Текст книги "Земное счастье"

– Конечно, – пробормотал Патрик, – скорее всего. А почему ты?..

– Почему я этого не предлагал? Ну, во-первых, подтверждение того, что таковые устройства существуют, мы получили лишь после расшифровки языка. Правда, я и без того был уверен в их наличии, но доказать не мог. Во-вторых… Кстати, был еще метод. Жучки.

– Как? – спросил Артур растерянно.

Маран усмехнулся.

– Не знаешь, что такое жучки? Тебе можно позавидовать!

– Это устройства для подслушивания и подглядывания. Крошечные, почти микроскопические. Полицейская техника, – пояснил Патрик. – Кстати, мы в Разведке ими никогда не пользовались, – добавил он, обращаясь к Марану. – И не имели на вооружении. К сожалению. Собственно, нужды не было, мы ведь впервые столкнулись со столь развитой цивилизацией.

– Но ведь предполагали, что столкнемся, – возразил Маран. – И однако ни о чем таком не подумали.

– Подготовка к экспедиции была проведена из рук вон плохо, – буркнул Патрик хмуро. – Командир… Собственно, я и с себя вины не снимаю.

– Мы тоже были хороши, – сказал Маран. – Ладно. Насчет жучков. Я подумал, что мы могли бы использовать наши «комы». Не буквально наши, но на астролете наверняка нашлись бы запасные. Их ведь невозможно заглушить, только вывести из строя, грубо говоря, раздавить каблуком. Если знать, где они. Но одно дело локализовать примерное местонахождение человека с «комом» в ухе или обыскать его и снять с него электронику, другое – найти сам «ком».

– Господи, – сказал Дан, – до чего просто!..

– Конечно, собери мы материал, расшифровать его было бы сложнее, чем составить словарь с помощью палевианина. Кстати, если кто из той экспедиции и заслужил похвалу, так это Дан.

– Это верно, – согласился Патрик. – Но имей мы материал, мы получили бы язык и так. Может, не за день, а за три, но получили бы. И без всех этих неприятностей. Нда… И почему же ты промолчал? – спросил он снова.

– Да потому что все это отлично сочеталось с замечаниями насчет моего тоталитарного мышления и прочими намеками… Типичные идеи работника службы безопасности! Сиди, – махнул он приподнявшемуся с места побагровевшему Артуру, – я не тебе в упрек. Себе. Я вел себя, как мальчишка. Как такой же упрямый осел, если угодно. Говорю же, я отработал просто скверно. Стыдно вспомнить! Ладно, все это побоку! Вернемся к вещам, более насущным. – Он помолчал, потом спросил: – А ты хороший биолог? Только честно. Поверю на слово.

Артур смутился.

– Трудно так… О себе. Я могу принести рекомендации…

Маран покачал головой.

– Это бесполезно, – сказал он. – Если там, на Эдуре, окажется, что рекомендации лгут, я не стану возвращаться и взыскивать с тех, кто их тебе накатал. У меня свои представления о деле. Я предпочитаю, чтобы человек отвечал за себя сам.

– Понял, – сказал Артур.

– Так как?

– По-моему, неплохой, – сказал тот, подумав. – Да. Я берусь отвечать за себя.

– И еще, – добавил Маран жестко. – Я человек нелегкий. Со мной действительно трудно иметь дело. Не из-за правоты или неправоты, а потому что я не очень люблю делиться своими планами с подчиненными. Но коли уж я отдаю приказы, они выполняются.

Он так и сказал – не должны выполняться, а выполняются. Артур слушал его, не мигая.

– Ну как? – спросил Маран. – Все еще хочешь в мою команду?

– Да, – ответил тот твердо.

– Ну что ж. – Маран сел и взял бокал с вином. – Беру. За твои успехи!

И Дан увидел, как просиял Артур.

Когда Дан сбежал по лестнице в холл, Маран был уже внизу. Он стоял у двери в гостиную, подойдя, Дан услышал самозабвенный женский смех, звонкий – Ники, грудной – Наи и даже смех Дины, немного более сдержанный, но веселый.

Маран был рассеян, даже не сел в кресло пилота, оставив его Дану, и, подняв флайер в воздух, Дан спросил:

– Волнуешься?

