Текст книги "Другой глобус"

– Это – проект договора, – сказал он. Можете взять его с собой, внимательно изучите, если что, внесите свои пожелания и замечания и передайте Анне Львовне. Связь со мной будете держать через нее. Он снова потряс колокольчиком, и обращаясь к вошедшей секретарше, сказал:

– Анна Львовна, Эдвард Брониславович через пару дней вам позвонит и принесет свои замечания. Я вас попрошу переслать их мне, и после согласования оформить уже окончательный вариант договора.

– Хорошо, – сказала она, едва улыбнувшись – и снова скрылась за своей дверцей. «Просто ниндзя какая-то» – подумал Эдвард.

– Запишите телефон, – сказал Асланов, и продиктовал городской номер. Чехович достал смартфон и записал.

Да, и еще одно, – сказал хозяин офиса, когда гость уже открывал дверь. – Эдвард Брониславович, мне придется объявить конкурс на расшифровку рукописи – ну, вы же знаете, у нас все принято делать через тендеры. Так что, официально вы будете работать, как участник конкурса, не удивляйтесь. Но фактически единственный документ, который имеет значение для нас с вами – это договор.

Чехович пожал плечами:

– Ради бога.

– Ну, и последнее. Я надеюсь, что этот наш разговор останется между нами.

– Я тоже – улыбнулся Эдвард.

Вся эта история была бы совершенно очевидной мистификацией, если бы не одно «но» – думал он по дороге домой. В отличие от рукописи Войнича, автор этого манускрипта был хорошо известен. Камилла была ученицей немецкого теолога Иоганна Киршнера и в 1389-м году написала трактат «О будущем», который вызвал большое недовольство католической церкви, но сделал ее известной. Видимо, испугавшись последствий, она и решила «спрятаться» в монастыре, рассматривая его исключительно как «крышу», убежище, место где удобно скрыться, чтобы не привлекать к себе внимания. Представить такого человека автором исторического розыгрыша, мистификации было очень трудно.

Оставался еще один «глухой» вариант, а именно – что рукопись зашифрована таким шифром, который не поддается расшифровке. Например, с помощью книги, которая известна только отправителю и получателю послания.

Подумав, Чехович исключил и его – и тоже из-за личности автора. Совершенно очевидно, что манускрипт был адресован не одному человеку, и даже не «группе лиц» – монахиня явно хотела сообщить что-то «городу и миру», а значит, документ расшифровывается, просто должен существовать ключик к шифру. Почему никому из уважаемых людей не удалось его найти – это уже другой вопрос.

«Что ж, мне предстоит действительно интересная практика – подумал Эдвард, – а Барбароссе теперь придется подружиться с Надеждой Александровной». Он не стал вносить в договор никаких замечаний. Сумма стояла такая, что грешно спорить, кроме нее предусматривалась постоянная зарплата в течение полугода, в случае необходимости – возможность продления. Что не было предусмотрено, так это текущие расходы, – а они предстояли не маленькие. Но мелочиться Эдвард не стал.

***

Отправляться в средневековье – хуже, чем в тыл врага.

Потому что провал в тылу не означает неминуемой смерти, а вот если тебя «расшифруют» в средневековой Праге, смерть предстоит не только неминуемая, но и жуткая.

Поэтому первым делом следовало позаботиться о своем внешнем виде. Эдвард собственноручно набросал эскизы одежды и обуви, даже про нижнее белье подумал – на всякий случай. Найти театральную мастерскую, где взялись пошить одежду, оказалось не так трудно, а вот пулены – башмаки, в которых тогда щеголяли горожане, в конце-концов, пришлось заказывать индивидуально, заплатить за них, как за самолет, да еще уговаривать мастера сделать хотя бы за месяц, вместо назначенных трех.

Во время «вынужденного простоя» – пока ждал пулены, он решил ознакомиться с работами коллег, занимавшимися манускриптом Камиллы Анежской, и эти работы окончательно убедили его в том, что расшифровывать тут нечего.

Глава 5

Одно дело – изучать средневековье, другое – жить в нем.

Чехович оказался на том же самом месте, между недостроенным Тыном и зданием ратуши, на Староместском рынке. Теперь следовало двигаться в сторону Анежского монастыря, но осторожно – как по минному полю. Сколько времени предстояло прожить здесь, Эдвард не знал. Если повезет, можно управиться за день, если нет – придется искать постоялый двор…

Была еще одна шальная мыслишка, притаившаяся в самом дальнем уголке головы. Даже две мыслишки. Первая – погулять. Просто туристом пройтись по Праге первых лет 15-го века, раз уж получил такую возможность.

Вторая относилась к той самой «технике безопасности», соблюдать которую он обещал Барбароссе. Каждый неверный шаг, и каждое невпопад сказанное слово могли привести на костер. Но Чехович втайне надеялся, что даже в самой критической ситуации он успеет оказаться дома прежде, чем эти дикари чиркнут спичкой. Уже имеющийся опыт показывал, что скорость его перемещения во времени и пространстве почти не уступала скорости мысли.

Час был еще слишком ранний, и прежде чем отправиться к монастырю, он мог осуществить свое желание погулять по средневековой Праге. Чехович много раз был в Праге, хорошо знал город и сейчас с азартом игрока смотрел на знакомые места шестисотлетней давности, отмечая отличия. Многие улицы, и даже целые кварталы он не узнавал и пытался мысленно представить карту современного города, чтобы понять, как они выглядят сейчас.

Но все это была просто игра, забава. Главное заключалось в другом. Камни! Вот что было самым интересным для него в средневековье, что составляло его суть.

«Подлинники средневековья» – камни, книги, любые предметы, сохранившиеся с тех времен, вызывали у Чеховича такое же чувство, какое у религиозного фанатика вызывал вид мощей святых.

Камни были «каналом связи», по которому он общался с Карлом Великим, Яном Гусом, Фридрихом Барбароссой, Лоренцо Медичи… И с простыми горожанами, жившими сотни лет назад. Тому, кто умеет и хочет слушать, камни могли рассказать о многом, что видели.

Для кого-то слово «средневековье» является синонимом варварства и дикости. Для Чеховича это было время, в котором сформировались основные понятия современной европейской цивилизации – «город», «право», «нация», «деньги», «университет»…

Еще в старших классах школы он изучал средневековые города по книгам, картам, фотографиям и фильмам. Когда стал доступен интернет и сервис «стрит вьюз», «путешествовать» стало еще интереснее. Так он «побывал» в Эдинбурге, Праге, Брюгге, Генте, Ротенбурге, Сиене, Таллине… Потом погулял в некоторых из них туристом, а когда учился в Гарварде – посещал их уже как ученый. Но теперь у него появлялась фантастическая возможность побывать в этих же городах эпохи средневековья.

Как хорошо, что Прага не пострадала во 2-й мировой войне, как Ковентри или Дрезден, думал Чехович, бродя по безлюдным улочкам еврейского квартала. А то, сейчас пришлось бы ходить мимо тех же соборов и знать, что всем им суждено быть разрушенными, а затем, после восстановления, эти камни превратятся в обычные кирпичи.

Дрезденский Фрауэнкирхе, который союзники в 1945-м превратили в пепелище, восстанавливался только через 50 лет, с помощью тех же англичан. И хотя, при его реконструкции использовались «родные» камни разрушенного собора – те, которые сохранились и оказались пригодными – это все-таки, новодел, который на 90% состоит из «кирпичей».

Нюрнберг, Кельн, Варшава, Будапешт и многие другие чудесные средневековые города, разрушенные и восстановленные, теперь состояли из «кирпичей» и больше не существовали для Чеховича как средневековые. Другим, в том числе, Праге, в этом отношении повезло больше.

***

Часы на здании Ратуши не работали («скоро их заменят на новые, те, которые сейчас знает весь мир», – подумал Эдвард) – впрочем, понятие «время» в эти неторопливые годы сильно отличалось от того, к которому все привыкли сегодня. На поюзанном, местами тронутом ржавчиной, циферблате скорбно склонялась к земле одинокая часовая стрелка – как культя у одноногого инвалида.

Но по тому, как начало припекать солнце, было ясно, что то, что современники Камиллы называли «утро», уже заканчивалось. Пора было начинать поиски ее самой.

Калитка в небольших, арочной формы, воротах была открыта, через нее Чехович вошел в монастырский двор. С деревянной скамьи у стены навстречу ему поднялся привратник – старец с длинной бородой—«мочалкой», лет девяноста. «Как усовершенствовалась с тех пор служба секьюрити» – подумал Эдвард и заговорил первым:

– Здравствуйте, отец, могу я увидеть сестру Камиллу?

Старец несколько секунд продолжал смотреть на него подозрительно («изучает» – подумал Чехович), затем спросил:

– А зачем она тебе?

Ученый—медиевист был готов к такому вопросу и «легенду» заготовил заранее.

– Писание она нам с братом объяснала, еще когда в миру жила. Теперь вот, еще непонятные места нашел, хочу снова к ней обратиться, пусть разъяснит.

– Писание могу и я разъяснить, она при деле сейчас, работает, незачем отвлекать. Говори, что тебе непонятно.

– Нет, отец, я к ней хотел – она нас грамоте учила, и по-латыни тоже… Ну, если нельзя – так нельзя, простите…

– Ладно, к девятому часу приходи, я передам ей. Захочет – выйдет, – нехотя сказал привратник, возвращаясь на свою лавочку.

Провокация сработала. «В девятом часу, то есть, в четырнадцать по астрономическому времени, у них служба» – решилл Чехович. – «Значит, надо подойти до нее».

Надо было где-то перекусить. В собственноручно сделанной «котомке» у него было достаточно еды на день. Кроме того, на случай, если придется задержаться, в антикварной лавке в Питере были куплены старинные карманные часы со шпиндельным механизмом, на ходу. Здесь такие появятся только лет через триста, так что, эту диковину можно было бы продать и решить свои материальные проблемы на все время путешествия. Но пока что у Чеховича еще оставалась надежда «закруглиться» за день.

Он нашел подходящий валун на пустынном берегу Влтавы, и устроившись на нем, перекусил бутербродами с ветчиной, запивая их водой из стеклянной «ретро—бутылки», которую тоже пришлось покупать специально для этого – брать с собой пластиковую было все-таки, боязно.

Часы 18-го века, предназначавшиеся для продажи в 15-м, показывали четверть второго – Чехович выставил примерное время на них по песочным часам, замеченным им на стене монастыря во время беседы с привратником. Пора было идти на свидание с автором знаменитой, таинственной рукописи, над расшифровкой которой бьются ученые и любители уже 600 лет!

Так у него не перехватывало дыхание даже в 15 лет, когда он шел на первое свидание.

– Велела подождать, если придешь, сейчас подойдет, – увидев его, сказал старец—привратник, на этот раз даже не поднявшись со своей лавочки.

Монастырский двор был совершенно пуст. Лишь изредка вдалеке мелькали фигурки монахинь, торопливо пробегали – и тут же исчезали из виду, словно кроты, случайно оказавшиеся на солнце и ныряющие обратно под землю.

Очередная черная фигурка, появившись из-за какой-то постройки, не исчезла, а пошла по направлению к Чеховичу. Приближалась не торопясь, неся на себе рясу, как платье от Армани. Высокая, почти на голову выше него, статная, лет пятидесяти, с простым лицом русской крестьянки. Только глаза, мудрые и скорбные, словно принадлежали кому-то другому и оказались на этом лице по ошибке. И тут же Чехович вспомнил, где он видел такой же взгляд – на иконе Спаса Нерукотворного, в Третьяковской галерее. Он вдруг подумал, что со стороны выглядят рядом с Камиллой, как сын рядом с матерью.

– Здравствуй, это ты меня спрашивал?

Голос властный и нетерпеливый, как у «бизнес—леди», совсем не соответствующий внешности.

Чехович едва успел поздороваться – монахиня перебила его:

– Ждала твоего прихода. Но сейчас нет времени говорить, скоро служба.

Она вышла за ворота, на набережную – Чехович пошел за ней – и показала кивком головы вправо.

– Завтра приходи к капелле – вон там, в конце монастырской стены, на углу. Утром, к половине одиннадцатого часа. Не опаздывай! – Развернулась и также не торопясь пошла прочь.

«Нет, – подумал Эдвард, медленно приходя в себя, – не мать и сын, а училка и ученик». Ему даже стало обидно – с ним, известным ученым, на работы которого ссылаются коллеги в Европе, говорили, как с каким-то двоечником. Ему, видимо, еще повезло, что она спешила на службу, а то бы и родителей вызвала!

«К половине одиннадцатого часа – вспомнил он. – примерно к этому времени в монастырях заканчивается главная месса»…

Он медленно пошел по набережной, вдоль стены монастыря, и через двести меиров, в конце ее действительно увидел небольшую капеллу. Завтра здесь он снова встретится с Камиллой и, возможно, узнает тайну ее манускрипта. А пока нужно позаботиться о ночлеге.

Чехович снова направился к центру города, к тому месту, с которого и началась вся эта история, на Староместскую площадь. Был уже полдень, рынок шумел, как стая ворон над падалью, из-за пыли, поднимавшейся от сотен ног, площадь и все, что было на ней, зыбилась, как мираж в пустыне.

Здесь продавали все. Чехович с любопытством ученого рассматривал товары, продавцов и покупателей и жалел, что не может все это снять на видео. Походив с полчаса, он, наконец, вспомнил о цели своего прихода на рынок. Теперь надо было найти платежеспособного покупателя. У стены ратуши он увидел колоритного, толстого дядьку, торгующего мехами и стоящего в стороне от других торговцев.

Товар у дядьки был действительно качественный и дорогой, поэтому покупателей (а значит, ненужных свидетелей) не было. Чехович подошел, достал из кармана часы и протянул продавцу пушнины:

– Заморская вещица, карманные часы. Не хотите купить?

– Часы какие? – переспросил продавец, рассматривая диковинную вещь. Эдвард сообразил, что тот плохо понимает латынь.

– По-немецки понимаешь?

– Чудно выражаешься, – сказал тот, тоже переходя на немецкий. – Какие, говоришь, часы?

– Карманные, всегда с собой носить можно. Удобно.

Дядька рассматривал часы, как ребенок – новую чудесную игрушку. Поднес к уху – тикают…

– А зачем две стрелки?

Эдвард объяснил, как пользоваться часами и определять точное время. Затем, достал ключ и показал, как заводить их. Дядька еще повертел в руках диковинную штуковину, и наконец, задал главный вопрос:

– Сколько ты хочешь за это?

Ответ у Чеховича был готов заранее.

– Двадцать грошей.

Продавец дорогих мехов буквально потерял дар речи – открыл рот, но так и не смог произнести ни звука. Эдвард и к такой реакции был готов. Его аргумент, что меховщик будет единственным обладателем таких часов во всей Праге (он побоялся сказать «во всем мире», хотя, и это была чистая правда), оказался «бронебойным». В конце—концов, после недолгого торга, стороны сошлись на пятнадцати грошах. По очень приблизительному переводу на современный курс, произведенному ученым—медиевистом, выходило около ста долларов.

Можно было отправляться на поиски постоялого двора, но Чехович подумал, что неплохо было бы оставить себе на память сувенир из средневековой Праги – какую-нибудь вещицу, которая могла бы пригодиться в хозяйстве. Он пошел вдоль кузнечных рядов со «скобяными товарами», и стал не торопясь осматривать топоры, ножи, гвозди и какие-то замысловатые инструменты, о назначении которых можно было только догадываться.

И среди всего этого ширпотреба вдруг увидел очень изящные ножницы в форме ведьмы на метле. Впрочем, два кольца для пальцев были похожи на колеса и позволяли предположить, что ведьма уже пересела на велосипед, а метлу держит подмышкой. Ножницы были серебряными, как утверждал – и похоже, не обманывал – продавец. Не торгуясь, он отдал за них треть выручки, полученной за часы.

Глубоко—глубоко, на дне «котомки» Чехович нащупал еще одни часы – свои, наручные, которые предназначались уже для использования по прямому назначению – показывать хозяину реальное время. Не извлекая руку наружу, он взглянул украдкой на циферблат – половина третьего. Времени до вечера оставалось достаточно, он решил еще погулять по городу. Заодно, может быть, отыщется и какой—нибудь постоялый двор – очень не хотелось спрашивать дорогу. И действительно, как только он вышел за пределы того, что сегодня называется Старым городом, увидел вывеску заведения с чудесным названием «У Ангела» (не какое—нибудь «Золотое Руно» или «Серебряный лев» – чувствуется творческий подход!).

Сколоченная из едва оструганных, широких досок, перехваченных сверху и снизу поперечинами, дверь со скрипом отворилась, с грохотом захлопнулась за Чеховичем – и он оказался в большом, полупустом кабаке. Вполне аутентичном тому, как их изображают в фильмах и на картинках. Слева за деревянной стойкой хозяин (а кто еще может быть за стойкой?) беседовал с кем-то из посетителей. Прямо от стойки начиналась лестница, ведущая на галерею, опоясывающую второй этаж по всему периметру помещения. Эдвард подошел.

– Свободные комнаты есть?

Хозяин, сделав знак своему собеседнику – мол, подожди минуту, повернулся к Чеховичу.

– Сколько угодно, на выбор. Желаете с ужином или без?

Только тут Эдвард вспомнил, что сегодня еще даже не обедал.

– С ужином.

– Полтора гроша.

Чехович положил на стойку две монеты. Хозяин зачем-то повертел их, осматривая внимательно, и как показалось Эдварду, подозрительно, бросил куда-то вниз, вытащил оттуда же горсть монет поменьше, отсчитал шесть штук, придвинул к гостю. Повернувшись назад, крикнул на чешском, но Чехович понял:

– Матей, покажи человеку свободные комнаты!

Из-за занавески, которую Эдвард только сейчас заметил, вышел огромный мужик, раза в два выше Чеховича и раза в три шире, со здоровым румянцем на круглом лице. Бегло взглянув на постояльца, бросил: – Пойдем! – и первым стал подниматься по такой же скрипучей, как дверь, лестнице. Чехович поспешил за ним, мимоходом отметив, что под ним лестница скрипит намного слабее. «На галерее пол наверняка тоже не мраморный» – сообразил он.

Галерея действительно не обманула его ожиданий. Матей распахнул первую же дверь рядом с лестницей, кивком головы приглашая гостя войти. Чехович оглядел комнату. Впрочем, оглядывать было особо нечего. У окна стоял топчан с матрасом и подушкой, если так можно было назвать два разного размера мешка с сеном, которое, судя по аромату, было свежим. В углу, рядом с дверью – ручной умывальник с ведром под ним. Напротив – стол и скамейка. Все.

– А одеяло? – спросил Чехович.

– Принесу, – сказал Матей.

Эдвард подумал, что лучше не занимать комнату рядом с лестницей.

– А еще комнаты есть?

– Пойдем! – повторил «горничный».

Все комнаты были одинаковыми, Чехович остановился на третьей по счету. Отпустил Матея, подошел к окну – приятный, почти сельский пейзаж. Бросил котомку на матрац, сам сел рядом, прислонился к стене, и тут же заснул.

– Эй!

Чехович открыл глаза. Одеяло, похожее на солдатскую шинель—«скатку», уже лежало на топчане, Матей расставлял на столе ужин. Закончив, он сделал неопределенный жест рукой, видимо, означавший что-то вроде «чао!», бросил мимоходом: «Яма во дворе» и вышел. Дверь за ним закрылась неожиданно тихо.

«Рыба-то, она и в Африке рыба, – подумал Чехович, осматривая разложенные на столе блюда, – овощи тоже, а вот со всем остальным, пожалуй, надо быть осторожным». – Он взял то, что видимо, было хлебом или лепешкой, понюхал – запах был каким-то терпким и, кажется, знакомым. Осторожно откусил маленький кусочек. Прожевал – просто хлеб с тмином, довольно вкусный.

Кроме банальной на вкус, вроде трески, рыбы и двух хлебных лепешек, на столе была чашка с очищенными бобами, несколько перьев зеленого лука и кувшин. Эдвард понюхал и его – вино! Но радость оказалась преждевременной, когда он отхлебнул напиток – кислятина. Вино так и осталось нетронутым, в остальном, все было более-менее съедобно, особенно, для человека, который кроме пары утренних бутербродов, сегодня еще ничего не ел. Он съел все, включая зеленый лук, для которого специально оставил одну лепешку, запил остававшейся в бутылке водой, лег на душистый матрас с сеном и тут же заснул.

Чехович проснулся от бившего в глаза солнца. Испугался, что опоздал, вытащил из «котомки» часы – еще не было и девяти. Внизу и на галерее уже отчаянно скрипели полы и хлопала дверь – день в средневековой Праге, особенно, на окраинах, начинался рано. Сено, конечно, приятно пахло, но кололось и впивалось в непривычное к таким матрасам тело – вчера он уснул быстрее, чем почувствовал это. Встав и кое-как умывшись застоявшейся водой из умывальника, он спустился по скрипучей лестнице и махнув на прощание хозяину, вышел на улицу.

До свидания с Камиллой оставалось почти полтора часа, но предстояло еще найти обратную дорогу – вчера, уйдя со Староместской площади, он шел наобум, «куда глаза глядят». Впрочем, Чехович сориентировался быстро – ведь Прага была одним из краеугольных камней медиевистики – науки, которую он изучал двадцать пять лет. Он вышел на берег Влтавы и не торопясь, часто останавливаясь и осматривая местные «достопримечательности», пошел в сторону монастыря.

И все равно, пришел к часовне на полчаса раньше назначенного срока. Сел на ступеньку крыльца, достал бутылку с водой, допил – чтобы не таскать больше в «котомке». Подумал: «Вот сейчас я, возможно, разгадаю одну из тайн, над которой уже шестьсот лет бьются историки». Прислушался к себе – нет, никакого «священного трепета», все буднично. Как будто такие тайны он разгадывает каждый день и уже привык. Необычность ситуации для него была в другом – в том, что сейчас ему предстоит говорить с ясновидящей…

– Доброго дня!

Камилла возникла перед ним неожиданно, как профессор Мориарти перед Шерлоком Холмсом.

– Приветствую, – сказал Чехович, поднимаясь со ступеньки перед дамой. – Ты ведь знаешь, зачем я тебя искал…

– Да, зашифрованный кодекс. Наконец-то кто-то заинтересовался им…

– Нет, это не так. Им все эти годы многие интересовались, но не могли расшифровать. Но не каждому дано вернуться на 600 лет назад, чтобы получить ответ от самого автора.

– Поосторожней, – сказала Камилла вполголоса и приложила указательный палец к губам, – в капелле может кто-нибудь быть. Давай, отойдем к берегу. – Берег действительно был совершенно пуст. Они не спеша пошли по влажной кромке земли в сторону от монастыря.

– Не буду тебя томить и отнимать время – сказала монахиня, – кодекса у меня нет…

– Знаю, – перебил ее Чехович, – но он мне и не нужен. Он выложен в Сети… Ну, в общем, его копия у нас общедоступна и любой желающий может попробовать расшифровать его. Что многие и делают, только безуспешно.

– Рукопись у Иоганна Киршнера, – продолжала Камилла, словно рассуждая сама с собой и не слыша собеседника. – У него она в безопасности, он в дружеских отношениях с епископом Збынеком, и вообще, пользуется большим авторитетом… – Она сделала паузу, и закончила с ударением:

– У них.

– Иоганн Киршнер? Кто это? – спросил Чехович. – Монахиня посмотрела на него с удивлением.

– Один из самых ученых наших мужей. Богослов. Он читал в монастыре лекции по теологии. Я отдавала ему свой первый трактат.

– Для рецензии? – вырвалось у Эдварда. Камилла снова сделала вид, что не услышала.

– Он хорошо отозвался о нем, но посоветовал впредь быть осторожнее. Поэтому следующую свою рукопись я сразу же отдала ему на хранение…

– И зашифровала, – закончил за нее Чехович. – Чтобы подстраховаться? На всякий случай?

– Да.

– А сам текст? – с трудом вздохнув, спросил Эдвард.

– У меня его нет. И ни у кого нет. Его не существует. Но есть ключ, ты его знаешь. Вот он, – и Камилла произнесла медленно, нараспев – как со сцены: «Generatio praeterit, et generatio advenit, terra autem in aeternum stat».

– Начинай с последней фразы кодекса, – добавила она. – Если захочешь все-таки увидеться с Киршнером, он живет рядом с университетом, в доме со львом и арфой над воротами. Прощай, мне пора. – Повернулась и пошла обратно, к монастырю.

Чехович провожал взглядом ее уменьшающуюся фигурку, пока она не слилась с монастырской стеной и не исчезла, словно пройдя сквозь нее. У него в руках был «золотой ключик» к шифру, который шестьсот лет искали и не могли найти десятки ученых. И достался он ему даром – просто по щелчку пальцев. Можно было возвращаться домой – расшифровывать манускрипт, но он еще долго стоял на безлюдном берегу Влтавы. Требовалось время, чтобы переварить свалившееся на него счастье.