Текст книги "Приключения Робина Гуда"

– Как же так? – вопросил Робин. – Тебе не по нраву наше столовое серебро? Оно появилось у нас сегодня. – И он поднял вверх мешок с серебром, который принесли с собой Малыш Джон и повар.

Сердце шерифа исполнилось злобы, но он не осмелился ничего сказать и глядел в землю. Робин пристально наблюдал за ним, а потом произнес:

– Послушай, господин шериф, в прошлый раз ты пришел в Шервудский лес потому, что хотел обдурить глупого транжиру, и тебя обобрали самого. А сегодня ты пришел без злого умысла, и, как мне известно, никого не ограбил. Я беру десятину с толстопузых монахов да надменных эсквайров, чтобы помочь тем, кого они разорили, и поднять с колен тех, кого они унизили. Однако мне неизвестно, чтобы были у тебя арендаторы, с которыми бы ты плохо обошелся. Поэтому забирай то, что тебе принадлежит, сегодня я не возьму у тебя ни гроша. Пойдем, я выведу тебя из леса назад к твоим охотникам.

Повесив мешок через плечо, он двинулся вперед, шериф, не в силах вымолвить ни слова, – за ним. Не дойдя одного фурлонга[8]8
  Фурлонг (др. – англ. furh – борозда, и др. – англ. long – длинный) – британская и американская единица измерения расстояния, равная 201,16 м. – Примеч. ред.


[Закрыть] до того места, где ждали охотники, Робин отдал шерифу мешок с серебром:

– Забирай то, что тебе принадлежит, в придачу прими от меня совет: прежде, чем брать людей к себе на службу, проверяй их как следует. – С этими словами он повернулся и скрылся в зарослях.

Ожидавшие шерифа охотники изумились, увидев его выходящим из леса с тяжелым мешком на плечах, но, сколько они его ни расспрашивали, он не отвечал ни слова и был как будто во сне. Молча погрузил он мешок на лошадь, сел на нее и поехал, остальные отправились следом.

Так заканчивается история о Малыше Джоне и его службе у шерифа.

Малыш Джон и кожевник из Блита

В один прекрасный день, вскоре после того как Малыш Джон перестал жить у шерифа и вернулся назад в лес вместе с поваром его милости, Робин Гуд с несколькими избранными своими товарищами лежал под деревом на мягком покрывале из травы. День был теплый и душный, поэтому, пока остальные занимались в лесу разными делами, эти несколько парней лениво лежали в тени, подшучивали друг над другом и рассказывали забавные истории.

Воздух был напитан майскими ароматами, лес звенел пением дроздов, кукушек и вяхирей, с птичьими трелями смешивалось журчание бойкого ручейка, что бежал по неровным серым камням через поляну, на которой стояло Робиново дерево. Живописное зрелище являли собой десятеро рослых, дюжих йоменов, одетых в зеленое и лежащих под раскидистыми ветвями огромного дуба, сквозь колышущуюся листву которого солнечный свет падал на траву неровными пятнами.

Вдруг Робин ударил себя по колену.

– Святой Дунстан! – воскликнул он. – Почти подошел день выдачи зеленого сукна, а у нас в запасе его нет. Надо этим заняться, и как можно скорее. Снаряжайся, Малыш Джон! Разомни ленивые кости. Пойдешь к доброму нашему сплетнику Хью Лонгшанксу из Анкастера, что торгует тканями. Пусть немедленно пришлет четыреста ярдов добротного зеленого сукна. Может статься, в дороге ты стрясешь немного жира, который набрал, пока праздно жил у нашего дорогого шерифа.

– Э, нет, – пробормотал Малыш Джон, слышавший эти шутки столько раз, что они стали ему неприятны, – может, и правда на костях моих сейчас больше мяса, чем когда-то, но, не сомневаюсь, на узком мосту я по-прежнему устою против любого йомена в Шервуде и Ноттингемшире – даже если жира на костях у него будет не больше, чем у тебя.

При этих словах все разразились хохотом и посмотрели на Робина Гуда, ибо каждый знал, что Малыш Джон говорил о поединке между ним и их предводителем, благодаря которому они и познакомились.

