Текст книги "Восставшая фантазия"

– Это все философия, Рыжий, – помолчав, ответил Карась. – Но факт остается фактом: в твоей квартире появился мудак, который мешает тебе жить. Так найди в себе силы хотя бы раз поступить жестко и выставить его вон. Очистишь свою территорию от паразитов, а дальше снова становись добряком и живи у себя дома так, как тебе нравится!

На дороге неподалеку паслась стайка голубей. Вдруг откуда ни возьмись рядом появился малыш лет четырех на вид. В руке он сжимал огромную резиновую дубинку. Взмах! – и его оружие просвистело в воздухе, едва не задев одну из птиц. Стайка в панике рванула кто куда. Малыш, потрясая дубинкой, устремился к следующему голубю, неуклюже отставшему от своих собратьев.

– Перестань! – строго окликнула малыша идущая позади барышня, видимо, мамаша. – Дубинка протрется об асфальт и лопнет. Другую я тебе не куплю!

Да уж, аргумент железный, чтобы не истреблять других живых существ! Что такое жизнь в сравнении с купленной за копейки резиновой хренью?.. Рыжий встал и, сложив этюдник, сунул в папку листок с очередным монстром.

– Может, ты и прав, Карась, – задумчиво сказал он, провожая взглядом потрясающего дубинкой малыша. – Может, ты и прав…

Творец, именуемый Рыжим, не всегда рисовал монстров. Он с детства рос мальчиком отзывчивым и добрым. Даже чересчур. Его никогда не нужно было о чем-либо просить. Рыжему, которого в то время называли Ромочкой, хватало мимолетного взгляда, чтобы оценить ситуацию и понять, что кто-то нуждается в помощи, и он тут же, даже не спрашивая, нужно или нет, начинал помогать. К примеру, если Рыжий видел бабушку, идущую из магазина с нагруженной авоськой, он сразу же подбегал и молча брался за вторую ручку. Какой-нибудь мужик что-то ремонтировал – Рома тут же появлялся рядом с молотком и гаечным ключом. А уж про домашние дела и речи нет: вынос мусора, помощь маме в уборке и стирке, полив цветов – он всегда был тут как тут. Честно говоря, Рыжему вовсе не нравилось заниматься всей этой работой. Как и другие ребята, он предпочел бы провести время, играя со сверстниками. Он просто не мог иначе. Раз человеку нужна помощь, он должен помочь, даже если это тяжело, нудно и неприятно. Взрослые реагировали на это с улыбкой, говорили: «Какой хороший мальчик» – и порой угощали конфетами, которыми уставший Рыжий бескорыстно делился с не менее уставшими в играх приятелями.

Когда Рыжий пошел в четвертый класс, ему на шею повязали красный галстук. Ведь он родился до развала Советского Союза и его детство выпало на годы, когда еще принимали в пионеры. Не только он стоял посреди торжественно украшенного актового зала поселковой школы, вскинув руку в пионерском салюте, и обещал быть «надежным товарищем, уважать старших, заботиться о младших, всегда поступать по совести и чести». Но лишь для него эти слова возымели особое, можно даже сказать, сакральное значение. Если раньше Рыжий помогал другим как-то интуитивно, неосознанно, по какой-то природной потребности не мог пройти мимо чужих трудностей, то теперь же в помощи другим он увидел смысл своего существования. Я же теперь пионер! Я же поклялся!

Поначалу его удивило, что лишь он отнесся к пионерским законам и клятве серьезно. Для остальных его сверстников в жизни мало что поменялось: лишь к школьной форме добавились галстук и значок с портретом Ленина да к школьному расписанию – уроки политинформации. Принесенная же ими пионерская клятва прозвучала как дежурные слова, необходимые для того, чтобы перейти на следующий жизненный этап. Надо сказать – сказали, ничего личного. Впрочем, Рыжий никогда не руководствовался поступками других. Его принципом было «следи за собой». Сам он с той поры даже вне школы постоянно носил красный галстук и с упоением читал о Тимуре и его команде, думая: «Вот какими должны быть настоящие пионеры!» Диснеевский мультсериал «Чип и Дейл спешат на помощь», который в то время начали показывать по советскому телевидению, стал его любимым. То, что отважные бурундуки не носят красных галстуков, а истории о них снимает идеологический враг его государства, его совершенно не волновало. Доброта интернациональна, вне политик и религий! Рыжий на этот счет думал, что пионер – лишь название, главное – поступки.