– Чего ради? Из-за ВОКИ? Да нет.

– Думаешь, все пройдет гладко?

– Конечно. О тебе и Патрике речи нет. Артур? Возможно, он не лучшим образом выглядит после Палевой, но раз я его взял и ручаюсь за него, им-то какое дело?

– Откровенно говоря, я не ожидал, что ты согласишься его взять, – сказал Дан.

– Надо же дать человеку шанс.

– Добрый ты.

– Нет, Дан, – сказал Маран спокойно. – Я не добрый. Дэвида я не взял бы. А Артур, во-первых, неглуп…

– Дэвид тоже не дурак, – возразил Дан.

– Верно. Но на Дэвида нельзя положиться.

– А на Артура можно?

– Можно, – сказал Маран твердо. – К тому же он действительно неплохой биолог. Я еще на Палевой обратил на это внимание и не раз думал, почему человек не занимается своим делом, а лезет неведомо куда. А когда смотрел картотеку Разведки, обнаружил его в резервном списке специалистов. Есть такой, люди, которые изъявили желание сотрудничать с Разведкой. Знаешь?

– Не знаю, – сказал Дан. – Мне, извини, еще не приходилось подбирать себе команду.

– Он прислал туда свои данные вскоре после возвращения с Палевой. Это ведь тоже о чем-то говорит, не так ли?

– Говорит, – согласился Дан.

– Я просмотрел его досье. Прекрасное образование, отличные рекомендации.

– А для чего ты его смотрел? – спросил Дан.

– Ну…

– Только не говори, что ты заранее знал…

– Что он отважится на покаяние? В таком виде нет. Но согласись, уже его заявление в Разведку доказывает, что он произвел переоценку ценностей. Так что какого-то шага с его стороны я ожидал. Правда, не был уверен, что он попросится лететь с нами. Да и готового решения у меня на этот счет не было. Я хотел посмотреть ему в глаза.

– Хитрый ты.

– Так хитрый или добрый?

– Да разве тебя разберешь! В общем, ты будешь его отстаивать, если что?

– Буду. Впрочем, я не думаю, чтобы возникли осложнения. В конце концов, никто в той экспедиции не избежал ошибок, ни я, ни ты, ни Патрик. Ни Артур.

– Ни Дэвид, – пробормотал Дан.

– Дэвид – другое, – сказал Маран жестко. – Он согласился командовать экспедицией, не имея к тому никаких способностей.

– Ему предложила ВОКИ, – напомнил Дан.

– Мало ли кому что предлагают! Надо иметь мужество не только брать на себя ответственность, но и отказываться это делать. Так что с Дэвидом разговор другой. А Артур… В конце концов, у нас была возможность реабилитироваться. Предоставить такой шанс и ему будет только справедливо. Ты не согласен?

– Я-то согласен, – хмыкнул Дан. – Как бы там, наверху, не воспротивились.

– Не воспротивятся, – сказал Маран уверенно. – С Артуром все будет нормально. И с Митом тоже. Хотя он человек новый, но катить бочку на торенца они вряд ли станут, тем более, что идея совместной экспедиции принадлежит Ассамблее. Нет, все пройдет спокойно, утвердят всех, никого отдельно не вызывая. Я думал не об этом.

– А о чем?

– О Дине.

– Конкретно?

– Думал, что Ника все-таки добилась своего. Вернула Дину к жизни. Я не очень-то на это надеялся. Я же не виделся с ней довольно давно, и спасибо тебе за твою идею, а то ведь я мог так и улететь, не проведав ее, я совсем забыл о ней среди всей этой суеты. Когда она открыла мне дверь, я просто испугался. Она напомнила мне опавший осенний лист, сухой и ломкий, который рассыпается на кусочки от прикосновения. Я понял, что увезу ее – согласно ее воле или против.

– И как ты ее уговорил? – полюбопытствовал Дан.

– Она отнекивалась, упиралась, начала опять про эти чертовы картины. Но я твердо решил, что не дам ей умереть среди них, хватит с меня и Лея. Пригрозил, что соберу всю эту выставку и увезу. Она не поверила. Тогда я сказал, что если она сейчас же не оденется и не уложит вещи, я зажму ей рот, возьму в охапку и, как есть, в домашнем платье, отнесу в мобиль.