– Да уж, – отвечал Робин Гуд, смеясь пуще остальных, – Боже упаси меня от сомнений в твоей правоте. Не хочу больше почувствовать на себе твою дубинку, Малыш Джон. Должен признать, что есть среди нас такие, кто искусней, чем я, владеет семифутовой дубинкой. И все же нет никого в Ноттингемшире, кто так же умел бы выпустить стрелу, как я. Тем не менее поход в Анкастер тебе не повредит, так что ступай, и лучше сегодня же вечером, ведь с тех пор, как ты пожил у шерифа, твое лицо многим знакомо – если пойдешь при свете дня, можешь угодить в передрягу с шерифовыми стражниками. Подожди здесь, я принесу деньги, которые ты заплатишь нашему доброму Хью. Ручаюсь, во всем Ноттингемшире нет у него лучше покупателей, чем мы.

С этими словами Робин поднялся.

Недалеко от раскидистого дуба находилась большая скала, в которой была высечена пещера, в ней хранилась казна. Вход в пещеру закрывала тяжелая дубовая дверь в две ладони толщиной, утыканная шипами и запертая на большой висячий замок. Отперев дверь, Робин Гуд вошел внутрь, вынес мешок золота и отдал его Малышу Джону.

Малыш засунул его за пазуху, повязал на чресла пояс, в руки взял крепкий посох в семь футов длиной и отправился в путь.

Посвистывая, шел он по устланной листьями лесной тропинке, пока не дошел до места, где она разветвлялась: в одну сторону лежал путь к Фосс-уэй, а в другую, как прекрасно было известно Малышу Джону, – к славной харчевне «Синий кабан». Перестав свистеть, Малыш Джон остановился, огляделся по сторонам, надвинул шапку на один глаз и задумчиво почесал затылок: когда он увидел две дороги, заговорили в нем два голоса. Один возопил: «Вот дорога, что ведет к „Синему кабану“, кружке октябрьского эля, славному вечеру с веселыми сотрапезниками, которых ты там встретишь». Другой же твердил: «Вот дорога в Анкастер, где ждет порученная тебе работа». Но первый из двух голосов звучал куда громче, ведь Малыш Джон крепко привык к хорошей жизни, пока обитал в доме шерифа. Посмотрев на синее небо, по которому, точно серебристые кораблики, плыли облачка и кругами носились ласточки, он подумал: «Боюсь, сегодня вечером будет дождь, так что пережду-ка я его в „Синем кабане“, я ведь знаю: Робин Гуд не хотел бы, чтобы я промок до костей», – и двинулся вперед по дорожке, что вела в более приятное ему место. Ни малейших признаков непогоды не наблюдалось, однако, если кто-то имеет большое желание что-то сделать, поводов для этого он найдет предостаточно.

В харчевне «Синий кабан» весело проводили время четверо шутников: мясник, побирушка и два нищенствующих монаха. На холмы и долы уже опустились сумерки, и в наступившей тишине Малыш Джон издалека услыхал хмельное пение приятелей. Радостно приняли они весельчака Джона. Заказали еще эля, и за шутками, песнями да рассказами незаметно пролетели несколько часов. Наступила такая глубокая ночь, что нечего было и думать о продолжении путешествия, и Малыш Джон остался в «Синем кабане» до утра.

Не ту тропинку выбрал Малыш Джон, променяв долг на развлечение, и вскоре пришлось ему за это поплатиться – что ж, подобное грозит в таких случаях всем нам.

На следующий день он поднялся на рассвете и, взяв посох, пустился в путь, надеясь нагнать упущенное время.

В те времена в славном городе Блит жил один кожевник Артур Кроткий, знаменитый в ближних и дальних краях силой и многими победами в битвах на дубинках и в рукопашном бою. Пять лет был он лучшим в этом искусстве, пока великий Адам из Линкольна не вызвал его на помост и не сломал ему ребро. Однако в битве на дубинках Артур еще не встречал равного в своих краях. Кроме того, был он большим любителем стрельбы из лука и тайных вылазок в лес при полной луне в сезон охоты на оленей. Королевские лесничие держали его под особым присмотром, потому как в доме Артура Кроткого нередко бывало полно мяса, более похожего на оленину, чем позволено было законом.

