Текст книги "Успех не по правилам. СССР с позиции либерализма"

Глава 4. Плановики против производителей

Дилемма делегирования полномочий

Демократическая власть или диктатор, будь то Сталин или небольшая группа (Политбюро), могут принимать относительно небольшое число решений в силу временных и пространственных ограничений. Количество решений, принятых Политбюро, можно установить по протоколам его заседаний. В 1930-е годы оно принимало ежегодно от 2300 до 3500 решений. В начале 1930-х годов на одном заседании Политбюро могло разбирать до полусотни вопросов. В 1932 году, по предложению Сталина, количество вопросов, обсуждаемых на одном заседании, было ограничено пятнадцатью. Однако уже в середине 1930-х годов повестка заседания Политбюро иногда состояла из нескольких сотен пунктов.

Несмотря на то что количество решений, принятых Политбюро, кажется значительным, это была всего лишь небольшая часть всех решений, необходимых для того, чтобы управлять экономикой, состоящей из тысяч предприятий, разбросанных по гигантской территории самой большой страны в мире. В январе 1930 года весь аппарат ЦК состоял всего лишь из 375 человек, при этом самыми крупными подразделениями были секретный отдел (103 человека) и управление делами (123 человека). В других отделах, таких, как распределительный, организационно-инструкторский, отдел культуры и пропаганды, числилось менее полусотни человек в каждом. Фонд заработной платы секретного отдела в 1932 году составлял только 20 000 рублей в месяц.

Таким образом, центральный партийный аппарат насчитывал менее четырехсот человек, которые занимались подготовкой, рассылкой и контролем исполнения директив и указаний высшего руководства. Крупнейший государственный центральный орган, Госплан, включавший в себя в то время Центральное управление народнохозяйственного учета (ЦУНХУ), в начале 1930-х годов имел в штате всего лишь 900 человек, слишком мало, по мнению руководства Госплана, чтобы выполнять всю необходимую работу. Сектор энергетики и электрификации Госплана (один из важнейших секторов) насчитывал только 30 человек. Начальник химического сектора Госплана жаловался, что не в состоянии решить хотя бы один вопрос из-за нехватки кадров. В 1935–1936 годах штат Госплана увеличился до восьмисот человек, без учета ЦУНХУ.

Поскольку диктатор не в состоянии принимать все решения лично, он вынужден делегировать полномочия по решению некоторых вопросов. Рассуждая логически, можно предположить, что диктатор оставит за собой право принятия «важнейших» решений, передавая технические вопросы на рассмотрение экспертов. Хайек писал о проблемах делегирования полномочий при демократии, но его наблюдения справедливы и по отношению к диктатуре:

«Возражения вызывает тот факт, что к делегированию часто прибегают в силу того, что очередной вопрос не может быть решен при помощи общих правил и процедур принятия решений, а требует отдельного подхода. В таких случаях делегирование означает, что некая организация получает полномочия от имени закона принимать решения, которые в сущности зависят от личных предпочтений и взглядов работников этой организации… Делегирование принятия решений по конкретным техническим вопросам определенным органам, хоть и является распространенной практикой, представляет собой лишь первый шаг к утрате власти [курсив автора] демократией, вступившей на путь планирования».

В случае Советского Союза неизбежное делегирование полномочий таило в себе несколько угроз. Во-первых, Сталин и его сторонники, создавшие тоталитарный режим, несомненно, должны были осознавать описанную Хайеком потенциальную угрозу утраты власти в результате делегирования полномочий; соответственно они были склонны делегировать как можно меньше полномочий, чтобы сохранить всю полноту власти.

Во-вторых, среди «старых большевиков» было мало специалистов-инженеров. Лояльность многочисленных беспартийных специалистов вызывала сомнения. Многие из них раньше состояли в меньшевистской партии, другие занимали должности в таких областях, как финансы или банковское дело. Как можно было доверить власть таким людям?

В-третьих, довольно часто было сложно провести грань между принципиальными и техническими вопросами. Является ли решение увеличить производство сульфата аммония на 10 процентов принципиальным или техническим? Решение о том, где построить новый завод, в Ленинграде или Сталинграде, должно было приниматься диктатором или экспертами? Кому можно доверять?