– И ты это сделал бы?

– Ей-богу! Она тоже поняла, что сделаю, и смирилась. Правда, расплакалась. Но я жестокосердно не среагировал на ее слезы. И теперь она смеется. Ты не поверишь, Дан, но в юности она была веселой девчонкой. Веселой и смешливой. С достоинством несла груз своего имени.

– Почему груз? – удивился Дан.

– Потому что потомком великих быть трудно. Приходится конкурировать с собственным именем.

Дан засмеялся.

– Такую проблему можешь придумать только ты. Абсолютное большинство людей счастливы оттого, что они хотя бы потомки великих. Не пустое место тем самым.

– Может, и так. Как бы то ни было, Дина стала похожа на себя.

– Забыла?

– Забыть это невозможно. Меняется категория памяти. Есть такая, которая висит на шее камнем и тянет на дно. Безрадостная и тяжелая, память-самоубийство. А есть светлая, которая поднимает над землей. Примиряет с жизнью. И Дина…

– Примирилась?

– Еще нет.

– Ты о чем?

– Ника свою задачу выполнила, Дан. Но есть то, что ей не под силу. Просто по определению.

– А именно?

– Дан, есть память души и память тела.

– Ну с этим ничего поделать нельзя.

– Можно. И нужно. Потому что иначе, оставшись одна, она опять потихоньку вернется назад. В этом процессе выздоровления не хватает финала. В предложении не поставлена точка, а значит, его можно продолжить.

– И как ты себе эту точку представляешь?

– Да, в сущности, это несложно. Ее тело должно узнать пока недоступную ему истину: то, что давал ему Лей, не исчезло с его смертью. Это может дать и другой.

– Кто? – спросил Дан.

– Об этом я и думал, – сказал Маран. – Что и как, мне ясно. Вопрос в том, кто.

Дан нервно рассмеялся.

– Ты смотришь на меня так, словно хочешь поручить это мне.

Маран ответил без улыбки.

– Увы, Дан! Если б даже я имел право давать тебе подобные поручения… Извини, но ты пока не потянул бы. Не забудь, Лей владел высшей ступенью. Да еще и приукрашенной памятью и временем. Нужен тот, кто ему, как минимум, не уступит.

– Уж не ты ли? – спросил Дан.

– Нет. Я не подхожу. Я слишком близок. Это ведь на один раз, а после ей захочется быть от того человека подальше.

– Почему?

– Ведь ей предстоит пережить еще одно потрясение, осознать, что она изменила памяти… И первое движение – быть подальше, не видеть, не слышать. Уже позднее придет другое – понимание, что еще не все потеряно, и можно снова искать и найти. Пусть не гармонию, но партнера.

– Психолог, – сказал Дан. – Ты бы лучше романы писал, а не болтался по всяким Эдурам. Ладно, допустим, все изложено верно. Но в таком случае тут, на Земле, подходящего человека нет.

– Ну почему же? Один есть.

– Кто это?

– Мит.

– У Мита высшая ступень? – спросил Дан.

– Да.

– Я не уверен, что Дина ему нравится. Как женщина, я имею в виду.

– Боже мой, Дан! Нашел проблему! Это не имеет ровно никакого значения. Ты что, забыл о наших заповедях? Он же бакн. Главное, чтобы он был ей приятен. Но как это выяснить? Она ведь о таких вещах не думает, так что не разберешь…

– Поди угадай. Желания женщины не менее неисповедимы, чем пути господни. Если не более, – вздохнул Дан. – Впрочем, мне кажется, он ей вполне симпатичен. Не знаю, правда, настолько ли, чтобы пойти на такой шаг.

– Все зависит от обстановки. Атмосферы. Бедняжка столько лет без мужчины… Я, конечно, могу позвать в гости Мита, но остальное… Послушай, Дан, поговори с Никой. Посоветуйся. Она же любит устраивать счастье своих друзей.

– Ника?

– А что, нет? – Маран рассмеялся. – Или она постоянно держит в руке ключи от флайера и визитные карточки всех своих знакомых?

