Текст книги "Место крушения ветряных мельниц"

Место крушения ветряных мельниц
Гордей Ратушняк

Корректор Оксана Сизова

© Гордей Ратушняк, 2024

ISBN 978-5-0062-8294-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бабочки

 
С какой целью же всё распадётся на атомы,
Зачем мне скрежет над ухом чешуекрылых?
Не стоит более сравнивать с водопадами
Ничто, если видел менее ванны да мыла.
 
 
Однако случались раньше, бывало, моменты,
В которых хотелось больше, чем что-то ещё,
Разбить расслоившийся воздух на филаменты
И вшить фрагментами каждый, допустим, в плечо.
 
 
С тех пор не осталось и воздуха, не говоря о
Другом. Сейчас всё немного иначе, и вот
Стою с парой ног, что сюда не год ковыляла,
Насильно пихаю бабочек в свой же живот.
 
 
Я знаю, что нет никакой драмы в бабочках,
Пока не смогу убедиться – с места не ринусь,
Но драма, что их в кислотах как в наволочках
Со временем можно принять лишь за химус.
 

Клубок материй

 
Я вижу звёзды в мире новом,
Я вижу ход ярчайших цефеид,
Я бил землёй колени от обид,
И с болью ввысь взлетало слово…
 
 
Когда оно касалось снова
Лица границ небесно-рыхлых плит,
Я понял: старый мир по мне скорбит
И хочет счёт начать он скоро
 
 
Вчерашней цифре и узорам,
Слепой надежде, кровной вере,
Пустым, бездумным в землю взорам,
 
 
Но он не может в полной мере
Поведать тайну новых чувств,
Крутя в руках клубок материй.
 

Моря, океаны, конверты

 
Моря, океаны, конверты.
Дышать ради суши и ею.
Свистят обгоревшие ветры
(Они только это умеют).
Конвертов забытая важность
Запрела на складках, а вена
Бумажная бьётся о влажность,
Представьте, ещё ведь есть пена,
Способная к неким коварствам
В пределах густой гидросферы,
Так письма являлись лекарством
И новой причиной холеры
На суше, где, впрочем, такая
Болезнь не давалась врачам,
Там сохнет «привет, дорогая»
И льётся наружу «прощай»,
Сыреют границы абзаца,
Ей-богу, кидай хоть в костёр,
А буквы желают достаться
Не тем, кто бы их лихо стёр.
Моря – будто свежий фраппе
В стакане с кусочком прилива.
И кто-то, не знаю, пункт «Б»
Уже потерялся в чернилах,
Надеясь на судна, что врозь
Стоят, украшая мольберты.
Жаль, редко так движутся сквозь
Моря, океаны конверты.
 

Приросшие к субстрату

 
Трещины жирнели, расползаясь от откорма,
В них солнце, упавшее в вату,
Сгорало, покрывшись румяной коркой,
Над домами, приросших к субстрату.
 
 
Точно символ опухшей страны,
Ржавостью схваченный серп и тары.
Змеиная морда покажется из травы,
Ей станет домом новым серпентарий.
 
 
С громом созвучных язвенных арий,
Ядом забрызганных, не будет больше,
И стержень каждой единицы парий,
Со столом слившись, становится тоньше.
 
 
В сгустки невольно друг с другом слипаясь,
Покидают эфир исхудавшие корпускулы,
Понеже единая всё же слепая
И обнажает свои безобъёмные мускулы.
 
 
Эхо отвергает запотевший лоб,
Насильно о стены разбивая хруст вер.
Едва ли удержит собою потоп
Ногами втоптанный в землю бруствер.
 
 
Вследствие взрыва рождённые колбы
Распестрились, как благоухающий сад,
А снизу ими целованы толпы
Или им же подобный немой суррогат.
 
 
У плебеев и патриций инструмент один
Для восхождений и разрушения впрок:
Кто-то взберётся, спустя карабин
И верёвку, иной – спустя курок.
 

