Текст книги "Гипнотизеры"

4

Развешанные по стенам дипломы Гарварда, Оксфорда и Университета Вены в рамочках соседствовали с черно-белой фотографией самого Зигмунда Фрейда, отца современного психоанализа, подписанной его рукой. Доктор Гунденберг был самым лучшим детским психиатром в Нью-Йорке – и самым дорогим. Никто и бровью не повел, когда пациента привезли на «Бентли». Мама могла сколько угодно твердить Джексу, что бояться нечего, но тот факт, что родители готовы спустить столько денег на психоаналитика для сына, ясно говорил о том, что они-то сами изрядно перепугались.

Сколько бы там доктор Гунденберг ни брал за час, Джекс был уверен, что это просто грабеж. Он снова и снова пытался рассказать о своих видениях. Но психиатр хотел обсуждать только его сны.

– Но, доктор Гунденберг, – возражал мальчик, – со снами у меня полный порядок. Все отлично. А вот когда просыпаюсь, начинаются проблемы.

– Ваши сны – это ключ к вашему подсознанию, юный Джексон. – Доктор Гунденберг вроде бы иностранцем не был, но говорил с фальшивым акцентом. Видно, он считал, что для того, чтобы быть хорошим психиатром, недостаточно фанатеть от Фрейда – надо еще и разговаривать точно как он.

– Ладно, но подсознание умеет показывать человеку его самого с расстояния тридцати футов? – не отступался Джекс.

Доктор Гунденберг наклонился к его лицу. Блестящий лоб психиатра отражал свет не хуже зеркала, переходя в лысый затылок, подпертый накрахмаленным воротничком.

– Несомненно, наблюдать за самим собой на расстоянии физически невозможно.

Джекс насупился.

– Хотите сказать, что я вру?

– В этом кабинете лжи не существует. Даже когда вы говорите неправду, мне открываются скрытые истины.

– Например?

Доктор потер свой бесконечный лоб.

– Если вы пытаетесь увидеть себя глазами другого человека, это может означать, что вы не уверены в том, кто вы есть. – Он наклонился ниже. – Не отвечайте. Ваше сознание не способно охватить картину в целом. Просто слушайте…

Что ж, Джекс слушал и слушал, вот только доктор Гунденберг не произнес ни слова. Психиатр погрузился в молчание. Его огромная лысина зависла едва ли не в восьми дюймах от Джекса, заслонила от того дипломы и бо́льшую часть комнаты.

И тут, прямо в кабинете, куда он пришел, чтобы избавиться от видений, явилось новое наваждение. На этот раз он видел себя крупным планом, настолько близко, что разглядел собственные глаза – глубокого аметистового оттенка, округлившиеся от возмущения. Это стало последней каплей. Четыреста баксов в час за то, чтобы столкнуться с проблемой посреди сеанса, который должен был ее решить! И что этот парень смог ему предложить? Мертвую тишину?

– Началось! – выдохнул Джекс. – Вот прямо сейчас! Честно!

Ни слова, ни звука – вообще никакой реакции. Доктор не шелохнулся. Нет, он вообще слушал? Вне себя от раздражения, Джекс попытался привлечь его внимание.

– Я сейчас выпрыгну из окна, док.

Все та же реакция. Вернее, ее отсутствие.

– Да лучше вы сами прыгайте!

Не говоря ни слова, доктор Гунденберг встал с кресла и двинулся прочь. У Джекса в глазах потемнело от злости.

– Эй, помните меня? Я клиент, я вам деньги плачу. И вообще-то я еще здесь…

Раскрыв рот, он увидел, как психиатр поднял жалюзи, открыл окно и перебросил ногу через подоконник. Крик, который вырвался из горла Джекса, вряд ли можно было назвать человеческим.

– Вы что творите?!

Одним прыжком он оказался рядом, схватил старика за руку и вцепился в него как клещами. В мгновение ока из скучного и слишком дорогого часа потраченного времени сеанс превратился в перетягивание каната со смертью – по меньшей мере. И смерть выигрывала!

Доктор сопротивлялся, норовя вот-вот вывалиться из окна.