На рассвете того дня, когда Малыш Джон покинул харчевню, Артур, продав в Ноттингеме пяток крашеных воловьих шкур, отправился домой в Блит. Путь его лежал вдоль опушки Шервудского леса, где птички встречали новый день звонким и радостным пением. Через плечо у кожевника перекинута была дубинка, которую он всегда держал наготове, а голову украшала шапка из двух слоев воловьей кожи, такая прочная, что даже меч едва ли смог бы ее рассечь.

«Так, – подумал Артур Кроткий, дойдя до той части дороги, что проходила через лес, – в это время года олени частенько выходят из чащи поближе к открытым лугам. Может, сегодня мне удастся заприметить этих нежных созданий». Ничто в жизни не любил он так сильно, как поглядеть на бегущее оленье стадо, даже когда не имел возможности пощекотать кому-нибудь из них ребра стрелою. Поэтому он сошел с тропинки и принялся высматривать оленей через кусты со всем мастерством большого знатока леса и человека, не раз надевавшего наряд из зеленого сукна.

Малыш Джон тем временем беспечно шел своей дорогой, любуясь нежными бутонами боярышника, что рос по краю дорожки, да следя за жаворонком, что взлетал с покрытой росой травы и с песней зависал в небе в золотистом свете солнца, а потом падал, точно звезда. Судьба увела Малыша Джона в сторону от большой дороги, к тому месту, где Артур Кроткий в зарослях высматривал оленей. Услышав похрустывание веток, Малыш Джон остановился и тут же приметил в кустах коричневую воловью шапку кожевника.

«Очень интересно, – сказал самому себе Малыш Джон, – что этот плут замышляет, кого это он там выглядывает да высматривает? Ни капли не сомневаюсь, этот жалкий негодяй – ворюга и пришел сюда за нашими и королевскими оленями».

Долгое время прожив в лесу, Малыш Джон стал считать всех шервудских оленей собственностью не только короля, но в равной мере и Робина Гуда с его товарищами.

«Нет, – снова сказал он себе, – этого так оставить нельзя».

Сойдя с дороги, он тоже углубился в заросли и стал следить за Артуром Кротким.

Долгое время оба они охотились: Малыш Джон за кожевником, а кожевник за оленями. В конце концов Малыш Джон наступил на сучок, кожевник тут же обернулся и заметил йомена. Малыш Джон решил взять его нахрапом.

– Эй! – крикнул он. – Что это ты тут делаешь, негодник? Кто ты такой, чтобы рыскать по тропкам Шервуда? Видок у тебя не слишком честный. Бьюсь об заклад, ты ворюга и пришел сюда за оленями нашего славного короля!

– Нет, лживый твой язык! – храбро ответил ему кожевник. Хоть и застали его врасплох, он был не из тех, кто пугается грозных слов. – Я не вор, а честный ремесленник. А что до моего вида, то уж он таков, каков есть, и, если уж на то пошло, твое лицо, парень, тоже доверия не внушает.

– Ха! – громко воскликнул Малыш Джон. – Ты мне еще смеешь отвечать? Клянусь святым Дунстаном, у меня большое желание проломить тебе башку. Да будет тебе известно, парень, что я королевский лесничий. По крайней мере, мы с друзьями хорошо заботимся об оленях его величества. – Последние слова он пробормотал себе под нос.

– Мне нет дела до того, кто ты такой, – ответил отчаянный кожевник, – и, если с тобою нет еще нескольких таких же, никогда тебе не заставить Артура Кроткого молить о пощаде.

– Да неужто? – в гневе возопил Малыш Джон. – Богом клянусь, твой язык, нахал, довел тебя до ямы, из которой мудрено будет выбраться. Я задам тебе такую трепку, какой в жизни тебе никто не устраивал. Бери дубинку в руки, парень, – безоружного я бить не стану.

– Иди на меня, чума ты этакая! – вскричал кожевник, тоже распалившись. – Громкими словами даже мыши не убьешь. Кто ты такой, чтобы так запросто угрожать проломить голову Артуру Кроткому? Если сегодня я не выдублю твою шкуру, как никогда в жизни не дубил телячью, пойдет моя дубинка на вертела для баранины и не зваться мне больше храбрецом! Защищайся, парень!

– Погоди! – остановил его Малыш Джон. – Давай-ка сначала измерим наши дубинки. Мне сдается, твоя короче моей, а я не хочу иметь над тобой преимущество даже на дюйм.