Керосин

 
Ты чувствуешь запах крадущейся гари?
Согласен, его я не чувствую тоже,
Но крикни, пока не исчезли в кумаре,
Если что-нибудь вспыхнет в прихожей,
Если лёгкие впустят ошибкой угар,
Который бессознательно не отторгла,
А мой из ушей не выходит пар,
На полпути встав где-то поперёк горла.
И что мне теперь? Поперхнуться и впредь,
Лишив свои лёгкие лекарства,
Пылать и стараться не догореть
Или всего лишь-то не возгораться?
Или всего лишь-то больше не жечь,
Оставляя пространство для вечных сукцессий?
Уже льётся газообразная желчь
И с нами делит воздух цезий.
И, будто всё зная, кривая осина
Уже за окном дотлевала заранее.
Поздно винить нам пары керосина,
Когда вокруг нас идёт возгорание…
 

Изувеченный

 
Я хрипел, не дыша, изувеченный.
Перепел свои вопли на бис.
Знаю, за горло душа, кто здесь вечны:
Каюсь, точно не вы и не высь.
Воздух разбитый в сегменты полей
Обух магнитного поля окислил,
Арканом стянув черенок. «Не болей!» —
С экранов туманили мысли.
Увянув, как прежде, воспряну.
Затянут потуже – обрушатся веки,
Да что мне, невежде! Я прямо
За шторой, шершавой, как вехи,
Встану и буду дрожать. Но упрямо.
 

Город

 
Город утонул бы в зелени публично,
Казнью снегу если б стали стельки
Стоп прохожих, коим непривычно,
Не дрожа, врастать в свои панельки,
 
 
То есть норы… Нет, увы, берлоги,
Провод свесив в конуру (сугроб),
Свет чтоб впитывали ваши ноги,
Втаптывая путь к коллекции из роб.
 
 
Я бы утонул! И я бы, я бы…
Прах желаний превратился в ком.
Я б прочувствовал хребтом все ямы,
Бездыханно канув, но ни в чём, а в ком! —
 
 
Это гриф «секретно», мы же тонем,
Надышавшись мёрзлым редким светом.
Город льдиной на моей ладони
К локтю начал плыть, крошась при этом.
 

Общепит

 
Начинаются прежние чревоугодные хроники.
Циклизация ваших потребностей вновь нерушима.
Тривиальная просьба унять ваши вечные колики
В бесконечном масштабе кишечников неисполнима.
 
 
Доставайте тарелки, ещё не разбитые вдребезги,
Вытирая вспотевшие руки от пекла реальности.
Хорошо только тем, кто на кухне взирает на верески,
Символически вросшие в кольца её сегментарности.
 
 
В абсолют возведя семантический корень субъекта,
Разыскали и цель бытия, невзирая на чувства, их вид,
Задавая голодному духу неправильный вектор
Прямиком в недостатке на Джоули наш общепит.
 

Рваное море

 
Вспенясь, свисало до пола волнами
Рваное море с неровной гардины.
Сквозь бушевание ткани местами
Взгляд мой ловил неживые глубины.
 
 
Помнил я ранние золота дюны,
Скрытые полупрозрачным стеклом.
Выросли мели, и я уж не юный,
Много с тех пор ведь воды утекло.
 
 
Нечего мне наблюдать за пустыней
Вместо беседы с угрюмой стеной,
Снова надеясь, что сердце остынет,
Точно я моря коснулся спиной!
 
 
Гневно я раньше хватался за шило,
Гребень летящей волны отсекал!
Ныне желаю, чтоб море зажило.
Свисло прибоем к ногам с потолка.
 
 
Капли кувалдой стучат по макушке.
Крепко колени схватил я, укутавшись мхом…
Где-то снаружи раскрылись ракушки,
Бликом дублетных жемчужин врываясь в окно.
 
 
Буйность стихии встречала сквозняк,
Рябью рисуя узоры в окне.
Улицы светит прибрежный маяк…
Кажется, всё-таки я был на дне.
 

Опухоль

 
Жжётся едкая под кожей
Опухоль.
Я давлю её рукой
Сломанной.
Глубже въелась тяжкой ношей.
Надо боль
Скрыть, унять и пнуть ногой,
Скованной
 
 
Той же цепью, что и тело,
Панцирной.
Туша стала хрупче вазы
Гжелевой.
Всё от шума онемело
Рации:
«В лёгких десять метастазов,
Шей его».
 
 
Хворь наружу вынув кистью
Временно,
Врач сказал – залечит раны
Вросшие,
Молвил жить своею жизнью
Медленно,
Чтоб мои зажили шрамы
Прошлые.
Скачет жизнь без чувства боли
В городе,
Орган стукнет вновь по лбу
Обухом,
Ноя, что до сладкой крови
Голоден,
Ведь несёт ещё одну
Опухоль…
 

Узники

 
Звёзды застыли в решётке ресниц,
Узники слепли, гоняя слезу по углам.
Тёрка глубоких округлых темниц
Мелко истёрла реальность в бедлам.
 