– Мы на тридцать пятом этаже!

Но доктор Гунденберг, казалось, этого даже не слышал. Он был полон решимости отправиться в полет.

Джекс уперся ногами в ковер и попытался оттащить психиатра от края бездны. Он изо всех сил тянул доктора за плечо, за рукав, за манжету – лишь бы удержать того в кабинете. Гунденберг выскользнул из пиджака, освободившись от хватки пациента, и попытался перекинуть тело через подоконник.

Уже слишком поздно. Еще пара секунд – и он свалится. Джекс зажмурился, отчаянно отгоняя мысли о падении, о стремительно приближающемся тротуаре…

– Нет! – завопил он. – Стойте!

При этих словах доктор Гунденберг шагнул в комнату, смахивая невидимые пылинки с безупречно белой рубашки, забрал свой пиджак у дрожащего с головы до ног пациента и как ни в чем не бывало уселся в кресло.

– С вами все в порядке? – еле выдавил Джекс.

– Естественно, – ответил доктор. – Но, как я вижу, наше время истекло. Продолжим на следующей неделе.

– Если вы себя к тому времени не угробите.

Психиатр пришел в крайнее изумление.

– Юный Джексон, что заставило вас предположить подобное?

Джекс так и уставился на него. Неужели этот человек и вправду не помнил, что собирался сделать нечто ужасное? Как такое могло просто вылететь у него из головы?

Сначала доктор Пальма, теперь это. Напрашивался только один вывод. Джекс всегда считал, что его галлюцинации – это только его проблема. Но теперь люди вокруг него начали слетать с катушек. Тут должна быть связь.

Выходит, в этих странных видениях было что-то такое, отчего окружающие начинали вести себя еще более странно?

– Ты вообще не в теме, Опус, – сказал Томми на следующий день в школе. – Рядом с тобой все немного чудят. С самого детского сада так.

Друзья рассекали коридоры ИШ № 222, держа путь в столовую.

– Из окна тридцать пятого этажа еще никто раньше не вылезал, – возразил Джекс. – Родители говорят, это была шоковая терапия, но мне кажется, он серьезно. Если бы я не схватил его за руку, старика бы размазало тонким слоем по Парк-авеню.

– Да уж, история стремная, – признал Томми. – Но люди при тебе точно другие. Как будто в мире есть разные правила: одни – для тебя, а другие – для остальных.

– Назови хотя бы один случай, когда такое бывало, – потребовал Джекс.

– Да возьми хоть Стедмана. Он же зверь, весь сезон очков по сорок зарабатывал за каждую игру. Но тут являешься ты – и он даже просто в стену попасть не может.

– Может, я ему на нервы действовал, – предположил Джекс. – Может, неудачная была игра. Все бывает.

– Ну пусть так. – Томми явно был настроен скептически. – А как насчет того, что ты входишь в ученический совет? Ты не думаешь, что это странно?

– В него куча людей входит!

– Да, потому что участвовали в выборах! А ты даже не пробовал, но столько народу написало твое имя, что ты прошел в совет.

– Они подумали, что я могу неплохо справиться, – вставил Джекс, сам сомневаясь в убедительности этого довода.

– Конечно. Так же как и в клубе ораторов – в который ты тоже не просился. Да ты даже в дебатах толком выступить не можешь! Помнишь, как ты сказал, что все должны быть вегетарианцами? А если люди потеряют работу в мясной промышленности…

– Ладно, это был не мой звездный час, – согласился Джекс.

– Нет, ты помнишь, что ты сказал? – воскликнул Томми ехидно. – Твой поразительный аргумент, который разгромил доводы оппонента своей гениальной логикой? Ты сказал, что если на скотобойнях поувольняют людей, это нестрашно, им всего-то и надо, что…

– Купить мешок семян и стать фермерами, – закончил Джекс заодно с другом. – Единственное, что мне пришло в голову. Но в дебатах мы, кстати, победили.

– О том и речь! – воскликнул Томми. – Все в кабинете пялились на тебя так, будто ты только что решил все проблемы в мире. И всегда пялятся!

– Ничего они не пялятся…

– Привет, Джекс.