– Длина дубинки меня не заботит, – ответил кожевник. – Моей дубинки хватит, чтобы теленка убить, так что, говорю тебе, защищайся!

Без долгих церемоний оба схватили дубинки посередке и, свирепо глядя друг на друга, стали сходиться.

Тем временем до Робина Гуда дошли вести о том, что Малыш Джон, вместо того чтобы выполнять поручение и идти в Анкастер, решил предаться удовольствиям и всю ночь просидел с веселой компанией в «Синем кабане». Сильно рассердившись, на рассвете он отправился искать Малыша Джона, надеясь найти его в харчевне или встретить по пути, чтобы высказать ему все, что было на сердце. В гневе шел он вперед, обдумывая, как станет бранить Малыша Джона, и вдруг услыхал громкие сердитые голоса двух мужчин. Робин Гуд остановился и прислушался. «Да это, без сомнений, голос Малыша Джона, – сказал он себе, – и говорит он очень гневно. А вот второй мне, кажется, не знаком. Не дай Бог, попал мой славный Малыш Джон в руки королевских лесничих. Надо поспешить к нему на помощь».

При мысли, что жизни его верного друга угрожает беда, Робин Гуд забыл свой недавний гнев на него. Он осторожно пошел на звук голосов через заросли и, раздвинув листья, увидел перед собой двух парней с дубинками в руках.

«Ха! – сказал себе Робин. – Да тут начинается потеха! Я выложил бы три золотых из собственного кармана, чтобы этот парень устроил Малышу Джону хорошую трепку. С радостью поглядел бы, как его поколотят, раз он не выполнил моего задания. Боюсь только, что увидеть сие прекрасное зрелище мне вряд ли удастся». И он улегся на землю, не только чтобы лучше видеть, но и чтобы наблюдать представление с удобством.

Наверное, доводилось вам видеть, как готовятся к схватке две собаки: медленно ходят кругами друг возле друга и ни одна не желает начинать бой первой. Так и наши дюжие йомены двигались медленно, каждый выбирая момент, когда можно будет застать противника врасплох и нанести первый удар. Наконец Малыш Джон махнул дубинкой – резко, точно молния полыхнула, но – бах! – кожевник подставил свою, отвел удар и нанес ответный, но Малыш Джон тоже отбил его. Наступая и отступая, они так и осыпали друг друга ударами, да такими мощными и быстрыми, что издали могло показаться, будто сражаются друг с другом не два, а с десяток человек. Так они дрались почти полчаса, вся земля была изрыта их каблуками, а дыхание их стало тяжелым, точно у впряженных в плуг быков. Однако Малышу Джону приходилось тяжелее, потому что он отвык от таких ожесточенных поединков и члены его были не столь гибки, как до службы у шерифа.

Все это время Робин лежал под кустом, получая истинное удовольствие от зрелища. «Богом клянусь, – думал он, – никогда я не видел, чтобы Малышу Джону встречался равный соперник. Однако, будь он в прежней своей силе, наверное, одолел бы этого парня».

Наконец Малышу Джону представился удобный момент, и он с размаху ударил кожевника, вложив в удар всю свою мощь, так что и бык бы свалился с ног. И тут шапка из воловьей кожи сослужила кожевнику добрую службу: если бы не она, быть может, он никогда более не держал бы в руке дубинки. Удар, пришедшийся ему по голове, был так мощен, что он пошатнулся и, спотыкаясь, сделал несколько шагов по лужайке. Если бы у Малыша Джона было побольше сил, чтобы воспользоваться своим преимуществом, несдобровать бы славному Артуру. Однако тот быстро собрался с силами и с расстояния вытянутой руки нанес Малышу Джону ответный удар. Малыш Джон повалился наземь, растянувшись во весь рост, и дубинка выпала у него из рук. Подняв дубинку, Артур ткнул его еще и в ребра.

– Остановись! – проревел Малыш Джон. – Неужели станешь бить лежачего?

– Конечно стану! – ответил кожевник, снова тыча его в ребра.

– Прекрати! – пророкотал Малыш Джон. – Помогите! Хватит, говорю! Я сдаюсь! Я сдаюсь!

– Тебе точно хватит? – свирепо спросил кожевник, не выпуская из рук дубинки.