В советской административно-командной экономике можно выделить три уровня управления. На вершине находился диктатор. На втором уровне располагались функциональные органы управления, такие, как Госплан (важнейший орган управления экономикой), наркомат финансов, наркомат труда и т. д., которые воплощали директивы диктатора в подробные, конкретные задания. Назовем представителей этих двух уровней плановиками.

На втором уровне также располагались экономические наркоматы (в своем большинстве промышленные) и, наконец, на третьем – предприятия. Экономические наркоматы и предприятия были ответственны за выполнение поставленных задач. Будем называть представителей этих организаций производителями.

Употребляя слово «диктатор», мы подразумеваем под ним существовавший на практике симбиоз Политбюро и Совета Народных Комиссаров (СНК). Единство управления обеспечивалось тем, что ключевые должности в СНК занимали члены и кандидаты в члены Политбюро. Административно-командная система управления состояла из двух частей: партийной и государственной. Предполагалось, что государственные органы управления во главе с СНК должны руководить повседневной жизнью страны, а партийные органы определять направление проводимой политики в соответствии с «ведущей и направляющей ролью» партии. На практике, однако, партия была активно вовлечена в повседневную рутину управления народным хозяйством.

СНК состоял из отраслевых и функциональных органов управления. Председателем СНК долгое время был В. М. Молотов. Хотя формально высшим органом власти в СССР был Центральный Исполнительный Комитет СССР, на практике высшим советским органом был СНК, главная задача которого заключалась в управлении экономикой страны.

При СНК существовало управление делами (свой собственный «маленький Госплан») с очень небольшими отраслевыми отделами. Так, например, за вопросы автомобиле– и авиастроения отвечал один чиновник, которому помогали два секретаря. СНК состоял из экономических наркоматов (на протяжении 1930-х годов их число менялось от 3 до 23); бюджетных наркоматов, таких, как наркомат просвещения, труда, обороны и т. д.; функциональных органов, таких, как Госплан или Народный комиссариат финансов, государственные контрольные органы (в частности, Комитет советского контроля) и разнообразные специальные комиссии (например, комиссии по ценообразованию, хлебозаготовкам, транспорту и топливу).

Как функциональный орган, Госплан не управлял ни одним из секторов экономики, но отвечал за подготовку государственных народнохозяйственных планов. Он был скорее консультативным, нежели исполнительным органом, и отчитывался непосредственно перед высшим партийным и государственным руководством.

В СНК также входило несколько членов с совещательным голосом, в частности представители республиканских СНК. В начале 1930-х годов более сорока тысяч служащих ОГПУ-НКВД охраняли промышленные предприятия оборонного назначения. Столь большая цифра предполагает, что они были заняты не только в непосредственной охране этих объектов. ОГПУ-НКВД составлял разнообразные специальные доклады, в том числе об условиях труда, беспорядках, демонстрациях, забастовках, нарушении отчетности и дефектах в конструкции самолетов. На оборонных предприятиях также работали военные представители, подчинявшиеся наркомату обороны, отвечавшие за приемку военных заказов. В 1940 году количество военных представителей на предприятиях достигало двадцати тысяч человек.

И у партии, и у государства были свои контрольные органы, возглавляемые наиболее «лояльными» членами Политбюро, наделенными властью проводить проверки работы советских чиновников, включая наркомов. Наибольшие полномочия в области контроля были у объединенного партийно-советского наркомата ЦКК-РКИ, Центральной контрольной комиссии – Рабоче-крестьянской инспекции. В 1934 г. этот объединенный наркомат был разделен на государственную Комиссию советского контроля (в дальнейшем наркомат государственного контроля) и Комиссию партийного контроля. Эти контрольные органы часто работали рука об руку с наркоматом юстиции и прокуратурой.

Наказания высшим чиновникам за их ошибки и правонарушения определялись непосредственно Политбюро, имевшим право применять самые суровые наказания, включая смертную казнь. Следует отметить, что Госплан не был карательным органом и не имел полномочий наказывать. Он мог лишь угрожать или просить поддержки у карательных органов. Госплан постоянно обращался к другим органам, чтобы с помощью их силы добиться выполнения своих директив.