К ним подошла миниатюрная темноволосая Джессика Крюз. Хотя она остановилась на равном расстоянии от обоих, было очевидно, что все ее внимание сосредоточено на Джексе. Томми одними губами произнес: «Пялятся».

Джекс постарался не смотреть ей в глаза.

– Привет, Джесс. Как дела?

– Хочешь сидеть со мной в автобусе на завтрашней экскурсии? – спросила она. В рамках изучения яркой эпохи «ревущих двадцатых» по обществознанию семиклассников везли смотреть постановку настоящего водевиля.

– Ему уже и так есть с кем сидеть, – встрял Томми.

Джессика, казалось, только что его заметила.

– Ой, привет, Томми. – Она снова обернулась к Джексу. – Ну, если он заболеет или еще что, дай мне знать.

И она удалилась в столовую.

– Видал? – торжествующе заметил Томми. – Как будто я таракан на шкафчике!

Джекс глубоко вздохнул.

– Ладно, иногда бывает и такое. Вопрос: почему?

– Да проще простого, – уверенно сказал Томми. – Потому что ты родился со здоровенной подковой в подгузнике. Ты везунчик, чувак.

– Ну да, конечно. Поэтому и психиатр у меня еще чуднее, чем я сам.

– Да серьезно, все выходит по-твоему. Если бы ты не был моим лучшим другом, я бы терпеть тебя не мог. Зачем искать причины? Просто наслаждайся.

– Вот только мне мерещится всякое, а люди вокруг начинают творить черт-те что.

– Я же не начинаю. А я постоянно рядом с тобой. Наверно, у меня просто психика устойчивее, чем у других.

Они вошли в столовую и направились к очереди за едой. Не меньше десятка человек помахали и сказали: «Привет, Джекс». И ни одного: «Привет, Томми».

Томми отвесил дурашливый поклон.

– Вообще-то я тоже тут. – И, повернувшись к другу, добавил: – Может, они просто пытаются разглядеть, какого цвета у тебя сегодня глаза? Но со мной этот номер не пройдет. По мне, так они всегда серые.

Джекс положил себе картофельного пюре.

– Значит, поэтому ты единственный, кто понимает, что нельзя развести ферму в квартире на десятом этаже? Потому что ты дальтоник?

Томми от души шлепнул пюре в свою тарелку и облизал половник, прежде чем положить его на место.

– Нет, потому что у меня дар. Передай перец.

5

«Ревущие двадцатые: Нью-йоркский водевиль в 1920-е годы» ставили в только что отремонтированном здании театра в Верхнем Вест-Сайде. Это было наполовину шоу, наполовину выставка. Устроители постарались на славу, чтобы воссоздать атмосферу, – о том времени напоминало все, от винтажного автомобиля марки «Штутц-Беркат», припаркованного у входа, до энергичного фортепианного регтайма и рожков с мороженым по пять центов. Работники театра изображали недоумение при виде смартфонов, айподов и даже пластиковых бутылок с водой в руках школьников. Несколько устройств пришлось конфисковать, потому что семиклассники непременно хотели показать персоналу какое-нибудь сногсшибательное, а то и неприличное приложение. Они, казалось, забыли, что сотрудники – такие же современные люди, как они сами, и у них, наверное, есть собственные сотовые телефоны в карманах, скрытых под золотым позументом и сверкающими эполетами.

Наконец все успокоились, и шоу началось. На сцену выходили певцы, чечеточники, жонглеры. Следом выступил комик с дурацкими несмешными шутками – но, возможно, так и было задумано, чтобы показать, каким был юмор в двадцатые годы. Освистывали его так громко, что учителям пришлось ходить туда-сюда между рядами, раздавая шепотом предупреждения. Но потом незадачливого артиста утянули со сцены, зацепив за шею рукояткой трости, и все поняли, что в водевилях так и положено.

После короткой немой кинохроники об избрании Калвина Кулиджа президентом, назначении Эдгара Гувера на пост главы ФБР и первого парада в честь Дня благодарения, устроенного универмагом «Мейсис», конферансье объявил номер Удивительного Рамоло, который непременно «околдует всех поразительной силой своего разума».

