Текст книги "Становление личности. Избранные труды"

Возьмем в качестве одного примера принцип подкрепления, который обычно рассматривается как цемент, скрепляющий реакцию, как клей, фиксирующий личность на уровне прошлых поступков. Интерпретация этого с позиций открытой системы совершенно иная. Фейгл, например, указывал, что подкрепление работает прежде всего на будущее[97]97
  Feigl H. Philosophical embarrassments of psychology // American Psychologist. 1959. Vol. 14. P. 117.


[Закрыть]. Именно благодаря признанию последствий (а не из-за самих последствий) индивид связывает прошлое с будущим и решает избежать наказания или искать вознаграждения в подобных обстоятельствах, при условии, конечно, что это соответствует его интересам и ценностям. Теперь мы уже не считаем, что подкрепление способствует запечатлению; оно рассматривается как один из многих факторов, учитываемых при программировании будущих действий[98]98
  Allport G. W. Effect: a secondary principle of learning // Psychological Review. 1946. Vol. 53. P.　335–347.


[Закрыть]. Какая огромная разница – рассматривать личность как квазизакрытую или как открытую систему!

У этой проблемы есть свои параллели в нейрофизиологии. Насколько открыта нервная система? Мы знаем, что ее сложность столь велика, что мы можем только предполагать, насколько она может быть сложна. Но одно определенно: входы высокого уровня часто контролируют и управляют процессами более низкого уровня. Хотя мы не можем точно сказать, что мы имеем в виду под «более высокими уровнями». Они определенно включают схемы воображения, намерения и общие черты личности. Они являются инструментами программирования, а не просто реагирования. В будущем мы можем с уверенностью ожидать, что нейрофизиология программирования и психология действия будут развиваться вместе. А до тех пор разумно слегка сдерживать наши закрывающие систему личности метафоры системы сигнализации, коммутатора, гигантского компьютера и гидравлического насоса.

Наконец, пример из мотивационной теории. Несколько лет назад я утверждал, что мотивы могут становиться функционально автономными от своих корней (человек сожалеет о собственной опрометчивости).

Каковы бы ни были его недостатки, понятие функциональной автономии позволяет видеть личность как открытую и изменяющуюся систему. Как можно было ожидать, критикуют ее главным образом те, кто предпочитает рассматривать систему личности как квазизакрытую. Некоторые критики говорят, что я рассматриваю только случаи, где нет угасания системы привычек. Эта критика в свою очередь вызывает вопросы, ибо точная формулировка спорной проблемы звучит так: почему некоторые системы привычек не угасают, если они больше не подкрепляются? И почему некоторые системы привычек, которые были инструментальными, превращаются в интересы и ценности, обладающие мотивационным потенциалом?

Обычный контраргумент заключается в том, что «вторичное подкрепление» каким-то чудом поддерживает все центральные желания зрелого человека. Научное рвение Пастера, религиозно-политический пыл Ганди и, в сущности, увлеченность тети Салли своим рукоделием объясняются гипотетическим перекрестным обусловливанием, которое каким-то образом замещает привычное подкрепление первичных влечений. Для наших целей важно то, что критики предпочитают концепцию вторичного подкрепления не потому, что она яснее, а потому, что она удерживает наше мышление в рамках квазизакрытой (реактивной) системы.

Сейчас не время заново приводить аргументы, но я могу, по крайней мере, сослаться на мою нынешнюю точку зрения. Прежде всего скажу, что понятие функциональной автономии релевантно даже на уровне квазизакрытых систем. Сейчас существует так много признаков, касающихся механизмов обратной связи, кортикальной самостимуляции, самоорганизующихся систем и т. п.[99]99
  См.: Hebb D. O. The organization of behavior. N. Y.: Wiley, 1949; Olds J., Milner P. Positive reinforcement produced by electrical stimulation of septal area and other regions of rat brain // Journal of Comparative Psychological Psychology. 1954. Vol. 47. P. 419–427; Chang H. T. The repetitive discharge of cortico-thalamic reverberating circuit // Journal of Neurophysiology. 1950. Vol. 13. P. 235–257.


[Закрыть], что я уверен – мы не можем отрицать существования самоподдерживающихся циклических механизмов, которые можно определить общим заголовком «стойкая функциональная автономия».

Однако основное значение этого понятия в другом. Оно предполагает, что личность – широко открытая, стремящаяся ко все новым уровням порядка и взаимодействия система. В то время как мотивы-побуждения остаются совершенно постоянными на протяжении жизни, иначе обстоит дело с экзистенциальными мотивами. Сама природа открытой системы состоит в достижении прогрессирующих уровней порядка через изменение когнитивной и мотивационной структуры. Так как в этом случае причинность системна, мы не можем надеяться объяснить функциональную автономию в терминах конкретного подкрепления. Эту ситуацию я бы назвал собственной функциональной автономией.