 
Мир бесконечно пустых двух глазниц
Таял по формуле старой в построенный хлам.
Семь позабытых грехом верениц
Ринулись через замочную скважину в храм.
 
 
Мною изученный мир раскалился числом,
Оным отсчёт начинают бегущим годам.
Словно для нас, простаков, это всё ремесло…
 
 
Строя декадами жизнь под спокойной звездой,
Слепо её никому в маете не отдам,
Век от себя отогнав или даже другой.
 

Орбиты

 
Эта плотность известна, как битум,
Вязкость чья – образец всем болотам.
К чужеродным неровным орбитам
Тяга лучше иных год за годом.
Лучше всяких лекарств от болезней,
Если встал ты к полудню здоровым, —
Значит, сходишь с ума и полезней
К трём часам не проснуться, а ровно
Через вечность другую о «я»
Вовсе в корне забыть, кто скорбит
По тебе? Забывайся, ловя
На себе от соседних орбит
Даже, будь то фотоны и нечто
Впредь незримое, точно душа.
Сядь в метро, разложись до конечной
И в своих неприметных ушах
Рой каналы, взбредётся – траншеи,
Осью пойманный в круговорот,
Чтобы вновь от висков и до шеи
Полз сигнал, не пульсируя, от
Сфер и эллипсов, кратным не сотням,
Или волн, заглянувших в квазар.
Что случится в туманном сегодня,
Станет новым бельмом на глазах.
 

Посвящается воспоминанию

 
Сегодня шире деревья (способствует камбий),
Чем в пору разлуки зыбучего пороха с патроном.
Ты знаешь, мы встретимся вновь в гиппокампе,
Который мне стал больше, чем домом.
 
 
Осядешь на стенке (скорее ночью) паразитом,
Наверное, в ноль три ноль один.
Условие: воедино должно быть всё слито,
Тебя не выкурить, и никотин
 
 
Сродни неустанно бурлящему в венах брожению.
Не то чтобы убивает, правильнее – стирает.
Ты знаешь, мы встретимся вновь в воображении,
Где апрель контактирует с маем.
 

Догорает свеча

 
Мы снова увидим витрины,
В них – мясом скреплённые кости.
Никто не встречает доктрины,
Как это бы делал агностик.
Никто не посмотрит там на
Проспект незамыленным взглядом.
Так горько тускнеет луна,
Имея лишь пропасти рядом.
Представь, догорает свеча,
А воск есть всего лишь отходы.
И что на хрустальных плечах
Не могут тащить пешеходы?
Где борются знания с чувством,
Как борются сон и кровать,
Там было бы редким кощунством
Забыть как обычно дышать,
Владея здоровыми лёгкими,
Без раковой плесени спор.
Я многих считал недалёкими,
Хоть их и не видел в упор.
 

Отторжение

 
I
 
 
За меня говорит мой анамнез
Пуще слов и язвительней действий,
Совершённых вчера, совершённых и завтра.
 
 
Перед тем как узнать свой диагноз,
В профилактику гнева и бедствий,
Не хочу вспоминать, кто их автор.
 
 
Я давно не теряю надежду,
Так как ей никогда не владел.
Здесь не призма кумир искажения, —
 
 
Я виню, что находится между,
Оставляя себя не у дел,
Даже если дела в отторжении.
 
 
II
 
 
Не приняв вакантной стороны
(Улицы, обугленные током),
Я плетусь без эллипсоидной головы,
В плазме отражаясь окон.
Подворотни разбухают от зиры,
Запахи кривят брусчатку.
Мне привидятся снова мира,
В коих люди с выжженной сетчаткой
Овладели звонкостью парадной,
Щупая ступени наугад,
Голова перестаёт быть ватной.
Есть вечность на полураспад.
И опять неделя искалечена,
Тухнет с окурком мой осмос.
Я пущу орбиты из колечек на
Угольный статичный космос.
 
 
III
 
 
Меня дома встретит незнакомец,
Мёртвым телом вольно распластавшись.
И к такому сложно подготовиться,
Это мне не дали в детстве старшие.
По глазницам пятнами забегали
Пчёлы, строя из картинок соты.
Он уже обжился в моём зеркале
С видом на мой приступ рвоты.
 