Рамоло оказался гипнотизером. Его золотые карманные часы, покачиваясь, поблескивали в огнях рампы. Когда он спросил, найдутся ли в зале добровольцы, шумные семиклассники совершенно притихли. Никто не верил, что у Рамоло есть какие-то сверхъестественные способности. Но на всякий случай все решили: пусть лучше он копается в мозгах кого-нибудь другого.

Наконец вызвалась миссис Бейкер, учительница математики. Удивительному Рамоло и его карманным часам потребовалась лишь пара минут, чтобы ввести ее в глубокий транс. Теперь она стояла с закрытыми глазами, ожидая распоряжений.

– Вы явились на бал в королевский дворец, – произнес гипнотизер. – На вас белоснежное платье, оно сияет, словно расшито бриллиантами. Сам эрцгерцог приглашает вас на танец. Музыка уже подхватила вас, и вы кружитесь по залу в грациозном вальсе. А теперь танцуйте, юная леди. Раз-два-три, раз-два-три…

К всеобщему изумлению, учительница математики принялась вальсировать по сцене, обняв воображаемого партнера.

Томми так сильно ткнул Джекса локтем, что чуть не сломал ему ребра.

– Ну и чума! – Внезапно его рука взмыла в воздух. – Я должен поучаствовать! Этому чуваку ни за что не заставить меня танцевать с самим собой!

– Не надо, – посоветовал Джекс. – Он только и ждет, чтобы выставить тебя придурком.

Миссис Бейкер продолжала с блаженным видом кружить по «залу». Теперь у Рамоло было столько добровольцев, что девать некуда. Он разбудил миссис Бейкер и выбрал шестерых из толпы ребят, которым не терпелось попасть на сцену.

Томми, оказавшись в числе избранных, испустил ликующий вопль.

– Смотри и учись, Опус. Я стану звездой!

Джекс с безнадежным вздохом откинулся на спинку сиденья. Если Томми что-то вбил себе в голову, его не остановить.

Вскоре Рамоло ввел всех добровольцев в транс и принялся демонстрировать свое могущество. Кэйта Маркакис орудовала несуществующей метлой. Руперт Джонс с пафосом читал стишок про Мэри и ее барашка, который всюду ходил за ней. Джессика Крюз была совершенно уверена, что сидит на уроке и одна знает ответ на сложный вопрос. Она елозила на стуле и яростно тянула руку, бормоча: «Ну! Ну! Спросите меня!»

Довольная публика аплодировала, раздавались одобрительные крики, а изредка кто-нибудь подзадоривал: «Не вызывайте ее! Пусть терпит!»

Затем настала очередь Томми. Может быть, гипнотизера впечатлило слегка бестолковое выражение на пылающем энтузиазмом лице мальчика или то, как сильно он хотел выбраться на сцену. Как бы там ни было, Рамоло решил поиздеваться над своей последней жертвой с фантазией.

– Твое тело покрывают пушистые перья, ты вышагиваешь по загону, выискивая в сору зернышки и жуков. Ты курица – точнее, петух. Курятник – твоя крепость, скотный двор – твои владения.

Кукарекнув, Томми присел и вперевалку побрел по сцене. Руки он согнул, отставил локти, как крылья, принялся ими хлопать и самозабвенно кудахтать. Благодаря своей спортивной гибкости в поисках пищи он умудрялся достать «клювом» почти до самого пола.

По залу прокатывались волны смеха. Даже Джекс слегка улыбнулся. «Я же его предупреждал», – подумал он.

– Берегись, петух! – издевательски пропел Рамоло. – Фермер идет! И топор несет!

Томми, услышав это, в ужасе захлопал «крыльями», заметался по сцене и сбил Джессику со стула. Раздались крики восторга.

Одного за другим гипнотизер вывел Кэйту, Руперта и Джессику из транса. Они вернулись на свои места, отвечая на одобрительные приветствия и дружеские тычки. Однако Томми остался в своем курином образе.

Джекс все ждал, когда Рамоло расколдует последнего добровольца, но напрасно. Уж очень уморительно выглядел испуганный «петух», улепетывающий от невидимого фермера с топором. Ребята в зале повскакивали с мест, улюлюкая и оглушительно хохоча.

