Текст книги "Живым или Мертвым"

– Тут, знаешь ли, кузен, – Брайан с улыбкой легонько постучал себя согнутым пальцем по виску, – не одни только опилки. Слушай, а чем сейчас занимается твой старик? У него ведь теперь появилось много свободного времени.

– Да я и сам не знаю.

Джек редко бывал дома. Иначе приходилось бы разговаривать с родителями, разговоры неминуемо касались бы его «места работы»; чем больше он рассказал бы о Кампусе, тем больше возрастала бы вероятность того, что отец заинтересуется подробностями, а когда отец узнает, чем его сын тут занимается, у него точно крыша съедет. Ну, а мамину реакцию он даже боялся предугадывать. Мысль об этом неотвязно терзала Джека. Он не был маменькиным сыночком, ни в коей мере, но ведь нормальный человек вряд ли способен отказаться от мысли произвести впечатление на своих родителей или заслужить их одобрение. Как там говорится? Мужчина не станет настоящим мужчиной, пока не убьет своего отца – метафорически, конечно. Он уже взрослый, самостоятельный мужчина и занимается вполне серьезным делом в Кампусе. Пора выходить из отцовской тени, в невесть какой раз напомнил себе Джек. А это непросто – очень уж эта тень велика.

– Могу поспорить, что по утрам он будит охранников и… – бросил Брайан.

– Бегает?

– А ты не стал бы?

– Ты ведь помнишь – я и сам жил в Белом доме. И сыт этим по горло. И потому с удовольствием перебрался сюда и ловлю плохих парней.

«По большей части на компьютере, – добавил он про себя, – но если правильно разыграть карты, можно будет заняться этим и по-настоящему. Так сказать, выйти в поле». Он уже не раз проигрывал в уме свой монолог перед главой всего Кампуса Джерри Хендли. Операция против MoHa должна быть засчитана ему в плюс, верно? Его кузенов называют «умными стрелками». Неужели это определение не подходит и к нему? Пусть его жизнь, в отличие от их, шла очень спокойно – как-никак, он сын президента Джона Патрика Райана, пребывающий под постоянной охраной, но ведь у такой жизни есть и свои плюсы, верно? Его учили стрелять агенты Секретной службы, в шахматы он играл с государственным секретарем и жил, и дышал, ну, пусть не в самом прямом смысле, в той же атмосфере, в какой обитает внутренний круг разведывательного и военного сообщества. Неужели он не впитал естественным образом, так сказать, осмотически, хоть часть тех навыков, которыми с такими усилиями овладевали Брайан и Доминик? Вполне возможно. Но так же возможно, что это лишь его пустые мечты. Так или иначе, но без разговора с Хендли ему не обойтись.

– Но ведь ты – не твой отец, – словно в ответ на его мысли сказал Доминик.

– Тут не поспоришь… – Джек развернулся на своем кресле и включил компьютер для того, чтобы получить утреннюю дозу общедоступной и засекреченной информации. Что-то последнее время очень часто вторая часть лишь на три дня опережала первую. Прежде всего Джек подключился к сводке перехвата сообщений по системам связи для высшего руководства, которые готовило Агентство национальной безопасности. Эта сводка, которую, вместо официальной аббревиатуры ПССВР, обычно фамильярно называли «прыщом», предназначалась для высших офицеров АНБ и ЦРУ, а также для Совета национальной безопасности Белого дома.

Вот, помяни черта… В ПССВР снова фигурировал Эмир собственной персоной. Перехват. Сообщение было чисто административным. Эмир желал знать, чем кто-то (ничего не говорящий код вместо имени) занимается в то время, когда он должен установить связь с неким неизвестным иностранным государством ради каких-то неизвестных целей. Это было обычной, вернее, стандартной особенностью таких перехватов – множество неизвестных деталей, вроде пустых мест на бланках, заполнением которых и занимались аналитики из разведки. Самая большая и сложная мозаика-головоломка, какая только существует в мире. Разгадыванию, в частности, этой загадки должно было послужить безотлагательное совещание (с использованием мозговой атаки) в ЦРУ.