– Да, да, мне более чем довольно!

– И ты признаешь, что из нас двоих я лучший?

– Да, это так! Чума на твою голову… – ответил Малыш Джон, пробурчав последние слова себе в бороду.

– Ну, тогда иди своей дорогой и благодари своего святого заступника, что я человек милосердный, – проговорил кожевник.

– Будь проклято такое милосердие, – сказал Малыш Джон, садясь и ощупывая ребра в том месте, куда кожевник его ткнул. – Клянусь, у меня такое чувство, что каждое мое ребро переломлено надвое. Признаюсь тебе, парень, я думал, нет в Ноттингемшире человека, способного так обойтись со мной, как ты сегодня.

– И я так считал! – воскликнул Робин Гуд, появляясь внезапно из зарослей. Он заливался смехом, так что слезы по щекам текли. – Ну, друг мой, – он едва мог говорить, – упал ты, как сбитая со стены бутыль. Я видел весь этот славный поединок. Никогда не думал, что найдется в Англии человек, которому ты так безоговорочно сдашься, и что мне доведется это увидеть. Я искал тебя, чтобы отругать за невыполненное задание, но все, что я был тебе должен, сполна, и даже с лишком, выплатил тебе этот парень. Как же здорово он размахнулся и сбил тебя с ног, пока ты стоял разинув рот! Никогда еще не видел я, чтобы кто-нибудь так грохнулся оземь.

Пока Робин произносил эту издевательскую речь, Малыш Джон сидел на земле, и вид у него был такой, словно он скисшего молока хлебнул.

– Как зовут тебя, парень? – спросил Робин кожевника, оборачиваясь к нему.

– Зовут меня Артуром Кротким, – с вызовом ответил кожевник, – а тебя как?

– А! Артур Кроткий! – воскликнул Робин. – Слыхал я твое имя. В прошлом году в октябре ты хорошо треснул по макушке моего друга на ярмарке в Или. Тамошний народ зовет его Джоком Ноттингемским, а мы называем Уиллом Скейтлоком. А этого несчастного, которого ты отлупил, считают лучшим в битве на дубинках во всей славной Англии. Зовут его Малыш Джон, а мое имя Робин Гуд.

– Не может быть! – вскричал кожевник. – Неужто ты – тот самый знаменитый Робин Гуд, а это – прославленный Малыш Джон? Знал бы я, кто ты таков, никогда бы не отважился поднять на тебя руку! Позволь помочь тебе подняться, почтенный Малыш Джон, и стряхнуть пыль с твоего платья.

– Не надо, – сердито ответил Малыш Джон, так осторожно поднимаясь с земли, точно кости у него были из стекла, – я и сам справлюсь, парень, без твоей помощи. И поверь мне, если бы не твоя воловья шапка, несдобровать бы тебе сегодня.

Услышав эти слова, Робин снова рассмеялся и, повернувшись к кожевнику, сказал:

– Пойдешь ко мне в дружину, славный Артур? Клянусь, ты один из самых крепких парней, что видал я в жизни.

– Пойду ли я к тебе в дружину? – радостно воскликнул кожевник. – Конечно да! Вот она, веселая жизнь! – Он подпрыгнул и щелкнул пальцами. – Вот она, жизнь, которая мне по нраву! Прощайте, кожи, вонючие бочки да грязные шкуры! Пойду за тобой хоть на край света, добрый друг, и не будет в лесу ни одного оленьего стада, которому не знаком будет звук тетивы моего лука!

– А что до тебя, Малыш Джон, – со смехом обернулся к нему Робин, – то ты еще раз пойдешь по поручению в Анкастер, и часть пути мы проделаем вместе, потому как я не хочу, чтобы ты опять свернул в сторону: есть тут поблизости еще харчевни.

Выбравшись из зарослей, они ступили на большую дорогу и отправились в путь.

Робин Гуд и Уилл Скарлет

Шли они по залитой солнцем дороге, три статных парня, каким не найдется ровни во всей славной Англии. Многие останавливались поглядеть на них: так широки были они в плечах, и так тверда была их поступь.

Робин Гуд спросил Малыша Джона:

– Почему не пошел ты вчера прямиком в Анкастер, как я сказал тебе? Поступи ты, как я велел, – не попал бы в такой переплет.