– Быстрее, Цицерелли!

– Он прямо у тебя за спиной!

– Не, притормози! Я хочу посмотреть, как тебе снесут башку!

Зрелище вышло довольно забавное, этого Джекс не мог не признать. Но вот в реакции Томми ничего смешного не было. Он, казалось, по-настоящему испугался за свою жизнь и даже заплакал от ужаса. Кудахтанье перешло во всхлипы.

Рассердившись, Джекс вышел к сцене и, запрокинув голову, уставился на Рамоло.

– Эй!

Гипнотизер взглянул на него сверху вниз.

– Слушайте, мистер, пора уже заканчивать…

Не успел он договорить, как его накрыло новым видением: он сверху смотрел на себя, стоящего у края сцены. Это было так неожиданно и ярко, что Джекс на мгновение забыл, о чем говорил. Но потом краем глаза приметил Томми и выпалил:

– Сами попробуйте побыть курицей, и посмотрим, как вам будет весело!

Внезапно Рамоло с громким клекотом запрыгал по сцене, почти в точности копируя Томми. Тут зрители уже не выдержали. Все повскакивали с мест и бросились вперед, будто ярые фанаты из первых рядов на рок-концерте. Учителя попытались их удержать, но это было невозможно. Воцарился хаос.

Громкие пронзительные вопли выдернули Томми из транса. Он растерянно огляделся, а потом с торжеством ухмыльнулся.

– Видал, Джекс? Я же тебе сказал, что он меня не загипнотизирует. – Тут мальчик заметил квохчущего Рамоло. – Ну и ну! Что за дурила – ты только глянь!

Семиклассники ИШ № 222 никогда в жизни еще не бывали на такой обалденной экскурсии. Если в водевилях двадцатых и вправду все так происходило, это были крутейшие представления. Вот только… Удивительный Рамоло не собирался останавливаться. Смех постепенно утих, сменившись недоуменным бормотанием, а он все так же ковылял туда-сюда, кудахча и хлопая крыльями.

Появились рабочие сцены с крюком-тростью, но гипнотизер пришел от этого в ужас и попытался сбежать. Наконец двое крупных мужчин, одетых совсем не по моде двадцатых, загнали его в угол и утащили за кулисы, хотя он молотил ногами и отчаянно кудахтал.

В программе оставались еще выступления жонглера и акробата, но зал никак не мог успокоиться после этого представления – особенно потому, что из-за кулис все еще доносилось кудахтанье.

– Как вы думаете, это так задумано? – взволнованно спросила Джессика. – Он ведь уже даже не на сцене!

– Да псих он, – заключил Руперт.

– Либо так, либо загипнотизировал и себя заодно с Томми, – добавила Кэйта.

– Не тупи, – нахохлился Томми. – Меня он не загипнотизировал.

– Да ты едва яйцо не снес! – парировала она.

Томми посмотрел на Джекса, ища у него поддержки, но тот только печально кивнул.

– Да ладно! – взвыл мальчик. – Правда, что ли?

Но Джекс уже отвлекся на свои мысли. За новым видением опять последовало неадекватное поведение – точно так же, как было с окулистом и психиатром. Конечно, можно допустить, что Рамоло просто решил изобразить Томми, развлекая публику. Его выступление имело необычайный успех. Но сколько можно было притворяться птицей?

Поначалу подобные инциденты случались так редко, что Джексу без труда удавалось выбросить их из головы. Но теперь они происходили каждую неделю – да практически каждый день! Что-то было не так.

Но что?

Чтобы привести Удивительного Рамоло в чувство, пришлось вылить на него ведро ледяной воды. Дрожа и отплевываясь, он вышел из транса и обнаружил, что в него вцепились два здоровенных охранника театра, причем куда сильнее, чем нужно.

– С возвращеньицем, – сказал Джо, более крупный из двоих. – Тут из KFC звонили. Но мы им сказали, что ты не продаешься.

– Ты помнишь, кто ты такой? – спросил второй охранник, Фрэнк.