И стойкая, и собственная автономия, на мой взгляд, не являются необходимыми понятиями. Одно применяется к относительно закрытым частям-системам внутри личности, другое – к постоянно развивающейся структуре целого.

Последний пример. Для точки зрения квазизакрытой системы в значительной мере характерна номотетичность: она ищет сходство между всеми личностными системами или, как в теории общих поведенческих систем, между всеми системами вообще. Однако, если мы выберем точку зрения открытой системы, то окажемся отчасти приближающимися к идеографическим взглядам. Ибо теперь основным вопросом становится вопрос: что связывает систему в любом отдельном человеке?[100]100
  См.: Taylor J. G. Experimental design: a cloak for intellectual sterility // British Journal of Psychology. 1958. Vol. 49. P. 106–116.


[Закрыть]. Позвольте мне повторить этот вопрос, ибо он более чем любой другой годами преследовал меня: что делает систему в любом отдельном человеке связной? То, что эта проблема является главной, насущной и сравнительно игнорируемой, будет признано теоретиками открытой системы, даже если ее принижают и обходят стороной приверженцы полузакрытых систем.

Заключительное слово

Если данный очерк кажется полемичным, я могу сказать в оправдание только то, что теория личности живет противоречиями. В США нет единой партийной линии, сковывающей наши рассуждения. Мы свободны придерживаться всех и всяческих допущений относительно природы человека. За это мы расплачиваемся тем, что в настоящее время не можем ожидать, что теория личности будет кумулятивной, хотя, к счастью, исследование личности таким в определенной степени быть может.

Мы знаем, что теории в идеале получаются из аксиом, или, если аксиомы отсутствуют (как в нашей области), из допущений. Но наши допущения относительно природы человека разбросаны в диапазоне от адлеровских до зильборговских, от локковых до лейбницианских, от фрейдистских до халловских, от кибернетических до экзистенциальных. Некоторые из нас моделируют человека по образцу голубя, другие считают, что он обладает разнонаправленными потенциями. И согласия в подходах не видно.

Принцип дополнительности Нильса Бора содержит урок для нас. Бор показал, что мы не можем одновременно определить положение частицы и количество ее движения. В приложении к нашей работе этот принцип означает, что если мы фокусируем внимание на реакции, то не исследуем одновременно проакцию, если мы измеряем одну черту, мы не фиксируем внимание на паттерне; если мы имеем дело с подсистемой, мы теряем целое; если мы занимаемся целым, мы упускаем из виду функционирование частей. Для одиночного исследователя нет выхода из этого ограничения. Единственная наша надежда заключена в преодолении этого с помощью взаимодополняемости исследователей и теорий.

Будучи сторонником открытой системы, я не буду закрывать двери. (Некоторые из моих лучших друзей – сторонники квазизакрытых систем.) Если я выдвигаю аргументы в пользу открытой системы, еще тверже я защищаю открытое сознание. Мы осуждаем рабское подчинение моде, гласящей, что лишь условности ведут к научной респектабельности. Нам еще многое надо усвоить из нашего творческого контакта с открытой системой. Я уверен, что среди наших студентов будет много любителей приключений.

Эго в современной психологии[101]101
  Впервые опубликовано в 1943 г. Печатается по изданию: Allport G. Personality and Social Encounter: Selected essays. Chicago: University of Chicago Press, 1960. P. 71–93.


[Закрыть]

Введение

Одним из наиболее странных событий в истории современной психологии явился тот способ, каким эго – или Я – было отодвинуто в сторону и пропало из вида. Я называю его странным, поскольку существование собственного Я – это факт, в котором совершенно убежден каждый смертный, в том числе любой психолог. Сторонний наблюдатель может сказать: «Психологи – смешные ребята. Перед ними, в самом сердце их науки, лежит несомненный факт, который доказывает существование всех остальных вещей, а они до сих пор не обращают на него внимания. Почему они не начнут со своих собственных эго, или с наших эго, – с чего-нибудь, о чем мы все знаем? Если бы они так сделали, мы бы, возможно, лучше их понимали. Более того, они смогут лучше понять нас».