 
IV
 
 
Подо мною очнулась скамейка,
Позже ткнула доскою под дых.
Мои мысли сплетаются змейкой,
Но меня обнаружено в них
Ещё стрелку спустя так и не было,
Я ногою в оставленном сне.
Хоть лучи и рассеяны в небе, но
Всё равно они сходятся вне
Тех лохматых границ и пределов,
Обнимая кувалдой макушку.
Я врастаю в избытке рентгенов
В курватуру бездонной однушки,
Отторжённый иммунной системой
И своей, и чужой, коллективной.
Безалаберно лапаю стены,
Им не меньше, не больше противно
От морей на бороздах ладоней,
От костлявых речей в промежутки
Нарушения ровности, то ли
Искажённой, как слух, штукатурки.
 
 
V
 
 
Окунаюсь в тяжкий анабиоз
Иглой сквозь рыхлую кожу,
Второй затяжкой в сломанный нос,
Последним вдохом в прихожей.
И слякоть органов «экала»
Придуманной антиутопией,
Смотря без сетчатки из зеркала
На рвоту моей не прижившейся копии.
 

Ожерелье

 
Тротуары от осадков ожирели.
Мой язык свисает словом с ворота.
Я ношу на шее ожерелье,
Доставляя с телом его в сердце города.
 
 
Разжёвывая воздух горьковатый,
Я встал, читаю выдуманным
Людям фаршированные ватой
Стихи, воображая выдавленным
 
 
Быть и вплетаться в переулки узкие,
Чертить, парализованным в снегу,
Как я целуюсь с солнцем по-французски и
Жую слова в зацикленном бреду.
 

В умывальнике хлещет прибой

 
Моё утро началось со смерти.
В умывальнике хлещет прибой.
Где-то падает, где падать негде,
Безобразная капля пустой,
 
 
Пустотелой, безобъёмной тушей,
Но никак не горящей звездой.
Препарирован я, но, что хуже,
В умывальнике хлещет прибой.
 

Вселенная беспозвоночных

 
Ползут безвольно почвенные реки,
Мы видим всё, но что нам рассказать?
Сегодня кто-то превратится в снэки,
Кому-то солнце выколет глаза.
 
 
И вдоль глубины шестигранной сетки,
В её пробелах всё – условно тленное.
Хитиновый комок, прилипший к стенке,
Фасеткой ищет вновь Вселенную,
 
 
Людскую слякоть, вязкий кровоток,
Теплейший мир как микрокосм.
И россыпь солнц – заразный потолок
Далёк, как глаз, смотрящий в микроскоп.
 

ОдаМ

 
Деревянные кисти расправились,
И фаланг хлорофильные бабочки —
Это тучи ли, грязь или стаи ли?
Бородавки бесформенной лавочки?
 
 
Тогда воздух был снова спрессован,
Приблизительно вечность назад,
Там я рядом с тобой нарисован
Отпечатком в набухших глазах.
 
 
Ты вязала сплетение солнечное
Мягкой спицей в прозрачной груди.
Мне не спится ни оптом, ни рознично,
В пару к коже и память зудит.
 
 
Когда мой невидимка-приятель
Не захочет мне что-то сказать,
Мне останется только принять и
Разглагольствовать ночью в кровать,
 
 
Как тебе возлагалась на руку
Моя детская мини-ладонь.
Ну а дальше всё снова по кругу:
Я не там, я не здесь, не с тобой.
 
 
Растворившись, теку реверсивно
По застывшей минутной гряде,
Ища полость в пространстве наивно,
К навсегда не минувшей тебе.
 

Где вы засыпаете?

 
Стянув со оба в глазницы
Глаза цвета ржавчины,
Они разминают ресницы
От Петербурга до Гатчины.
Выставляйте меня за двери,
Коридоры делайте уже!
Меня не заставьте поверить,
Что я был кому-то нужен.
Я кручу языком слово,
Что вы не желали врагу!
Вы засыпаете дома,
Я засыпаю в гробу.
 

Автопортреты

 
На улице убийство священных оленей
И небо безглавых орлов.
Я всё, на твои колени
Похожее, целовать готов.
Как стены кофейного обжига
Толкают в утиль трафареты,
Так кажутся тестами Роршаха
Мои новые автопортреты,
Лишённые подписи с годом,
С палитрой полуденной почвы.
Хочешь – вот висит фото,
Мятое от голубиной почты.
Обласкай и сомни обратно,
И будет тогда торжество!
Ведь мне больше всего отвратно
Видеть себя в Рождество.
 

