исчезать с мужских торсов. Первыми, судя по всему, эту моду подхватили представители гей-сообщества, а потом, через социальные контакты в спортзалах и раздевалках, она распространилась и на натуралов. В самом скором времени стало казаться, что во всех спортзалах занимаются одни только гологрудые пловцы. Но что же все это означало?

На первый взгляд дело было в мальчишестве. А точнее, в мальчиковости. В древнегреческом идеале эромена. (Ага, на груди спартанцев из «300 спартанцев» Зака Снайдера волос увидишь не много.) Парафиновая эпиляция мужской груди могла иметь одноединственное значение. И заключалось оно в том, что лучше быть мальчиком, но не мужем. Юность – вот настоящий идеал! Ты всегда свой среди других мальчишек. Ты всегда и во всем первый.

Когда ты молод, перед тобой открыты все дороги.

Но быть мальчишкой вечно невозможно. А если попробовать, то может случиться, что вскоре станешь больше похож на пожилую даму. И в результате мы в вопросе волосатости опять встаем перед дилеммой. Как же все-таки относиться к волосам на груди? Как к еще одной бороде или как к чему-то более важному и близкому мужскому сердцу?

Кое-какие подсказки имеются. В соответствии со статьей в «China Times» лондонскую страховую фирму «Creechurch Underwriting» попросили разработать полис страхования нагрудной растительности одного известного киноактера. В 2004 году в прессе сообщалось, что во время съемок в фильме Ридли Скотта «Царство небесное» Орландо Блум носил на груди специальный паричок. По словам неназванного источника: «Этот накладной мохнатый коврик был, пожалуй, самым лучшим спецэффектом в картине».

На сегодняшний день в этом вопросе существует две основные школы мысли. С одной стороны, мы видим очень волосатых мужчин, совершенно спокойно позволяющих растительности выпирать и торчать отовсюду, где она у них есть. Это, например, Робин Уильямс, сказавший как-то в одном из своих скетчей: «В зоопарке обезьяны кричат мне вслед, ты разгуливаешь в таком виде на свободе, а мы после этого должны сидеть в клетках?!» С другой стороны, есть ультравыбритые мужчины, скажем, Мэрилин Мэнсон, кому сама идея телесной волосатости кажется полной дикостью.

В 2004 году в прессе сообщалось, что во время съемок в фильме Ридли Скотта «Царство небесное» Орландо Блум носил на груди специальный паричок. По словам неназванного источника: «Этот накладной мохнатый коврик был, пожалуй, самым лучшим спецэффектом в картине».

Да уж, это загадка. К чему же нас в конечном счете приведет эволюция? Может быть, мы в процессе плавного движения к полной эпиляции чужеродных седин заставим ее полностью избавить нас от телесной растительности? Или какой-нибудь тестостероновый взрыв даст толчок обратному развитию всех этих рудиментов и мы вернемся в джунгли кататься на лианах? Пока говорить об этом еще слишком рано. Я знаю одно: собираясь в «St. Barth’s» отужинать, я теперь буду брать ножницы и приводить мою седую нагрудную шевелюру в соответствие с общепринятым в текущий момент образом цивилизованного мужественного мужчины.