– Я – Удивительный Рамоло, – возмущенно ответил гипнотизер. На самом деле его звали Рэй Финкельмейер, но это было известно только бухгалтеру, который выдавал ему гонорар.

Он бросился в свою гримерку и принялся лихорадочно рыться в вещах в поисках мобильного телефона.

Что сказать? Как объяснить? Как вообще описать поразительный феномен, с которым он только что столкнулся? Дрожащими пальцами Рамоло набрал номер.

– Это я, – сказал он в трубку. – Случилось нечто необычайное. Я никогда еще не чувствовал такой силы.

6

Через неделю в ИШ № 222 пришло письмо.

Институт «Сентия»

доктор Элиас Мако, основатель и директор

Здравствуйте, уважаемый директор Оренштейн!

Поздравляем! Рады сообщить, что один из ваших учеников, Джексон Опус, был избран в качестве кандидата для нашей программы «Новые горизонты». Мы приглашаем в «Сентию» лучших молодых людей с самыми блестящими способностями. Джексон продемонстрировал исключительные навыки в области межличностной коммуникации, и мы надеемся, что сможем развить его таланты и направить их на пользу обществу.

Наша программа не помешает Джексону продолжать получать превосходное образование в ИШ № 222. Ему нужно будет являться на занятия каждый будний день после школы, а также каждую субботу. Мы счастливы, что имеем возможность предложить Джексону этот уникальный шанс. Надеемся начать сотрудничать с ним как можно скорее.

С уважением,

Элиас Мако, доктор философии, богословия и медицинских наук

Томми, хмурясь, отдал письмо обратно.

– С каких пор ты напрашиваешься на дополнительные занятия?

– С никаких, – раздраженно сказал Джекс. – Я не подавал документы ни на какую программу. Пока к Оренштейну не пришло это письмо, я и не слышал об институте «Сентия».

– Звучит как компания умников, которые задирают нос и считают, что знают больше других, – кисло прокомментировал Томми. – Вот взять хоть эту «Сентию» – что это значит вообще?

– Я погуглил, – ответил Джекс. – В древнем Риме была такая богиня, она наделяла младенцев сознанием.

Томми понимающе кивнул.

– У этих римлян было полно дурацких богов. У них, наверное, и туалетный бог был, вот только в честь него никто институты не называет. Как они вообще про тебя разнюхали?

Джекс пожал плечами.

– Я проявил навыки межличностной коммуникации.

– Ага, конечно. Да тебя даже я с трудом понимаю, а ведь мы лучшие друзья. – Томми, прищурясь, вгляделся в подпись. – Элиас Мако. Что за тип?

Джекс улыбнулся.

– «Доктор Элиас Мако посвятил свою жизнь развитию образования в Нью-Йорке и может служить источником вдохновения для каждого из нас».

– Ты это… его пиарщиком заделался, что ли?

– Так Оренштейн сказал моим предкам, – пояснил Джекс. – Ты бы их видел. Чуть до потолка не скакали от счастья. Это для них как доказательство, что я не чокнутый. – Он захлопнул дверцу своего шкафчика и закинул рюкзак на плечо. – Хотел бы сказал «Увидимся!», но не могу ничего гарантировать. Теперь я занят двадцать пять часов в сутки.

– Может, если опоздаешь, тебя выгонят? – предположил Томми с надеждой.

– Это если о-о-очень повезет.

Институт «Сентия» располагался в семиэтажном кирпичном доме на Восточной Шестьдесят пятой улице, недалеко от Парк-авеню. С крыши глядели крылатые грифоны с сердитыми мордами, ряд дорических колонн поддерживал козырек над парадным крыльцом. У входа висела небольшая строгая табличка – похоже, за известностью тут никто не гнался:

«Сентия»

Элиас Мако, основатель

Организация занимала три верхних этажа. Зайдя в обшитый панелями лифт, Джекс поднялся на пятый, в приемную. Здание казалось похожим скорее не на общественное учреждение, а на роскошное жилище, по крайней мере, 1890-х годов. Там, однако, водились и вещи, которых в конце XIX века никто не видел, – вроде компьютеров и телевизоров с плоским экраном.