– Я думал, что пойдет дождь, – угрюмо ответил Малыш Джон. Он был обижен тем, что Робин так насмеялся над ним.

– Дождь? – воскликнул Робин, остановившись посреди дороги и в изумлении глядя на Малыша Джона. – Какой дождь, ты, простофиля? Ни капли не пролилось с неба за последние три дня, не было и намека на дождь. Ни на земле, ни в воде, ни на небе не было ни малейшего признака ненастья.

– Святой Свитин держит в руках оловянный кувшин с водой, – проворчал Малыш Джон, – и мог вылить ее, если б пожелал, даже и с ясного неба. Неужто ты хотел бы, чтоб я промок до костей?

Услышав это, Робин так и зашелся смехом:

– Ну, Малыш Джон! У тебя в голове масло вместо мозгов! Ну кто станет сердиться на такого, как ты?

И они продолжили свой путь, сделав первый шаг с правой ноги, как велит пословица.

День был теплый, а дорога пыльная, и через какое-то время Робин Гуд почувствовал жажду, а прямо за живой изгородью бил ключ с ледяной водой. Они перешли за кусты и подошли к источнику, струившемуся из-под поросшего мхом камня. Опустившись на колени и сложив руки чашечками, путники напились вволю, а затем, благо место было прохладное и тенистое, растянулись на земле, чтобы отдохнуть.

Перед ними, за кустами, тянулась через равнину пыльная дорога, позади переливались на солнце луга и ярко-зеленые поля с нежными молодыми всходами, а над головой, давая прохладную тень, шелестел листьями бук. До ноздрей их долетали нежные ароматы фиалок и чабреца, росших около источника, а тихое журчание воды услаждало слух. Таким счастьем было наполнено все вокруг в этот чудный майский день, что долгое время они лежали на спине, глядя сквозь подрагивающие листья на ясное небо над головой, и никто из них не произносил ни слова. Наконец Робин Гуд, поглядывавший время от времени по сторонам и не так глубоко ушедший в мечтания, как остальные, прервал молчание:

– Глядите-ка! Какое яркое оперение у этой пташечки!

Остальные глянули на дорогу и увидели медленно идущего по ней молодого человека. Он и правда привлекал взгляд: алые чулки и камзол, на боку – меч в ножнах тисненой кожи, с отделкой из тонких золотых нитей, а на голове – берет из алого бархата с большим пером, спадавшим за ухо. Волосы юноши были длинны и золотистыми кудрями лежали на плечах, в руке он держал свежую розу, то и дело изящным движением поднося ее к лицу и вдыхая аромат.

– Ну и ну! – проговорил Робин. – Видали вы когда-нибудь такого жеманного милашку?

– Да уж, одежды его чересчур красивы, на мой вкус, – отозвался Артур Кроткий, – но все же плечи его широки, а бедра узки, и погляди, какие у него руки: не болтаются, будто веревки, но мускулисты и согнуты в локтях. Клянусь, под этой изящной одеждой скрывается не рыхлая мякоть, а прочные кости и сильные мышцы.

– Сдается мне, ты прав, друг Артур, – кивнул Малыш Джон. – Я тоже думаю, что перед нами совсем не маменькин сынок и не изнеженный щеголь, как может кому-то показаться.

– Фу! – выдохнул Робин Гуд. – От вида этого парня у меня во рту дурной привкус! Поглядите, как держит он цветок меж большим и указательным пальцами, точно говорит: «Ах, роза, ты мне, конечно, не мила, но я в силах недолго потерпеть твой запах». Мне кажется, вы оба ошибаетесь, и, я уверен, пробеги мимо него шальная мышь, он закричит «ой-ой-ой!» – и тут же упадет в обморок. Интересно, кто он таков.

– Сынок какого-нибудь богатого барона, не сомневаюсь, – ответил ему Малыш Джон, – а в кошельке у него – денежки простых честных людей.

– Да, так и есть, я уверен, – согласился Робин. – Какая жалость, что такие, как он, не думают ни о чем, кроме путешествий за границу в нарядной одежде, и заставляют добрых людей, которым шнурки недостойны завязывать, танцевать под свою дудку. Клянусь святым Дунстаном, святым Альфредом, святым Витольдом и всеми заступниками из саксонских святцев, я с ума схожу при виде таких разряженных лордиков из-за моря, что наступают на горло добрым саксонцам, владевшим этой землей, когда предки этих щеголей еще и кабаньей шкуры не жевали! Небесами клянусь, буду трясти из них денежки, даже если повесят меня за это на самом высоком дереве в Шервудском лесу!