Предлагаемая повестка этого совещания явилась предметом убористо, через один интервал, напечатанного рапорта (с первого до последнего слова – набор предположений). Подготовлена она была каким-то аналитиком средней руки, который, по-видимому, заскучал на своей должности и поспешил вывалить свои рассуждения в надежде, что кто-нибудь обратит на них внимание и его повысят с солидной прибавкой к зарплате. Возможно, когда-нибудь такое случится. Правда, от этого парень не станет умнее, разве что в глазах своего начальника, который таким же методом пробирается по карьерной лестнице и любит, когда ему почесывают спинку.

Что-то промелькнуло в памяти Джека, что-то, связанное именно с этим делом… Он навел курсор на папку «ПССВР» на экране компьютера, два раза щелкнул кнопкой мышки, и перед ним развернулся перечень документов, которые там хранились. Да, там оказался тот же самый индекс перехвата, только упоминался он в трех электронных письмах недельной давности, первое из них сотрудник Совета национальной безопасности адресовал в Агентство национальной безопасности. Судя по всему, кто-то в Белом доме пожелал узнать, как именно была получена эта информация. Оттуда запрос переадресовали в ЦАНБ – Цифровой архив национальной безопасности, – место, куда уходили на покой высшие чины военной разведки. На тот момент там командовал армейский генерал-лейтенант Сэм Феррен, и его резолюция была краткой: «РЮКЗАК. НЕ ОТВЕЧАТЬ. РЕШИТЬ ЧЕРЕЗ АДМИНИСТРАЦИЮ».

Джек не мог сдержать улыбки. Слово «рюкзак» в последнее время являлось очередным из регулярно обновляемых кодовых наименований (для внутреннего пользования АНБ) «Эшелона» – всезнающей, всевидящей системы электронного наблюдения. Знающему человеку реакция Феррена была понятна. Чиновник из СНБ спрашивал о «методах и источниках», о том, какие именно колесики системы национальной безопасности вытащили эту информацию на свет. Разведчики не делились подобными сведениями, разве что в случае совсем уж крайней необходимости, с потребителями результатов их деятельности, в том числе и с Белым домом, так что требование чиновника из СНБ было попросту идиотским.

Как и следовало ожидать, в следующей сводке ПССВР для СНБ источники информации обозначались как «зарубежные дружественные СРР» – системы радиотехнической разведки, – а это значило, что сведения были получены от разведок других стран. Короче говоря, генерал беззастенчиво лгал Белому дому.

Феррен мог поступить так лишь по одной причине – если подозревал, что Белый дом слишком делится своими ПССВР с другими. «Иисус! – мысленно воскликнул Джек, – как же, наверно, тяжко трехзвездному генералу знать, что он пичкает ложью действующего президента. Но если шпион не доверяет своему президенту, кто же приглядывает за страной? А если система пошла вразнос, – думал дальше Джек, – что будешь делать ты сам?» А этот вопрос относился уже к компетенции философа или священника.

«Что-то на слишком серьезные размышления потянуло с утра», – сказал себе Джек, но если он прочел ПССВР, которая считалась чем-то вроде наивысшей святыни во всей необъятной правительственной документации, то чего же он не читал? Какая информация осталась непереданной? И кто, черт возьми, ее получил? Может быть, она проходила по сверхзащищенной системе связи, ограничивающейся наивысшим руководством?

Ладно, так или иначе, но Эмир снова заговорил. АНБ не имела ключа к его личной шифровальной системе, а вот Кампус имел; это было личной заслугой Джека, который переписал данные с персонального компьютера MoHa и передал их Байери и его яйцеголовым подчиненным, которые тут же скачали все добытое на высокоскоростной жесткий диск. Не прошло и дня, как они разложили по полочкам все вновь обретенные секреты, в том числе пароли, при помощи которых взламывались все зашифрованные сообщения. В Кампусе читали их без всяких затруднений целых пять месяцев, до тех пор, пока шифры не сменились, очевидно, в плановом порядке. К этому противник относился очень серьезно, и среди тех, кто готовил его людей, были, судя по всему, специалисты, успевшие поработать на настоящую шпионскую контору. И все же они были недостаточно осторожны. Пароли менялись не ежедневно и даже не еженедельно. Эмир и его люди имели преувеличенное мнение о надежности мер, которые они принимали ради своей безопасности, а ведь подобные заблуждения уже погубили не одно государство. Специалистов по криптографии на рынке полным-полно, в большинстве своем они говорят на русском языке и, как правило, настолько бедны, что соглашаются на любое предложение. ЦРУ даже попыталось внедрить кое-кого к плохим парням, поручив агентам наняться к Эмиру консультантами. Одного из них отыскали в мусорной куче посреди Исламабада с перерезанным от уха до уха горлом. Даже с точки зрения профессионалов, игра, которая там шла, велась чрезвычайно грубо. Джек подумал, что было бы хорошо, если бы в Лэнгли позаботились о семье, оставшейся у этого человека. С агентами такое случается не часто. ЦРУ страхует жизнь своих ключевых сотрудников на большие суммы, в Лэнгли никогда не забывают об их семьях, но у агентов положение другое. Их часто недооценивают и столь же часто полностью забывают, как только подворачивается лучший источник информации.

Было похоже, что Эмир до сих пор гадает, что же случилось с теми его людьми, которые погибли на улицах разных европейских городов – погибли от рук Брайана и Доминика Карузо, и самого Джека, о чем Эмир, естественно, не знал. «Два почти одновременных сердечных приступа со смертельным исходом у молодых, хорошо тренированных мужчин, – думал Эмир, – это многовато». Он поручил своим агентам изучить медицинские заключения, как выданные больничными патологоанатомами, так и хранящиеся в полиции. Но и в тех, и в других не нашлось ничего подозрительного: с первыми разобрались юристы, занимавшиеся имуществом умерших, а со вторыми – падкие на взятки мелкие бюрократы, подменившие оригиналы, а потом еще и порывшиеся в поисках каких-нибудь секретных приложений, которые могли бы храниться отдельно. Все это ничего не дало. Эмир дал указание своему оперативнику, который, судя по всему, жил в Вене, чтобы тот разобрался со странным происшествием, когда человек неожиданно спотыкается и падает под трамвай, потому что, писал Эмир, парень был ловкий, как молодой жеребенок, в общем, не из тех, кто случайно попадает под всякие машины. Но в этом нет никаких сомнений, отвечал Эмиру его человек, девять зарегистрированных свидетелей присутствовали при том, как он поскользнулся прямо перед носом движущегося трамвая, а такое может случиться с кем угодно, даже с тем, кто в одиннадцать лет показывал чудеса ловкости. Австрийские врачи, дававшие заключение о смерти, пришли к однозначному выводу: движущийся трамвай разрезал Фа’ада Рахмана Ясина на полдюжины кусков. Его кровь проверили на наличие алкоголя и не нашли ничего, кроме крайне незначительных следов того, что было употреблено погибшим накануне вечером, слишком мало (по утверждению патологоанатомов) для того, чтобы посчитать алкоголь причиной нарушения координации. Не нашлось у погибшего и следов употребления наркотиков, по крайней мере, в том количестве крови, которое удалось набрать в искалеченном трупе. Заключение: поскользнулся, упал и умер от последствий сочетания травмы и кровопотери – проще выражаясь, истек кровью до смерти. «Ничего такого, что не могло бы случиться с приличным человеком», – решил Джек.

Глава 8

И сам Дрисколл, и его рейнджеры давным-давно усвоили одну вещь: в горах Гиндукуша расстояния, проложенные по картам, очень сильно отличаются от тех, которые существуют в действительности. Ради объективности следует заметить, что даже картография электронной эпохи не в состоянии учесть соотношения всех подъемов, спусков и перегибов местности. Планируя операцию, они с капитаном Уилсоном умножали расчетное расстояние на два. Пока что такая корректировка вполне оправдывалась. Но, хотя он постоянно держал в уме этот коэффициент, мысли о том, что до места, куда за ними должен прилететь вертолет, оставалось не три километра, а около шести – почти четыре мили, – вполне хватало для того, чтобы на язык Дрисколлу запросились проклятья. Впрочем, он подавил желание начать ругаться. Ничего хорошего это им не дало бы. А вот навредить – вполне: выдав слабость командира. Пусть даже сейчас рейнджеры не смотрят на него во все глаза, но настрой все они берут у него. Бодрость, точно так же, как и дерьмо, течет сверху вниз.

Тейт, шедший первым, остановился и поднял стиснутый кулак, подавая колонне знак остановиться. Дрисколл припал на колено, почти одновременно с ним то же самое сделали все остальные. У каждого винтовка наизготове, глаза осматривают определенный сектор, уши чутко слушают, что происходит. Они находились в узком ущелье – настолько узком, что Дрисколл сомневался, можно ли назвать эту десятифутовую канаву ущельем, – но выбора у них не было. Нужно было либо пройти триста метров по этой щели, либо удлинить свой путь еще на два километра и рисковать затянуть с вылетом до света. После боя с засадой они ничего не видели и не слышали, но это ничего не значило. Люди из РСО ориентировались на своей территории не в пример лучше, чем кто бы то ни было, и знали по опыту, сколько времени нужно солдатам с тяжелым полевым снаряжением, чтобы преодолеть то или иное расстояние. Еще хуже было то, что местные знали: для высадки и загрузки десанта подходило лишь несколько мест, куда их враги неминуемо должны отойти. Так что устроить еще одну засаду – было раз плюнуть. Для этого нужно было всего лишь представлять себе, куда идет враг, и самим двигаться чуть быстрее.

Не оборачиваясь, Тейт знаком подозвал к себе Дрисколла. Тот сразу подошел.

– Что там? – спросил он шепотом.

– Почти пришли. Осталось еще метров тридцать.

Дрисколл обернулся, указал на Барнса и поднял два пальца, а потом подал сигнал: ко мне. Барнс, Янг и Гомес оказались рядом с ним через десять секунд.

– Конец ущелья, – объяснил Дрисколл. – Посмотрите, нет ли там чего.

– Будет сделано, босс.

Они поспешили вперед.

– Как твое плечо? – спросил Коллинз из-за спины Дрисколла.

– Отлично. – От шести таблеток ибупрофена, которые скормил ему Коллинз, Дрисколлу стало полегче, но все равно каждое резкое движение отдавалось резкой болью в плече, шее и спине.

– Снимай рюкзак! – И, не дожидаясь возражений Дрисколла, медик сам принялся осторожно освобождать его руку от лямки. – Кровотечение уменьшилось. Пальцы чувствуешь?

– Ага.

– Ну-ка, пошевели.

Дрисколл с усмешкой показал ему средний палец.

– Ну, что скажешь?

– Дотронься каждым пальцем до носа.

– Коллинз, ради бога…

– Делай, что говорят!

Дрисколл справился с заданием, но каждый палец раненой руки двигался медленно, как будто суставы прихватило ржавчиной.

– Снимай рюкзак совсем. Я раздам твой груз по людям. – Дрисколл открыл было рот, чтобы возразить, но медик не дал ему даже слова сказать. – Послушай, если ты и дальше пойдешь с рюкзаком, можешь считать, что распростился с рукой. Не исключено, что у тебя поврежден нерв, и шестьдесят фунтов никак не пойдут тебе на пользу.

– Ладно, ладно…

Барнс, Янг и Коллинз вернулись. Коллинз вручил рюкзак Барнсу, и тот отправился вдоль цепочки, раздавая груз рейнджерам.

– Ничего не слышали, – доложил Янг Дрисколлу, – но какое-то движение там есть. В полукилометре на западе слышен звук автомобиля.

– Хорошо. Возвращайся на свое место. Коллинз, ты тоже.

Дрисколл вынул из кармана карту и щелкнул маленьким фонариком с красным светофильтром. Фонарик не входил в стандартный комплект снаряжения, но что делать, если очки ночного видения, при всей их несомненной полезности, никак не годятся для того, чтобы разглядывать карту? Кое-какие старомодные привычки бывает трудно изжить, а от некоторых и вовсе не следует отказываться.

Тейт подошел поближе и глянул через плечо командира. Дрисколл провел пальцем по контуру ущелья, в котором они сейчас находились: возле выхода начиналась еще одна ложбина, по сторонам которой лежали два плато. «Местность, – думал Дрисколл, – все равно, что городской район: ложбины – главные улицы, плато – кварталы, а ущелья – переулки». Сейчас они держатся вдали от дорог, пробираясь закоулками между домов к аэропорту. Вернее, к вертодрому. «Еще две ложбины, одно ущелье, – думал он, – а потом вверх по склону, на плато, к месту приема вертолета».

– Финишная прямая, – заметил Тейт.

«Тут-то лошади и начинают спотыкаться», – подумал Дрисколл, но ничего не сказал.

У горловины ущелья они простояли пятнадцать минут. Тейт и Дрисколл просматривали ложбинку на всю длину сквозь очки ночного видения, пока не убедились, что оттуда за ними не следят посторонние глаза. Разбившись по двое, отряд пересек дно ложбины. Оставшиеся обеспечивали прикрытие, а Дрисколл и Тейт исполняли роль регулировщиков движения. Янг и его пленник шли последними. Они только-только успели выйти на ровное место, как на востоке показались горящие фары. Дрисколл сразу разглядел, что это еще один «УАЗ», но этот, в отличие от первого, ехал не спеша.

– Стойте! – приказал Дрисколл. – Автомобиль с востока.

На этом «УАЗе», как и на том, с которым пришлось иметь дело раньше, стоял смонтированный на турели 12,7-миллиметровый пулемет «НСВ», но рядом с ним Дрисколл увидел лишь одного человека. И на переднем сиденье не было никого, кроме водителя. Разделили силы, рассчитывая, видимо, зажать свою добычу в клещи. Тактика действия мелкими группами следует инстинктивным порывам не в меньшей степени, чем правилам ведения войны, но тот, кто снаряжал эту машину, допустил ошибку. Ну, а «УАЗ» приближался, погромыхивая вылетающими из-под шин камешками и освещая ложбину прыгающим светом фар.

– Водитель, – одними губами прошептал Дрисколл Тейту. Тот кивнул. В рацию Дрисколл чуть слышно проговорил: – Не стрелять! – и услышал в ответ двойные щелчки.

«УАЗ» приблизился на расстояние двадцати метров. Дрисколл уже отчетливо видел в бело-зеленом ореоле очков ночного видения лицо пулеметчика. Совсем мальчишка, лет восемнадцать-девятнадцать, борода еще совсем несуразная, жиденькая. Ствол пулемета был направлен вдоль ложбины, а не гулял из стороны в сторону, как положено. «Ленивый все равно что мертвый», – подумал Дрисколл.

Тем временем «УАЗ» поравнялся с горловиной ущелья и вдруг остановился. Водитель наклонился за чем-то, тут же появился с большим ручным фонарем и принялся указывать на что-то со стороны пассажирского сиденья. Дрисколл навел перекрестие прицела «М-4» под левое ухо пулеметчика. Он мягко, очень мягко нажал на спуск, и «М-4» подпрыгнула. Сквозь ОНВ было видно, как вокруг головы парня появился ореол. Он рухнул в крохотный кузов «УАЗа». Тейт покончил с водителем на долю секунды позже. Зажженный фонарь описал лучом несколько зигзагов и, упав на сиденье, осветил педали.

Дрисколл и Тейт подошли к машине, потратили двадцать секунд на то, чтобы погасить фонарь и убедиться, что живых не осталось, и двинулись дальше по ложбине. На западе зарычал мотор автомобиля. Фары осветили их. Дрисколл не стал даже оглядываться, лишь прикрикнул: «Идем, идем!», и, как и шел в одном шаге за Тейтом, двинулся дальше. Сзади быстро затарахтел очередной «НСВ», взметнув пыль и обломки камня, но Дрисколл и Тейт уже успели нырнуть в ущелье. Дрисколл знаком велел Тейту идти дальше и подозвал к себе Барнса. Пулеметчик вытянулся возле валуна, установил сошки и упер приклад в плечо. Автомобиль быстро приближался. Дрисколл вынул из «лифчика» гранату и вырвал чеку. У входа в ущелье загремели под шинами камни, поднялась пыль. Дрисколл отпустил рукоять, сосчитал «тысяча один», «тысяча два», чтобы граната взорвалась без задержки, и метнул ее по высокой дуге в сторону ложбины. «УАЗ», заскрипев тормозами, остановился. Граната взорвалась футах в десяти позади машины. Барнс открыл огонь, поливая пулями бока машины. Крупнокалиберный пулемет полыхнул было огнем, но тут же умолк – очередь срезала пулеметчика. Заскрежетала коробка передач, «УАЗ» дал задний ход и тут же скрылся из виду.

– Идем! – приказал Дрисколл и, подождав, чтобы Барнс поднялся, двинулся следом за ним.

Когда они догнали колонну, Гомес уже успел разделить группу – половина рассыпалась по ложбине, выбрав подходящие укрытия, и уже вела наблюдение, а остальные собрались в горловине узкого ущелья. Дрисколл подошел к Гомесу.

– Какая-нибудь активность наблюдается?

– Издали слышны моторы, а движения не вижу.

На противоположной стороне ложбины, всего в тридцати метрах от выставленного дозора, начинался естественный желоб, который, извиваясь, вел вверх по склону на плато. «Чертовски похоже на дело рук человеческих, – подумал Дрисколл, – но ведь эрозия на пару со временем делают самые причудливые штуки». А им сейчас и вовсе незачем было возмущаться или восхищаться таким сходством. Важно было лишь то, что этот природный пандус здорово облегчит последний отрезок их пути к месту посадки на вертолет.

– Петерсон, вызови «Клинок» и скажи, что мы готовы. И скажи, что здесь жарковато.

«Чинук» должен был барражировать где-то неподалеку в ожидании сигнала. Как это часто бывает в боевой обстановке, и особенно в Афганистане, места высадки и погрузки оказались не самыми удобными для десантной группы, частично из-за ландшафта местности, а частично – из-за особенностей конструкции «Чинука». Вертолет обладал множеством достоинств, мог поднять целую толпу на большую высоту, но для посадки «CH-47» требовалась просторная площадка. Место, на которое он должен был приземлиться сейчас, было ограничено с запада и юга ущельем и невысоким пригорком, причем все это находилось на расстоянии прицельного выстрела из винтовки.

– Клинок, это Серп! Прием!

– Серп, слушаю тебя.

– Готовы к погрузке. Ветер от трех до шести северный. Площадка подогрета, расположения и сил не знаем.

– Понял, повторяю, площадка подогрета. Отключаюсь на три минуты. – Впрочем, рация ожила уже через две минуты. – Серп, Клинок на связи. Обозначьте ваше место.

– Вас понял, ждите, – ответил Дрисколл и тут же вызвал Барнса: – Барнс, выставляй маяки.

– Понял, босс. Выкладываю голубой, желтый, красный.

В ложбине вспыхнули разноцветные палочки, проплыли в воздухе и засветились на плато. Дрисколл предпочел бы инфракрасный лазерный маяк S4, но так вышло, что им не удалось запастись.

– Клинок, это Серп! Я поставил голубой, желтый, красный, – сообщил Дрисколл.