– Карточку она не держала, – проворчал Дан. – Она ее взяла со стола. А ключи… Да, может быть… А ты что, недоволен? Ты был похож на тигра в клетке. Голодного тигра… Ладно, поговорю.

Дан огляделся с любопытством. Сюда он еще не разу не попадал, впрочем, это была почти точно такая же спальня, а вернее, модная комната неизвестного назначения, как у них с Никой, на шестидесяти или семидесяти квадратных метрах разбросаны в продуманном беспорядке шкафы, диваны, кресла, столики, полки, лампы, вазы и прочие безделушки, словом, куча всякой дребедени. И широченная софа посреди всей этой неразберихи.

Маран, как и следовало ожидать, лежал на софе, вокруг него на свободном трехметровом пространстве были раскиданы, нет, разложены в неком порядке многочисленные листы с текстом. Как раз в тот момент, когда Дан вошел, компьютер выплюнул очередную пачку, и Наи, сидевшая перед дисплеем, перекинула ее Марану.

– Не люблю я этот лексор, – сказал Маран, заметив удивление Дана. – Неудобная штука. И вообще мне больше нравится печатный текст. Как-никак я человек из прошлого.

– Ты просто лодырь, – сказала Наи.

– Маран – лодырь? – усомнился Дан.

– Конечно. Ему лишь бы сохранять горизонтальное положение.

– В горизонтальном положении отнюдь не всегда лодырничают, – заметил Маран, потом посмотрел на Дана, на Наи и усмехнулся: – Вы, земляне, просто уникальный народ, мозги у вас всегда работают в одном направлении. А я вовсе не это имел в виду.

– А что? – спросил Дан смущенно.

– Процесс мышления.

– Вот как?

– Да. Процесс мышления, дорогие мои, требует удобств, – сообщил Маран, отодвигая бумаги к середине софы. – Энергетически целесообразнее думать лежа, расслабив мышцы. – Он встал и пересел в кресло. – Дан, ты собираешься стоять до специального приглашения?

– По-моему, ты не всегда так считал, – сказал Дан, садясь. – Были времена, когда ты думал и в иных позах.

– Да? Это когда же?

– Сейчас вспомню. После Перицены – пожалуй, уже нет. Исключения, как я понимаю, не в счет. На Перицене? Нет, там ты растягивался прямо на песке. В Дернии ты валялся все время, один или в компании, с бутылкой или без. Но вот до того… В Крепости, например…

– В Крепости, – возразил Маран, – удобные положения приравнивались к идеологической диверсии. Я вынужден был запирать двери, если уж мне хотелось прилечь, дабы поразмыслить. И впускать только особо доверенных людей. Пока ты вошел в их число, с Крепостью было покончено или почти покончено. Но вот в эпоху Малого дворца действительно… Это была поистине собачья жизнь. Ни минуты покоя. Я крутился без отдыха целый день, занимаясь всякой ерундой и не имея никакой возможности подумать. И так уставал, что когда наконец являлся к себе на квартиру и принимал горизонтальное положение, тут же засыпал.

– Один? – спросила Наи.

– Представь себе.

– Трудно представить.

Маран развел руками.

– Ну как правило. С редкими исключениями. Это был самый вертикальный период моей жизни. Потому, наверно, все так и кончилось.

– Можешь немедленно лечь обратно, – сказала Наи. – Я не хочу, чтобы со мной у тебя все кончилось так же, как тогда в Бакнии. Лежи и размышляй, сколько влезет.

– А что ты читал, мыслитель? – поинтересовался Дан.

– Сводный отчет по Второй Гаммы Водолея.

– Это еще зачем? – удивился Дан. – Там уж точно другая раса, к тому же совершенно первобытная.

– Просто интересно.

– Любопытный у тебя муж, – сказал Дан Наи. Сказал и спохватился, что степень формализованности их отношений ему неизвестна, понял по лицу Наи, что нет, не муж, но слово уже вылетело, правда, Маран не обратил на его оговорку ровно никакого внимания, может, не придавал формальностям значения? Дан вспомнил, как он сказал Лету: «Ты не видел мою жену»… Может, не придавал, а может, опять у них культурологическая путаница, он машинально предоставил решать ей, а она, естественно…

– А что-нибудь полезное нашел? – спросил он. – Для Эдуры.

– Сейчас не скажешь. Я ведь не знаю, что нас ждет на Эдуре. Пока все идет в общий котел, а там будет видно.

– Какой котел? – не понял Дан.

Маран постучал себя пальцем по виску.

– Между прочим, – добавил он, – что касается Второй Гаммы Водолея… А, кстати, почему мы пользуемся громоздким астрономическим термином? Есть же название, данное аборигенами.

– А ты способен его выговорить?

– Подумаешь, – сказал Маран пренебрежительно. – Врджлакстла.

Дан зааплодировал.

Маран встал и отвесил вполне актерский поклон.

– Так вот, – сказал он, – мне эти врджлакстлане такими уж первобытными не показались. Правда, я еще не видел фильмов, только бумажки…

– У них чрезвычайно примитивная речь, – напомнил Дан. – Запас слов минимальный, почти нет абстрактных понятий, никакой письменности, ну и так далее.

– Верно. Но мне все, что в этот отчет попало, показалось весьма приблизительным или поверхностным. Мы не очень-то преуспели в исследовании этой планеты.

– Естественно. Туда же не спустишься. Никакие маскарадные костюмы не скроют, что у тебя голова не в треть тела и ноги не как тумбы.

– А жаль. Я бы с удовольствием туда наведался, – сообщил Маран со вздохом. – Ладно, к делу. – Он подошел к Наи и спросил: – Ты еще не приросла к сидению, нет? – И одним движением вынул ее из кресла. Потом отнес в дальний угол, где стоял круглый столик, окруженный разрубленным на несколько неравных секций кольцеообразным кожаным диваном, опустил на самый широкий отрубок и позвал: – Дан, иди сюда.

– Перво-наперво, – сказала Наи, когда Дан устроился слева от нее, в одном из углов стихийно сложившегося равностороннего треугольника, поскольку Маран сел не рядом с Наи, а чуть поотдаль, – я хотела бы поделиться с вами своим удивлением. Я посмотрела, естественно, не только картины, но весь материал… Мы с самого начала решили, что имеем дело с единой цивилизацией, и как бы приняли этот факт, как должное. Так случается иногда, нечто недоказанное и даже недоказуемое почему-то само собой превращается в аксиому, и никто не торопится в ней усомниться. Но я все же засомневалась. Я смотрела город за городом, их не так много, расстояния между ними огромные, это с орбиты все близко, а попробуй проехать наземным транспортом… Словом, странно. На такой большой планете – и изначально единая цивилизация? И столь полное отсутствие каких-либо следов истории? Правда, есть одна трудность, историю ведь во многом определяет психология, а поскольку у нас нет никакого опыта в области внеземной истории, мы вынуждены опираться только на земной, поневоле принимая за исходную нашу психологию. Но у них ведь может быть совсем другая. В сущности, мы более или менее достоверно знаем лишь одно: что они неспособны к убийству.

– Мы и этого не знаем, – заметил Маран. – Во всяком случае, достоверно.

– Почему? – удивился Дан. – Они ведь утверждают, что на их планете не было ни одного убийства! Что тебе еще надо?

– Дан, дорогой мой! Они так сказали, а мы развесили уши, запаниковали, ударились в комплексы. Но ведь и это относительно. Пусть они неспособны на активное убийство. А на пассивное?

– Что ты под этим подразумеваешь? – спросил Дан.

– А хотя бы дом в Леоре, который чуть не рухнул нам на головы.

– Мы же решили, что сами наткнулись на волну, которая привела в действие взрывное или какое там было устройство, – возразил Дан.

– Вот именно. Они не стали убивать нас, так сказать, активно. Но им наверняка было известно о существовании подобного устройства. Однако же они не сочли нужным нас предупредить. Другой пример – ураган. Мы еле из него выбрались, как ты помнишь.

– А может, ураган и был предупреждением? – предположил Дан.

– Тогда б он стих после того, как дом рухнул. Ну а инфразвук? Сам он не смертелен, да. Ну а если б мы свалились с высоты ста с лишним метров, на которой в тот момент летели? Они никак не могли знать, что мы выдержим.

– Не мы, а ты. Тут ты прав. Никто, кроме тебя, этого не сделал бы. И они знать не могли.

– А что ты сделал? – спросила Наи.

– Ничего особенного. Включил автопилот.

– Ничего особенного?! – возмутился Дан.

– Дан, хватит! Должен же был я принять хоть какое-то участие в собственном спасении… Словом, даже эта вроде бы бесспорная их черта при ближайшем рассмотрении расплывается. Так что с психологией действительно плоховато. Что касается отсутствия истории, признаюсь вам, меня уже давно мучает одна сумасшедшая мысль. Что если история палевиан проходила…

– В каком-то другом месте? – выпалил Дан.

– Ты тоже об этом думал? – спросил Маран.

– Еще во время первой экспедиции. Меня поразила слабость их взаимодействия с собственной планетой.

– Вот-вот. Но это, увы, догадки, подтверждение которым удастся найти не скоро.

– Если удастся, – дополнил Дан.

– Да. Так что вернемся к нашим баранам, малышка.

– К сожалению, – сказала Наи, – у меня было мало материала. Картин периода до Эры всего двадцать семь.

– Всего лишь? – удивился Дан. – На этом огромном чердаке?

– На чердаке их было больше, – вздохнул Маран. – Кроме тех, что мы нашли раньше, до того, как я остался один, я откопал еще около сорока. Но так получилось, что я свалял дурака и, когда уходил, не сообразил взять с собой кристаллы для камеры. Видимо, я был изрядно деморализован и совершенно не думал о работе. Я оставил при себе блокнот чисто машинально, рефлекс бывшего литератора. А о кристаллах не подумал.

– В такой ситуации только о кристаллах и думать, – сказал Дан.

– А почему нет? – возразил Маран. – Раз уж сидеть там, так не лучше ли заниматься делом? Однако так или иначе, я не подумал, наоборот, как ты знаешь, снял с себя всю технику, но, к счастью, по рассеянности пропустил маленькую камеру, она была приколота у меня к отвороту куртки. В ней оставалось двадцать два или двадцать три чистых кадра. Я постарался отобрать из найденных картин наиболее интересные, представить все стили, сделал кое-какие записи насчет того, что не мог снять… Но я же в этом ничего не смыслю, мог и ошибиться в выборе… Словом, в итоге, у Наи оказалось двадцать семь картин.

– Все датированы в пределах от 718 до 863 года, – сообщила Наи. – Это примерно сто двадцать земных лет. Немного меньше двух палевианских веков. Сложно определить позицию этих двух веков на временной шкале, нам ведь так и не удалось датировать начало Эры. Возможно, 863 год был прямо перед переходом к новому летоисчислению, а может, за два века до того. Правда, есть одно обстоятельство. Картины рассматриваемого периода стилистически состыковываются с картинами начала Эры, следовательно, вполне вероятно, что эти отрезки времени стоят рядом, то есть Эра началась в пределах десятого века, я имею в виду их век, конечно, из 81 года.

– Раз, – сказал Маран.

– Что раз?

– Один факт уже есть.

– Это не совсем факт, – уточнила Наи. – Предположение, хоть и имеющее под собой основу. Далее. Судя по самим картинам и датам написания тех, которые ты не смог снять, но попробовал как-то классифицировать…

– Только не забудь, что я дилетант.

– Не забуду. Итак, в течение всего рассматриваемого периода соседствовали все существовавшие стили или школы, как хотите. Есть совершенно реалистические полотна, например марины и прочие пейзажи. Или та единственная картина, которая, без сомнения, изображает Перицену. Она с абсолютной точностью воспроизводит колонны храма и оттенок неба. И потом, – она встала и принесла пачку репродукций, – посмотрите на фриз. При большом увеличении видно, что люди на барельефе пятипалые. Можешь взять лупу, Дан, если хочешь…

– Верю на слово, – сказал Дан. – А других таких картин не оказалось? – спросил он Марана. – Она ведь попалась нам чуть ли не в первую минуту, и я подумал, что там их десятки.

– Нет, – сказал Маран. – Я тоже надеялся. Но нет. Я, во всяком случае, не нашел.

– Жаль, – вздохнул Дан.

Маран кивнул.

– Одновременно, – продолжила Наи, – есть картины, похожие на наших импрессионистов. Есть абстрактные. Есть нечто, напоминающее кубизм. Новый сюр. И все это благополучно существовало параллельно, и ничему не отдавалось предпочтения. Конечно, если те, кто оставил эти полотна, отбраковав другие, не проявил предпочтений. Но это вряд ли. В общем, похоже на наше время и на наш прошлый век. О чем это говорит? С одной стороны, либерализм, терпимость…

– Доходящие до всеядности, – буркнул Дан. – У нас. Не знаю, как у них.

– Как у них, не скажу. Мало материала. С другой стороны, столь уравновешенное сосуществование течений говорит об отсутствии новых художественных идей. Ну и, конечно, либерализм в искусстве отражает состояние общества.

– Как же они от либерального общества перешли к такому… это ведь вариант тоталитаризма? – сказал Дан.

– Тоталитаризм и возникает после либерализма, в этом нет ничего экстраординарного… Одна интересная деталь. Картины отражают изменения одежды, украшений, декора и тому подобное. Но нигде никаких признаков иной архитектуры.

– То есть они не снесли после наступления Эры свои города и не выстроили заново в едином ключе, как можно было подозревать? – спросил Дан.

– Это тоже невозможно утверждать, – отозвалась Наи. – Несомненно одно: на попавшихся нам нескольких городских пейзажах, которые написаны до Эры, архитектура та же.

– Это ведь подкрепляет наши предположения о том, что палевиане – пришельцы, не так ли?

– У этих предположений, – сказал Маран, – есть один изъян.

– Какой?

– Однообразие. Слишком много получается всяких колоний. У нас колонии, у них колонии. Я сразу начинаю подозревать себя в инерции мысли. Оставим пока это.

– Оставьте, – согласилась Наи. – Лучше поговорим об эротических картинах.

– Почему о них надо говорить отдельно? – спросил Дан. – Разве это не очередное отражение той же терпимости?

– Видишь ли, Дан, – сказала Наи медленно, – мне кажется, тут не все так просто. Я хочу, чтобы ты внимательно на них посмотрел. От Марана в данном случае пользы мало, у них ведь такого нет, ему не с чем сравнивать. Посмотри ты. Увидишь ли ты в них что-либо необычное?

Она отделила от пачки несколько весьма красочных репродукций и положила их перед Даном. Дан долго перебирал большие, еле умещавшиеся на столике листы, изучая насыщенные персонажами и предметами сюжеты картин. На первый взгляд это казалось обычной порнографией, весьма откровенной, даже грубой, но если приглядеться… Наконец он поднял голову.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал он. – Это отличается от аналогичного земного жанра. Здесь парадоксальным образом присутствует некая красота. Даже одухотворенность.

– Верно, – согласилась Наи. – У нас в этом нет поэзии. То есть она встречается, но тогда все изображается в ином ключе. Не столь детализированно, более утонченно… Трудно сформулировать.

– Почему трудно? – спросил Маран. – Ты хочешь сказать, что в земном искусстве эта сторона изображается либо красиво, либо естественно. А здесь присутствует и то, и другое. Так?

– Так.

– И о чем это говорит?

– Красоту сексу может придать только любовь, – заметил Дан. – Но любовь… сколько их тут?.. всемером? Правда, они проповедовали полигамию и даже внедряли ее в Атанате не самым деликатным образом, но поверить, что семь человек могут любить друг друга, я, признаться, не в состоянии.

– Твоя формулировка не совсем точна, – заметил Маран. – На картине четверо мужчин и три женщины. И никаких намеков на извращения. Так что…

– Все равно! Любить одновременно четверых! Или троих…

– Я не говорила о любви, – возразила Наи. – Я думала о другом. Возможно, это их знаменитое слияние, их так называемая общность началась именно с множественных любовных отношений. Помнишь, ты мне рассказывал, как догадался? – спросила она Марана. – Насчет тех похорон.

– Ну?

– А как догадались они сами? Почему не во время одной из своих оргий? Там ведь тоже были синхронные эмоции. Эмпатам догадаться было куда проще, чем тебе. Они обнаружили, что их эмоции складываются и усиливаются. Отсюда все началось.

– А почему они не обнаружили этого давным-давно? – спросил Дан. – Не в девятом веке, а в первом, втором? Или гораздо раньше, они ведь очень древняя раса, во всяком случае, по их собственным утверждениям.

– Может, раньше их эмпатические способности были слабее? Они их развили.

– Каким образом?

– Хотя бы путем постоянного упражнения. Мы же теперь знаем, что с помощью упражнений можно достичь поистине фантастических результатов в вещах, которые казались совершенно неизменяемыми.

– В чем это? – спросил Дан машинально.

Наи залилась краской, и Маран пришел ей на помощь.

– Неплохая идея, малышка. Кстати, то, что они могут усиливать эмпатические способности, подтверждено экспериментально. Поэт, во всяком случае, говорит, что после Палевой он стал более чувствителен к эмоциям. Между прочим, их эмпатические способности вообще могли возникнуть не столь давно. Если ты помнишь, Дан, там, на Палевой, я вначале счел, что сумасшедшими они называют тех, кто не подчиняется правилам игры, другими словами, инакомыслящих. Но потом, после того, как у меня возникла известная вам гипотеза, я все обдумал, как следует…

– Лежа? – спросила Наи лукаво.

– Лежа. И пришел к другому выводу. Я решил, что это, в первую очередь, люди, лишенные эмпатических способностей. Уроды в их понимании. Неспособные постичь истину, как выразился тот островитянин. Что означает, неспособные к слиянию. То есть даже сейчас это присуще не всем. Что мешает нам предположить, что качество это проявлялось первоначально у отдельных индивидов?

– Спорадически, – уточнила Наи.

– Да. И лишь постепенно… Ну теперь можно и набросать общую картину. Возможно, возникновению этого качества способствовало и гипотетическое переселение. Природа чужой планеты, новые факторы, мутации… Случай здесь, случай там. Постепенно их становится все больше. Потом вступает в действие механизм Наи. Они обнаруживают возможность суммации, слияния. Увлекаются этим. Ищут способы развивать эмпатические способности или усиливать их. Втягивают в свою веру все больше людей. Торговцы наркотиком, так сказать. И… – Маран вдруг прервал свою речь, встал, прошел к холодильнику и принес несколько высоких стаканов с непонятным напитком странного лиловатого цвета. – Я реализовал твою идею, – сообщил он Дану, ставя перед ним стакан. – Смешал кофе с карной. Очень неплохо. Но в холодном виде. Попробуй. – Он сел на свое место и сказал: – Ладно. Продолжай теперь ты, Дан.

– Я?!

– А почему нет? Что ты все слушаешь и слушаешь других? Ты ведь не хуже меня все знаешь. Давай, говори.

Дан задумался. А почему бы и нет?

– Ты подошел к установлению Эры, – начал он неуверенно.

– Я думаю, это скорее было сделано задним числом, – возразил Маран. – Как у вас на Земле.

– А что обозначал первый год? Не рождение же какого-нибудь Первого Старшего?

– Ты у меня спрашиваешь? Рассказчик же ты.

– Я не умею.

– Умеешь. Первый год не суть важен. Может, это дата официального признания Общности смыслом существования, например, или действительно чья-то дата рождения. Это не имеет значения.

Дан решился.

– Ладно. Через какое-то время в Общность втягиваются все, кто обладает эмпатическими способностями. Тех, кто не тянется сам, вовлекают насильно. Как поступают наркоманы или торговцы наркотиками. Хватают и затаскивают в свой круг. Добираются до островов, где много людей без эмпатических способностей. Кстати, тут у нас пробел. Островитяне ведь отличаются и внешне. Почему?

– Почему? – спросил Маран у Наи.

– А разве у палевиан не может быть национальных или расовых отличий? – удивилась Наи.

– Теоретически, может. Но мне это объяснение не нравится. Моя интуиция отказывается его переваривать.

– А что ты сам думаешь?