– Что ты так распалился? – спросил его Малыш Джон. – Поставил на огонь котел, а мяса-то, может, и нет! Сдается мне, волосы у этого парня светловаты для норманна. Быть может, он человек добрый и достойный, откуда ты знаешь?

– Нет, – ответил Робин Гуд, – ставлю свою голову против ломаного гроша, он таков, как я сказал. Лежите оба здесь и смотрите, как я отколошмачу этого парня.

С этими словами Робин Гуд вышел из тени бука, перешел за живую изгородь и встал посреди дороги, уперев руки в боки и преградив незнакомцу путь.

Тот шел настолько медленно, что за время разговора трех приятелей не оказался еще напротив места, где они лежали. Он не ускорил свой шаг и, казалось, не заметил появления Робина Гуда. Робин в ожидании стоял посреди дороги, а тот не спеша двигался вперед, нюхая розу и глядя куда угодно, только не на Робина.

– Остановись! – произнес Робин, когда незнакомец наконец приблизился к нему. – Стой на месте!

– Почему это я должен останавливаться, приятель? – мягким и кротким голосом спросил тот. – И почему должен стоять на месте? Но, раз ты желаешь, чтобы я встал, я подожду недолго и послушаю, что ты хочешь мне сказать.

– Ну, – сказал Робин, – раз ты так охотно делаешь, что я тебе говорю, и обращаешься ко мне с такой вежливой речью, я тоже обойдусь с тобой весьма учтиво. Я служитель в усыпальнице Святого Уилфреда, который, как тебе, быть может, известно, забрал у язычников все золото и переплавил его в подсвечники. Поэтому с тех, кто проходит этой дорогой, я взимаю плату и пускаю монеты на дело, куда более благое, чем изготовление подсвечников. Так что, голубчик, давай-ка мне свой кошелек да позволь заглянуть в него, чтобы я, в меру своих скромных способностей, решил, не больше ли у тебя богатства, чем дозволено законом. Ведь, как говорит славный папаша Суонтолд, «кто от тяжкой жизни толстоват – тому стоит пустить кровь».

Все это время юноша продолжал нюхать розу, которую держал в пальцах.

– Одно удовольствие мне слышать твои слова, милый друг, – сказал он с кроткой улыбкой, когда Робин Гуд закончил, – и если по какой-то причине ты сказал не все, то договори, умоляю тебя. У меня есть еще немного времени.

– Я закончил, – ответил Робин, – а теперь, если ты отдашь мне свой кошелек, я отпущу тебя без помех и препятствий – как только увижу, что в нем. Я ничего не возьму у тебя, если ты имеешь немногое.

– Увы! – покачал головой незнакомец. – Я очень сожалею, но не могу выполнить твоей просьбы. Мне нечего дать тебе. Позволь мне пойти дальше своей дорогой, прошу тебя. Я не сделал тебе ничего дурного.

– Нет, никуда ты не пойдешь, – сказал Робин, – пока не покажешь мне кошелек.

– Друг мой, – спокойно ответил юноша, – я иду по делам. Я потратил время и терпеливо выслушал тебя. Теперь, прошу, позволь мне уйти с миром.

– Я уже сказал тебе, друг, – сурово произнес Робин, – и повторяю снова: ты шагу вперед не ступишь, пока не сделаешь, что я тебе говорю. – Он угрожающе поднял над головой дубинку.

– Увы! – печально промолвил незнакомец. – Как же мне печально от того, что сейчас произойдет. Боюсь, мне придется убить тебя, несчастный. – Он достал из ножен меч.

– Отложи свое оружие, – сказал Робин. – Мне не нужно над тобой преимущества. Твой меч не выдюжит против такой дубовой палки, как моя. Я сломаю его, как соломинку. Вон там у дороги дубовая рощица, сделай себе дубинку и защищайся как следует, если имеешь вкус к хорошей драке.

Незнакомец смерил глазами Робина, потом его дубинку.