– Я пришел к доктору Мако, – объявил Джекс, протягивая письмо.

– Джексон Опус! – тепло поприветствовал его секретарь. – Мы тебя ждали. Доктора Мако сейчас нет, но он очень рад, что ты теперь с нами.

– Э-э-э… спасибо, – выдавил Джекс. – А чем конкретно мы будем заниматься? В письме говорилось про межличностную коммуникацию, но это все общие слова.

– Джексон, – раздался голос позади него, – как здорово, что ты пришел.

Женщина, которую он увидел, обернувшись, привлекла бы к себе внимание даже в толпе из тысячи человек. Высокая, стройная и потрясающе красивая – настоящая супермодель. В ней все было не просто прекрасным, а совершенным – от длинных светлых волос, ниспадающих на плечи, до тени от ресниц на идеально гладких щеках. Даже скучный деловой костюм был подогнан так ловко, что сидел на ней без единой складочки.

Она протянула ему руку с идеальным маникюром.

– Морин Сэмюэлс, замдиректора.

Пожимая ее ладонь, он почувствовал запах ее духов.

– Джекс.

Она пристально посмотрела ему в глаза, и на секунду Джексу показалось, что у него снова начинается видение. Или, возможно, это просто замдиректора на него так повлияла – Морин в самом деле была сногсшибательной красоткой. Так или иначе, но ощущение быстро прошло.

А Морин лишь сказала:

– Самое то.

– Самое что? – переспросил он.

Женщина поправила воротник, который, конечно же, тоже был совершенным.

– Тебе наверняка не терпится приступить к делу и выяснить, чем мы все тут занимаемся. Кира, не могла бы ты проводить Джекса в кабинет для тестирования?

Он даже вздрогнул, когда рядом внезапно возникла девочка примерно его возраста. Даже не заметил, что она там стояла, – настолько сильно на него подействовало присутствие замдиректора. С тем же успехом можно было пытаться разглядеть пламя свечи рядом с солнцем.

– Привет, – сказала она. – Пойдем со мной.

Пройдя полпути по длинному коридору, она повернулась к нему. В ее взгляде читалась насмешка пополам с презрением.

– Может, ты и очередной свежак, но, вижу, реакция на Мисс Вселенную у тебя такая же, как и у остальных мальчишек.

Джекс почувствовал, как запылали щеки.

– В каком смысле – свежак?

Она пожала плечами.

– Не бери в голову. Тут на каждого новенького поначалу молятся. Доктор Мако, конечно, гений, но он искренне верит, что в каждом новом таланте найдет того единственного.

– Единственного кого?

– Скоро узнаешь, – пообещала она.

Стены длинного коридора были увешаны фотографиями множества знаменитостей, звезд спорта и политических деятелей, посетивших институт. Казалось, что все эти известные лица, как планеты на орбите, вращаются вокруг внушительного черноглазого мужчины с нависающими бровями и крупным ястребиным носом.

– Это доктор Мако? – спросил Джекс.

Девочка кивнула.

– Он великий человек. В «Сентии» творится много странного, но он не шарлатан. Он изменит мир.

Проходя мимо приоткрытой двери, Джекс нахмурился. За нею на стуле с прямой спинкой сидел в одиночестве мужчина; охватив плечи руками, он мелко дрожал. Буквально слышно было, как у него зубы стучат.

– Доктор Мако собирается изменить мир, сделав его холоднее? Что с тем беднягой?

Кира рассмеялась.

– Да нет, ему не холодно. Он просто думает, что замерз.

Тут в первый раз Джекс увидел ее улыбку. Она совершенно преобразила все ее лицо, сделав более открытым и дружелюбным.

Но это длилось недолго. Снова посерьезнев, Кира шагнула назад и прикрыла дверь. Потом она увела его за угол, в небольшой кабинет без окон. Со стен улыбался директор института, обнимая двух оставшихся в живых участников группы «Битлз».

– Доктору Мако, похоже, нравится фотографироваться.

Она посмотрела на него с неодобрением.

