Текст книги "Студент и нищий"

Грация Деледда
Студент и нищий

Это было в октябре.

Сидя на стене, поросшей виноградом, студент и журналист Ликсия глядел на голый, печальный пейзаж, воспоминание о котором возбуждало в нем иногда тоску по родине.

Это была часть возвышенной равнины, поросшей мелким кустарником, среди темной зелени которого вырисовывалась светлая дорога, широкая, но запущенная, и торчали местами красноватые скалы, покрытые мхом цвета ржавчины. Серо-голубое небо казалось еще более светлым на темной линии кустарников, простиравшихся до самого горизонта. Только жаворонок нарушал своим звонким пением тишину картины, и только одно маленькое облако, белое и легкое, как перышко, нарушало одиночество горизонта; и казалось, что жаворонок, немного печальный и скучный, обращался своим пением к облаку, а облако приостановило свой одинокий и скучный путь, чтобы послушать жаворонка.

Ликсия глядел и тоже скучал. Он чувствовал, что предательская сонливость окутывает его ум; ему казалось, что неподвижная тяжелая тень смоковницы давит его мысли.

– Какая печальная и несчастная страна эта Сардиния! – думал он. – Даже облака и птицы скучают в ней. В то время, как весь мир волнуется и движется вперед, один только этот безжизненный остров молчит. А то, что еще не умерло, мучается в агонии, как этот виноградник отца – единственный, который уцелел еще на этом диком берегу-погибает от филоксеры. В будущем году останутся в лучшем случае только стены и эта смоковница. А я не буду годен на то, чтобы, оживить наш виноградник! Как же я мог бы сделать это? Что я понимаю в виноградниках? Но кто этот человек? Ах, да это дядя Паскале! Его печальная и нескладная фигура является последним штрихом на картине. Этот старик производит впечатление человека из ржавого железа. Если бы я был художником-символистом, то написал бы этого старика в таком виде – между двумя кустарниками около кроваво-красной скалы под бледным небом и назвал бы картину: «Сардиния».

Нищий медленно приближался, обрезая там и сям ветви у лучших кустов и по мере его приближения, студент слышал все яснее и яснее стоны и сдавленный кашель, звучавший больше в груди, чем на губах старика.

Дядя Паскале, по-видимому, бредил в лихорадке; когда он дошел до пригорка, на котором высилась стена с виноградом, Ликсия услышал его бессвязные слова, точно он был лунатик.

– Мария Анника, – говорил старый нищий тоном упрека, – зачем ты это сделала? Разве ты не знала, что он богач? Постой смирно. Где мешок? Ах, что я буду делать, Святой Франциск? Паскаледду, золотой ягненок, не мучай меня так…

– Дядя Паскале! – окликнул его студент.

Старик, наклонившийся, чтобы срезать маленьким серпом пучок веток, быстро выпрямился, точно пробудился от сна, и приложил руку ко впавшим глазам.

– Кто ты, душа из чистилища?

– Разве вы не видите меня? Нет, я душа из ада.

– Ах, ты сын Баторе Ликсия? Да благословит тебя Господь, душа моя. Я, знаешь, плохо вижу. Ты, вот, кажешься мне облаком.

– Что вы делаете, дядя Паскале?

– Я делаю метлы. А ты доктор, неправда ли? – спросил старик, делаясь все более почтительным.

– Нет еще. А что вы делаете с этими метлами?

Старик стонал и судорожно кашлял, отвечая с трудом боязливым тоном.

– Я ношу их в Нуоро и продаю.

– Каждый день?

– О, нет. Когда был силен, когда мне было двадцать-тридцать лет, тогда каждый день. А теперь!..

Он махнул рукою, точно указывал на какую-то точку во времени и пространстве.

– Сколько ва

...

конец ознакомительного фрагмента