Неодушевлённый

 
Всё, что безвременно,
Скрыто в ядре кулака.
Нотариально заверено,
Что твёрдо, пока
Кафель не треснет
От нажатий ногой,
Но куда интересней
Видеть нагой
Темноту, что не сыщешь
Под веками глаз,
Для снов, когда пищей
Являлся матрас.
Мне бы руками
Город-притон,
Что есть оригами,
Обнять целиком
И пихать по кусочкам
В рёберный пазл.
Это – лишь точка,
Которую смазал
Я, дыша тяжко
В процессе казни,
Как неваляшка,
Упавшая навзничь.
Не найдет место
И приток яремный.
Я соткан из бедства —
Неодушевлённый.
 

Счастье

 
I
 
 
Мы любим тех, кто любит нас.
Ненавидим тех, кто ненавидит.
За око – око, глаз за глаз.
Презираем неудавшийся эпитет.
 
 
Рассчитывать в уме приятно:
«Один плюс три – четыре «тыщи».
Не углубляться в то, что непонятно,
Ласкать нирвану от приёма пищи.
 
 
Искать сожителей, чтоб умереть в покое
И выворачивать дёсны наружу.
Если счастье и правда такое,
Оно мне совсем не нужно!
 
 
II
 
 
Я люблю, когда космосом тянется
Глагол, размозжённый икотой.
Когда не наступившая пятница
Не знает четверг с субботой.
 
 
Когда слюна по воде густеет
От луча за стеклом окуляра.
Когда продукты от смерти растений
Разрастаются вокабуляром.
 
 
А ещё, если сгустки живого,
Напоминающие полиэтилен,
Снаружи дверного засова
И не достигают колен.
 
 
Разговоры пустые, как ваза
Для наполнения звука.
Ещё не гремевшую фразу,
Синтезирующую разлуку.
 

Сыпь

 
Я оказался в таком положении,
Когда нет ничего хуже памяти,
А на коже узор раздражения
Ветвистее праздничной скатерти.
 
 
Всё, что было, а может, и будет,
Отошло прямиком восвояси.
И где-то как шарики ртути
Разбросаны старые связи
 
 
И вечность не кажется долгой,
Пока не окутался ею.
Покрыв свои зенки коркой,
Я холодную мысль грею:
 
 
Если я вдруг на куски осыплюсь
(Бывает с людьми и такое),
Я прильну к твоей коже сыпью,
Окрашенной в каланхоэ.
 
 
Вспомнится лишь случайное слово
Или одно из моих заверений.
Не бойся, ведь всё повторится снова
На рассвете других измерений.
 

Мигрень

 
Я везде весь день,
Я нигде всю ночь.
Свет в окне – мигрень,
Ведь она точь-в-точь
Водородная бомба,
Черепной термогенез,
И я – внутри колбы,
В которую без
Гусиной кожи,
Раздутой, как клёш,
И присущей ей дрожи
Не попадёшь.
По принципам антивселенной
Сменю я заряд,
Что фактически верно,
Если полярна заря.
Мигрень – аэрозоль
Вибраций эфира,
Что под собой
Есть крушение мира…
 

Аструм

 
Нависал над бетонным матрасом, железным каркасом.
Кровоточит спина и кровать, одеяло и тонны
Элементов, застрявших в гортани, по здешним рассказам,
Не дают говорить, я молчал, но железобетонно,
Но питоном, закрученным вдоль семи позвонков
Удушающе, тел засыпать на два метра и двадцать
Не желала, родная, как ржавый столбняк от оков.
Не хотел засыпать. Я всего лишь мечтал просыпаться
Под шептанье травы и, опухшим, как будто нарыв,
Разорваться сверхновой с утра на тела геометрии.
Сингулярность завидя, лететь, обличённым в пары,
Растворённым быть с белым хитином в извилистом ветре.
Выжигание звёзд – заполнение краской под шпателем
Бесконечных пустот на лице ледяной левитации.
Выжигание звёзд есть причина не быть выжигателем,
Прирастая к Земле, поддаваясь в игре гравитации.
Без привычной искрящейся видимым золотом прыти,
С обретённым на время гниющее солнце запалом
Опускается за горизонт пережитых событий,
Оставляя нам утро, которое ночью пропало
И вернётся лишь с запахом жжёной дешёвой резины
Или пулей, влетевшей в кадык напевающих мантры.
Я не верил, что знала ты, как растопить эти зимы,
Внутривенно вводя принудительно комплекс Кассандры.
Полвторого по гномону. Было. Неделю назад.
Я тогда, прислонившись к стене, растекался плевком,
Как стекло обнажённое в пекле. Метели глазам
Не видать до закрытия век и удара виском
Обо что-то тупое и, к счастью, не остро стоящее
В направлении чётком к виску, как вопросы в полуночи,
А всего лишь, подобно углу у стены, в настоящем
Накренившейся. Я засыпаю медлительно, будучи
Заблудившимся в прошлом «вчера», в откровениях с будущим,
Называемым «завтра», ни капли не зная о нём,
А «сегодня» утрачено. Вечер, я помню, был сумрачен:
Обесточенный воздух, лишённое плясок с огнём
Шаровидное тело, замёрзшее без окислителя,
И вода, выползавшая пульсом из крана в керамику
Гипотоника, – то была тоника, но на любителя
Хаотичных трезвучий, похожих скорее на панику
Замерзающих труб и насквозь каменеющих губ.
Соглашусь, что в камине тепло есть, которого не
Существует в помине без дыма, поэтому груб
Я бываю, его не найдя ни внутри, ни вовне
Капилляров в щеках. Избегаю и энный предлог
Опускания ртути до нижних границ и пометок
На вещателе стужи. А буквы? Не знаю им толк.
Навещать, или нужен им тургор синеющих клеток?
Восклицал я не больше, чем глупо и просто о речи,
Да и звёзд то в реальности больше, чем я бы о них
Написать за всю жизнь захотел на губах просторечий,
Но не больше гораздо, чем в нас, я уверен, самих.
А ты помнишь, дрожащая, полностью бледная, кстати ли,
Как грядущие стоит растапливать колкие зимы?
В выжигании звёзд виноваты лишь их выжигатели,
В невесомости всё невесомо, включая причины.
 