Например, в 1933 году Госплан просил ЦКК-РКИ провести расследование грубых ошибок, бесхозяйственного расходования материалов на ленинградском трубном заводе и в кратчайшие сроки найти виновных и отдать их под суд. Он также просил ЦКК-РКИ провести расследование, почему наркомат лесной промышленности не построил электростанцию в Архангельске. В 1934 году Госплан просил прокуратуру СССР установить уголовную ответственность за предъявление преувеличенных заявок, дачу неправильных сведений о запасах, получение фондируемых материалов и оборудования без фондов.

Экономические наркоматы являлись отраслевыми подразделениями СНК и отвечали за соответствующие отрасли народного хозяйства. Их внутренняя структура и практика работы будут рассматриваться в следующей главе. В данной главе мы будем говорить о них как о единых органах, постоянных оппонентах предложениям СНК, Госплана и наркомата финансов. Производители вместе с региональными руководителями формировали группы влияния. В аппаратах экономических наркоматов работало больше служащих, чем в центральных органах управления. В 1932 году в центральном аппарате Народного комиссариата путей сообщения работало 7600 человек, а общее число служащих вместе с работниками региональных органов управления составляло 62 тысячи человек. В 1933 году общее число служащих сократилось до 39 тысяч. Штат центрального аппарата Народного комиссариата тяжелой промышленности в 1928 году составлял 7375 человек. В центральном аппарате Народного комиссариата легкой промышленности в 1933 году работало от 2547 до 3989 человек, в зависимости от того, какие именно подразделения считать составными частями центрального аппарата.

Из-за нехватки специалистов большая часть работы по планированию и управлению экономикой была сосредоточена в хорошо укомплектованных функциональных организациях, таких, как Госплан и Народный комиссариат финансов, а также, что немаловажно, в экономических наркоматах. В вопросах подготовки планов, контроля за их выполнением Политбюро и СНК должны были полагаться на помощь функциональных органов, контрольных комиссий и секретной полиции, тогда как сведения, необходимые для детальной разработки народнохозяйственных планов, поступали в центр от экономических наркоматов.

Несомненно, всемогущее Политбюро могло увеличить свой собственный аппарат. Но, возможно, в центре не желали держать большой штат работников, поскольку последние могли претендовать на участие в принятии решений, или же высшее руководство считало, что лишь немногие заслуживают доверия. Всего в центральных органах государственного управления Советского Союза в середине 1930-х годов работало приблизительно сто тысяч человек.

Вертикальные и горизонтальные связи в советской системе

Исследователи советской командной экономики, начиная с Хайека и Мизеса и вплоть до современных авторов, таких, как Мансур Олсон, практически не уделяли внимания вопросу о том, каким образом диктатор организовывает свой бюрократический аппарат, для того чтобы добиться эффективного управления и обеспечить контроль над производителями. Мизес и Хайек крайне неопределенно говорили о центральном комитете планирования, который имеет дело непосредственно с предприятиями. Исследователи теории диктатуры тоже упрощали этот вопрос, делая допущение о принуждении, осуществляемом без издержек (costless coercion), предполагая, что диктатор может, не прикладывая особых усилий, добиться от подчиненных выполнения своих требований.

Мы уже говорили о вертикальной иерархии командной экономической системы. Однако мы еще не показали существовавшие горизонтальные структуры. Был целый ряд наркоматов, еще больше главных управлений и тысячи предприятий. Все они могли иметь горизонтальные связи с другими организациями своего уровня. Вертикальная структура ясно показывает иерархию управления: Политбюро/ СНК управляли промышленными наркоматами, которые управляли предприятиями.