Новоиспеченный пионер тут же сколотил вокруг себя ватагу из таких же десятилетних пацанов. Те с радостью включились в игру. Они ходили по дворам бабушек, предлагая помощь в перекопе огородов, рубке дров, бегали в магазин за продуктами, грузили кирпичи, таскали тяжелые носилки. Впрочем, пионерский отряд «Рома и его команда» просуществовал недолго. Спустя несколько дней ребятам наскучила игра в пионеров, и они нашли другое веселое занятие. Дольше всех рядом с Рыжим пробыл его лучший друг Сашка Карась, да и то лишь потому что не хотел бросать товарища. Однако и тот в итоге сдался. Рыжий продолжал трудиться – с упорством, коим природа наградила его не меньше, чем добродетелью. Вообще, его не сильно огорчало то, что он остался один. Ведь он и до этого в одиночку помогал всем и вся. Признаться, он больше переживал за то, что ребята нарушают данные ими пионерские обещания. Ведь разве можно бросать слова на ветер?

Взрослые быстро привыкли к тому, что им помогает хороший мальчик Рома. Поначалу Рыжий обрадовался, поняв, что его услуги более чем востребованы. Когда он спрашивал, нужна ли помощь, взрослые с удовольствием поручали ему всякие дела. Однако постепенно это все больше становилось в тягость. Ему уже не приходилось искать себе работу, работа находила его. Те, кому требовался помощник, сами сразу шли к Рыжему. Его уже запросто могли оторвать не только от игр, но и от уроков. Он практически перестал общаться с друзьями, ведь, не успевал он закончить одно дело, его уже ждали для другого. Однажды он случайно услышал, как две бабушки спорили, к кому из них пойдет на грядки Рома. И даже когда он возвращался довольно поздно домой, валясь с ног от усталости, его запросто мог призвать на помощь очередной нуждающийся. Никому отказать добрый пионер не мог. Все, что он получал взамен, – слова:

– Какой хороший мальчуган! Вырастет настоящим человеком!

И день ото дня ему все меньше хотелось становиться этим самым «настоящим человеком», потому как вокруг «ненастоящие люди» жили и радовались, а не падали к ночи в постель без сил и с ноющими мышцами.

Как-то Рыжему нужно было готовиться к контрольной. Он весь вечер просидел за учебниками и, конечно же, не смог совершить свой привычный рейд помощи. Когда же он на следующий день пришел к старушке, которой каждый день помогал по хозяйству, та встретила его с холодным негодованием и довольно жестко отчитала, что, мол, у нее было много работы: и поливка, и уборка, – а он, такой-сякой, не пришел на помощь. «Настоящие пионеры так не поступают!» – прибавила она. Рыжий и после продолжал наведываться к этой старушке, однако теперь трудился у нее без особого удовольствия.

Добрый мальчик все чаще замечал, что к нему относятся как к работнику, а не как к помощнику. Его уже не просили, а приказывали; могли бесцеремонно отчитать и даже нагрубить. Но больше всего его поражало, что те, кому он помогал, сами в этот момент могли ничего не делать. Приходит старушка, дает ему задание и отправляется дальше трепаться с подружками на лавочке, пока Рыжий перелопачивает ее огород; а потом еще и наорет, если он сделал что-то не так или, по ее мнению, недостаточно много и быстро.

Самое обидное было в том, что то же самое происходило в его родном доме. Родители Рыжего не только не замечали, что их сына эксплуатирует весь двор, так еще и переложили на него все то, чего не желали делать сами. Рыжий получал взбучку за не вынесенный вовремя мусор, тогда как отец который час кряду пялился в телевизор, и метался по квартире с пылесосом, в то время как его мама штукатурила личико перед зеркалом, чтобы отправиться в гости.

Однажды старушки попросили Рыжего сколотить для них новую лавку вместо сломанной. В качестве стройматериала они сказали взять доски, громоздящиеся у забора. Тот безропотно выполнил просьбу. Спустя день выяснилось, что доски вовсе не бесхозные. Когда же на старушек накинулся рассвирепевший хозяин стройматериала, те ответили:

– А мы почем знаем? Ромка их взял, с него и спрос.

Конечно же, взрослый мужик не стал бить за воровство чужого сына. Он поступил, по мнению Рыжего, намного хуже – пожаловался его отцу. Просто мужик не знал, как поступает этот родитель со своим чадом за любую провинность…

После этого Рыжий неделю не появлялся во дворе. Не только оттого, что у него все тело было в синяках, оставленных шлангом от стиральной машинки. С той поры внутри у него словно что-то надломилось. Первым делом он снял с шеи красный галстук и поклялся больше не надевать его даже в школу. А потом он несколько дней кряду, поджав ноги к груди, сидел на кровати и, силясь, чтобы не рыдать, сжимал в пальцах черный стержень, которым неумело водил по альбомному листу. На белом бумажном поле возникли несколько трехэтажек и пятиэтажка, ряд частных домишек с огородами бабушек – его родной двор, а над ним нависло черное нечто, сплошь состоящее из клыков, шипов и щупалец. И кровь полилась рекой… Так на свет появился его первый монстр.

Когда Рыжий вновь вышел на улицу, он схватил пластмассовый пистолет и прямиком отправился к мальчишкам, играющим в войну на заброшенной стройке. А всем встреченным по пути своим бывшим работодателям нагло отвечал, что занят. И, что удивительно, с тех пор Рыжий из «хорошего мальчика» превратился для всех в «хама» и «негодника». При этом всех его друзей, которые не геройствовали на трудовом фронте, таковыми никто не считал. Рыжий все равно до самого окончания школы продолжал следить за порядком дома. Да только делал это уже не по зову сердца, а потому что до смерти боялся отца. Хотя порой природа брала свое – врожденная доброта иногда растапливала сердце творца. Бывало, когда его о чем-то просили, он не мог отказать. Точно так же, как не смог однажды отказать бывшему однокласснику по прозвищу Краб…

В тот день, когда Рыжий изобразил разрушившее мост и утопившее теплоход речное чудовище Рамшок, произошел один из тех редких случаев, когда творец по совету приятеля Сашки Карасева все-таки перешагнул через свои принципы и проявил жесткость. Он вернулся в квартиру, все так же переполненную пьяными телами и пропахшую спиртным, и, не обращая внимания на реплики Басмача и его друзей, распахнул на кухне и в зале форточки.

– Пьянка окончена! – объявил он.

Басмач, опешив от такого заявления, поднялся, хрустнув костяшками пальцев.

– Еще шаг – и я вызову милицию! – решительно предупредил Рыжий.

Басмача это только раззадорило.

– Стучать, значит, побежишь, – кровожадно усмехнулся он.

Но Краб удержал приятеля: мол, не надо. Паразиты всегда чувствуют, когда можно наглеть, а когда целесообразнее сдать позиции. Ведь иначе можно потерять жертву…

– Вовка, ты уж извини, – сказал ему Рыжий, – но я больше не могу тебя вписывать. Ищи другую квартиру.

– Ромка, ты чего? – захлопал глазами Краб. – Ты ведь знаешь, что мне некуда идти. Да и денег нет. Ты ж видел – я у тебя сегодня занимал.

Сердце Рыжего сжалось. Он все это прекрасно знал и едва не сдался. И все же собрал волю в кулак и покачал головой:

– Я тебя впускал всего лишь на неделю. Срок истек год назад.

– Куда же я пойду?

– Меня это не должно волновать. У тебя есть друзья, попросись к ним.

Краб с сомнением покосился на собутыльников. Басмач все еще сжимал и разжимал кулаки, мучаясь единственным доступным ему в жизни философским вопросом: бить или не бить? Заметив это, Краб понял, что выбор «бить» окончательно лишит его шансов остаться в квартире. Так хоть есть возможность с утра извиниться, глядишь, Рыжий и смягчится…

– О, у Славяна Тарасова вроде предки на даче. Пойдемте к нему бухать? – предложил Краб товарищам и принялся подталкивать их к выходу.

– Ты тоже, пожалуйста, иди на хер, – сказал Рыжий попытавшейся обнять его на прощание Людочке. – Спасибо, что заглянула, и забудь сюда дорогу.

Девушка пораженно захлопала ресницами.

– Я сказал, выметайся!

И прихватив этюдник, Рыжий побрел в свою комнату. Скоро сдавать экзамен, нужно подготовиться и выспаться.

– Ром, завтра поговорим. Окей? – бросил Краб ему в спину.

Творец не ответил, лишь молча захлопнул за собой дверь.

2

Утром впервые за год творец проснулся в тишине. Он уже и забыл, как прекрасен бывает покой. В квартире по-прежнему царил вчерашний кавардак, но это Рыжего не расстроило. Ведь он знал, что теперь наведет порядок и наконец заживет так, как нравится. Он вынес на кухню магнитофон, врубил свой любимый «Крах». Загремело хриплое пение его приятеля Сергея Койота: «Я устал быть загнанным в яму, где из стен вырастают ножи…» Рыжий скривился и вырубил магнитофон. Сегодня ему почему-то не хотелось слышать ничего мрачного. Он разыскал в комнате другую кассету своего бывшего музыкального коллектива – акустический концерт, записанный в период тоски Сергея Койота по его музе. Рыжий вставил ее в магнитофон, вдавил Play. Все тот же голос, но теперь уже без хрипоты и надрыва, спокойно и весело запел: «Если нет голоса, пой душой…» То что надо! И душа Рыжего пела, когда он мылся, чистил зубы, подметал и сгребал со стола грязную посуду. Он не спеша поел, сообразив завтрак из остатков вчерашней закуски.

Стрелки стоявших на холодильнике часов между тем показали половину девятого. Рыжий прикинул: до экзамена еще целых полтора часа. Творец обычно убивал время, рисуя монстров. Рыжий и на этот раз достал чистый лист и долго смотрел на него. Да только сегодня почему-то ничего жуткого в голову не лезло. Тогда он нацарапал в углу «Вясна», и под черным стержнем возникли какие-то детские каракули: цветочки, травка и глупо улыбающееся солнышко. Какое-то время Рыжий рассматривал сей шедевр, поражаясь сам себе, а потом быстро дорисовал цветочкам зубы, травкам – окровавленные шипы, а солнышку – идиотский оскал.

– Так-то лучше, – кивнул он и рассмеялся.

На сотворение «Вясны» у него ушло минут десять, так что время до экзамена это не особенно сократило. «Когда в жизни все отлично, даже время убивать не хочется», – подумал творец. Тогда он взял этюдник и наконец посвежевший и вполне довольный жизнью вышел из дома. На чистом голубом небе уже сияло солнце. Рыжий было собирался срезать путь через излюбленные гаражи, однако на этот раз передумал – вышел на центральную улицу и неторопливо побрел к университету. Спустя пару кварталов Рыжий поймал себя на том, что улыбается прохожим. Он понял это, перехватив пару ответных улыбок, в том числе от белокурой голубоглазой красотки. Он аж остановился и проводил ее взглядом. Не показалось ли? Девушка еще раз оглянулась и опять улыбнулась. Навстречу шла дамочка с отпечатком предрабочей заполошенности на лице. Она вела за руку девочку лет шести, которая плелась следом, словно узник в кандалах, видать, в так нелюбимый ею детский сад. Малышка, раскрыв рот, уставилась на веселую физиономию Рыжего. Тот состряпал в ответ гримасу, девочка засмеялась и, спотыкаясь, весело поспешила за матерью.

Едва Рыжий вошел в университет и распахнул дверь аудитории, в бочку меда его отличного настроения обрушился целый таз дегтя. «Все будет нормально, – мысленно шепнул он себе. – Главное, не делать глупостей, не спорить, сдать этот чертов предмет и перейти на следующий курс…» И двинулся вперед, стараясь не смотреть на заведующего кафедрой, сгорбившегося в лакейской позе над партой. Несложно было догадаться, над кем тот так трепетно нависает: в одной группе с Рыжим учился сын самого декана. Едва добравшись до своего места, Рыжий понял, что нормально не будет: завкафедрой заметил его и метнул в его сторону колючий взгляд.

Рыжий не мог объяснить причину их давних разногласий. Вроде у него с заведующим кафедрой никогда не возникало прямых конфликтов. Да и завкафедрой, спроси у него прямо, отчего тот терпеть не может своего рыжеволосого ученика, не смог бы ответить на этот вопрос. Наоборот, скорее всего, принялся бы возражать: мол, у меня нет любимых или нелюбимых студентов – все равны. Их неприязнь возникла как-то сразу, в один миг, едва они увидели друг друга. Как возникает воспетая поэтами любовь с первого взгляда, так, бывает, рождается и ненависть – тоже с первого взгляда. Правда, ее поэты не воспевают.

Рыжий в сотый раз как мантру повторил про себя, что сегодня должен сделать все по правилам, без замечаний, нареканий, покорно. Ведь в предыдущую сессию этот предмет он сдал с пятой попытки и едва не вылетел из университета. А вылететь для него – подобно смерти.

– Ну что, ты как?

Рыжий оглянулся и увидел Сашку Карася.

– Можешь не отвечать, – сказал тот, пожимая творцу руку. – По улыбке вижу, что все в норме. Неужели-таки выставил за порог своего Краба?.. Ладно, после расскажешь.

Рыжий пожал руки остальным одногруппникам, кивнул одногруппницам и, расположившись перед мольбертом… увидел натурщицу. И мысленно выругался. Она оказалась на сто процентов в его вкусе. И, как всегда, он на сто процентов знал, что у него с такой нет никаких шансов. Словно в подтверждение его слов, сидящая на табурете едва прикрытая простынкой белокурая обнаженная нимфа, заметив его взгляд, горделиво отвернулась, не забыв стрельнуть в творца своими прекрасными голубыми глазами. Так, на всякий случай. Зато стреляла профессионально, прицельно – прямо в сердце. Рыжий ненавидел в себе это мерзкое свойство – влюбляться с пол-оборота. Это только у все тех же поэтов любовь воспета как свет и счастье. Для Рыжего же она всегда несла лишь муки и мрак. Впрочем, Рыжий успокаивал себя тем, что не он один такой. Ведь практически все творцы, о которых он слышал, лишь воспевали любовь. Сами же они выгорали на ее костре дотла и уходили из жизни молодыми, причем по причине все той же любви. Рыжий заставил себя оторвать взгляд от восхитительных форм нимфы и уставился на свое рабочее поле. Вид чистого листа тут же породил желание изобразить монстра. Нет! Только не сегодня! Сегодня все должно быть по правилам!

– Молодые люди! – Заведующий кафедрой вышел на середину аудитории. – Хочу отметить, что сегодня вы не просто сдаете экзамен. К нам в университет приехал небезызвестный вам мастер Тимур Никитин. Да-да, тот самый, из столицы. Он отбирает лучших студентов для обучения в одном из самых престижных вузов страны. И обещал заглянуть в нашу аудиторию. Конечно, подобные перспективы мало кому из вас светят. Разве что некоторым… – Завкафедрой трепетно покосился на сына декана. – И все же хотя бы не ударьте в грязь лицом перед маэстро.

Услышав отпущенный в адрес отпрыска декана комплимент, Рыжий едва сдержал улыбку. Сам он считал этого паренька весьма слабеньким творцом. Нет, он вовсе не испытывал к сыну декана личной неприязни. Наоборот, они даже неплохо ладили. Просто Рыжий неоднократно видел работы своего одногруппника и объективно их оценивал. По его мнению, этому творцу недоставало мастерства. А постигнуть его тому мешала, как это ни удивительно, учеба. Всему виной раннее признание. Как сына декана, его в университете буквально «целовали в зад». А для чего стремиться ввысь, если тебя туда и так уже вознесли, пусть и незаслуженно? Все мы любим легкие пути, да только к совершенству можно прийти, лишь продираясь через тернии.

– Итак, приступайте! – дал отмашку завкафедрой.

Нимфа скинула простынку. У Рыжего закружилась голова. Ну не мог он ни на одну натурщицу смотреть просто как на натурщицу! Он взял карандаш и приступил…

– Это что такое? – Голос преподавателя раздался за спиной так внезапно, что Рыжий едва не выронил карандаш.

– А что не так? – удивился Рыжий, взглянув на свою работу.

– Что не так? – повторил преподаватель. – Вы меня об этом спрашиваете? Все не так!

«Ах, ну да. Просто решил придираться». – По опыту творец знал, что в подобных ситуациях лучше молчать с покорной миной. Спустит пар и сам отстанет.

– Это что у вас за тени? – «Пара», похоже, у заведующего кафедрой накопилось немало. Да и настроение у него, видимо, располагало на ком-нибудь отвязаться. А на ком еще отвязываться, как не на самом нелюбимом студенте?

– Кто вас учил так работать карандашом, молодой человек? – продолжал возмущаться преподаватель, все больше распаляясь.

Рыжий хотел было съязвить: «Вы и учили!» – но промолчал. Ведь соврал бы. Заведующий кафедрой был весьма посредственным художником. К его чести, он сам понимал слабый уровень своего мастерства и не пытался продвигать свою мазню даже на городские выставки, как это частенько делают всякие «непризнанные гении». Он скромно преподавал то, чего сам толком не умел, и за пределы университета со своим недоталантом не высовывался. Зато и тех своих учеников, кто способнее его, на дух не переносил. В общем, все, чему Рыжий научился за последние два года, он обрел исключительно благодаря своему старанию, любознательности и желанию добиться совершенства: читал учебники, ходил по музеям, внеклассно изучал техники великих мастеров.

– Я вас спрашиваю: что это за безобразие? – продолжал кипятиться преподаватель, повергая в прах остатки утреннего хорошего настроения своего ученика.

Рыжий понял, что завкафедрой все-таки не уйдет без ответа. Самым целесообразным в такой ситуации было повиниться, потупив взгляд. «Ведь я просто обязан сдать этот гребаный экзамен! – напомнил себе Рыжий. – Буду грубить экзаменатору – не сдам наверняка. А так есть хоть какой-то шанс…» Творец бросил критический взгляд на свою работу: быть может, там и правда что-то не так? Но увидел, что с листа на него взирает нимфа, такая же восхитительная, как и в натуре. С точки зрения творца все оказалось выполнено идеально.

– Вы оглохли, молодой человек? – скрипел голос заведующего кафедрой.

Да он уже не придирается, а нарывается! Внутри у Рыжего все вскипело. При этом в голове всплыла вчерашняя фраза Сашки Карася: «Найди в себе силы хотя бы раз поступить жестко!» Рыжий уже набрал в легкие воздуха, готовый выпалить все, что вертится на языке. И плевать на экзамены! Будь что будет! «Тени как тени! – закричал бы он в лицо опешившего препода. – Какого хрена вам от меня надо? Отличная работа! Идите своего любимчика с кривыми руками опекайте!..» И он наверняка бы сказал все это, как вдруг…

– В общем, старайтесь получше, – неожиданно промямлил заведующий кафедрой и поспешно отошел. Видимо, почувствовал неладное – по глазам понял, что объект его насмешек вот-вот взорвется.

Зато Рыжий уже успокоиться не смог. Внутри у него продолжало кипеть. Да только ему-то пар спускать было некуда. Кроме… И он яростно сжал карандаш.

Заведующий кафедрой, когда снова остановился около его работы, так и замер, раскрыв рот.

– Вы… Вы что… издеваетесь?! – Он аж побагровел от негодования.

Рыжий вздрогнул и, словно очнувшись, бросил взгляд на свое творение… И оторопел. С листа на него взирала все та же нимфа. Да только теперь глаза ее пылали дьявольским огнем, пальцы рук, сжимающие табурет, оставляли на дереве длинные борозды от когтей, за спиной нимфа расправила перепончатые шипастые крылья, а с торчащих из ее рта клыков стекала кровь. «Легна» – стояла подпись в нижнем правом углу. «Вот это да! Она же великолепна!» – невольно отметил про себя Рыжий. Великолепна, если бы не…

– Вы с ума сошли? – Завкафедрой взвизгнул на пару октав выше. – Вы на экзамене или где?

В этот момент дверь аудитории распахнулась, на пороге возник сухонький старичок в черном костюме. И завкафедрой, и Рыжий уставились на него в растерянности. Ведь это был великий столичный мастер кисти Тимур Никитин собственной персоной!

– Убирайся, – тихо прошипел завкафедрой Рыжему в ухо. – Не позорь меня. Придешь на пересдачу через неделю.

Преподаватель быстро сорвал с мольберта лист с Легной и сунул его на полку шкафа лицевой стороной вниз. После чего сделал пируэт на пятке и, сгорбившись, быстро засеменил к гостю с лакейской улыбкой.

– Здра-а-авствуйте! – пролепетал он, протягивая сразу обе ладони для рукопожатия. – Весьма рад. Наслышан, наслышан…

Рыжий понуро побрел к выходу. И все же у двери задержался, оглянулся. Не каждый ведь день посчастливится увидеть творца мирового масштаба. Да еще и того, кого лично уважаешь.

Старичок между тем пошел по рядам, окидывая работы студентов профессиональным взглядом. Кое-где приостанавливался, качал головой. Что означает этот жест: одобрение или порицание, – понять было сложно. Заведующий кафедрой как бы невзначай стал за спиной сына декана, всем своим видом демонстрируя: мол, взгляните-ка, как вам этот экземпляр? Однако мастер лишь скользнул взглядом по работе его протеже и равнодушно прошел дальше.

И вдруг, проходя мимо шкафа, столичный художник случайно зацепился пиджаком за край громоздящихся на полке бумаг, их ворох с шумом полетел на пол. Верхний лист описал в воздухе короткую дугу и скользнул прямо к лакированным ботинкам мастера, представ во всей своей чудовищной красе.

– А это еще что? – воскликнул старичок, наклоняясь.

– Простите, это случайно… – затараторил побледневший завкафедрой, стремительно бросившись мастеру под ноги, чтобы поднять работу Рыжего. Однако старичок его опередил.

– Восхитительно! – Мастер покачал головой, разглядывая Легну с расстояния вытянутой руки.

– Вы… Вы думаете? – растерянно и осторожно пролепетал завкафедрой, пытаясь уловить в его словах сарказм.

Студенты столпились, пытаясь заглянуть мастеру через плечо. Даже натурщица подалась вперед, забыв прикрыть простынкой свои прелести.

– Просто замечательно! – Мастер снова покачал головой, на этот раз с явным одобрением. – Какой необычный взгляд. Технику подточить, но в целом весьма и весьма недурно. У автора явно неплохие задатки. Чья это работа?

Рыжий, который все еще торчал у двери, так и обомлел от счастья.

– Да вот же он! – Заведующий кафедрой прошел через аудиторию и положил руку на плечо… сына декана!

– Работа выполнена не в рамках экзамена, потому я и убрал ее на полку, а ученику повелел переделать, – продолжал преподаватель, подводя к мастеру самозванца.

– Ну что ж, молодой человек, поздравляю с успехами. – Старичок пожал сыну декана руку.

«Скажи, что это не ты!» – билось у Рыжего в голове. Он не сводил глаз с сына декана. Тот бросил в сторону автора Легны мимолетный извиняющийся взгляд и скромно произнес:

– Спасибо. Стараюсь.

Истинный создатель нимфы наконец оправился от шока. Его затрясло от негодования. Он двинулся вперед, чтобы восстановить справедливость. Однако, прежде чем он успел раскрыть рот, заведующий кафедрой скользнул между Рыжим и его работой и прошипел ему на ухо:

– Можете считать, что экзамен сдан. Вы переведены на следующий курс.

У Рыжего потемнело в глазах. Сдал! Следующий курс! Не об этом ли ты мечтал? Он не отрывал взгляд от листа в руках мастера, с которого кроваво улыбалась восхитительная крылатая нимфа Легна, а в голове билась мысль: «Ты ведь понимаешь, придурок, что если сделаешь еще хотя бы шаг, то тебя не просто отправят на пересдачу – отчислят! Это ведь сын декана!» Конечно же, Рыжий это понимал. В одно мгновение перед ним промелькнули сцены: как он забирает из универа документы, как съезжает с квартиры, как трясется в поезде до родного поселка и как объясняется с отцом… При воспоминании о папаше у Рыжего на спине выступил холодный пот. Все рисованные им монстры, вместе взятые, меркли перед образом его родителя. А потом потянутся долгие годы бессмысленной жизни в поселке…

Творец оторвал взгляд от своего создания и, не говоря ни слова, вышел из аудитории…

– Поздравляю! – Сашка Карась хлопнул его по плечу так, что Рыжий едва не свалился с университетского крыльца.

Он сидел там уже больше часа, свесив ноги. А на его коленях лежал лист бумаги с набросками городского пейзажа: старинные дома, выстроенные еще в позапрошлом столетии, когда казаки, предки Карася и Рыжего, изгоняли с этих территорий питхов – коренное население. На переднем плане над домами возвышался храм с сияющим на солнце крестом.

– С чем поздравляешь? – спросил Рыжий, не поднимая головы. – С тем, что я продал совесть за оценку?

– Ну а что ты мог сделать? – удивился Карась.

– Не ты ли мне говорил, что нужно быть жестким и уметь отстаивать свои права? – Рыжий взглянул на приятеля, и Карась поразился, увидев влажный блеск в глазах: был бы помладше или девчонкой, непременно б разрыдался.

– Да, говорил, – ответил Карась. – Да только надо разделять, где стоит быть жестким, а где лучше отступить.

– Ради чего отступать? Ради того, чтобы на моем таланте выехала бездарность? Ты бы отдал то, что тебе дорого, лишь бы прогнуться?

Карась отвел глаза. И так было ясно, что отдал бы.

– Да, не спорю, обидно, – согласился тот. – Но что делать-то? Это их территория, и они, как говорится, правят бал. Нам же остается лишь подстраиваться под чужие правила.

– Мерзко. – Рыжий добавил к рисунку еще несколько штрихов.

– Да, мерзко. Но так устроен мир! Слабому не выстоять против сильного. Студенту не пристало тягаться с преподавателем. Так же как маленькому государству бесполезно воевать с большим, доходяге не справиться в драке с амбалом, а моськам глупо лаять на слонов. Мы с тобой, Рыжий, маленькие и слабые рядом с ними. Все, что нам остается в этой жизни, – мириться и подчиняться, приспосабливаться к чужим законам. Всегда найдется тот, кто сильнее тебя, перед кем придется пасовать.

– Ага. Скажи еще: наш удел найти в этой жизни свою скромную нишу, забиться в нее и не путаться у сильных под ногами. Так? Знаешь, бывали в истории случаи, когда крохотные страны диктовали условия сверхдержавам, а перед маленькими и неприметными на вид людьми склоняли головы монархи. Да и доходяга способен свалить амбала, если грамотно ударит, а Моська, кстати, может вцепиться слону в яйца!

– И ты думаешь, начни ты возмущаться, завкафедрой пал бы перед тобой ниц? – усмехнулся Сашка Карась. – Ни хрена бы ты сейчас не добился. Только нарвался б на еще большие неприятности – испортил бы отношения не только с заведующим кафедрой, но и с деканом.

– В такие моменты я вдруг понимаю, в каком мерзком обществе мы живем, – сказал творец, не отводя взгляда от рисунка.

Сашка Карась вздохнул, закатив к небу глаза. Он был знаком с Рыжим с детства, они росли в одном дворе, а потому знал, что за подобными фразами обычно следует депрессивный монолог о бренности бытия.

– Тебе отравляет жизнь один конкретный подонок. Все общество-то здесь при чем?

– Да при том, что оно устроено так, чтобы давать возможность всяким никчемностям незаслуженно возвышаться над другими.