Вторая жизнь

 
Очередные облака свисают в петлях,
Обуглившись, склонив вершины.
Они мне шлют вторую жизнь, немедля
Распуская, как бутон, брюшины.
 
 
Её я видел голой, в приступах дрожащей,
Во всех позорных, непристойных позах,
Живой и мёртвой, всё прощавшей,
Безмолвной в камышах, поющей в розах.
 
 
Её зрачки мне упирались в темя.
Мои не упирались никуда с тех пор,
Как мне, последнему вождю из племя,
Вплетали в кисти длиннопалые топор.
Взамен засохших насекомых напоследок
Ты дашь мне неподвижные сугробы.
Я был другим до глубины последних клеток!
Пред выходом из слякоти утробы.
 
 
Я помню твои взрывы, сходные тротилу,
Поэтому я впредь с тобой не говорю.
Захочешь полюбить меня – копай могилу,
Забыть – помалкивая, полезай в мою.
 

Антипироген

 
Пустивший корни в чью-то сетчатку,
Дотлевший межзвёздный каннибализм
Являлся не более, чем отпечатком
Родства полёта с падением вниз,
Когда заиндевевший хрусталик
Упал, разложившись до трещин
Пока на зимы оголённой эмали,
Дрожали после распятия вещи.
Сожги же меня с новой силой,
Оставив для вечных оледенений,
Дымок от костра и столбнячные вилы,
Да мысли сунуть в пожары колени.
Когда завершится цикличное тление
И я не пошлю теплоту в проход
В формате глагола и местоимения,
Последней картиной станет прах од:
Подарком вонзались в асфальт метастазы
Спиралью бантик – не пир, а ген,
В котором на выдохе каждой фразы
Я чую антипироген.
 

Затмение

 
Новая тень рождения
Тащится, день спасения
Нуждается в помощи.
Если мигрень – забвение,
Что-нибудь вспень брожение,
Забудем о тонущей
Камнем в лучах сетчатке.
Город зачах, осадки —
Неточности зрения,
Как на плечах Камчатки
Воска свеча остатки
Бросает в затмение.
 

Левъятан

 
Мы высечены из облака —
Статичных скульптур карнавал,
Затем нас кузнечным молотом
Согнули в простой овал.
 
 
Скажи все слова своим грозам,
Таящим пирос, метан,
Они – реланиум и прозак,
Семиголовый Левъятан.
 
 
Откуда у них взялись крылья?
Рога неземных оленей?
Здесь всё станет, думаю, пылью,
А где-то водой потоплений.
 
 
Осмелься и выкинь язык,
Отстрой себе свой редут,
И мысли опустятся в зыбь,
Откуда мне их не вернут.
 
 
Вернут лишь железные слезы,
Я выплавлю их в кольцо,
Меня и туберкулёзы
Находят реже, чем
Находит
Твоё лицо.
 
 
И в нём из нелепых дефектов
Мой взгляд, и глаза – я там,
Во рту обитающий некто
Скрученный, свитый
Десной
Левъятан.