Вертикальная структура действовала по принципу «вертикального треста» (vertical trust). Чтобы распоряжения диктатора выполнялись, приказы «сверху», передаваемые вниз по официальной иерархической лестнице, должны были быть обязательными для исполнения. Однако подчиненные, такие, как наркоматы и предприятия, могли быть также вовлечены в неофициальные горизонтальные связи, порождавшие конфликты интересов между официальными «вертикальными» и неформальными «горизонтальными» связями. Вместо того чтобы подчиниться приказу плановиков и поставить сто единиц произведенной продукции организации В, организация А на основании неофициальной договоренности могла поставить эту продукцию организации С. Диктатор должен был препятствовать возникновению неформальных отношений между промышленными наркоматами или между заводами, поскольку они вели к ослаблению контроля, особенно когда наркоматы или предприятия объединялись в группы влияния.

Горизонтальные связи будут неизбежно вступать в противоречие с приказами, спущенными по вертикали. Производитель продукта знает, что он производит ценный товар. В действительности некоторые покупатели готовы заплатить за него значительно более высокую цену, чем та, что установлена государством. Те, кто готов переплачивать, могут одновременно поставлять производителю продукта иной ценный товар.

Производитель другого ценного продукта также понимает, что он производит ценный товар, за который целый ряд покупателей готов платить цену выше государственной. Если производители первого и второго продуктов подчиняются приказам диктатора, спущенным по вертикали, они продают товары по государственным ценам. Не нарушив приказ, они будут вознаграждены плановиками. С другой стороны, оба они упустили возможность продать свой товар по ценам выше государственных. Конечно, они могли в дополнение к деньгам, полученным за проданный товар по государственным ценам, получить денежные взятки, укрепить хорошие отношения со своими собственными лучшими клиентами или добиться льготных условий для своих покупок, если покупатель одновременно является и поставщиком.

Если выгоды от сделки, основанной на горизонтальных связях, превышают награду за вертикальную лояльность, производитель совершит нелегальную, не предусмотренную планом «горизонтальную сделку». В некоторых ситуациях горизонтальные сделки могут заключаться даже чаще, чем вертикальные. Тогда плановик утрачивает контроль над транзакциями и вместо этого выполняет роль некоего арбитра, который стремится контролировать объемы прибыли соперничающих групп влияния. Утрата контроля приводит к «красному склерозу» (red sclerosis), характерному для экономики, управляемой группами влияния.

Диктатор (СНК/Политбюро) не имеет достаточно времени, ресурсов и информации для того, чтобы определить производство и потребление тысяч и миллионов товаров реальной экономики. Госплан должен составлять планы производства и распределения товаров в соответствии с предпочтениями диктатора. Госплан, другие функциональные органы и контрольные комиссии также могут препятствовать горизонтальным сделкам, которые ставят под угрозу вертикальный план распределения товаров. Для того чтобы выполнить этот план, плановикам необходима точная и своевременная информация, кроме того, они должны решить, насколько детально следует составлять планы распределения.

При 20 миллионах различных товаров Госплан мог составлять планы распределения только на агрегированную продукцию. Если бы Госплан составлял планы хотя бы по нескольким конкретным товарам, его аппарат, насчитывавший менее тысячи специалистов, был бы перегружен работой в силу необходимости планировать конкретные операции, составлять инструкции, касающиеся дат, сроков и условий поставки. Плановикам нужно было выбирать, какие задачи они в состоянии решить.

Государственные и ведомственные интересы

Ни практик Сталин, ни теоретики Хайек и Мизес не предполагали, что в условиях диктатуры даже высшие органы управления будут разделены на «них», тех, кто представляет ведомственные или частные интересы (narrow interests), и «нас», тех немногих, кто отстаивает «государственные» интересы (encompassing interests). Число высших партийных руководителей, которые могли занимать должности, не связанные с отраслевыми или региональными интересами, было ограничено. Из десяти членов Политбюро только от трех до пяти человек занимали такие должности. В начале 1930-х годов это были Сталин, Каганович (заместитель Сталина по партии) и Молотов (председатель СНК).