– Доктор Элиас Мако посвятил свою жизнь развитию образования в Нью-Йорке и может послужить источником вдохновения для каждого из нас.

Джекс моргнул. Оренштейн использовал точно те же слова, когда рассказывал про Мако его маме с папой. Выходит, у этого Мако не просто куча фанатов – у них даже фраза заготовлена, чтобы всем объяснять, почему он так крут.

Кира покопалась в ящике, извлекла оттуда кипу бумаги и от души шмякнула ее на стол.

– Вот твои тесты.

– Тесты – в первый же день?

– В основном психологические тесты. Их всем приходится проходить. Ограничения по времени нет, но на сто лет не засиживайся.

Джекс покорно опустился на стул, взял простой карандаш и начал заштриховывать кружки. Вопросы были в основном бессмысленные:

15) Я просыпаюсь утром…

□ а) свежим и готовым к новому дню;

√ б) таким же усталым, мечтая поспать еще;

□ в) полным ужаса от того, что может случиться что-то плохое;

□ г) не знаю.

87) Выберите утверждение, которое точнее всего описывает ваше отношение к еде:

□ а) Я получаю удовольствие от разнообразия продуктов, из которых состоит мой рацион.

□ б) Все кажется одинаковым на вкус.

Видимо, это был тест на психическое здоровье, или депрессию, или что-то подобное. Одно точно – он едва ли поможет доктору Мако «изменить мир».

Вдруг от двери донесся низкий голос:

– Так вот он, наш золотой мальчик.

Джекс поднял голову. Его рассматривал высокий мускулистый подросток. Судя по всему, увиденное его не особенно впечатлило.

За спиной незнакомца показалась Кира.

– Не доставай его, Уилсон. Он тесты делает – так же как и все.

Уилсон вошел в кабинет. В походке явственно ощущалась развязность – хотя пройти он успел всего несколько футов.

– Этот? И зачем ему что-то доказывать? Он же спаситель. К чему ему тесты. – Парень скосил взгляд на заполненные бумаги, критически их изучая. – Каждому ясно, что он особенный. – Одним движением он смахнул всю стопку на пол.

– Очень умно, Уилсон, – презрительно заметила Кира.

Джекс вскочил на ноги.

– Ты, похоже, что-то имеешь против меня? Ну, это твои проблемы, потому что я тебя в жизни не видел! – Он встал лицом к лицу с задирой, глядя ему в глаза.

Вдруг Уилсон сделал шаг назад, потом еще один – и очень вовремя, потому что Джекс почувствовал, что у него вот-вот начнется новый приступ. На этот раз он увидел свое собственное разъяренное лицо крупным планом. Ощущение вскоре растаяло, но к тому моменту, как он пришел в себя, между ним и Уилсоном уже оказалась Кира.

– Вы что, серьезно? – возмутилась она. – Хотите подраться посреди «Сентии»? Вот доктор Мако обрадуется.

– Я просто поприветствовал новый талант, – пробормотал Уилсон, потом развернулся на пятках и бросился вон.

– Спасибо. – Джекс по-прежнему кипел от злости. – Какое дружелюбие!

– Расслабься, – посоветовала Кира устало. – Уилсон Деврис просто пытается показать, что появился тут раньше, чем ты. Еще человек десять встретят тебя так же.

Джекс был не в настроении слушать.

– Я в курсе, что сегодня здесь впервые. Можно мне не напоминать.

Кира наклонилась, чтобы собрать бумаги, которые Уилсон сбросил со стола. Это было своего рода предложение перемирия, и Джекс взялся ей помогать.

– Слушай, – продолжала она, – люди с выдающимися способностями, те, кто способен многого добиться, не могут не соперничать. На любого новичка они первым делом будут смотреть как на угрозу.

– Откуда тебе знать, какие у меня способности? – настороженно спросил Джекс.

– Доктор Мако знает. Он же выбрал тебя.

Элиас Мако смотрел на них со стены, обнимая за плечи Пола и Ринго. Он определенно был похож на человека, у которого нюх на тех, кто может добиться многого.

Но чего – многого?

«Как можно иметь выдающиеся способности и даже не представлять, в чем именно?» – недоумевал Джекс.