– Вас понял. Вижу.

Наконец-то они услышали рокот громадных винтов «Чинука». А потом рация сообщила:

– Серп, это Клинок! Вижу посторонние автомобили в трехстах метрах к западу от вас. Приближаются. Разглядел два «УАЗа». Прием!

Вот дерьмо!

– Отставить «УАЗы», отставить. Обозначьте место посадки и идите по кругу.

Существовал еще один вариант – поджечь «УАЗы» с вертолета, но это было бы все равно, что дать сигнал «Мы здесь!» всем врагам, которые имелись в округе. У командира «Чинука» на этот случай имелся свой устав – «Правила применения силы», – но главными действующими лицами сейчас были рейнджеры, приказы должен был отдавать Дрисколл. То, что «УАЗы» не мчались сюда во весь опор, значило, что группа до сих пор не обнаружена. Пока что все складывалось удачно, и не было никакого смысла лишний раз испытывать судьбу.

– Понял, отставить, – повторил пилот.

Дрисколл вызвал Барнса.

– У нас гости с запада. Гаси огни. Всем лечь.

За спиной у него рейнджеры попадали на землю. Лишь после этого Дрисколл услышал двойной щелчок – подтверждение. Еще через несколько секунд две фигуры поспешно вскарабкались на плато. Светящиеся палочки погасли.

Ясно видимые фары «УАЗов» вдруг остановились. Дрисколл слышал не ослабленный глушителями (которых, вероятно, давно уже не было) гул моторов. Через долгих тридцать секунд двигатели взревели с новой силой, и машины двинулись вперед. На ходу они перестроились и теперь двигались развернутым строем, одна чуть сзади другой. «Плохой знак», – подумал Дрисколл. На походе «УАЗы» обычно движутся цепочкой. А разворачиваются лишь в том случае, если предвидят осложнения.

– Не обнаруживать себя! – приказал по радио Дрисколл рейнджерам. – Придурки затеяли охоту. – И вновь вызвал «Чинук». – Клинок, это Серп! Держитесь поблизости. Вы можете нам понадобиться.

– Понял.

Толкая перед собой конусы света, ревя моторами и рокоча шинами по камням, «УАЗы» неторопливо ехали по ложбине, пока не поравнялись с расщелиной, в которой прятались Дрисколл и его люди. Скрипнули тормоза. Передняя машина остановилась, вторая, тащившаяся футах в тридцати сзади, – тоже. В окне с пассажирской стороны вспыхнул фонарь, луч заплясал по стенам и остановился, нащупав вход в ущелье. «Проезжай дальше, придурок! – мысленно воскликнул Дрисколл. – Не на что тут смотреть!» Луч фонаря двинулся дальше, перешел на другую сторону ложбины, вонзился в противоположное ущелье, с минуту шарил в нем и погас. Передний «УАЗ» загремел разболтанной коробкой передач, взвыл мотором, тронулся с места и исчез из поля зрения Дрисколла.

– Кто-нибудь его видит? – спросил он по рации.

– Я вижу, – отозвался Барнс. – В пятидесяти метрах, движется на восток. Сто метров… Остановился.

Дрисколл вскочил и, пригнувшись, прокрался к горловине ущелья, держась вплотную к его стене, и, как только увидел остановившийся «УАЗ», растянулся на земле и принялся рассматривать машину сквозь очки ночного видения. Машина стояла с выключенным мотором и погашенными фарами. Несомненно устраивали засаду.

– Всем лежать и не шевелиться! – приказал Дрисколл своим и вызвал «Чинук». – Клинок, это Серп!

– Слушаю!

– Наши «УАЗы» заняли позицию перед восточным входом в ущелье.

– Видим их. Серп, предупреждаю, что у нас восемь минут до невозврата.

Восемь минут до момента принятия решения. Еще небольшая задержка сверх того, и у «Чинука» не останется горючего, чтобы вернуться на базу. Для рейнджеров работа на грани и за гранью риска – дело привычное, но бывают ситуации, когда излишний риск хочется послать подальше. Например, когда под угрозой оказывается возвращение домой.