Один или два члена Политбюро временами возглавляли организации, отстаивавшие государственные интересы, такие, как контрольные комиссии, Госплан или Центральный Исполнительный Комитет (ЦИК СССР). Остальные члены Политбюро возглавляли отдельные ведомства: военные, промышленные или региональные, которые должны были выполнять планы по экспорту, военные бюджеты или производственные задания. Серго Орджоникидзе, один из наиболее влиятельных членов Политбюро, возглавлял Народный комиссариат тяжелой промышленности. А. Микоян, в начале 1930-х годов кандидат в члены Политбюро, возглавлял Народный комиссариат снабжения. Член Политбюро А. А. Андреев возглавлял Народный комиссариат путей сообщения, пока его не сменил на этом посту Л. М. Каганович. Как только член Политбюро занимал хозяйственную должность, он начинал отстаивать ведомственные интересы.

Кажется, превращение верных помощников из «нас» в «них» застало Сталина врасплох. В письме к Кагановичу он с тревогой пишет о своем старом товарище Серго Орджоникидзе:

«Не понимаю, как могло ПБ [Политбюро] согласиться с предложением ВСНХ [Орджоникидзе] о дополнительном импорте вагонных осей и колес и качественной стали. Оба предложения представляют прямой обход июльского решения ЦК… об окончательной программе импорта металла на 1931 год. Насколько я понимаю, Вас и Рудзутака просто обманули. Нехорошо и противно, если мы начинаем обманывать друг друга [курсив автора]».

В том же письме Сталин разделяет «нас» и «их», отклоняя предложение Микояна установить резервный фонд хлеба при его наркомате (НКснабе). В письме от 4 сентября 1931 года Сталин писал: «Как Вы [Каганович] могли допустить этот разврат? Нельзя ли этот «резерв НКСнаба» перечислить в резерв Государства (СНК СССР) с тем, чтобы он расходовался лишь с разрешения ПБ или СНК?»

В письме Кагановичу от 6 сентября 1931 года Сталин повторял свою идею: «Мы против анархо-синдикалистского взгляда на государство, по которому прибыли от экономии достаются ВСНХ, а убытки государству. Мы считаем, что государство выше ВСНХ».

Когда нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе воспользовался положением члена Политбюро, чтобы оградить предприятия своего наркомата от критики со стороны А. Вышинского, в то время занимавшего должность заместителя прокурора СССР, Сталин в один день (29 августа 1933 года) написал Кагановичу два сердитых письма:

«…Узнал, что Вы [Политбюро] признали неправильным одно место в речи Вышинского, где он намекает на ответственность наркомов в деле подачи и приемки некомплектной продукции. Считаю такое решение неправильным и вредным. Подача и приемка некомплектной продукции есть грубейшее нарушение решений ЦК. За такое дело не могут не отвечать также наркомы. Печально, что Каганович и Молотов не смогли устоять против бюрократического наскока Наркомтяжа.

Если вы будете так воспитывать кадры, у Вас не останется в партии ни один честный партиец. Безобразие…»

Столкнувшись с необходимостью делегировать полномочия и нехваткой членов Политбюро, отстаивающих государственные интересы, Сталин нуждался в том, чтобы Госплан и другие функциональные органы были ему верны на сто процентов. Но одним лишь назначением на ответственные посты верных сторонников нельзя было обеспечить лояльность аппарата, даже после чисток 1929 и 1930 годов, когда из Госплана были удалены «ненадежные специалисты».

Сталину вплоть до Большого террора 1937–1938 годов приходилось терпеть экспертов, чья верность режиму вызывала сомнения, а к некоторым из них Сталин испытывал личную ненависть. Фактически Сталин предлагал Госплану и другим функциональным органам негласную сделку: «Если вы будете служить мне верой и правдой, вы не будете нести ответственность за конкретные экономические результаты».

Как свидетельствуют архивы, Госплан очень хорошо понимал условия этого негласного соглашения. Практически нет документов, которые указывали бы на от отклонение Госплана от соблюдения государственных интересов в 1930-е годы. Единственное исключение-1929–1930 годы, когда руководство Госплана подверглось чистке за поддержку умеренного курса. Как видно из беспокойства председателя Госплана Куйбышева по поводу опубликованного в «Правде» в июле 1931 года обвинения Госплана в «скептицизме» касательно выполнимости плана, первая волна репрессий заставила работников Госплана с опаской относиться к малейшим подозрениям в неверности. Куйбышеву пришлось в течение целого месяца давить на своих коллег по Политбюро, пока наконец Госплан не был оправдан, а «Правде» не сделали внушение.