– Ты прав, парень, – проговорил он, – и впрямь, мой меч твоей дубинке не под стать. Подожди здесь, пока я добуду себе оружие.

С этими словами он отбросил в сторону розу, которую все это время продолжал держать в руках, вложил меч обратно в ножны и, более быстрым шагом, чем прежде, отошел к краю дороги, где росли несколько молодых дубков. Выбрав деревце себе по душе, он не стал его срубать, а, слегка закатав рукава, схватился за него, уперся ногами в землю и одним мощным рывком вытащил с корнями. Возвращаясь, он обрубал мечом корни и веточки с таким спокойным видом, точно ничего особенного не совершил.

Малыш Джон и кожевник наблюдали за всем происходящим. Увидев, как незнакомец вытащил из земли дубок, и услыхав, как трещат и рвутся его корни, кожевник сложил губы трубочкой и, втянув в себя воздух, издал долгий присвист.

– Духом Святым клянусь, – воскликнул Малыш Джон, как только пришел в себя от изумления, – видал ты это, Артур? Боюсь, наш предводитель не устоит против этого парня. Матерь Божья, он выдернул деревце из земли, точно соломину!

Что бы ни подумал Робин Гуд, он не двинулся с места, и теперь они с незнакомцем в красном стояли лицом к лицу.

Славным йоменом показал себя Робин Гуд в тот день. И так, и этак они сражались – мастерство одного против мощи другого. Пыль столбом поднялась вокруг них на дороге, и временами Малышу Джону с кожевником было ничего не разглядеть, лишь слышно было, как бьются друг о друга дубинки. Трижды удары Робина Гуда достигали цели: один раз попал он противнику по руке и дважды по ребрам. Сам он, однако, сумел отразить все удары, любой из которых, попади он в цель, свалил бы дюжего Робина, да так, как никогда еще ему не доводилось падать. В конце концов незнакомцу удалось так сильно ударить посередке Робиновой дубинки, что тот еле удержал ее в руке; еще раз ударив, он заставил Робина пригнуться, третьим же ударом противник так его стукнул, что Робин свалился в дорожную пыль.

– Остановись! – вскричал Робин, видя, что противник снова вздымает дубинку. – Сдаюсь!

– Эй! – вскричал Малыш Джон, выбежав вместе с кожевником из укрытия. – Эй! Бросай дубинку!

– Нет, – спокойно промолвил незнакомец, – если вас теперь трое, да каждый такой крепкий парень, я предпочту иметь оружие в руках. Подходите, и я постараюсь достойно вам ответить.

– Хватит! – закричал Робин. – Истинно говорю, недобрый день выпал сегодня и мне, и тебе, Малыш Джон. Сдается мне, что запястье мое хватил паралич от ударов этого парня.

Малыш Джон повернулся к Робину Гуду.

– Ну и дела, предводитель, – сказал он. – Увы! Тяжелая участь постигла тебя сегодня. Куртка твоя вся в дорожной пыли. Позволь помочь тебе подняться.

– Чума забери твою помощь! – сказал Робин сердито. – Я и без тебя, парень, смогу подняться!

– Но позволь хотя бы отряхнуть твое платье. Боюсь, несчастные кости твои сильно болят, – серьезным тоном проговорил Малыш Джон, но глаза его хитро блеснули.

– Отстань, говорю тебе, – гневно воскликнул Робин. Затем, обернувшись к незнакомцу, он спросил:

– Как зовут тебя, парень?

– Мое имя Гэмвел, – ответил тот.

– Ха! – воскликнул Робин. – Неужели? Близкая моя родня носит такое имя. Откуда ты, добрый друг?

– Из Максфилда, – сказал незнакомец, – там я родился и вырос, оттуда иду на поиски младшего брата своей матери, имя которого Робин Гуд. Так что, если, часом, ты можешь указать мне…

– Ха! Уилл Гэмвел! – вскричал Робин, кладя ладони ему на плечи и пристально глядя в лицо. – Ну конечно, кто же еще! Я мог бы и признать тебя по девичьим манерам, по слишком изящной походке. Неужели не узнаешь меня? Глянь-ка получше.

– Душой клянусь! – вскричал тот. – Я совершенно уверен, что ты – мой родной дядя Робин! Да, это точно!

Они кинулись в объятия друг другу и расцеловались в щеки.