Тогда, в 1880-е годы, конечно, для Джеймса, Ройса, Дьюи и их современников было хорошим тоном свободно говорить об эго, Я и даже о душе. Душа, конечно, отступала под натиском Вундта, и каждый находил развлечение в том, чтобы пошатнуть господствовавшее теологическое голословие, вступить в эру Новой психологии раскованным и позитивистски настроенным. Они забывали, что их предшественники одобряли идею души не по причине их склонности к теологии, а из-за того, что ассоциационизм не признавал или не давал удовлетворявшего их объяснения связности, единства и целеустремленности, которые, как они считали, преобладают в психической жизни. При том, что понятие «душа» также оказалось не в состоянии объяснить эти свойства, оно, по крайней мере, привлекло внимание к их существованию.

После изгнания души эти объединяющие свойства ментальной жизни время от времени упоминались под названием Я. В течение некоторого времени, благодаря Джеймсу, Калкинсу, Принсу и французским психопатологам, Я было более или менее популярным понятием. Но постепенно оно тоже вышло из употребления.

Полный упадок понятия души и частичный упадок Я произошел, в частности, как я уже сказал, благодаря росту позитивизма в психологии. Позитивизм, как всем нам известно, является программой морального перевооружения, императивы которой включают абсолютный монизм, абсолютную объективность и абсолютный редукционизм, – короче говоря, абсолютную непорочность. С этой аскетической точки зрения субъективные убеждения подозрительны, Я выглядит несколько неприлично, а любой намек на метафизику (то есть непозитивистскую метафизику) отдает слабостью. Как пояснил Гарднер Мэрфи, из психологии Я престижа не извлечешь[102]102
  Murphy G. Psychology and the post-war world // Psychological Review. 1942. Vol. 49. P. 298–318.


[Закрыть].

Но при всем ограничении приносимых им выгод позитивизм обладал одним бесспорным достоинством: он породил здоровую нелюбовь к разъяснению никому не нужных вопросов. Он показал, что старая психология большей частью страдала от тенденции тщательно работать над словами, как будто слова являлись сущностью вещей. Благодаря позитивизму, факультетская психология, базировавшаяся в действительности на вербальном реализме, была дискредитирована, и диалектика стала пользоваться дурной славой. Сейчас мы должны признать, что большая часть психологии Я пребывала на уровне непросвещенной диалектики. Ее утверждения часто бывали избыточными или шли по кругу; в манере Гертруды Стайн она иногда утверждала, что Я это Я это Я. Не особенно лиричным по своей природе психологам не удавалось увидеть в этой возвышенной формуле никакого более глубокого значения. Вполне понятно, что они отказывались допустить такое заикающееся Я в мрачную цитадель своих лабораторий.

Но когда понятие становится табу, это табу имеет вероятность распространиться на целый ряд проблем, связанных с этим понятием. Похоже, что произошло нечто в этом роде. Не только душа и Я пострадали от остракизма. Вместе с ними ушла обширная совокупность проблем, имеющих отношение к связности и единству ментальной жизни, к гордости, амбициям и статусу; идеалам и видам на будущее. Этот упадок, конечно, не был тотальным, но он был значительным.

Словно для того, чтобы компенсировать пренебрежение этими интересами в поле собственно психологии, над горизонтом взошел психоанализ, излучая яркий, хоть и спорадический свет. Не удивительно, что весь мир обратился к психоанализу за ориентирами в динамической психологии. Других возможных ориентиров было весьма мало. Я склонен верить, что история обнаружит, что психоанализ обозначил паузу в психологии – между временем, когда она потеряла свою душу вскоре после франко-прусской войны, и временем, когда она вновь обрела ее вскоре после второй мировой войны.

Пока психоанализ не влился окончательно в более широкую и в более адекватную психологию, он может гордиться тем, что сохранил и продвинул изучение определенных функций Я, которые позитивистская психология предала забвению. Ему можно также отдать должное за сохранение термина, более или менее родственного Я, от мрачного табу, о котором я говорил. Понятию эго с самого начала придавалось особое значение в психоаналитической литературе. Я присваиваю сейчас этот термин, чтобы обозначить то смещение центра, которое ныне происходит в психологической теории.

Но не только к психоанализу мы протягиваем связующие нити. Позиция эго в современной психологии определяется также некоторыми другими историческими тенденциями.

Основные концепции эго

Среди различных концепций эго, обнаруживаемых в психологической литературе, наиболее значимыми являются, безусловно, следующие.

Эго как субъект познания. Номинативная форма слова эго предполагает, что некий субъект занят, как бы сказал Брентано, «интендированием» своих отношений со вселенной. Проблема познающего, или «чистого эго» была мало интересна для психологов с того времени, как Джеймс нанес ей многословный удар в своих «Основах психологии». В сущности, Джеймс заявил о том, что достаточно допустить, что происходит познание. Отдельное допущение о познающем эго не является необходимым. Конечно, для феноменологов[103]103
  Beth M. Zur Psychologie des Ich // Archiv für die Gesamte Psychologie. 1933. Vol. 88. P. 323–376; Oesterreich T. K. Phenomenologie des Ich in ihren Grundproblemen. Leipzig: J. A. Barth, 1910.


[Закрыть] и персоналистов[104]104
  Например, Moore J. S. The problem of the self // Philosophical Review. 1933. Vol. 42. P. 487–499.


[Закрыть] проблема субъект-объектного отношения остается главной. Но большинство психологов после Брентано и Джеймса миновали эту проблему[105]105
  Частная переписка с Коффкой по поводу его собственного использования термина выявила тот интересный факт, что когда он писал свои главы про эго, он никогда не думал о нем как о субъекте познания (Koffka K. Principles of Gestalt psychology. N. Y.: Harcourt, Brace, 1935). «Откровенно говоря, я никогда не задавался этим вопросом», – писал он, добавив: «Я сомневаюсь, что это мое решение будет сходно с решением Брентано. Сейчас мне кажется, что оно будет найдено в теории подсистем эго, в частности, в отношениях системы Self к другим эго-системам».


[Закрыть]. Для нашей цели достаточно зафиксировать это первое использование понятия и отметить его относительную редкость.

Эго как объект познания. Некоторые исследователи задались проблемой природы переживания нами своего Я[106]106
  Amen E. W. An experimental study of the self in psychology // Psychological Monographs. 1926. Vol.　35. № 165; Horowitz E. L. Spatial localization of the self // Journal of Social Psychology. 1935.Vol. 6. P. 379–387; Lundholm H. Reflections upon the nature of the psychological self // Psychological Review. 1940. Vol. 47. P. 110–126.


[Закрыть]. Этот подход, ограниченный по сути интроспективными отчетами, был не слишком продуктивен. Он принес мало что дающие сведения о местоположении эго, которое ощущалось расположенным «между глаз», или состоящим из «движений в голове», или находящимся «между правым и левым», «между верхом и низом», «между позади и впереди». Следуя этому направлению исследований, Горовиц обнаружил такое разнообразие результатов (описывающих расположение эго в голове, сердце, груди, на лице, в мозге, гениталиях), что пришел к заключению: «Локализация Я, как отмечается в цитированной литературе, в ответах на наши вопросы, в неформальной дискуссии и в исследовании детей, не является тем базовым феноменом, который может облегчить анализ структуры Я и личности»[107]107
  Horowitz E. L. Op. cit. P. 386.


[Закрыть].

Похоже, есть только два факта, по поводу которых существует общее согласие: 1. Младенцы, как соглашаются все авторы, не осознают себя как индивидуальность; их поведение протекает в рамках того, что Пиаже назвал «недифференцированным абсолютом», состоящим из Я и окружающей среды. Лишь постепенно и нелегко развивается отдельное эго. 2. Эго, которое мы осознаем, варьирует по своим параметрам. Иногда оно включает в себя меньше, чем тело, а иногда больше. В полудреме мы теряем все ощущения наших эго, хотя можем достаточно осознавать безличные вещи. Бывает, что внезапно наши ноги воспринимаются как странные объекты, нам не принадлежащие. В патологических состояниях бывают замечательные случаи деперсонализации[108]108
  Delgado H. Psicologia y psicopatologia de la conscientia del yo // An. Inst. Psicol., University of Buenos Aires. 1938. Vol. 2. P. 135–176; Federn P. Narzissmus im Ichfuge // Internationales Zeitschrift für Psychoanalyse. 1927. Bd. 13. S. 420–438.


[Закрыть]. И наоборот, иногда мы думаем об инструментах, которые мы используем, как о части нашей расширенной эго-системы, а временами рассматриваем наших детей, наше жилье или наших предков как интимную часть нашего расширенного Я. Установлено, что эго-системы, которые мы осознаем, сокращаются и расширяются самым непредсказуемым образом[109]109
  Lundholm H. Op. cit.


[Закрыть].

Эго как примитивный эгоизм. Сто лет назад Макс Штирнер написал «Единственный и его собственность» (Der Einzige und sein Eigentum)[110]110
  Stirner M. The ego and his own / Trans. by S. T. Byington. London: A. C. Fifield, 1912. <Рус. пер.: Штирнеръ М. Единственный и Его достоянiе. СПб., 1910.>


[Закрыть] – книгу, в которой он отстаивал тот тезис, что человек по своей природе неизменно эгоистичен. В 1918 году французский биолог Феликс Ле Дантек управился с той же темой c большим блеском в своем труде «Эгоизм: единственная основа общества» (L’egoisme: seule base de toute societи)[111]111
  Le Dantec F. L’egoisme, seule base de toute societe. Paris: Flammarion, 1916.


[Закрыть]. Неутолимый эгоизм является основой здания общества, говорит Ле Дантек, а лицемерие – его основной принцип. Психологи, относясь пристрастно к такому расчетливому реализму, при этом сами далеко продвинулись к разоблачению лицемерия в человеческой натуре. Проекция, рационализация, механизмы защиты были представлены тем, чем они являются, – попыткой обелить эгоцентрическую мотивацию. В течение столетия психологи объединились с историками, биографами и романистами в модном спорте развенчания человеческих мотивов.

Эго как влечение к доминированию. С этой позицией примитивного эгоизма перекликается множество исследований, обращающихся к чувствам доминирования, к доминантности, к сложившемуся порядку подчинения, к эйфории. С этой точки зрения, эго есть та часть личности, которая требует статуса и признания. Негативные состояния тревоги, неуверенности, стремления защищаться, сопротивления действительно лишь являются индикаторами того, что, когда эго унижено, возрастают импульсы к его защите и восстановлению статуса.

Эго как пассивная организация ментальных процессов. Психоанализ, как нам известно, внес большой вклад в интерпретацию человеческой природы в терминах эгоизма. Вся его теория мотивации базируется на допущении о гедонистическом собственном интересе. Но в психоанализе эгоизм, как это ни странно, приписывается не эго, а желаниям, поднимающимся из ид. Для Фрейда собственно эго есть пассивный перципиент, лишенный динамической силы, «связная организация ментальных процессов», которая осознает противоречивые силы подсознания (ид), суперэго и внешней среды[112]112
  Freud S.
  The ego and the id / Trans. by J. Riviere. London: Hogarth Press, 1927. <Рус. пер.: Фрейд　З. Я и Оно // Фрейд З. Психология бессознательного. М.: Просвещение, 1989. С. 425–439.>


[Закрыть]. Эго, не обладающее динамической силой, пытается насколько может умиротворять и управлять противоречивыми силами; но когда оно терпит неудачу, что часто происходит, оно вспыхивает тревогой. Эго рождается из сдерживания инстинктивных импульсов и постоянно нуждается в укреплении. Но даже тогда, когда, благодаря процессу анализа, эго усиливается, оно все еще по сути остается лишь пассивной жертвой-наблюдателем драматического конфликта.

Неудовлетворенные отрицанием Фрейдом динамической силы эго, более поздние авторы-психоаналитики, в частности Френч и Хендрик[113]113
  French R. M. Some psychoanalytic applications of the psychological field concept // Psychoanalytic Quarterly. 1942. Vol. 11. P. 17–32; Hendrick I. Instinct and the ego during infancy // Ibidem. P. 33–58.


[Закрыть], приписывали эго бо́льшую движущую силу. Оно является субъектом, который планирует, который стремится совладать с конфликтами, так же как и утихомирить их. Один из аналитиков, Хайнц Хартманн, существенно разошедшийся с Фрейдом, считает, что «адаптация к реальности, которая включает господство над ней, исходит в значительной степени от эго и, в частности, от той части эго, которая свободна от конфликта, и направляется она организованной структурой функций эго (таких как интеллект, восприятие и т. д.), которые существуют по своим собственным правилам и обладают независимым воздействием на разрешение конфликтов»[114]114
  Hartmann H. Ich-psychologie und Anpassungsproblem // Internationales Zeitschrift für Psychoanalyse. 1940. Bd. 21. S. 214.


[Закрыть]. Для таких авторов эго-идеал уже не является, как для Фрейда, пассивным отражением суперэго, которое, в свою очередь, мыслится как простое наследство родителей. Эго через свои идеалы проникает в будущее, становится исполнителем, планировщиком, борцом.

Эго как «борец за цели». В этом случае мы переносимся с помощью некоторых более современных психоаналитиков в позицию, неотличимую от позиций Мак-Дугалла или Джеймса в его наиболее телеологических аспектах. Для Мак-Дугалла самоуважение выступает хозяином и контролирующим чувством, в чьих интересах функционируют все остальные чувства[115]115
  McDougall W. The energies of men. N. Y.: Scribner, 1933. Р. 383.


[Закрыть]. Фразу «борец за цели» я заимствовал у Джеймса[116]116
  James W. Principles of psychology. N. Y.: Holt, 1890. I. Р. 141. <Рус. пер.: Джемс В. Научныя основы психологiи. СПб.: С.-Петерб. Электропечатня, 1902.>


[Закрыть], который в своей концепции Я отстаивал порой отчетливо динамические и персоналистские взгляды.

Целевой взгляд на эго может быть связан с постулатом Коффки о том, что всегда есть активная «сила, которая направляет эго свыше»[117]117
  Koffka K. Op. cit. P. 670.


[Закрыть]. Та же позиция представлена в тех вариантах динамической психологии, которые признают рабское подчинение биологических потребностей одной центральной потребности эго-удовлетворения. Одно из наиболее сильных выражений этой точки зрения обнаруживается в «Человеческой природе в свете психопатологии» Гольдштейна[118]118
  «Исходя из нашего обсуждения, я убежден, что мы никоим образом не вынуждены предполагать существование специфических влечений… Они являются специальными реакциями в особых ситуациях и представляют собой различные формы, с помощью которых организм как целое выражает себя… Традиционный взгляд постулирует различные влечения, которые выходят на передний план при определенных условиях. Мы признаем только одно влечение, влечение к самоактуализации, но вынуждены допустить, что при определенных условиях склонность к актуализации одной какой-то возможности настолько сильна, что организм управляется ею» (Goldstein K. Human nature in the light of psychopathology. Cambridge: Harvard University Press, 1940. Р. 144f.).


[Закрыть].

Эго как поведенческая система. Несмотря на постулат о «силе, которая направляет эго свыше», позиция Коффки менее динамична, чем только что описанная. Он говорит, что эго – это только одна отдельная система внутри гомогенного поля. Большая часть поведения осуществляется без отношения к эго. Не все восприятие, не все действия, не все эмоции и не все сознание связаны с эго-системой. Границы эго в зависимости от времени изменяются в широких пределах и, в определенных обстоятельствах, эго действует как система, которая детерминирует течение событий, как это делает, согласно гештальттеории, любая другая динамическая система. Но большую часть времени поведение свободно от воздействия эго-системы.

Более влиятельной – благодаря своей экспериментальной плодотворности – оказалась трактовка этого вопроса Левином[119]119
  Lewin K. Principles of topological psychology. N. Y.: McGraw-Hill, 1936. Р. 181.


[Закрыть]. Хотя он редко использует термин эго, он также принимает во внимание центральную субсистему внутри личности. Не все поведение связано с эго, но многие из экспериментально полученных результатов могут быть объяснены только ссылкой на специальный тип напряжения, которое существует, когда «вовлечено» эго. Совершенно очевидно, что меняющийся уровень притязаний является феноменом эго-напряжения. Насыщение, замещение, инкапсуляция, сопротивление, ирреальность и силовое поле – все это левиновские понятия, характеристики которых представляют различные свойства эго-напряжений[120]120
  Особенно убедительны данные Левина, относящиеся к различиям между национальностями в относительной легкости «включения» эго. Так, американец менее насторожен, менее обидчив, менее сдержан, чем немец, поскольку границы немецкого эго лежат ближе к «поверхности». Он защищается от фамильярности и вторжений, тогда как американец ведет гораздо более «публичную» жизнь и защищает только «сердцевину» своей личной жизни от пристальных публичных взглядов (Lewin K. Some social-psychological differences between the United States and Germany // Character and Personality. 1936. Vol.　4. P. 265–293 <Рус. пер.: Левин К. Разрешение социальных конфликтов. СПб.: Речь, 2000. С. 106–147>).


[Закрыть].

Ясно, что Левин в не меньшей степени, чем Коффка, хочет избежать представления об эго как единой целостности и предпочитает рассматривать его как варьирующий набор сил, которые пробуждаются всякий раз, когда личность вступает в некоторые новые и возможно опасные отношения с окружающей средой.

Эго как субъективная организация культуры. В последние годы, как всем известно, происходило сближение психологии, психоанализа и социальной антропологии. В результате этого симбиоза создана новая концепция эго. Образ себялюбивого и несоциализированного эго, завещанный нам Штирнером и Ле Дантеком, был расширен. Шериф, например, обращает внимание на то, что хотя эго не является «генетической психологической формацией», оно приобретается ребенком под непрестанным воздействием со стороны родителей, учителей и товарищей, и в результате эго «состоит главным образом из социальных ценностей»[121]121
  Sherif M. The psychology of social norms. N. Y.: Harper, 1936. Р. 179.


[Закрыть]. Так как процесс сегрегации эго в детстве преимущественно достигается приобретением ребенком имени, статуса, кодекса поведения, социального чувства вины и социальных стандартов для вынесения суждений, Шериф заключает, что эго является не чем иным как социальной частью человека[122]122
  Ibidem. Р. 186.


[Закрыть]. Эта авторская позиция экстремальна. Ведь если эго является не чем иным, как «социальным в человеке», непонятно, как называть все антисоциальные импульсы и стремления, которые обычно именуют эгоистическими?

Взгляд Кантрила сходен, но менее экстремален, чем взгляд Шерифа. Кантрил допускает, что «человеческое эго и, следовательно, тот способ, каким он себя рассматривает, вовсе не всегда полностью определяются окружающей культурой»[123]123
  Cantril H. The psychology of social movements. N. Y.: Wiley, 1941. Р. 44.


[Закрыть]. Но то, что индивид относит к самому себе, несомненно, большей частью социально детерминировано. Когда срывают национальный флаг, он оскорбляется; когда делают презрительные замечания о его родителях, он вмешивается; когда его кандидат на выборах проигрывает, он терпит поражение.

Подчеркивая культурное содержание эго, эти авторы фактически ликвидируют искусственное фрейдистское различие между эго и суперэго. Они также спасают эго от антисоциального солипсизма Штирнера и Ле Дантека и делают из него социализированного субъекта, готового войти в качестве интегрированной части в сложные отношения социальной жизни.

В этом беглом историческом обзоре я пропустил многих авторов, внесших свой вклад в литературу по эго. Тем не менее я уверен, что указал главные способы, которыми до сих пор представляли эго, – а именно, как субъект познания, как объект познания, как первичный эгоизм, как доминирующую силу, как пассивного организатора и рационализатора, как борца за цели, как одну из многих сегрегированных поведенческих систем и как субъективную структуру социальных ценностей.

Немедленно возникает вопрос, имеют ли эти восемь употреблений термина эго что-нибудь общее, или, как это часто случается, использование одного термина запутывает совершенно различные проблемы. Эго как субъект познания и как стремление к статусу – это одно и то же? Является ли Я как объект познания в то же время борцом за цели? Имеет ли эго-система, предложенная Коффкой, какое-нибудь родство с эго Фрейда, которое пытается улучшить ид через осознание?

На эти вопросы пока нельзя ответить. Мы не можем сказать, отражают ли эти восемь концепций несовместимые теории, или незаметно переходят одна в другую, или все они в конце концов подчинятся одной теории эго, включающей в себя другие.

В пользу последней возможности говорят новые экспериментальные исследования, которые, если я не ошибаюсь, дают поддержку нескольким из этих концепций одновременно. Эксперименты сходятся на одном общем открытии, а именно на том, что эго-вовлеченность или ее отсутствие создают важное различие в человеческом поведении. Когда человек реагирует в нейтральной, безличной, рутинной атмосфере, у него одно поведение. Когда он ведет себя личностно, порой возбужденно, серьезно относясь к заданию, его поведение совсем иное. В первом случае его эго не вовлечено, во втором случае вовлечено. И я убежден, что в большинстве экспериментов, о которых я расскажу, обнаруживается, что эго действует в нескольких, если не во всех из восьми качеств, которые я перечислил. Другими словами, эго-вовлеченность является, как подразумевает это словосочетание, условием тотального участия Я – как субъекта познания, как организатора, как наблюдателя, как искателя статуса и как социализированного существа. Итак, экспериментальные свидетельства.

Экспериментальные свидетельства

Общее и специфическое. Несколько лет назад я обнаружил, что втянулся в дискуссию вокруг проблемы личности. Некоторые экспериментаторы заявляли, что их находки демонстрируют ситуационную специфичность человеческого поведения. Например, ребенок, честный в одной ситуации, окажется нечестным в другой[124]124
  Hartshorne H., May M. Studies in deceit. N. Y.: Macmillan, 1928.


[Закрыть], человек, уверенный в одном суждении, усомнится в другом[125]125
  Trow W. C. The psychology of confidence // Archives of Psychology. 1923. № 67.


[Закрыть]. Целые книги были написаны в защиту специфичности[126]126
  Symonds P. M. The nature of conduct. N. Y.: Macmillan, 1928.


[Закрыть]. Другие исследователи, пользовавшиеся другими методами, обнаружили, что человек, честный в одной ситуации, будет честным в другой[127]127
  MacKinnon D. W. Violation of prohibitions // Explorations in personality / Ed. by H. A. Murray. N.　Y.: Oxford University Press, 1938. Р. 491–501.


[Закрыть]; человек, уверенный в одном суждении, будет уверенным в другом[128]128
  Johnson D. M. Confidence and speed in two-category judgment // Archives of Psychology. 1939. №　241.


[Закрыть]; и целые книги были написаны в защиту общего[129]129
  Allport G. W. Personality: a psychological interpretation. N. Y.: Holt, 1937.


[Закрыть]. Это было приятное сражение, пока оно длилось. Появился арбитр, миротворец по своему темпераменту, – его имя было Гарднер Мэрфи, – и предложил компромисс. «Честность, – внушал он, – это или общая характеристика, или набор специфических привычек, в зависимости от ваших интересов и того, что вы подчеркиваете»[130]130
  Murphy G., Jensen G. Approaches to personality. N. Y.: Coward-McCann, 1932. Р. 385.


[Закрыть]. Мэрфи был прав, но до недавнего времени решающий интерес и критический акцент не были ясны, по крайней мере, для меня. Моим собственным запоздалым инсайтом я обязан эксперименту Клейна и Шенфелда[131]131
  Klein G. S., Schoenfeld N. The influence of ego-involvement on confidence // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1941. Vol. 36. Р. 249–258.


[Закрыть].

Эти исследователи предложили группе испытуемых серию ментальных тестов при двух условиях эксперимента. В первом случае атмосфера была нейтральной, скучной, эго-невовлеченной. Исполнители были просто лабораторными испытуемыми, повторяющими рутинные движения. После каждого из шести тестов от них требовали оценить уровень ощущаемой ими уверенности в точности своего исполнения. У каждого индивида степень последовательности в этих оценках уверенности была невелика.

После перерыва был задан второй, эквивалентный набор тестов. В этот раз атмосфера была заметно изменена. Испытуемые были помещены в более напряженную ситуацию; им было сказано постараться, поскольку результаты этих тестов «на интеллект» пойдут в зачет их учебных результатов в колледже. В этой серии тестов оценки уверенности были заметно более согласованными. Студент, который ощущал уверенность в одном тесте, ощущал уверенность и в остальных пяти, студенту, которому недоставало уверенности в одном из действий, обычно недоставало уверенности и в других действиях. Авторы заключают, что уверенность является личностной чертой, когда эго вовлечено, но она специфична для каждой ситуации, когда на кону не стоит серьезный интерес.

Этот эксперимент породил необходимую гипотезу для разрешения длительного спора: когда есть эго-вовлеченность – есть общие черты, когда нет эго-вовлеченности – нет общих черт.

Из совершенно различных источников поступают свидетельства в пользу того же самого эффекта. В связи с проведенными ею исследованиями Служба исследования общественного мнения обнаружила, что интенсивность чувства сопутствует согласованности во мнениях[132]132
  Cantril H. Gauging public opinion. Princeton: Princeton University Press, 1943. Ch. 3.


[Закрыть]. Например, в эру до Перл-Харбора было обнаружено, что наиболее интенсивно склонялись к помощи Британии те, кто вообще в целом одобрял все виды и варианты интервенционистских предложений. С другой стороны, те, кто был равнодушен в вопросе помощи Британии, были гораздо более непоследовательными и специфичными в своих ответах. Иногда они давали интервенционистские, а иногда изоляционистские ответы. Между шкалой интенсивности и обобщенности установки был получен коэффициент корреляции +0,63.

Суждение. Эли Маркс работал с суждениями о цвете кожи среди негров. Он обнаружил, что они являются отчасти функцией объективной шкалы, а отчасти функцией эгоцентрической шкалы. Негров с кожей среднего цвета негры со светлым цветом кожи обычно оценивали как темных, а негры с более темным цветом кожи – как светлых[133]133
  Marks E. Skin color judgments of Negro college students // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1943. Vol. 38. P. 370–376.


[Закрыть]. Десятилетиями психофизики занимались суждениями об оттенках как о функции длины волны, но Маркс прояснил, что суждения об оттенках могут быть также функцией ощущаемого социального статуса. Длина волны воспринимается чувствительной сетчаткой, но не меньше она воспринимается чувствительным эго.

В сфере простых прогностических суждений в опросах общественного мнения 1940 года было обнаружено, что среди людей, которые твердо поддерживали Уилки, 71 % предсказывал, что он выиграет выборы; из тех, кто слабо поддерживал Уилки, только 47 % считали так[134]134
  Cantril H. Gauging public opinion. Princeton: Princeton University Press, 1943.


[Закрыть]. Предполагая, что интенсивность отношения указывает на эго-вовлеченность, мы обнаруживаем здесь явную количественную демонстрацию того, что 24 %-е различие в числе предсказаний возникает, когда задействованы эго-области личности. Скорее всего, желания эго являются лишь одним из факторов в прогностических суждениях, но при определенных условиях они могут стать решающим фактором.