Все существенные изменения в экономическом курсе Госплан согласовывал с Политбюро (и лично со Сталиным), послушно принимая любые изменения, предлагаемые «сверху». Редкие случаи нарушения беспрекословной верности Госплана высшему руководству и государственным интересам в 1930-е годы представляли собой одиночные попытки отдельных чиновников относительно низкого уровня сделать планы более реалистичными или проявить снисходительность к невыполнению производственных заданий. Например, известен случай, когда работник Госплана получил выговор за то, что он одобрил принятие относительно низкого производственного задания для одного треста. При этом Политбюро объявило строгий выговор начальнику треста и директору завода, для которых было снижено задание, – так обычно наказывали за невыполнение плана, – в то время как сотрудник Госплана отделался простым выговором.

Несмотря на то что в Госплане, в свою очередь, существовали отраслевые сектора, архивы, по крайней мере начала 1930-х гг., т. е. раннего этапа существования плановой экономики, не содержат свидетельств лоббирования секторами Госплана интересов подшефных отраслей. Возможно, лоббирование сдерживалось открытой нелюбовью Сталина к отраслевым специалистам. О чрезмерном влиянии специалистов Госплана Сталин писал Молотову следующее: «Но есть вещи и похуже: во главе стоит не Госплан, а «секции» Госплана и их специалисты». Лоббирование отраслевыми секторами Госплана более низких производственных заданий, чего так опасалось высшее руководство, возможно, проявилось позже, вызвав вторую волну репрессий в Госплане и арест его председателя.

Госплан имел дело в основном с высшим советским исполнительным органом, СНК, в непосредственном подчинении которого он находился, хотя он также работал в тесном контакте с Политбюро. Судя по действиям СНК, там считали Госплан «честным помощником» (honest broker). СНК использовал Госплан для подготовки планов, но не наделил его полномочиями издавать свои окончательные распоряжения по этим вопросам. За несколькими исключениями, все сколько-нибудь значительные распоряжения Госплана утверждались СНК, хотя такое утверждение обычно было не более чем простой формальностью.

СНК также полагался на Госплан в вопросах экспертизы запросов и петиций, валом поступавших в адрес правительства. Когда промышленные наркоматы пытались действовать в обход Госплана, СНК, показывая свое доверие Госплану, направлял их просьбы обратно в Госплан. Стремясь принимать решения в пользу СНК, Госплан постоянно жаловался на то, что планы, разработанные наркоматами, не соответствуют целям правительства. В начале 1930-х годов наркоматы могли запрашивать производственные ресурсы, не предоставляя обоснование запроса, заставляя Госплан выполнять совершенно невозможную (и нежелательную для него) работу по проверке соответствия запросов государственным директивам.

Придерживаясь негласного соглашения, Госплан активно стремился избежать ответственности за конкретные результаты. На протяжении 1930-х годов Госплан просил ограничить его работу только вопросами общего планирования и старался не участвовать в решении конкретных задач, например, таких, как разработка планов распределения товаров, за которые ему пришлось бы потом отвечать. Госплан неоднократно пытался избежать выполнения поручений СНК о проведении экспертизы по заявкам экономических агентов о выделении материальных ресурсов, утверждая, что, «по условиям построения своего аппарата, Госплан абсолютно лишен возможности проделывать такую оперативную работу». Много раз Госплан пытался освободиться от так называемых «синдикатских» функций под предлогом нехватки персонала. И тем не менее, вопреки его желанию, Госплан принимал участие в оперативном управлении.

Для того чтобы проиллюстрировать, насколько хрупкой была грань между планированием и оперативной деятельностью (синдикатскими функциями), приведем конкретный пример: в апреле 1933 года Госплан по его просьбе освободили от оперативного планирования для полиграфической промышленности, которое было передано наркомату лесной промышленности. Пророческая докладная записка для внутреннего пользования предупреждала, что «планирование распределения бумаги… неотделимо от планирования печати. Планирование же печати… НКЛесом дело совершенно несвойственное НКЛесу…», и напоминала Госплану о том, что печать это «дело… насквозь политическое и идеологическое, связанное со всей культурой и всем народным хозяйством».