– Понял! Займитесь «УАЗами». Что на колесах – все ваше.

– Есть, приступаю!

Мигая навигационными огнями, «Чинук» выплыл из-за края плато, накренился и пошел на запад вдоль ложбины. Дрисколл видел, как люковый стрелок ворочал пулеметом.

– Гомес, – проговорил он в рацию, – веди своих людей вверх по желобу.

– Есть, босс!

– Вижу цель, – сообщил пилот «Чинука», – приступаю!

Отсвет огня из многоствольного пулемета «Диллон M134» окрасил борт «Чинука» в оранжевый свет. Проход занял менее двух секунд, затем повторился, и еще раз, и, наконец, пилот доложил:

– Цели уничтожены. – За эти пять с небольшим секунд, при скорострельности три тысячи пуль в минуту, в «УАЗы» наверняка попало не менее двухсот пятидесяти 7,62-миллиметровых пуль. «Чинук» вернулся, боком пополз к обозначенной площадке, коснулся земли и откинул погрузочную рампу.

– Санта, мы на месте, – доложил Гомес.

– Понял, идем к вам.

Дрисколл отдал приказ, и снова, разбившись на пары, остававшаяся половина группы пересекла ложбину, перебегая, согнувшись, от камня к камню, дождалась, пока к ним присоединятся командир и Тейт, и поспешил к желобу.

– Цель! – услышал Дрисколл у себя в наушниках. Голос был незнакомый, вероятно, говорил кто-то из экипажа «Чинука». – По хвосту на семь часов!

Через плато с запада донеслось тарахтение «калашниковых». В ответ защелкали «М-4».

Дрисколл и Тейт взбежали по желобу до самого верха и рухнули наземь, чтобы преодолеть оставшиеся несколько футов по-пластунски. В пятидесяти метрах впереди, и на краю ущелья, и на господствующей высоте сверкали огоньки выстрелов. Дрисколл прикинул, что стрелков было не менее трех дюжин. А в ложбине засверкали сразу четыре пары фар. «УАЗов» здесь хватало.

Голос Петерсона:

– РПГ, РПГ…

Справа что-то ярко сверкнуло. Возле «Чинука» взметнулся земляной фонтан.

– В стороны, в стороны! – рявкнул пилот, а потом сделал такое, чего Дрисколл не видел никогда в жизни – оторвал огромную машину от земли и, когда она зависла на высоте футов шести, начал плавно поворачивать ее, давая возможность стрелять люковому стрелку. – Пригнитесь! Пригнитесь! – «Диллон» изрыгнул огонь, накрыв очередью и край ущелья, и пригорок.

– Бежит! – раздался в наушниках Дрисколла голос, полузаглушенный грохотом пулемета. – К западу!

В свете трассирующих пуль «диллона» было видно, как пленник со скованными руками неверными шагами удалялся от «Чинука» в сторону обрыва.

– Санта, я возьму его, – пробормотал Тейт.

– Прикончи его.

«М-4» Тейта сухо щелкнула, и беглец рухнул. Треск автоматов ослабел и вскоре замер.

– Клинок, в ложбине еще четыре «УАЗа». В двухстах метрах и приближаются. От вас на три часа.

– Понял, – отозвался пилот, и «Чинук» снова повернулся. Снова загремел многоствольный пулемет. Стрельба продолжалась десять секунд. Пыль быстро отнесло в сторону, и стали видны четыре изуродованных машины.

– Проверить состав! – приказал Дрисколл. Ответа не последовало. – Проверить состав! – повторил он.

– Санта, двое убитых, двое раненых.

– Б…ь!

– Серп, – с подчеркнутым спокойствием, как показалось Дрисколлу, позвал пилот, – что вы скажете насчет того, чтобы влезть в автобус и отправиться домой, пока наше везение не кончилось?