Записка предупреждала, что жалобы на наркомат лесной промышленности все равно будут направляться в Госплан. Действительно, освобождение Госплана от обязанности планирования производства бумаги было недолгим. Поскольку планирование производства бумаги одновременно означало и планирование печати, количество жалоб все увеличивалось. С неохотой Госплан возобновил планирование производства бумаги и полиграфии, поставив условие, что издатели будут сами составлять свои планы, хотя в ведении Госплана остались важные вопросы планирования капиталовложений и распределения печатной продукции.

Для того чтобы избежать ответственности за возможные неудачи, Госплан неизменно составлял планы с уровнем агрегирования, намного превышающим уровень реальных операций, и постоянно передавал решение вопросов о распределении конкретных ресурсов в ведение промышленных наркоматов. Вот весьма красноречивая цитата из документов Госплана: «Госплан… не является сбытовой организацией, не может по существу своей работы взять на себя ни централизованного специфицирования заказов потребителей по номенклатуре и районам, ни выдачи централизованного правильного районирования и специфицированного заказа на производство однородных видов продукции разными наркоматами-производителями».

В любом случае высшее руководство не приветствовало бы какую бы то ни было попытку увеличения полномочий организации, где работали непартийные специалисты, которых, по словам Сталина, следовало «гнать в шею из Москвы», тем более что эти попытки превращали Политбюро в апелляционный суд или совет старейшин.

Представляется, что ни один плановик не в состоянии отделить важные вопросы от повседневной рутины. Немало времени Политбюро посвящало мелким вопросам, таким, как обсуждение просьб о перевозках или того, какое конкретное предприятие должно получить больше стали или импортных автомобилей. Описание того, как Политбюро обсуждало узкоспециальные технические вопросы, можно найти, например, в письме Кагановича отсутствовавшему в Москве Орджоникидзе. Оно показывает, насколько Политбюро погрязало иногда в деталях:

«Вчера у нас было заседание ПБ, второе после отъезда хозяина [Сталина]… Хозяин раз просил выяснить – верно ли, что ряд частей в машине М-1 взяты из Бюика?.. выяснилось, что действительно ряд частей… отличны от фордовских. Установить нам – вредно ли это – трудно, поэтому мы поручили Наркомтяжу разобрать и доложить нам. Сам Дьяконов доказывает, что это не создает дисгармонии. Лихачев, как будто, считает, что это отразилось на качестве конструкции».

Если Политбюро разбирало подобные мелочи, любое решение, принятое Госпланом, могло рассматриваться им как вторжение на его территорию.

Оппортунизм производителей

Перед производителями Сталин ставил простую задачу: они должны честно производить заказанную продукцию, затрачивая минимум ресурсов. Цель промышленных наркоматов и предприятий заключалась в «выполнении плана», но смысл этой фразы был отнюдь не очевиден. В соответствии с принципом единоначалия нарком отвечал за выполнение плана наркомата, а директор предприятия нес ответственность за выполнение плана предприятия.

Таким образом, руководители предприятий могли использовать свое информационное преимущество для получения более легких планов или избыточных ресурсов. План фактически представлял собой контракт с множеством переменных, разработанный в ситуации, когда одна из сторон обладала неполной информацией.

Именно по поводу такого контракта/плана Сталин высказывал опасения, что он будет выполнен только на бумаге. Производители боролись за контракт/план, который соответствовал бы их ведомственным или частным интересам. «Мягкая» интерпретация такого поведения производителей предполагает, что ими двигало желание «спокойной жизни». Более «жесткая» интерпретация указывает на стремление производителей извлечь финансовую или политическую прибыль как на главную причину такого поведения.

Как бы то ни было, перед плановиками стояла задача не давать производителям «спокойной жизни» и не давать им извлекать политическую или финансовую выгоду. Эти взаимоотношения хорошо иллюстрирует жалоба Сталина Кагановичу (30 августа 1931 г.) на Орджоникидзе: